Осенняя встреча

                Неважно, какой там листок
                Оторвался от ветки родимой.
                Ему одиноко в осеннем остылом саду

Он позвонил из Америки. "Я вылетаю в начале октября, хочу встретиться, ты будешь дома"?Конечно, где же еще мне быть. Начались  звонки одноклассников, взволнованные переговоры. Мы не хотели больше смущать друга. Где, когда, по сколько сбрасываемся. И это для многих важно, большинство на пенсии, кто в состоянии, еще подрабатывает.

Последний раз он прилетал шесть лет назад. Мы долго вспоминали эту встречу. Он был моложав, наряден, возбужден, обмолвился, что идет  и ощущает каждый бугорок. Мы все опустили глаза, чтобы посмотреть на его новые кожаные туфли. Потом он обратил внимание на мои часы, удивившись, что недешевая марка. Он был прежним. И тогда, когда  студентом  заявился  ко мне домой  в мамином плаще болонья, только вошедшем в моду. Я и не заметила, а мой сокурсник не  преминул  съехидничать на этот  счет, заметив, что к такому плащу полагается  косынка. Они встретились у меня дома, провели вечер и ушли вместе, обмениваясь колкостями. 

Он оставался все таким же  веселым, жизнерадостным, успешным. В тот раз мы встретились в кафе, он угощал, уговаривая заказать что-нибудь еще, кроме кофе, восхищался современной отделкой помещения, культурой обслуживания. Мы были зажаты, обижать его не хотелось, но  знали, сколько стоит пирожное в таком заведении. Когда принесли счет, он растерялся, сумма была обратно пропорциональна размерам того заведения.  Он все еще не мог прийти в себя, повторяя: «Ну и цены у вас». Побродили по городу, сфотографировались и разошлись. Потом  товарищ, у которого он останавливался, показал пленку с записью свадьбы его дочери. Но я не сводила глаз с его младшего сына, он был точной копией того мальчика, который пришел к нам в пятом классе. Так же сверкали глаза в танце, а я вспоминала, как домашний  ребенок  впервые подрался в классе из-за меня, чем покорил  окончательно. Я тогда впервые увидела,  какие у него красивые, сверкающие глаза, но это было уже классе  в седьмом. 

Он начал приходить ко мне после школы, иногда отправлялись  вместе на велосипедные прогулки. В студенческие годы  познакомил меня со своими родителями. Обаятельные люди,  инженеры-железнодорожники. Отец был заместителем начальника отделения дороги, человеком безупречной  репутации, очень уважаемым  на транспорте. Его побаивались, а жену   любили  за добрый нрав  и  отсутствие  каких - либо начальственных  ноток. Когда  я не вышла  замуж за Эдика, его мама  несколько лет не здоровалась с  моей.  Маму  это огорчало, она  заговорила первой, попытавшись объяснить, что  Эдик очень нравился всем,  но что она  могла  сделать  с этой вертихвосткой. Вертихвостка – это, конечно, я. Она, преувеличивала, я  была  скорее  занудой,  утонувшей в книгах. Мама была прощена,  и впредь они  раскланивались, останавливались и беседовали, как добрые приятельницы.

Эдик уехал со второй семьей в Америку 15 лет назад. Потом  умер его отец,  не пережив разлуки с сыном.Прилететь на похороны мой друг  не мог, не было денег, мешали ещё какие-то обстоятельства, не зависящие от него. Его маму мы тоже хоронили без него. У её  гроба  соседка обмолвилась  что, когда зашла проведать, в чашке Цили Соломоновны еще не остыл чай. Почему-то эта недопитая в одиночестве  чашка  предсмертного чая  до сих пор не дает мне покоя. Каждый умирает в одиночку, но не всегда один. Неделю спустя он позвонил мне из Америки  и грустно сказал, что  умерла мама. Я ответила, что  провожала её. Я не сказала, что положила еще один букет и от него, попросив в душе прощения за всех нас. 

И вот  спустя шесть лет мы встретились снова.  К кафе меня  подвезли невестка  с  внуком.  Вечером она позвонила  и,  смеясь,  сказала,  что видела,  как обнимал меня  не Эдик, которого она знала. Я  призналась, что в школе была безнадежно влюблена в  этого мальчика, который  ко всем относился  одинаково. Сказала и поймала себя на том, что мальчик в отношении морского офицера, более  трех десятилетий прослужившего на Севере, звучит забавно. Я приехала  вовремя,  но друзья уже ждали у входа. Темнело,  моросил мелкий дождь, в кафе теплым желтоватым светом  призывно зажглись окна.  Мы  вошли  в  небольшой зал, где уже был прекрасно сервирован стол, играла тихая музыка, поблескивали бокалы.

 Как всегда бывает при таких встречах, все заговорили вразнобой.  Воспоминания, смех и слезы, когда начали перечислять тех, кого уже нет на этой земле. Полтора десятка немолодых людей  шумели,  шутили,  как расшалившиеся школьники. Один из наших одноклассников спросил у  заокеанского друга:
-У тебя там, наверное, своя клиника? – Эдик  печально усмехнулся,
-Какая клиника, Витя, приехал бы я, имея  клинику,  оформлять пенсию в 100 долларов.
-Так  ты не врачом там работаешь, а почему?
-Да потому, что  я  хватался за любую работу,  чтобы прокормить семью.  Рыл канавы,  делал все, за что хоть что-то платили. И это в 45 лет Я не смог подтвердить диплом. Там они никому не нужны, наши дипломы. Но теперь все нормально, я работаю в клинике, правда, не врачом.

За столом повисла напряженная тишина. Я знала давно, что у него скромная работа.  Как –то позвонил  вечером, счастливый и возбужденный, чтобы сообщить, что купил подержанный джип.  Кого теперь  у нас удивишь  старой иномаркой. Мы подолгу говорили по телефону. Все его семейные новости были мне хорошо известны.
 Виктор  не отставал.
-А зачем же ты уехал туда? У тебя здесь было такое положение, авторитет.
-Ради детей, - сухо и коротко ответил наш друг.- И тут мы заметили, что он очень сдал, постарел, похудел, в глазах застыла тревога. А тут еще  одноклассница достала небольшую книжку  нашего школьного знакомого, организатора легендарного школьного  эстрадного оркестра. Он живет в Израиле, часто приезжает сюда.  Дал несколько концертов в клубе, на который пригласил одноклассников и  друзей покойной  матери, работавшей до отъезда в железнодорожной поликлинике. Он любит повторять, что сердце его навсегда осталось здесь. Об этом были и стихи, которые мы слушали с комком в горле.

 Эдик печально  прослушал стихотворение и  неожиданно сказал:
-Мне там до пенсии трубить еще 7 лет, а жене 15, кто знает, как сложится жизнь.
 Кто-то спросил, как   справляется с выплатами за дом.  Мы  знали, что он был куплен в  кредит. В прошлый раз он с гордостью показывал фотографии. 
-Платят  дети,- так же коротко ответил  друг. - Дочь с мужем  получили университетское образование,  хорошо  устроены,  сын заканчивает медицинский колледж, будет  домашним врачом.
 
Мне хотелось  вмешаться,  я видела, как нелегко отвечать ему на эти вопросы. Промолчала, ему нужно было выговориться.  Я  знала, что  у него появились проблемы со здоровьем,  как у многих в этом возрасте,  но  у  него хорошие дети,   волноваться  за  будущее   особых  причин   нет.  Счастливый настрой встречи  как-то  незаметно улетучился, каждый подумал о своем.  Не все  из нас могут рассчитывать на помощь детей, скорее, наоборот.

Разговор стал стихать, начали собираться домой. Потом вдруг вспомнили, что приготовили ему подарок - майку с нашими подписями, набранными крупными буквами, и большую книгу о родном городе. Он смутился, растерялся.
-Мне нечем вас отблагодарить.
-Да, ладно друг, будет трудно,  приезжай, как – нибудь прорвемся,- произнес кто-то из подвыпивших ребят.

Я чуть не расплакалась и быстро простилась со всеми. Проводить меня вышел моряк. Эдик смущенно натягивал майку, запутавшись в ней.
Ехала и думала, доживу ли  до того  времени, когда дети друга захотят вернуться на Родину, чтобы обеспечить его внукам достойное будущее, а  родителям  - обеспеченную старость.  А  вот  заклинания  власть  имущих,    что   поднимаемся   с колен,   что  достигли дна  кризиса и скоро  начнем всплывать,  кажутся  такими  неубедительными. Всплывем- захлебнемся - оттолкнемся.  Хочется  спокойно и достойно жить  в стране, из которой никому никогда не захочется уезжать.

Tania (Яндекс.Фотки)