Уездный город

Поворот.
А за ним еще один – и солнце на секунду ослепило меня, мгновенно скрывшись за лесом, окружавшим тонкую как лента двухполосую дорогу, ведущую из  Старого Города в N-ск.
Мне нравилась эта дорога. Я – столичный житель, и дорога без машин для меня - радость.
Такую радость я мерил минутами, и ими очень дорожил. Тридцать минут - именно столько длилась радость  дороги от Старого Города в N-ск.
Эту поездку я затеял давно. Есть места, где всегда хочется быть с кем-то.
 Есть места, где хочется быть с теми, кого много и кто малознаком.
Есть много мест и много событий где нужно быть вдвоем. Есть города для двоих, рестораны для двоих, огонь на берегу реки для двоих и прогулки под  дождем для двоих.
 А N-ск был для одного. Он был только для меня.
И только на один день и одну ночь.
Я ездил сюда что бы подумать, а самое главное почувствовать. Почувствовать свое одиночество, и понять насколько оно мне тяжко.
Часто одиночество было для меня не в тягость, а раскрепощало меня.
Тогда я менял что то в своей жизни настолько, насколько это может сделать совершенно обычный молодой человек в 23 года.
Сосновый лес проносился мимо меня, а я полной грудью дышал пряный воздух, которого было так мало в Столице.
Я переключил передачу и нажал на педаль газа. Машина дернулась и резко набрала скорость, и я улыбнулся ветру, растрепавшему мои волосы.
Дорога перестала прятаться за деревьями и открыла мне чистое голубое небо, начинающееся в бесконечном поле вокруг дороги.
Где-то вдалеке, на самом горизонте показалось здание N-ского автовокзала.
Старое как революция, серое здание было не приветливо и  мрачно настолько, что когда я впервые увидел его, оно показалось мне декорацией к американскому фильму ужасов.
Одинокое, потертое, неряшливое, стоящее на покарябанном асфальте – оно так не походило на то что я видел, родившись и живя в столице.
Когда я вдоволь попутешествовал по стране я понял – это вовсе не декорации – такая жизнь.
Тогда я перестал смотреть американские фильмы ужасов.
На стоянке у здания стояли несколько автобусов. Сюда приезжали и из Старого города, и из Столицы, да и из всех городов вокруг.
Я проехал мимо вокзала, и сбавил скорость.
На горизонте замелькали купола церквей и своды монастырей.
Я всегда верил в то что N-ск – город, в котором самое большое количество храмов, монастырей и церквей среди всех городов в Нашей стране. Особенно если принять в учет то, что в N-ске было несколько улиц. Одна из них была главной, начиналась у Старого города, и уже тут получала свое название. Называлась она в честь Столичного Города, и была такой же небольшой, как и любая небольшая дорога небольшого района Столицы.
При самом въезде в город я остановился и вышел из машины у двери кафе.
Кафе было при дороге, и само собой могло быть названо «придорожным». В столице такой статус был бы большим черным пятном на репутации этого кафе, тут же я об этом не думал.
Я был голоден. Я завтракал несколько часов назад и не взял с собой ровным счетом ничего в дорогу.
Я открыл дверь и почувствовал приятное дыхание кондиционера.
Две девушки, привыкшие к туристам и хорошо знающих свое дело, со мной поздоровались и улыбнулись.
Молодая и симпатичная девушка за барной стойкой болтала с другой, помладше.
Когда я прошел мимо них разговор прекратился, но спиной я ощущал их улыбки.
Я положил на стол ключи от машины, телефон и кошелек, сел.
Ко мне подошла девушка, помоложе. Ее звали Олесей, на бейдже помимо имени и должности был приклеен  аккуратный мохнатый медвежонок, прижимающий к груди большое красное сердце. В одной руке она держала меню, другую сжимала в кулачок в кармане небольшого черного передника. Форма на ней была гладко выглажена.
- Спасибо – я улыбнулся той улыбкой, которую назвал «мягкой». И это совершенно не значило, что существовали «жесткие» улыбки. Честно говоря, улыбка у меня была одна. Просто в зависимости от ситуации она могла быть и дружелюбной, и натянутой, и вот такой вот – мягкой. Если честно, то наверняка все окружающие думали – вот сидит Антон или, вот стоит Антон и улыбается. Но улыбаться я старался в каждом случае по-разному. И искренне в это верил.
Еще я искренне верил в свое природное обаяние. И в деда мороза.
Шучу!
Не верил я в свое природное обаяние.
Я аккуратно взял из ее рук меню, открыл его посередине и стал изучать. Если Вы живете в Столице и впервые приехали в N-ск, то меню местных заведений может Вас поразить.
Тут нет ничего заимствованного. Удивительная исторический контраст этого места в том – что оно и есть живая история. Тут все настолько пропитано текстом учебников об укладе жителей киевской Руси, что они могут казаться выходящими на перекресток любых здешних дорог.
Столичный город – он, как и любой столичный город – просто Столица, где есть все.
В N-ске многого нет. Кроме истории – ее тут в избытке
Борщ, уха, щи, пироги, каши, пельмени, блины и туча старорусских блюд радовали мои, блуждающие по столичным витринам глаза.
Я бы заказал себе все это.
А значит, придумать заказ было сложно.
Долго и придирчиво разглядывая меню,  я остановился на сборной солянке, мясе с картошкой в горшочке и несколькими жареными пирожками - с капустой, морковкой и яйцом.
Признаться, можно было бы взять и больше всего, но передо мной стояли финансовые трудности.
Денег я взял немного, и рассчитывал только на одну ночь в гостинице вот этот вот обед, завтрак и бензин.
Потому я решил себя ограничить – расходов могло быть и больше.
Я положил руки на стол и согнул в локтях.
Есть такие позы, которые мне всегда казались какими-то… Раскованными что ли. Или даже нет – это такие стильные позы, глянцевые.
Сидеть в глянцевой позе, как правило, неудобно и, даже, тяжело. Но при этом сидеть в ней обязательно нужно - небрежно и расковано. Взгляд обязательно должен скользить на предметах вокруг, и ничего не стесняться.
Вот так я сидел – руки согнуты в локтях, оттопыренные большие пальцы слегка подпирают подбородок, губы прижаты к указательным пальцам, одна ладонь покоиться на другой. Спину я держал очень ровно, а взгляд то и дело останавливался: то немного неловко - на девушках, то заинтересовано - на интерьере.
Стилизованно Кафе было под избу пятистенку, на большом подоконнике единственного окна стояли несколько разнокалиберных самоваров и соломенные чучела домовых.
На узких полках вдоль стен было много сувениров, у каждого стояли пестрые ценники. Я вспомнил одно место в котором в таком же вот небольшом помещении с такой же вот стойкой такие же полки уставлены всякой всячиной – вареньем, конфетами и даже пышными лампами с абажурами.
Стало интересно – кто придумал такое оформление раньше – дорогая французская булочная, или такая вот чайная при небольшой, но центральной улице в усеянном церквями городе, ничем не меняющимся уже несколько веков.
Я был единственным посетителем кафе, а потому заказ принесли быстро.
Я расправился с супом, закусывая его пирожками, принялся за второе. Через некоторое время с едой было покончено, и я попросил счет, грузно облокотившись на спинку стула. Сидеть в прохладном кафе не хотелось – я часто делал это не тут, а здесь мечтал о просторе бездонного неба, полном летнего тепла.
Я вышел на улицу и вдохнул знойный воздух лета.
Солнце палило нещадно, в его лучах на Главной площади города стояли лоточники и торговали сувенирами. Я немного походил вдоль рядов и выбрал для себя забавную фигурку из дерева – аккуратно вырезанный бурый медведь, стоящий на задних лапах и держащий передние на весу перед собой, как будто прикрываясь от удара.
 Я сел в машину и, на секунду взглянув на купленную здесь же год назад карту, поехал. За поворотом был перекресток, уходящий  на объездную дорогу, по которой без труда можно было выехать к гостинице. В прошлом году я ехал по-другому, и решил сделать небольшой крюк, еще раз насладившись этой уютной дорогой.
Выехав на нее, я достаточно быстро набрал очень высокую скорость.
Человеческий мозг – очень сложное устройство. Он не останавливает взгляд на обыденных вещах, но тут же реагирует на все необычное.
На лекциях в Институте один преподаватель рассказал мне запоминающийся пример – можно идти по улице и все проезжающие мимо машины будут фиксироваться в памяти, но никакого внимания на них обращено не будет.
Но стоит глазу зафиксировать нечто выходящее за рамки реальности – скажем идущего по улице в Столице слона – и голова тут же повернется в его сторону – рефлекторно.
Это я теперь об этом вспоминаю – а тогда я просто пытался остановить несущийся автомобиль по требованию выскочившего из кустов сотрудника ДПС.
Остановиться у меня получилось ровно в унисон с екнувшим от испуга сердцем.
Постовой быстро подходил ко мне. В зеркале заднего вида я увидел, что за кустами из которых он выскочил, была небольшая асфальтированная дорога, уходящая вглубь – к городу. На ней и  стояла его машина.
Сотрудник подошел ко мне и козырнул в открытое окно
- Лейтенант Граблин. Документы!
Я молча кивнул, и обреченно достал из бардачка документы на машину в прозрачной папке, а из кармана брюк водительское удостоверение. Граблин быстро просмотрел документы и цокнул языком.
- Нарушаем. Антон Дмитриевич. Нарушаем! Пошли, - и он с моими документами зашагал к своей машине.
Я открыл дверь, вылез, закрыл машину на центральный замок и поспешил за ним.
У него в машине было душно, и играл шансон. То есть, то, что шансоном называется у нас  в стране – легкие байки о тюремной жизни под несколько аккордов.  Лейтенант хмыкнул и пристально на меня посмотрел.
- Сто тридцать два – он говорил, растягивая слова и подчеркивая их значимость, - километра в час. Что за это бывает, знаешь?
Я кивнул – спорить было бесполезно, доказательств я испрашивать не стал.
- Очень хорошо. Будем протокол составлять, - и он потянулся к бардачку.
- Может быть не нужно протокола – предложил я робко.
- Как же ненужно? Именно он то нам и нужен. Без протокола я тебя никак не смогу поставить на штраф стоянку. И прав лишить не смогу. А ставить нужно, а прав лишать тем более – своим поведением на дороге ты угрожал жизни многих. Вот тут вот дети часто дорогу перебегают. И мои в том числе, - он резко посмотрел на меня и указал пальцем на дорогу перед собой.
- Я все понимаю! Но я этого не знал. А теперь знаю. И могу больше не нарушать. Если мне дадут еще шанс.
Он кивнул мне еле заметно.
- Я могу дать тысячу рублей, - скрепя сердце сказал я ему.
- Тысячу? – он посмотрел на меня очень иронично и расплылся в улыбке, - день на штраф стоянке столько стоит.
- Тысячу, - я кивнул, - больше у меня нет, - и у меня и вправду больше не было.
- Это не серьезно, - лейтенант и достал из бардачка стопку бумаг.
- Но у меня же правду больше нет! – я повысил голос, - я не вру, нет больше.
- Ну.  А может, что еще сможешь мне предложить?
Признаться у меня больше не было ничего ценного. Я не любил гонок за мобильными новинками и до сих пор ходил с телефоном, купленным четыре года назад. Я был одет по-дорожному, и все украшения – золотую цепочку и браслет из комплекта оставил дома.
- Ничего с собой ценного нет, - сказал я – органы, разве что.
- Органы, - он сделал ударение на второй слог, - какие органы?
- Да нет! Просто органы. Руки, ноги, почки, - я улыбнулся.
- Хм, - Граблин надолго задумался и протянул, - Зачем мне руки то?
- Съесть, - вяло предложил я.
- Съесть. Съесть, – пробурчал Граблин – ладно. Поехали.
И мы вправду поехали в сторону города по дороге, на которой стояла его машина в момент моей остановки, аккуратно объезжая дыры в асфальте. Через некоторое время Граблин остановился рядом с большим домом. На нем была свежая зеленая краска и аккуратные расписные ставни.
Я вышел из машины вслед за лейтенантом. Возле крыльца было несколько аккуратных клумб, выложенных битым кирпичом и пестреющих яркими красками различных цветов - роз, тюльпанов и множества других, названия которых я не знал. Среди них прохаживалась худая женщина средних лет с лейкой на перевес и поливала.
Граблин открыл дверь дома, не входя, потянулся рукой куда то вниз и вынес наружу широкий топор на длинной ручке – колун для колки дров.
Он жестом пригласил меня в машину, и мы поехали обратно, к его боевому посту.
Ехали молча, настолько, что я слышал, как бьется мое сердце.
- Зачем тебе топор? – я в упор посмотрел на него и сглотнул.
Он рассмеялся и обронил, что я скоро все узнаю.
На месте он посмотрел на меня суровым взглядом.
- Ты осознаешь всю величину своего проступка?
Мне ничего не оставалось сделать – я кивнул.
- Про органы ты сам начал разговор, - он взглянул на топор, - снимай рубашку, клади руку на скамейку.
Я незамедлительно подчинился. Я понимал, что товарищ лейтенант был прав.
Его дети могли переходить улицу.
Граблин взял топор обеими руками, несколько раз взмахнул им, примечая удар и, что есть силы, обрушил топор на мою руку.
Я не буду рассказывать про боль.
Тот кто не испытывал не поймет.
Кто испытывал – не поймет для чего я это пишу.
Боль была недолгой. Через мгновение я, крича не своим голосом и орошая все вокруг кровью из открытой раны, потерял сознание.

***

Граблин внимательно посмотрел на обмякшее тело Антона Дмитриевича, а затем на руку, которую он крепко сжимал у себя в левой ладони. Он поднял руку ко рту и надкусил окровавленное предплечье. Стал, смакуя жевать.
Правой рукой он нащупал в кармане форменных брюк полиэтиленовый пакет и сунул в него руку Антона, пальцы же отер о брюки.
Он внимательно посмотрел на тело и проглотил кусок дожеванной руки. Подошел к нему,   примерился, присел на корточки и взвалил себе на плечо, перекинув целую руку Антона через свою шею. Антон был не тяжелый и Граблин легко дошел с ним до своей машины. Открыв заднюю дверь, Граблин положил Антона на сиденье и сам сел за руль.
Он включил зажигание, и с места рванул по дороге по направлению к N-ской больнице – приземистому трехэтажному серому зданию. С автовокзалом они были типовыми.
 Только в таких маленьких городах как N-ск можно понять, что все люди – братья и насколько важно помогать друг другу в беде.
Лейтенант дорожно-постовой службы Сергей Граблин это очень хорошо понимал, и ценил.
Именно за это он любил свой небольшой город.
(с)Алексей Кафтанов, 2008