Новый год

Володя пришел в сознание от отвратительного запаха.
Так пахнет подгнившее сырое мясо.
Этот запах был нестерпимым – он забивал нос и, казалось, в помещении не было воздуха – была только ужасная, нескончаемая, а главное, непонятная вонь.
Он попытался открыть глаза, что бы увидеть источник запаха, но это оказалось невозможным – глаза были заклеены, как ему показалось, скотчем.
Володя попытался вытолкнуть языком нечто тряпичное, находящееся во рту, но усилия ни к чему не привели – по щекам тянулась веревка, удерживающая кляп.
Он ничего не видел, но понимал, что его руки и ноги были крепко примотаны к жесткому металлическому стулу, на котором он и сидел.
Он помотал головой из стороны в сторону и попытался ослабить путы. Ничего не вышло – руки, ноги и туловище были намертво примотаны к холодному металлу.
Володя попытался вспомнить, как именно он здесь оказался – но у него ничего не получилось.
Череда образов прошла у него в голове – вот он и его друг Саша засиживаются в кафе, принимая одну за одной несколько рюмок текиллы, смотрят на большие настенные часы, понимая, что до нового года остается какие то три часа. Вот они с трудом выходят из кафе, громко смеются, разговаривают о чем-то с милиционерами, садятся в метро.
Володя помнил, как Саша пригласил его к себе домой, как они по дороге взяли несколько бутылок шампанского и одну – дорогой водки в форме кинжала, говоря продавщице, о том, что сегодня именно та ночь, когда можно позволить себе такую пошлость. Он помнил  как они громко погрузились в лифт, напугав какую-то девчушку с маленькой дрожащей собачкой на руках, помнил Сашину квартиру, мягкую улыбку его жены Даши, спешившую к своей одиноко празднующей маме, помнил как они вместе уговорили ее выпить по рюмочке водки, а потом по еще одной, помнил как Саша отказывался пить, а он, Володя уговаривал…
Больше Володя ничего не помнил.
Он не мог понять, как это произошло и, главное что произошло.
До него, сквозь пьяную дымку и головную боль зазвучал мощный, перекрывающий все рог неизвестности. Неизвестности того положения, в котором он Владимир Комаров, тридцати четырех летний коренной москвич, на пятерки закончивший школу, поступивший в университет, защитивший диплом по маркетингу, долго искавший себя и в последствии нашедший в должности менеджера по маркетингу в одной молодой фирме, никогда не бывший женатым - что это именно он сейчас привязан скотчем к холодному металлическому стулу, что это именно он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, что именно в его рту кляп и повсюду отвратительно пахнет гниющим сырым мясом, это ОН здесь – а не актер - герой каких то сраных американских фильмов ужасов.
Он с ясностью осознал, что именно здесь, именно сейчас в этой комнате, или квартире в кромешной темноте завязанных глаз к нему может подойти тот, кто сделал так, что здесь пахнет сырым мясом и начнет его убивать.
Его!
Владимира Комарова.
Никому ничего плохого не сделавшего, просто пьяно празднующего вчерашний новый год!
Его будут резать, и его останки будут пахнуть этим нестерпимым  запахом сырого мяса.
Осознав это, он понял насколько он хочет жить, и насколько нужно отсрочить смерть. Главное было молчать – ничего не говорить и не двигаться – как будто он без сознания. Все еще без сознания. Никто же не будет резать его пока он без сознания. Правда? Правда?
Володя понял как важно было молчать, и что есть силы заорал в кляп.
И вздрогнул, когда за его мычанием последовал короткий и отчетливый стон.
 Он не поверил своими ушам, и стал изо всей силы раскачивать голову и пытаться языком выкинуть кляп изо рта. Кляп неожиданно поддался, и он с жадностью, стараясь не дышать этой вонью, стал хватать спертый воздух ртом, открыв его широко как мог и часто дыша.
- Володя?! – послышался знакомый Сашин голос, - что происходит?! – сорвался Саша на крик из темноты, откуда-то слева, - что происходит! Господи, нет! – и Саша громко закричал.
- Что там? – не своим голосом сказал Володя, - Саша, ты можешь меня развязать…Нет! Где мои глаза? У меня есть глаза?
- Там… Там скотч у тебя – послышался ответ, - я сейчас,  я мигом, мигом, - и Володя услышал как ножки стула стали скрежетать о что то деревянное – наверное паркет. Через несколько скрежетаний, к лицу Володи подобралось тяжелое горячее дыхание, и зубы что есть силы впились в его бровь, под скотчем.
Володя закричал.
Зубы, отпрянули, придвинулись снова, схватили край скотча и начали что есть силы рвать его на себя, притягивая лицо Володи к себе.
Скотч, с хрустом треснул, и отклеился, отодрав часть Володиной брови, и яркий электрический свет на секунду ослепил его.
Из брови потекла короткая струйка крови, и скатилась на щеку, огибая глаз.
Володя осмотрелся, и коротко вскрикнул.
Они были в неузнаваемой Сашиной комнате. Все было по другому – мебель раскидана, весь пол усыпан обрывками бумаг, диван был перевернут, ковер был скомкан и лежал ближе к окну, штора на котором была сдернута.
По середине комнаты было то, на чем Володя, не отрываясь, держал свой взгляд.
Там была Елка – обычная метровая, скорее всего искусственная, она была украшена мигающими лампочками, и редкими игрушками. А еще на ней лежали куски окровавленного мяса.
Ветви были обрызганы свежей кровью, мясо тонкими ломтями валялось вокруг, а на верхушке елки, вместо звезды торчала человеческая рука с отрезанными фалангами пальцев.
Володю вырвало себе на колени, он закричал и попытался раскрутиться от скотча, но ничего не удалось.
 - Тихо! Тихо – зашипел Саша, - он же придет, - он стал всхлипывать, - он придет и убьет нас, как ее, как ее!
- Как кого? Кого? - Володя задрожал всем телом, не пытаясь вытереть оставшуюся на губах рвоту, - Как кого он нас убьет и кто он?
- Как Дашу! Как Дашу. Так же. Он…Он пришел вчера, - ты уже спал… Даша пришла, он, мы праздновали! ОН! Он! Нас – Саша заплакал, - он взял, меня ударил, оттолкнул Дашу, связал меня и ее. Он тут ее! Топором! Ты понимаешь, он ее сука, топором как свинью! Как! На елку он ее намотал, сука!! – Саша глотал слезы, - потом он меня заставлял смотреть как он развешивал, как он дырку в руке делал, что бы на верху… На верх приделалась! Сука! Пидор!-
Володя затрясся всем телом. Он понял, что больше не сомневается в том, что его убьют, и убьют так же.
Его намотают на елку.
Его намотают! И в его руках будут делать дырку.
Пусть его – Сашу, пусть Дашу.
Но и его убьют! Владимира Комарова. Намотают на елку.
Убьют. Ни за что – просто так убьют.
Он заплакал и замычал.
 - Нам надо выбираться, - зашептал Саша, глотая слезы, - он придет и нам конец! Он же нас намотает на елку! На елку! Давай я тебе скотч на руках буду грызть,  - и Саша стал со скрежетом подползать к Володе.
Где-то за дверью, в глубине квартиры открылась и глухо захлопнулась входная дверь.
Володя вздрогнул и закричал:
- Быстрее, Саня! Быстрее, я не хочу, что бы он меня на Елку, намотал, - и уже тихо он как заклинание прошептал, - я хочу жить, понимаешь – жить. Жить!
Саша стал грызть скотч, больно прикусывая Володины руки, но было слышно, что ничего не получалось.
Из глубины квартиры послышались шаги, и дверная ручка повернулась, со скрипом открывая дверь.
В дверях стояла Сашина жена Даша, живая и невредимая, и, приоткрыв рот, смотрела, как Саша вгрызался в скотч на Володиных руках.
Саша между тем тут же вскочил и легко выпутался из скотча, державшего его ноги. Руки у него оказались свободны.
- Даша, я…
Но Даша уже смотрела на перемазанную кровью и мигающую разноцветной гирляндой елку, а потом перевела взгляд на Сашу:
- Ты… Вы что… - она на секунду замолчала, подбирая слова, - Охуели? – прокричала она наконец, показывая рукой сначала на елку, а потом куда то внутрь комнаты, мимо мужчин.
- Даша, я тебе хотел сказать, - начал говорить Саша, но жена прервала его
 - Охуели совсем! -  И она, развернувшись, быстро пошла прочь, в глубь квартиры.
Саша побежал за ней, захлопнув дверь.
Из-за двери послышались голоса, - громкий и визжащий Дашин и Саши, которым говорилось о розыгрыше, шутке, и много разных слов извинений.
Володя не старался их слушать – он откинул голову назад и беззвучно плакал.
Он был живой и  целый. Живой…
 Это был лучший новый год в его жизни.
(с)Алексей Кафтанов 2009