Воплощение. Ипостась вторая

      Катастрофа надвигалась неумолимо. Мы  чувствовали, что благоухающее, бурлящее сочной влагой тело, породившее нас, гибнет, иссыхая. И мы спешили напитаться его соками, вобрать в себя всю емкость его трепещущей, многослойной, многоОбразной жизни, день ото дня впечатывая в память все новые и новые подробности ее извивов. Мы, тесно прижавшись друг к дружке, крепили скорлупу наших оболочек, стремясь защитить нашу мягкую, живую память от неведомых, но, как внутренне зналось нам, неминуемых бед. И час настал. То, что было нашей основой, тканью, соединяющей нас в единое, унисонное существо, лопнуло, разорвалось, рассыпалось ошмётьями сухого треска, и я, потеряв опору, вылетело в сияющее ничто.

      Сила, объявшая, подхватившая меня, была и страхом, и радостью, и стремительностью, и мощью и бесплотностью. Незримые волокна этой силы вплетались в белесые нити, окружавшие мое твердое, темное, сухое тело. И, скользя по упругим этим волокнам, я двигалось сквозь холодное многоцветье безграничности, окружавшей меня и повелевавшей мной. Я растворялось в несущем меня потоке. И это растворение, полное и абсолютное безмыслие-непротивление пронизывало меня ликующей, светлой легкостью. В отсутствии желаний и мыслей был единственный смысл моего существования – полет.

      Через вечность  в мире, окружающем меня, вновь что-то начало неотвратимо меняться. Сияние меркло. Натяжение незримых волокон ослабло. Я вновь обрело вес. Прозрачные катышки влаги пропитывали мое пушистое одеяние, делая его тяжким и лишенным объема. И тяжесть эта, в конце концов, выдернула меня из бесплотного ничто.

      Твердь, лежавшая теперь подо мной, напомнила мне ту единую ткань-основу, частью которой я было когда-то, еще не отделившись от мы. Но эта твердь была неупругой, бугристой, холодной, и я на ней было  одно, чужеродное безжизненным крупицам материи, окружающим меня ныне. Последнее, что я видело – невесть откуда появившееся, надвигающееся на меня темное продолговатое нечто, окончательно заслонившее от меня сияющее ничто… Через долю мгновения колоссальное давление, обрушившееся на меня, впечатало мою жесткую, выдержавшую этот пресс, оболочку в крохкую, принявшую меня, твердь. И потянулся холод и мрак мертвой, засушливой неподвижности.

      Я очнулось оттого, что память, заключенная во мне, пульсировала предчувствием воскрешения. Теплоструйная влага пропитала мертвенную твердь, сковавшую, поглотившую меня. Но теперь эта твердь была живой. Мельчайшие крупицы жизни, испускаемые ею, просачивались сквозь жесткие стенки моей оболочки, делая их все более и более проницаемыми и гибкими. Биение памяти нарастало. Образ породившего меня тела прорывался сквозь ненужный более панцирь, сковывающий мою стремительно, бурно расширяющуюся сердцевину. Распирающая пульсация во мне стала неудержимой. Острый, гибкий, белый, жадный лучик жизни, рожденной во мне, неимоверным усилием разорвал набрякшую скорлупу и впился в благодатную твердь.

      Я перестало существовать.

      Образ будущего благоухающего, бурлящего сочной влагой тела, уничтожив меня, обрел плоть.