Фальстарт Глава 6

-Он мертв, - сказал Сергей хриплым дрожащим голосом, отнимая палец от сонной артерии командира.  Взгляд серба заметался по блиндажу, но кроме меня и Халиля в нем никого не было, он опустился на колени, пару раз с силой ударил кулаком в бетонный пол землянки.
В черепе звон, словно по пустой металлической цистерне долбили монтировкой, я, механически поворачивая голову, смотрела, как Исаев повторно щупал пульс – на шее, на руке, почувствовала, как по щекам побежали теплые влажные дорожки.
Дверь взвизгнула, в блиндаж ворвались Горан и Андрей, русский крикнул:
-Что произошло?!
Горан сел на кресло, запустил пальцы в густую каштановую шевелюру, сглотнул, я видела, как тяжело пошел вниз кадык сербского командира.
-Эмир погиб... – срывающимся голосом проговорил Сергей.
Я зарыдала, громко, не сдерживая эмоции, постанывая и качаясь. Эмир... Все казалось сном, перед взором картинка, нереальная, отчужденная, словно на экране телевизора – еще вчера он был жив, мы стояли рядом, я ощущала тепло его пальцев, а теперь... теперь погиб человек, которого я любила больше всего на свете...
Погиб! Я взглянула на тело Эмира, моего Эмира, сквозь мутную пелену видя человека, одетого в привычную темно-синюю майку, камуфляжные штаны, берцовки... Лицо, влажно блестевшее в свете тусклой лампочки, бледная желтоватая кожа, посиневшие губы слабо выделяются на ее фоне... Нет следов убийства – ранений, крови...
-От... чего? – спросила я, запинаясь и всхлипывая. – От чего он... погиб?
Исаев потоптался на месте, произнес:
-Потом... установим. Сначала надо похоронить... да. – Он нерешительно потер шею ладонью, - Халиль, принеси камеру и кассету... чистую. Без записи. Пустую. – Зачем-то сказал серб. 
Молодой араб вышел из блиндажа, словно лунатик, шатаясь и натыкаясь на предметы, вернулся бледный, с влажными дорожками на щеках, глаза красные, ноздри вздрагивают, сказал:
-Чистой нет. Есть только с отчетом, там  на полчаса записи осталось.
-Снимай на эту, все равно Боссам отправлять.
Халиль включил камеру, Сергей сухо прокашлялся, спросил нерешительно:
-Ну?
Парень перевел камеру на приближенного своего командира:
-А может... ну, он все-таки… Может молитву...
Исаев сдержано кивнул, парень, сбиваясь и начиная снова, забормотал на арабском, смотря куда-то в пол неморгающим парализованным взглядом.
Я подняла голову, прошептала распухшими от плача губами:
-Он суру любил, ту, что называется «Боевой ряд», аят четвертый... кажется.
Коротко взглянув на меня, Халиль кивнул.
 Не выдержав, зарыдала в полный голос, размазывая по лицу слюни и сопли. Эмир... я так хотела остаться с тобой. Я взяла в руки его ладонь, она была холодной, по особому холодной, бурный горячий поток крови уже не промчится по руслам вен, никогда…
Горан бесцельно оглядел блиндаж, спросил:
-Что, может это... похороним? На родину все равно не удастся... доставить.
-Пожалуй, - согласился Исаев, выйдя из некого ступора, - Андрей, веревку поищи.
-З-зачем? – тупо спросил парень, сидевший на полу, обхватив колени руками и смотревший в одну точку.
-Чтоб челюсть подвязать...
Андрей суетливо, на одних рефлексах, копался в столе командира, его движения казались мне медленными, заторможенными, нечеткими, он заглядывал в ящики, ворошил документы, папки...
-Бинт сойдет? – спросил он наконец.
Серб кивнул. Мы вышли из блиндажа, вынося тело командира и одеяло, которое должно было послужить погребальным саваном, Халиль скрупулезно снимал на камеру происходящее: как на сырой от росы земле раскладывали зеленое клетчатое одеяло, как Андрей саперной лопаткой намечал размеры могилы.
Говорят, когда умирает человек, погода пасмурная, льет дождь, небо затянуто низкими серыми тучами – природа плачет. В этот день светило яркое солнце, острые лучики блестели в мелких капельках росы, что застыла на прошлогодних листьях и пробивающихся из-под них первых травинках. Исаев положил под голову Эмира сложенное вчетверо одеяло, зачем-то провел влажной вспотевшей ладонью по волосам командира, сказал, напряженно глядя в камеру:
-Сегодня... нет, скорее всего вчера…в расположении лагеря скончался при неизвестных обстоятельствах наш командир Эмир Аль-Хатари, - Исаев говорил медленно, словно движение бледных, стертых с лица губ давались ему с огромным трудом, - предположительно он погиб от паралича сердечной мышцы. Странно звучит, но... но никаких признаков насильственной смерти мы не обнаружили и вы сами можете это видеть.
Халиль навел объектив на лицо араба, затем уменьшил наезд, показывая, что никаких ранений на теле его командира нет, камера в руках парня подрагивала, он плакал, всхлипывал, совсем как ребенок, вытирая слезы свободной рукой.
Настоящее вдруг стало прошлым: родился, учился, работал... дружил, любил, чувствовал. Слова в прошедшем времени кажутся пустыми. Не в силах сдержать слез, Исаев прикрыл ладонью глаза и отвернулся от камеры, по хребту пробегала легкая дрожь, он поднялся и вышел из кадра.
Я плакала, стоя на коленях перед телом любимого человека, меня трясло, по спине пробегал озноб, едкие, соленые слезы текли на искусанные в кровь губы, там щипало и жгло, словно посыпали солью. Происходящее доходило с трудом, понимание того, что его больше нет в живых, что больше никогда не почувствую прикосновения его теплых ласковых пальцев, полных губ, его ласковый взгляд. Я со злостью ударила рукой в землю, боль не почувствовала, ударила снова…
-Пошли, Лад, пошли, - я обернулась, увидела Исаева, тот пытался говорить как можно ровнее, но сквозь напряженную, дающуюся с трудом речь, прорывались редкие всхлипы, - успокойся, пошли к костру. Тебе не стоит все это видеть… И я не могу на это смотреть… Как Эмира хоронят… Не могу… Валерьянки нет, я тебе чаю по крепче... Все пройдет, вот увидишь.
Сергей неуверенно обнял меня за плечи. Успокаивать он никогда не умел, растерянно глядел на плачущего человека, сосредоточенно перебирая фразы вроде «Успокойся», «все будет хорошо», «не плачь, я рядом»... Но сейчас не тот случай, и он сам это понимал, и был на нервах, и пытался быть спокойней, и не мог ничего поделать…
Горячая жидкость, абсолютно безвкусная потекла по пищеводу, я поставила на землю кружку
-Что теперь делать? – я подняла голову, передо мной стоял Горан, теребя в руках берет защитного цвета.
-А я почем знаю! – выкрикнул Исаев. - Для начала кассету Боссам отправить. Нестеренко, надеюсь, здесь.
-Если не уехал ночью.
-С чего бы это? И куда...
-Мало ли, - серб развел руками, - по поручению Эмира. Он вечно мотается.
-Тогда его брат отвезет.
-Макс? Его нет в лагере, Илья сказал.
Сергей удивленно посмотрел на Горана:
-А это с чего?
-Успокойся, брат, ты на нервах. Подумай, Макс же не будет таскаться за Ильей, как привязанный, правда.
Исаев снял с пояса нож, метнул в землю, вынул, метнул снова, наконец, спросил:
-Как считаешь, от чего Эмир погиб?
-Умер?
-Погиб! Или ты веришь в этот бред с инфарктом? Это у Эмира инфаркт? Да он насморком никогда не болел! Он убит, но я пока не знаю кем и как...
Подошел Илья, в помятой рубашке, черты лица украинца заострились, на бледном лице выделялись ввалившиеся глазницы, скулы резко выдавались вперед, волосы засаленными скомканными прядями падали на испещренный мелкими морщинками лоб.
Правозащитник медленно опустился на корточки, Сергей сказал:
-Хорошо, что ты здесь.
-К-куда я мог уехать?
Серб проигнорировал вопрос Нестеренко:
-Отвезешь кассету в Центр.
-Так быстро?
-Нужны установки.
-Слушаюсь.
Илья - незаменимый человеком, американские патрули, под любым предлогом и без него тормозившие сербов, редко когда останавливали правозащитников. Я посмотрела на удаляющуюся спину хохла, под прилегающей к телу рубашкой мерно двигались выступающие лопатки связного. Повернулась к Исаеву, тот взглянул на меня, ласково погладил по голове, прошептал:
-Все будет хорошо, вот увидишь. Хуже просто быть не может...
-Может, - буркнул Горан, - еще как может. Нет такой ситуации, которая не может усугубиться, так Эмир говорил. Например, если потеряем связь с Центром.
-Ты думаешь, Боссы захотят потерять ячейку на Балканах. Свято место пусто не бывает.
-Думаешь, пришлют замену?
-Шутишь? Просто пришлют мужика который здесь не ухом не рылом, и скажут: «Это ваш новый командир. Встречайте!» И наши парни спокойно его примут и присягнут на верность? Они были преданы Эмиру и готовы были умереть за него и за Югославию.
-А ты не помнишь, как прислали Эмира? Забыл, как вы с ним здесь появились?? И тебе не кажется, что теперь Балканский филиал  должен возглавить серб?
-И звать его должны Горан Джукич!!?
-А почему не Сергей Исаев? Сербского в тебе, правда, не то одна четвертая, не то одна шестнадцатая...
Сергей с брезгливым видом посмотрел на товарища:
-Не дури, мужик. Ты не понимаешь, что Эмир был в Центре не потому, что на Балканах торчал, а, скорее всего, потому, что возглавлял всю организацию. А ее ячейки, знаешь, как разбросаны – от Штатов до Японии, и у каждой свой мини-шеф, который перед Эмиром лично отчитывается... отчитывался. Что с того, что ты, может быть, если повезет, станешь главой балканской ячейки... Знаешь, сколько тут охотников? Ща каждый мелкий полевой командир себя царем обзовет, – Исаев пнул пяткой ботинка в бревно, на котором сидел, - человек погиб, замечательный человек, бессребреник, а мы уже цапаемся из-за того, кто возьмет на себя бремя власти!
Горан склонил голову:
-Я понимаю, я все прекрасно понимаю, и мне так же тяжело, как  и тебе, но сейчас вопрос стоит ребром, сохранить ли все, чего с таким трудом добивался Эмир, или пустить все прахом. Не переоцениваешь ли ты свои способности?
-Это ты мои недооцениваешь, Горан. Я лучше других знаю дела Эмира, я второй человек после него не только на Балканах, но и во всей организации. Я готов возглавить отряд. А так же, у меня есть кое-какие наметки по поводу смерти Эмира...
-Какие?
-Я подумал, и понял, что причиной смерти Эмира может быть только яд.
Джукич выжидающе смотрел на Исаева, в надежде услышать доводы, тот понял, чего ждет собеседник, продолжил. Исаев говорил убедительно, перенял и стиль разговора и тембр голоса Эмира, который даже астронома смог бы убедить, что Земля плоская, а солнце встает на западе, и заходит на востоке, если бы сам был в этом уверен.
-Тогда, - сказала я, всхлипывая, - отравить его мог лишь кто-то, кто находился вчера в блиндаже.
Сергей посмотрел на меня, кивнул Горану:
-Только в том блиндаже кроме Эмира были еще четыре человека: я, ты, Андрей и Илюха. Максима не было, он вместе с Ильей не приехал. Это тебе информация к размышлению.
-Сомнительно. С чего ты взял, что яд такого быстрого действия. Может его отравили еще три дня назад.
-Чем? Все ели и пили одно и тоже.
-Так и на совещании также.
Резко захотелось закурить, попросили сигарету, Исаев посмотрел недовольно, но сигарету дал, Горан протянул зажигалку с нашей символикой. Еще одна статья дохода – продажа зажигалок фляжек, ручек, маек с логотипами отряда, патриотическими слоганами, портретами Эмира  и Горана. Распространялись аудиокассеты с  песнями антиамериканисткого содержания, а вот кассеты с подрывами штатовских автомобилей, обстрелами колонн, сбитыми самолетами, а особенно с кадрами казни американских военнослужащих, которые так хорошо раскупались в арабских странах или на Филиппинах, в Югославии спроса не имели. Впрочем, к распространению подобных видеозаписей и Эмир, и Горан имели весьма косвенное отношение.
Исаев грузно поднялся, словно за его спиной висели тяжелые вериги, махнул рукой:
-Пошли в блиндаж. Так можно часами демагогию разводить, а на месте виднее будет.
Я по инерции поплелась за Сергеем, смотря на его строгий, мужественный профиль, искаженный скорбью, по лицу боевика блуждали отнюдь тяжелые мрачные тени. Да что толку идти в блиндаж, когда там копались все, кому не лень, наляпали отпечатков, дожрали не сожранное...
-Вряд ли что-то изменится, - произнесла я, обращаясь к  Исаеву, - там, я думаю, полазили всякие умные люди.
Сергей натянуто улыбнулся:
-Я тоже не дурак, и отдал приказ никого туда не пускать, а дверь опечатать.
В блиндаже сохранился легкий запах кофе и, почему-то, офисной техники. Едва мы вошли, накатила тяжелая, удушливая волна чего-то, давило так, что невольно вспомнила Данте: именно таким рисовал он первый круг ада – скорбь, печаль, страх. Будь я  даже совершенно посторонним человеком, войдя сюда, ощутила бы, что здесь погиб хороший человек. Я пошатнулась, крепче схватилась за руку Сергея, тот внимательно оглядел блиндаж, надел на руки латексные перчатки, дабы не оставлять следов.
-Так что у нас здесь... «Бордо» – две пустые бутылки. Банка кофе, «Тархун»... Гм, бутерброд надкушенный. С колбасой, - Исаев аккуратно положил его в пакетик, - газета «Вашингтон-пост»...
-Ее-то зачем? – возразил Горан.
-Отстаешь от жизни... Сейчас яды знаешь какие? И через кровь и через слизистую попадают... Два письма, кассета...
Сергей разложил по пакетам все, что, по его мнению, могло быть отравлено, скользнул взглядом по помещению, протяжно выдохнул через рот, произнес:
-У нас есть пара неплохих токсикологов, надо бы им подбросить.
-Илья пока здесь, - отозвался Горан.
Исаев подвигал губами, задумчиво смотря себе под ноги, покачал головой:
-Нет, Илья пускай едет...
-Будешь ждать Макса?
-Вызову Володю. Понимаешь, у меня кои-какие задумки есть...
Горан напряженно посмотрел на Сергея:
-Какие?
-Потом. Все потом. Когда уезжаешь в свою ставку?
-Сегодня же. Надо попытаться насколько сможем сдержать информацию о смерти Эмира, но на долго не удастся, сам понимаешь. Если бы знали только мы, - Горан посмотрел сначала на меня, потом на Исаева, - и еще Андрей, тогда на неделю, на полторы. А теперь всему отряду известно. Разумеется, знает один – знает один, знают два – знают двадцать два, и так в геометрической прогрессии. Но дня на два задержать удастся, а за эти два дня надо многое обдумать.
Исаев кивнул:
-Многое ... Представь, какой резонанс пройдет в мире, когда в сводках новостей объявят о смерти Эмира, и его не избежать. Осталось только понять – «о смерти» или «о гибели». Я сейчас свяжусь с Владимиром.
Он снял с пояса «сотовый» телефон, простучал номер, ждал, нетерпеливо теребя воротник камуфляжной майки, наконец сказал:
-Володь, ты? Это Сергей... Исаев. Как скоро сможешь прибыть?.. Желательно, это срочно... Жду. До встречи, - боевик взглянул на Горана. – Через полтора часа будет здесь. Отойдем на пару слов?
Зарыдав в голос, опустилась на кресло, едва двое мужчин вышли из землянки, стукнула локтем в подлокотник. После горечи потери и странного отрешенного спокойствия накатило чувство безысходности, я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, стерла слезы рукавом куртки, руку рвануло болью. Я закатила рукав, сквозь ровно повязанные бинты проступали круги крови. Куда Андрей бинт положил? По-моему, в стол. Я дернула за ручку, бесшумно выехал верхний ящик, там документы, целые папки документов, не удержавшись, открыла одну из них. Белые листы с текстами на русском, сербском, арабском, английском, на всех печати и роспись. Я взяла один из них, прочла:

ПРИКАЗ
7.10.2000 № 577
       г. Приштина


       Об устранении командира одного из формировании,
входящих в «Армию освобождения  Приштины, Медведково и Буяновец»
      
      
ПРИКАЗЫВАЮ:
Устранить одного из формирований входящих в «Армию освобождения Приштины, Медведкова и Буяновец» Исмаила Чеку, который обвиняется в геноциде сербского населения в период с апреля 1987 года в районе Приштины.



Эмир Аль-Хатари



С приказом ознакомлен:                старший лейтенант С. Исаев
С приказом ознакомлен:                командир группы «Заря» А. Старков

Приговор приведен в исполнение 12.11.00              командир группы «Заря» А. Старков

Документ должен быть уничтожен не позднее 2.01.01                Эмир Аль-Хатари



Я положила документ обратно, выдвинула новый ящик, здесь документа посвежее. Странно. По идее, в верхнем ящике должны быть документы новые, а в нижних старше. Все у арабов наоборот, даже пишут справа налево. Следующий ящик заперт, ключ в замке, плавно повернула, замочек щелкнул, ящик выдвинулся сам, показывая кассеты и черную общую тетрадь листов в девяносто восемь. На кассетах ничего не значащие для меня надписи: «Серебряков – Эмиру», «Гарсия – Эмиру», «Симонов – Эмиру»... Тетрадь исписана вязью, на русском и английском языках, вспомнила, эта та тетрадь, что лежала у Эмира на коленях, когда они сидели вместе... рядом... Чтобы не разреветься, втянула носом воздух, спрятала тетрадь во внутренний карман куртки.
Вспомнив про бинт, пошла искать Андрея. Дверь отворилась перед самым  носом, в проеме возник Исаев, за ним протиснулся Горан, предложил:
-Может кофе заварим покрепче? Сейчас мужик приедет, а ему такую новость...
-Какое кофе?
-Какой...
-Чо?.. А! Грамотный, блин!.. Ему водки надо… или чего успокаивающего, чтоб довез без происшествий.
-Где ваш токсиколог? – поинтересовался Горан.
-В Белграде.
-Далековато. Лучше бы Илью послали. Его хоть не притормозят.
-Если Эмира убили штатовцы, то они наверняка ждут гонца. Илью. А если их патруль остановит Володю, то они дико обломаются, найдя у него надкушенный бутерброд в целлофановом пакетике.
Горан грузно опустился на один из стульев, тот скрипнул, но мощную тушу командира выдержал, даже не пошатнувшись.
-Сергей, не знаешь, куда Дрон бинт положил? - спросила  я Исаева.
Он оглянулся, пожал широкими плечами. В дверь вошел Януш, сказал:
-Товарищ ком... товарищ старший лейтенант, связной приехал.
-Сюда его... – махнул рукой Исаев.
Владимир втащился в блиндаж, впитав в себя атмосферу отряда, и ждал четких разъяснений. Прочитав его в глазах удивление, Сергей помялся, нечетким жестом пригласил сесть, связной спросил:
-Что у вас, Серег?
Исаев глянул на Горана, тот отвел взгляд в пол, и Сергей сказал:
-Эмир мертв. Он погиб… ночью… при неизвестных обстоятельствах.
Пару секунд в блиндаже держалась звенящая тишина, до связного доходил смысл произнесенной фразы. Он сложил руки на столе и уткнулся в них лицом, Исаев налил в стакан водки, протянул Володе, тот выхватил, стекло со звоном разлетелось о стену мелкими блестящими осколками.
-Дурак! – сказал Сергей, что даже не дрогнул, когда за его спиной хлопнул разбившийся стакан, и стекляшки попадали на забетонированный пол землянки.
Я, нуждаясь в успокоительном не меньше Владимира, взяла со стола бутылку, сделала пару крупных глотков, жгучая, горькая жидкость потекла по пищеводу, я невольно сморщилась, нюхнула рукав. Не помогло, но хлебнула снова и снова, терпя дерущую резь в горле, ища взглядом что-нибудь, что можно было бы назвать закуской.
-Садись, сейчас все растолкую. От тебя требуется доставить это, - Сергей указал на черный полиэтиленовый пакет, - в Белград, по адресу... Отдашь Матвею Гладкову, скажи, что как можно скорее нужны результаты анализов. Все, что он тебе даст, привезешь в первый базовый.
-Далеко. Почему Нестеренко не везет?
-На то есть причины.
Владимир уехал, и в конце дня позвонил ошарашенный токсиколог, и заявил, что за ночь все возможные проверки будут сделаны и на следующий день он сам приедет в лагерь и все объяснит.
Оставшись в блиндаже одна, я снова открыла тетрадь, будто надеясь, что за прошедший час мое нулевое знание арабского языка могло хоть как-то измениться. Но замысловатая вязь так и осталась для меня просто узорами. А может лучше отдать тетрадь Исаеву? Веду себя как собака на сене, а Сергей переведет, узнает, что здесь такое. Я повертела ее в руках, обычная черная обложка, что понятно, Эмир не любил броских рисунков, сзади эмблема фирмы-производителя, год выпуска... М? Тщательно стерев с глаз слезы, я присмотрелась, на обложке был выбит 1988 год. То есть мне было два года, а Эмир уже начал вести эту тетрадь. Ему тогда было двадцать четыре года...
Поцокала языком, прикидывая вероятность того, что Эмир вел дневник. На него не похоже. Я, со свойственным мне математическим расчетам, искала ту фразу, которая наиболее объясняет образ мысли Эмир, его поступки, стремления. «Бог – это все человечество, и мы должны действовать во имя его будущего...» Перед глазами возник Эмир, не такой, образ которого стоит передо мной последние несколько часов, с мягкой укоризненной улыбкой и глубокими усталыми глазами. Перед взором предстал человек в потертом камуфляже, с усталым тревожным лицом, он стоит под дождем, устремив яростный взгляд в недосягаемые дали. Ритмично шумит дождь, капли ударяют в землю, текут по лицу, мокрый камуфляж прилипает к телу, красиво облепляет рельефные мышцы.
Идеализирую. Хотя кто знает, может через тридцать лет с личностью Эмира будет то же, что и с фигурой Че Гевары – его портреты на майках, плакатах, транспарантах. Впрочем, уже так. «Я развиваю идею, которая, надеюсь, поможет людям в будущем...» Надо узнать, что в тетради, и вся загвоздка в моем абсолютном равнодушии к изучению языков. Можно подумать, Эмир был единственным арабом. Попрошу перевести Халиля... Нет, Халиль слишком хорошо знал Эмира, его подчерк, его мысли. Нужен человек посторонний, но, разумеется, наш. А такого вполне можно найти даже в подчинении Исаева...
Вечером следующего дня вернулся Владимир, отчитался, доложил, что Гладков мчится следом и будет здесь очень скоро. Связной вошел в блиндаж, пахнуло алкоголем, и Сергей сказал, поморщившись:
-Идиот! Пьянь, а если бы тебя притормозили?
-Я перед выездом не пил, я только что, с мужиками, - оправдывался Владимир.
-Иди проспись, - Сергей повернулся ко мне, потер друг о друга ладони, - скоро Матвей подъедет, встретишь, у меня дел по горло. Как Эмир со всем справлялся...
-Да, командир, – привычно отчеканила я, вспомнив, что он теперь – командир отряда. Серб все еще ходит в старых капитанских нашивках, майорские нацепить забыл, когда много работы о формальностях забываешь. 
-Вот что, Ладушка, - сказал он вдруг, взгляд его изменился, на переносице возникли глубокие борозды. Казалась, что раньше он и вовсе меня не видел, - ребенок, что же я творю… как же я могу тебя здесь оставить? Вот что, я тебя рассчитываю и…
-Серега… - протянула я совсем не по уставу. - Я проходила подготовку, и  считаю, что могу участвовать в боевых действиях… и дальше.
Исаев прокашлялся в кулак:
-Я понимаю, что сейчас не лучшее время и место для подобной беседы, но то, что для мужика героизм, для бабы... для женщины не более, чем глупость. Да, ты можешь остаться, но лучшем вариантом было бы, если бы ты взяла деньги заработанные и поехала домой. Я знаю, я человек нетактичный, грубый, невоспитанный… 
-Я хороший снайпер, вспомнила я и даже попробовала улыбнуться.
Сергей вдруг смягчился, буркнул:
-Самомнения вагон. Хороший снайпер... Ладно, жди Гладкова.