Моя осень

"У каждой поры своя особая прелесть в круговороте времён года. Хороши первая луна, третья и четвёртая, пятая луна, седьмая луна, восьмая и девятая, одиннадцатая и двенадцатая.
Весь год прекрасен - от начала до конца."

Сэй-Сёнагон, "Записки у изголовья"

Утро по-прежнему встречает нас чистой и весёлой радостью. Но уже нельзя не заметить тонкие хрустальные корочки льда на лужах, а вскоре солнечные лучи, всё ещё яркие, будут дарить меньше и меньше тепла, а от глубоких теней и укромных уголков, как из бездонного колодца, потянет ледяным холодом.

Это случается почти незаметно. Сначала в летнем дыхании появляется лёгкая томность и усталость, затем вдруг происходит стремительная перемена, и вот уже большое тёплое солнце медленно тонет за горизонтом. Лето забирает с собой что-то сказочное и несбывшееся, молодой бунт весны и сладкие обещания лета. Они ещё живут где-то высоко и далеко, на западе, в закатном тумане, в невесомых золотых кружевах, но вот-вот прощальные лучи солнца унесут их в другие, возможно, лучшие миры.

А в розовой дымке остаётся острый привкус горечи... и надежды.

Эта усталость и горечь теперь поселится надолго. Она везде – сквозит в трещинах разрушенных особняков некогда великих династий, просвечивает в листьях деревьев, сменивших свежий наряд неискушённой молодости на вышитую ризу жреца.

Именно сейчас лучше всего понимаешь хрупкость земного счастья, почти наяву видишь маленькое пламя свечи, которое горит в человеческом сердце. Осень мерцает в янтарных бусинах, покрывает золотистой пудрой лицо любимой и делает её чем-то похожей на одну из статуй безвестного скульптора, которые остались в старинном парке ещё с тех, благородных времён. Она выглядит недоступной, словно древняя богиня… и одновременно как никогда близкой. Вот ее пальцы коснулись твоей руки, и ты ощущаешь живое тепло.

«И это пройдёт».

Прозрачный воздух уже окрасился особенными красками, на улицы и дворы опускается тихий чернильно-синий вечер, но небо в необозримой высоте всё ещё ясное и светлое.

И мы будем спешить по привычным маршрутам - домой, к семейному очагу, и как-то по-особому ярко и гостеприимно горят в лёгких сумерках знакомые, родные окна, и в них двигаются силуэты, как будто искусно вырезанные из чёрной бумаги.

Под бархатным занавесом вечера в незнакомых окнах можно увидеть привычные сцены, которые выглядят неповторимыми и необычно отчётливыми: семья за ужином, детские рисунки на стене, портрет какого-то родственника – свидетельство былых времен, спальня девушки. Даже ряд комнатных растений на подоконнике кажется экзотическими декорациями. И возникает ощущение, как будто ты случайно попал в маленький театр, притаившийся в старинном переулке, на неизвестную, но очень занимательную постановку.

Но последние воспоминания о солнечных лучах догорят на небе, и наступит совсем другое время - повсюду воцарится настоящая, почти непроницаемая темнота, и хотя всё останется на своих местах, реальность изменится.

Другими кажутся и люди, которых можно встретить на вечерних улицах. Кастанеда писал, что сумерки – это щель между мирами. А лунная Геката – ещё и богиня перекрёстков, пересечений, где приносят вести из разных стран и миров. На перекрестках ведьмы распыляют пепел – и ветры, как быстрые, но своенравные гонцы, доставляют мысли-энергии. И я жду, что в один из таких вечеров, когда в привычном мире возникнет разлом, на перекрёстке и моя жизнь перейдёт на другую, более счастливую, линию.

В каждое время года и дня Великая Богиня показывает разные лики. Летом правит плодородная Деметра, весенним днём она Афродита - вечная любовь, молодость и красота. Сумерки и ночь – пора охотницы Артемиды, стремительной и жестокой: освещённые молочным светом растущей Луны, ландшафты становятся дикими горными долинами, в тёмных глубинах таится неведомое. И в воздухе уже разлит тонкий и острый аромат приключения, и мы чуем его, как хищники – запах крови.

Но царство Артемиды не вечно: настает четвёртая четверть, когда в свои права вступает сама Геката. В эти глухие тёмные часы природа замирает в скорбном молчании, и на небе восходит ущербный месяц. Под его зловещим светом нет места новому и полнокровному – вместе с Луной всё идёт на убыль. Тогда незримые ветры доносят из глубин вечности воспоминания об утраченных секретах древней магии, безымянных культах и забытых богах. В эти тихие минуты кто-то скорбит об ушедшем в иной мир близком друге, а может быть, чья-то мятежная душа замышляет недоброе дело.

Но убывающая Луна – это также время для завершения дел и неторопливых размышлений о том, какие плоды принесли замыслы. А после этого Богиня твердой рукой закроет дверь в прошлое.

Есть ещё самое волшебное время в конце лета и начале осени, когда оживают старинные сказки и легенды. Под каждым кустиком, каждым деревом как будто существует своя маленькая таинственная жизнь: вот–вот мелькнет в траве шапочка гнома или какого-нибудь другого маленького лесного жителя, на прозрачных крыльях порхает фея, вся осыпанная блестками. На освещенных золотым светом полянках водят хороводы лесные нимфы, а пруд манит прохладой «тихого омута» и неясными проблесками в глубине.

Этому сказочному миру, граничащему с фантазиями и сказками, нет места в логичной и не допускающей искажений реальности дня. Он открывается тем, чей разум существует в гармонии с воображением, тем, кто умеет смотреть боковым зрением (именно так рекомендовал рассматривать звёзды Эдгар Алан По) и даже в привычной жизни ищет проблески чуда. Но этот мир исчезает под прямыми строгими лучами солнца, как призрачный клад лепреконов. Солнечный бог разума Аполлон не терпит туманностей и разночтений, он смело запирает все тайные закоулки на прочные замки, не оставляя лазейки чудесному, и зажигает ясное светило.

«И это пройдёт».

Поздней осенью и зимой, когда пейзажи пусты и унылы, за каждым поворотом открываются новые миры, обречённо-одинаковые, сквозящие тоской, тусклое небо становится всё ниже, и только злой ветер гоняет мёртвые листья. Богиня предстаёт в своей третьей ипостаси – мудрой старухи.

Исчезнут яркие краски, а о былой роскоши напоминают лишь глянцевые листочки серебристого клёна - как миниатюра на японской шкатулке, складывают они изящный узор на мокром асфальте. Все вокруг затихнет в холодном оцепенении – и будет ждать зимы.

Небо станет совсем серым и зачастят бесконечные дожди, серо-прозрачные струи сольются в однообразную пелену. И уже думается, что никогда больше мы не увидим щедрого тепла и радостных улыбок. А в полумраке антикварной лавочки нежно переливаются перламутровые раковины, светится, как искра надежды, загадочный камень в кольце – то вспыхнет яркой вспышкой, то исчезнет, кажется, навсегда. И мы рвемся в неведомое, ищем тайные знаки, которые - вдруг! - помогут нам найти дорогу к счастью, отсюда, из этого здесь и сейчас, из серой мглы, из сковывающего холода. Но только улыбается отрешенной улыбкой бронзовый Будда и змеятся прихотливые узоры индийской шали.

А когда совсем темнеет, и уже непонятно – день это, вечер или глубокая ночь – мы опять идём по тёмным лабиринтам улиц, вдали безмолвные бастионы смотрят миллионами светящихся точек, а надо всем горит вечное зарево большого города...