Безликий город

                Знаете, почему я хочу, чтобы вы жили?
                Знаете, почему самоубийство - глупость?
                Потому, что я прошла через смерть, очень
                давно прошла, и Вам не пожелаю...   
   
   Было немножко холодно, зима, городские улицы в снегу и пусты. Вообще это странно, разве бывает такая пустота в почти что центре города, пускай в январе, пускай в первом часу ночи?
   Если честно, она и не помнила, как здесь оказалась. И не помнила, кто она. И как её зовут не помнила. И не могла понять, почему до сих пор это кажется ей если не забавным, то, по крайней мере, не ужасным.
   На крыше серой остановки лежал огромный сугроб, такой большой, что, казалось, должен бы вот-вот свалиться, сойти лавиной с наклонной поверхности. Но снег не двигался. Она огляделась - всё вокруг было абсолютно неподвижно. Ни едва заметного движения маленькой веточки, ни поземки, ни дуновения ветерка, ни легкого замаха заснеженной еловой лапы. Кажется, здесь какая-то мертвая зима.
   Где же она находится? Остановка была бессмысленна - ни одной машины не проезжало мимо, не говоря уж об автобусе. И она пошла вдоль дороги, куда-то вглубь тихого города. Бесконечные улицы пересекались другими, точь-в-точь такими же улицами, безликий город был мертвым и чужим, пустым, холодным и одиноким. Его дома, огромные ящики, тянулись серым забором, одно безжизненное окно за другим, какие-то разбиты, какие-то в старых рисунках, но уже без яркости, без пестрых красок. В домах не было света, а в некоторых даже вообще не оказалось оконных рам, только дыры, кое-где посредине проезжей части торчали временные ограждения, кто-то начал ремонт, начал - и уехал, оставив посреди дороги ямы. Заснеженные, наполовину заметенные сугробами и, кажется, словно нежилые подъезды выглядели враждебно, словно говорили: "Иди прочь, не заходи!"
   Почему-то не было номеров, не было табличек с названиями улиц, видимо некому и не для кого было их писать. Серые промерзшие многоэтажки и белый снег сливались словно воедино, и не было возможности понять, что это - серый снег или светлые стены. Сколько этажей у этого места? Она подняла голову, но окна не хотели, чтобы их считали. Они уходили куда-то в бесконечность, но сверху, над ней, было небо. Такое же серое, темное, затянутое непроглядными тучами небо. Она снова опустила взгляд, улица уходила в темноту, в бесконечность, предлагала идти дальше и дальше по ней, но неясно куда и зачем, и будет ли конец. А может вот он, конец?
   И она медленно побрела дальше. Но что это? Дверь одного подъезда открыта. Приглашение войти?
   Совершенно одинаковые двери, без номерных табличек, без глазков, будто здесь всегда знали, кто придет и кого ждать. И все двери заперты. Почему-то подумалось, что спешить некуда, и она села на лестницу. Стало абсолютно тихо. Потом - холодно. Руки потянулись в карманы. Карманы - там тепло. А еще там что-то лежало.
   Ключ? Ключ, коробка спичек, какой-то листок. Просто пустой листок. Ключ!
   Ключ подошел к первой же двери. Немного поспорив сначала, она открылась с тихим скрипом.
   В квартире было темно и тихо. Она обошла комнату за комнатой, пытаясь разглядеть хоть что-то. Пусто, осталась одна комната. Кухня. На кухню она так и не зашла. Дверь была неплотно прикрыта, но ею овладел жуткий страх. Спина словно покрылась инеем, захотелось кричать и плакать, и поскорее убраться из этого кошмарного места.
   Может, повезет в другой квартире? Ключ подошел и к следующей двери. И комнаты снова были пусты. И снова, точно такая же, неплотно прикрытая дверь на кухню. И снова страх, и снова она ушла. Вышла на лестницу и остановилась, и замерла в раздумье. Хотелось курить и дрожали руки. Но она встала и на этот раз поднялась на несколько пролетов выше и снова отперла безликую дверь.
   Снова пустая комната. Только на кухне свет.
   На кухне сидела женщина и жгла в руке спичку.
-Проходи, – сказала женщина, выше поднимая догорающую щепку.
   Она прошла еще на шаг. И вот тогда вдруг стало страшно.
-Ну здравствуй, - снова молвила женщина, жестом приглашая девушку сесть на стоящий рядом, черный от копоти и времени стул. Но она не села, она лишь попыталась не заплакать. Спичка женщины погасла, и девушка достала свой коробок. И зажгла спичку. И вспомнила, что у неё есть дом. Слова застряли в горле.
-Проводите меня домой... Я хочу домой...
   Женщина лишь покачала головой. Она подождала, пока догорит первая спичка девушки, а после, в темноте, сказала:
-Зажги еще одну. Сколько их у тебя?
-Не знаю... Возьмите спички... Отпустите меня... Я хочу домой...
-Нет, это твои. Оставь, они еще нужны тебе, ты сама решишь, на что их истратить.
-Что мне делать? Как отсюда выбраться? - и ей стало больно, вторая спичка вернула чувство боли, но чьей?
– Можно проснуться, – ответила женщина, – но это бывает не всегда. Я, например, уже больше не проснусь. Мои спички кончились, тю-тю.
   И она засмеялась, обнажив в улыбке большие, пожелтевшие от возраста зубы. Она смеялась очень тихо, беззвучно, просто тряслась в смехе, но не издавала ни звука.
-Я хочу проснуться! Я хочу выйти из этого кошмара! Что мне делать???
   В её словах было отчаяние, паника, что делать?...что делать?...что делать?... В голове стучала кровь, жизненный пульс ожил вместе с третьей спичкой.
   – Пока у тебя есть спички, ты еще можешь спастись... – тихо молвила женщина. – Мою последнюю спичку я израсходовала только что, хотела тебе помочь. Теперь мне уже не выбраться. Я даже хочу, чтобы ты тут осталась. Ты знаешь – все очень просто, не надо дышать, не нужен свет, не нужно есть. Не нужно думать, не нужно никого бояться. Сейчас я хочу посмотреть, как мои дети. Они были озорниками и не слушались меня. Один раз младший плюнул в мою сторону, когда я сказала, что папы больше нет. Заплакал и плюнул. Теперь я уже не могу их любить, здесь нет любви. Еще я мечтаю посмотреть, как там мой муж и его подружка. Я к ним тоже теперь равнодушна. Я сейчас очень многое поняла, пока была здесь. Я и не знаю сколько я тут, может, столько же, сколько и ты, может день, может - сто или двести лет.
   И она опять засмеялась, и продолжила:
-С последней спичкой я вспомнила всё, я поняла, что была не права, а теперь я смеюсь над собой, ведь я была такая глупая и смешная. Но я сожгла свою спичку, и теперь могу смеяться, ведь мне уже не вернуться.
И потом она замолчала - тишина была пугающе идеальной.
– Где мы? – спросила девушка.
– На этот вопрос не бывает ответа, скоро поймешь сама. Может, для тебя это будет раем.
– Кто я? – спросила девушка.
– Ты узнаешь.
– Когда?
– Когда догорит твоя последняя спичка. Не знаю, сколько их у тебя, но у меня было ровно десять. Твоя пятая спичка уже догорает. Пока они горят, ты можешь проснуться. Но я не знаю, как. Мне не удалось.
– Как тебя зовут? – спросила девушка.
– Мое имя скоро напишут масляной краской на железной дощечке... Краску уже приготовили. Напишут и воткнут в маленькую горку земли. Вот тогда я прочту и узнаю. Если ты останешься, мы можем посмотреть вместе, и может быть даже посмеяться - вдруг у меня было смешное имя?
   И она снова улыбнулась.
–Не бросай меня, я прошу тебя, – сказала девушка. Она вспомнила, что такое предательство, шестую спичку начал пожирать светящий, но холодный огонь. – Хочешь мои спички?
   Женщина молчала. Подумала, а потом сказала:
– Пожалуй, я возьму одну. Мне еще кажется, что мои дети любят меня. Что они будут плакать. Ведь они будут никому на свете не нужны, ни их отцу, ни его новой жене.
   Девушка сунула свободную руку в карман и вместо коробка спичек нашарила там бумажку.
– Смотри, тут что-то написано! «Пожалуйста, любимые, простите за боль». Раньше она была пустая!
– А, ты так написала, - и женщина улыбнулась, - А я написала: «Я больше так не хочу, дети, люблю вас». Надпись проявилась только недавно, после того, как догорела шестая спичка.
   Они еще помолчали, подождали, пока догорит еще один маленький огонек.
– Ты знаешь, почему мы здесь?
– Знаю. Но тебе не скажу. Ты сама узнаешь. У тебя еще есть запас спичек.
   Тогда девушка достала из кармана коробок и протянула женщине:
–Возьми и скажи мне, умоляю!
   Женщина отсыпала себе половину спичек и сказала:
– Кому ты написала эту записку? Помнишь?
– Нет...
– Ты сожги еще одну спичку, эта уже догорела. С каждой сожженной спичкой ты что-то вспоминаешь.
   Она подожгла сразу три спички, и память вернулась к ней, и любовь, и боль, и радость с печалью.
   И она вспомнила, вспомнила свою любовь, вспомнила, как терзало её душу отчаяние и пустота, как больно делали ей попытки поверить в любовь, вспомнила предательства, она вспомнила всё-всё, до последней минуты. Но был еще кто-то там, чье присутствие она ясно чувствовала и кто любил ее, но она не видела его, кто же это? Этот кто-то тихо стоял перед ней и жалел ее, и хотел поддержать, но она его не видела, не слышала, она закрывалась руками, слишком у нее сильно болела душа и билось в агонии сердце. Она вдруг почувствовала шаткую поверхность табуретки под ногами и веревку на своей шее, почему-то ни к чему не привязанную.
   В коробке оставалась еще одна спичка. Женщина еще стояла перед ней, но теперь в её глазах были слезы. Она была словно тень. Её губы беззвучно шептали: "не уходи... не бросай... не уходи..."
   Она уже знала, что делать. Последняя спичка зашлась пламенем, огонь охватил веревку на её шее. Она бросила спичку на женщину, одежда той загорелась.
   Дом словно засасывал сам себя, стены осыпались мозаикой, в глазах стало темно.
   Пол был холодным. Паркет в их квартире всегда был холодным. Размотавшийся канат из занавески лежал рядом, табуретка была в другом углу комнаты. По щекам текли слезы. 
   Она медленно встала. Неверными шагами подошла к окну, отчаянно цепляясь холодными пальцами за подоконник. А за окном свет нового дня едва освещал просыпающийся город. ЖИВОЙ город.
   А где-то на другом конце города женщина выплюнула горсть таблеток и тщательно прополоскала горло. А потом она пошла в детскую, где спали ее довольно большие дети, десяти и двенадцати лет, и поправила на них сбившиеся одеяла.
   А потом опустилась на колени и начала просить прощения.