под чужим именем

Prolog
Жил на свете человек маленького роста. Никакого толку нашей истории от его роста, конечно, нет, но начинать этот рассказ как-то, да нужно. До поры до времени этот человек был абсолютно обычным, нормальным и, как следствие, скучным. Хотя, может, до поры до времени он и вовсе не был – достоверно это никому неизвестно. То есть, известно, что он был после, но вот был ли он до – это, право, загадка. Иначе говоря, мы опустим все подробности связанные с его «до» и расскажем о том, что случилось «после».
В одно солнечное вторниковское утро на скамейке Александровского сада, что ближе всех к Вечному огню был обнаружен этот самый человек. Еще вился возле ворот сада хвост мавзолеевской очереди, еще падала тень маршала Жукова на этот самый хвост, еще не открылся «Охотный ряд», и на Моховой еще не успел образоваться классический московский затор, как человек этот был замечен несколькими нашими соотечественниками. Он сидел на скамейке и никоим образом не обращал на себя внимания, а замечен был лишь потому, что этим соотечественникам было категорически нечем заняться, и глядели они на все вокруг. И все-таки что-то было в этом человеке не так, однако это «не так» было очень непросто разглядеть простым невооруженным глазом. Дело было в том, что глядел на мир он каким-то слегка глуповатом взглядом, который, помимо всего прочего, характерен для многих наших уже упоминавшихся соотечественников. Потом сидел он – чего, конечно же, не заметил никто – уже очень давно, и несколько часов прошло с тех пор, как он очутился на этой скамейке. И ведь он не делал абсолютно ничего! В шуганной, задерганной Москве такое бездарное времяпрепровождение просто недопустимо, всякий должен бояться даже одной такой мысли, ведь тут было принято чего-то бояться. Бояться опоздать на работу, на учебу, домой. Бояться не успеть поесть, попить, пописать. Бояться пропустить часы скидок, дни распродаж, дни специальных предложений. Бояться потерять лишний час в пробке или в очереди в сберкассе или в пенсионном фонде. Бояться потому, что время деньги, и страшнее потери времени в этом городе только потеря денег.
Так вот, сейчас я раскрою маленькую тайну – наш маленький человек сидел на скамейке и ничего не делал по той простой причине, что терять ему было нечего. У него не было ни денег, потому что их просто не было, ни времени, потому что он просто не знал, что оно у него было, и вообще ничего, что в Москве принято было терять. Не было у него достоинства и чести, ибо он не знал, что эти слова значат, не было одежды, потому как он не знал, что эти тряпки так называются, не было даже просто человеческого имени. Вероятнее всего, у него отшибло память, и он забыл совершенно все, что когда-либо знал. Вероятно, но – повторюсь – не факт. Может, ее ему не отшибло, а отшиб кто-то или даже он сам себе ее отшиб, а может, и не отшибло вовсе, а просто-напросто памяти его в природе никогда и не существовало, а может и вообще, статься так, что не было и его самого, а вся эта история есть плод больной фантазии тех нескольких людей, со слов которых она и была записана. Но хватит, хватит, друзья мои, разнообразнейших экивоков и отступлений, взамен мы стремительно направимся в гущу событий того чудесного вторника, когда и имела место быть эта загадочная история.

Vol.1
Долго сидел маленький человек на облюбованной им скамейке и ничего не делал, но затем его нирвана была внезапно прервана. Мавзолей уже закрылся для посещений, очередь в него уползла вплоть до завтра в свою неведомую берлогу, тень Жукова едва теплилась возле постамента, «Охотный ряд» кишел людьми, утренние пробки уже не только образовались, но и рассосались, а тем временем к маленькому человеку подбежал человек побольше и, радостно причмокнув, бросился его обнимать. Наш герой ничуть не сопротивлялся, а просто с глупым любопытством принимал эти неожиданные нежности. Закончив церемонию, человек побольше принялся нещадно щебетать.
– Вы ведь Владимир, да? Правильно, Владимир? Видите, какая у меня на имена память, видите? Вот, это я, понимаете? Ну, что это вы тут расселись, вставайте, вставайте, что время без толку терять? Мне, конечно, нужно в одно место попасть, вот, только, я гляжу, вы ведь особо никуда не спешите, верно? Мне бы хотелось, Владимир, погорить с вами, не будете ли вы любезны составить мне компанию в моем недолгом променаде? Ну, в общем, пойдемте.
Маленький человек был поставлен на ноги и уведен человеком побольше на запад. Сперва они перешли Моховую по подземному переходу, затем шли по Воздвиженке, потом свернули на Старый Арбат, спустившись в еще один переход, пересекли Садовое, проследовали мимо метро «Смоленская-Филевская» и церкви Николая Чудотворца на Щепах по проезду Шломина и вышли в Проточный переулок. Все это время человек побольше говорил без умолку.
– Я вас узнал, истинно узнал, вижу ведь лицо знакомое, знакомое до боли, до рези, понимаете ли, в глазах знакомое. Дай, думаю, пригляжусь, авось, вспомню. Стою, вспоминаю – и вспомнил. А вы, вы меня не помните, нет? Вы бывший муж моей бывшей жены, то я для вас бывший муж вашей бывшей жены, вспоминаете, да, вспоминаете? Я же знаете, что хотел вам сказать, у меня дело насущной важности, я помню, как три года назад я приходил к жене занести алименты, и мы почему-то уселись – вы меня слушаете? И мы почему-то уселись на кухне – вы, я и наша бывшая жена – уселись пить водку, и пили ее, пили до утра, а утром у меня был рейс в Тель-Авив, там у меня умирала собака – я же ветеринар, помните, да? Так вот – утром был рейс, а метро не работало, ничего не работало, и вы мне тогда дали тысячу рублей на дорогу до аэропорта, а я злонамеренно пообещал вам завезти эту тысячу, когда вернусь в Москву, но случилась трагедия – умерла тетка моего дядьки, и оставила мне в наследство квартиру в Тель-Авиве. И тут-то – тут-то я и поступил низко, малодушно поступил – сдал билет до Москвы и остался в Израиле. Хотел отправить вам деньги через ВестернЮнион, но рублей у меня не было, а этих денег вы не поняли бы, и я почему-то решил, что вы великодушно – вы же очень великодушный человек, я заметил – великодушно простите мне мою подлость. Вот вам тысяча, возьмите, облегчите мою совесть, прошу вас. Конечно, и тут сказывается моя эгоистичность, моя бесчестность – не думайте, что я приехал сюда, чтобы отдать вам тысячу, вовсе нет, я приехал сюда, потому что мне надоел Израиль. Израиль надоел мне хуже горькой редьки, там одни семиты и антисемиты, одни антисемиты и евреи, одни жиды и антисемиты и больше – ничего! Вы представляете, в целой стране нет ничего, что хоть как-то не было бы связано с евреями! Ну, да Бог с ними с евреями, все мы чуть-чуть евреи, и Бог наш тоже вроде бы еврей, правда, за это не ручаюсь – слишком я слаб в теологии. Мне надоел Израиль, и я решил уехать, но жизнь так устроена, что если ты уезжаешь откуда-то, то ты обязан и приехать куда-то, и ничего ты с этим не поделаешь – обязан и все, выполняй. И приехать я решил в Англию, в Англии есть королева, она-то хоть, слава Богу, ни к каким евреям никакого отношения не имеет, а что Гайд-парк к ним имеет какое-то отношение, так это тьфу, это я уж как-нибудь переживу, это не трагедия, понимаете? И, значится, мне требуется английская виза, ну, собственно, за сим я сейчас и направляюсь, наверняка знаете, английское посольство, вход с Проточного переулка? А, ну вот мы и пришли, вы никуда не опаздываете? Я, конечно, был бы рад, если бы вы составили мне компанию, там ведь такие очереди, а я ненавижу очереди, почему-то в любой очереди я всегда вспоминаю о евреях, наверно, это потому просто, что я всегда вспоминаю о евреях, я ведь тоже в какой-то степени чистокровный еврей, понимаете? В очереди мне очень скучно, я, как бы понятнее выразиться, человек интеллигентный, воспитанный, что ли, культурный, я не могу себе позволить разгадывать в очереди кроссворды, я вообще не разгадываю кроссворды, это какое-то плебейское какое-то занятие, понимаете ли? А читать в очереди, среди всяких необразованных людей какую-то высокую литературу – не заставляете же вы меня, в самом деле, читать всякую вульгарную бульварщину? – высокую литературу – значит, проявлять истинное пренебрежение к высокой литературе и не иначе, я понятно вообще изъясняюсь?

Vol.2
Так он говорил, говорил и говорил, и говорил бы еще очень и очень долго, но его попросили пройти в кабинет №4 и он, возмутившись подобной бесцеремонностью, уныло поплелся внутрь. А маленький человек остался сидеть в зале ожидания, никуда не собираясь уходить. Он бы сидел и сидел в этом зале еще час или шесть, до закрытия этого посольства, но вдруг девушка, в чьи обязанности входило выкрикивать на весь зал фамилии тех, кому необходимо пройти на консультации, вышла и оглушила собравшихся криком: «Ульянов!» Следом же произошло то, чего данная девушка уж никак не ожидала увидеть. Хотя слово «произошло» в этом контексте явно неуместно. Неуместно потому, что ничего такого не произошло. Никто не вскочил, как ужаленный, никто не засуетился, собирая раскиданные повсюду, сумки и шарфики, никто не ойкнул, не подпрыгнул от радости, не пробурчал чего-нибудь вроде «что ж так долго-то?» Кто-то лениво поднял голову, кто-то покачал ногой, кто-то зевнул, кто-то сник, в очередной раз услышав чужую фамилию. Девушка не привыкла к такой реакции и потому страшно растерялась. Несколько раз обвела собравшихся взглядом, пока не заметила маленького человека, который, устав от долгой прогулки или, может, от ничегонеделания, а может, и не устал вовсе, а просто, развалился на металлическом стуле и глаза его были закрыты. С трудом построив в голове довольно простую логическую цепочку, девушка тут же взяла в себя в руки, потерянное было самообладание – благо, самообладание не девственность – вернулось к ней, и она твердым шагом направилась к нашему герою, грациозно покачивая бедрами. Подергала его за плечи, проорала ему на ухо, что Ульянова уже заждались, уточнила, Ульянов ли он и потащила за собой.
В кабинете за большим столом сидел успешный рашн гай Майкл. Взгляд Майкла, на 60 процентов состоящий из царского снисхождения и на 40 из мягкого укора за отнимаемое у него время, участливо скользнул по маленькому человеку и уткнулся в стопку бумаг на столе.
– Я тебе вот что скажу, френд. Апликейшн твой мы, к сожалению, сейчас никак не можем ту кансидер – у тебя отсутствуют необходимые фэктс. Обрати, плиз, свой атеншн на пункты эйт, сётин и найн пойнт ту. Энд фотографиз не забудь наклеить или ивен иф просто атачь к анкете. Если не андестанд самфинг, звони, поможем. Зетс ол, иди домой, френд, заполняй.
Пока молодой человек говорил все это, маленький человек увидел на столе перьевую ручку и взял ее в руки. В какой-то момент у него зачесалась переносица, и он, дабы избавиться от зуда, потер ее острым концом стержня. Чернила вырвались наружу, и черные капли поползли по его лицу. Майкл склонил голову над бумагами и пока ничего не замечал. Затем одна капля упала на лист бумаги перед маленьким человеком, и он понял, что эти два предмета созданы для того, чтобы рисовать. Он схватил поудобней ручку и нарисовал на каком-то важном документе рожу сидящего напротив Майкла. Треугольный овал лица, круглые как пять копеек глаза, квадратные до неприличия стекла очков в полуоправе и зализанные назад волосы. Майкл поднял голову, не понимая, почему проситель не уходит и бессовестно тратит его, Майкла, драгоценное время и замер от ужаса, вперившись взглядом в почерневшее лицо просителя. В этот момент проситель закончил рисовать портрет Майкла и, решив с детской непосредственностью похвастаться своим достижением, протянул ему лист бумаги. Майкл издал какой-то утробный звук, затем вскочил с места, бросился к двери и заголосил о помощи и о сумасшествии.

Vol.3
Дальше был переполох в посольстве, люди в белых халатах, Загородное шоссе и Психиатрическая клиника №1 Алексеева-Кащенко. И здесь с маленьким человеком произошла третья загадочная история, которую я, конечно же, сейчас расскажу. Клиника была под завязку набита пациентами, поэтому для того, чтобы как-либо разместить еще одного постояльца, руководству следовало слегка пораскинуть мозгами. В России почему-то принято так, что руководство тратит на раскидывание мозгами слишком много времени и сил, ну, собственно, и местное руководство оправдало ожидания и думало очень долго. На время раздумий маленький человек был размещен на скамейке около пруда Бекета, куда обычно больные выводятся на прогулку. Вывелись они и на этот раз. Больные ходили вокруг пруда, перебирали руками воду, щурились от солнца и косо поглядывали на героя нашего рассказа. Герой был суров и мрачен и нечист лицом, так как в суматохе его забыли отмыть от чернил. И в какой-то момент к нему подошел огромный толстяк в больничной пижаме и попытался его обнять. Этому помешал гигантский живот, пупок которого виднелся из-под пижамы сорок шестого размера, выдававшейся всем без исключения больным вне зависимости от комплекции. Лишенный возможности обняться с маленьким человеком, толстяк решил с ним пообщаться. В ходе разговора выяснилось, что слов человек с оголенным пупком знает немного.
– А ты ж это… ты ж Ильич. Я ж тебя это… я ж узнал. Тока я это… я думал, это… думал, ты это… думал, ты сдох. А ты это… не сдох ты, выходит. Надо ж, Ильич это… Ильич не сдох, выходит. Ты, конечно, это… козел ты, Ильич. Ты ж это… ты ж не сдох, но это… но сказал, что сдох. И мы ж это… мы ж тебе это – поверили. Думали, это… Ильич сдох, думали, а он это… он не сдох, выходит. Что ж ты это… не сдох-то ты че, а? Мы ж все думали это… сдох, думали, Ильич наш… с концами, думали, сдох. А он – ну, Ильич наш – и это… ну, это, не сдох вовсе. Это… едреный городовой… а не… японский батон, Ильич, ты че, жив, что ли? Типа это, не сдох, да?
Это продолжалось до тех пор, пока санитарка с тонкими некрасивыми губами не взяла толстяка за запястье и не потащила его прочь со словами:
– Псой, слышишь, Псой, пойдем! Пойдем, кому говорят! Давай, Псой, идем отсюда.
Затемнение. На экране появляются титры: «Вот какие три забавные истории произошли с маленьким человеком во вторник». Стоп. Это еще не конец. Это не конец, и поэтому на экране появляется титр – «Эпилог». История продолжается.


Epilog

Пьеса в одном действии и в одной сцене.

Действующие лица:

Маленький человек – возраст сомнительный, цвет кожи – белый, цвет глаз – болотистый. По слухам, женат.

Доктор Сивцевражиков – лысый, бородатый, умный. Ботинки коричневые.

Сказитель – просто человек, который красиво читает по бумажке.


Кабинет врача. Маленький человек и доктор Сивцевражиков. Маленький человек сидит на стуле и непонимающе смотрит на доктора Сивцевражикова. Сивцевражиков ходит взад-вперед, как палач перед казнью. Для полного сходства не хватает красного колпака и топора с остро наточенным лезвием.

Д о к т о р  С и в ц е в р а ж и к о в (по складам). Спрашиваю в сотый раз, назовите ваши фамилию, имя и отчество. Вы понимаете, о чем я вас прошу?

Маленький человек молчит.

Д о к т о р  С и в ц е в р а ж и к о в (по складам). Вы можете сказать, как вас называют? Как к вам обращаются? Что говорят, когда беседуют с вами? Как вас кличут?

Маленький человек задумывается и вдруг, пересиливая себя произносит.

М а л е н ь к и й  ч е л о в е к (с неимоверным трудом). Вл… ад… и… мир…
Д о к т о р  С и в ц е в р а ж и к о в. О! О, чудо!
М а л е н ь к и й  ч е л о в е к (с неимоверным трудом). Иль… ич…
Д о к т о р  С и в ц е в р а ж и к о в (взвизгивает). Ну?!
М а л е н ь к и й  ч е л о в е к. Улья… аа… нов…
Д о к т о р  С и в ц е в р а ж и к о в (приложившись всем телом при падении с небес на землю). Черт! Я же говорил, это наш клиент! Я же говорил! Нет, Сивцевражиков, это амнезия, нужно лечить, нужны психологи! Шиш тебе, а не психологи, слышишь, Ленин? Понял ты, человек молчащий? Вот черт, столько времени с тобой потерял!

Вдруг доктор Сивцевражиков и маленький человек застывают, словно приклеенные к своим местам, они как бы превращаются в статуи. На сцену выходит рассказчик.

Р а с с к а з ч и к. Ну, тут как бы можно что-нибудь сказать, выдвинуть какую-нибудь мораль, предостеречь кого-нибудь от чего-нибудь, но можно и промолчать. Можно сказать что-нибудь вроде «и зажил маленький человек в психлечебнице и покинул ее стены только в дубовом гробу» или вроде «но его отыскала жена, показала, что он здоров и забрала с собой, и зажили они счастливо и жили долго», но можно и промолчать. А еще можно сказать «конец», и тут уже отмолчаться не получится. Все, граждане, конец.