Люся

       Теплые капли весеннего дождя, догоняя друг дружку, быстро скользили по блестящей стене новенького мрамора. Две озябшие галки дрались за остатки размокшего хлеба и совсем не замечали ударов небесной влаги, нарушавших кладбищенскую тишину, и пронизывающего взгляда ярких, но слегка уставших глаз еще не старой женщины, искусно изображенной на памятнике умелыми руками художника. Стекающие по ним дождинки подчеркивали тревогу и безнадежность в ее лице. Быть может, судьба посмеялась над ней, а может, это был ее крест или расплата за содеянные грехи. Но теперь это было уже неважно...

*****

        Он называл ее  ласково Алюсей, молоденькую  и уже с ребенком на руках, когда, после долгих встреч делал ей предложение в городском парке. Обычно здесь  проходили их свидания: он – с авоськой продуктов, она – с коляской. Вот и в тот вечер  все было как обычно, только вместо привычной авоськи – три белых гвоздички. Как же долго она ждала этого момента! Кто бы мог подумать, что именно ей, далеко не первой красавице и   уже с довеском от первого брака  достанется непьющий работяга Толик – завидный жених в провинциальном городке.
Все было гладко  и прекрасно: Настена полюбила дядю и сразу стала называть его папой, Алевтина же  приобрела наконец-то надежный тыл  в виде крепкого мужского плеча. Толик или Толичек, как она любила его называть, был полем реализации ее характера. Она могла свободно кричать и ругаться, когда ее что-то раздражало, а он молча гладил  ее по плечу – Алюсенька всегда права.  Для него главным было спокойствие  в семье и достаток, любимая работа на родном заводе  и  самая лучшая в мире женщина - его жена.

*****

       – Толик, зайка, сбегай в магазин, решили с девчонками сегодня зарплату отметить, зайдут вечером.
Толик бежал. Всегда. Покорно и безропотно. Зашли, поели, попили, попели…Горы посуды, запах сигаретного дыма, давно пропитавшего потолок кухни, крики подвыпивших женщин в прихожей – обычный итог таких вечеринок. Толик развозил всех по порядку на новеньком москвиче, купленном на совместные с тестем многолетние сбережения. Потом были пьяные женские слезы, которые она называла «плачем души» и ночные посиделки с соседкой Томой за чашечкой ее любимого кофе.
         Таких вечеров было много, особенно когда она стала работать в промторге. Постепенно, на казенных харчах, Алюся превратилась в пышногрудую, ярко накрашенную Люську. К моменту, когда родилась Светочка она весила далеко не 55 и даже не 60. Конечно, многие завидовали ей: из Золушки – сразу в принцессы, а потом и в королевы попасть суждено было далеко не каждой. Да к тому же деньги сыпались, как снег на голову: Толик стал уважаемым специалистом по автомеханике, а Люся постепенно ушла из промторга на рынок, а потом – в частное кафе администратором. Девочки всегда были обуты-одеты по последней моде, накормлены добытыми матерью деликатесами и особенно не интересовались тем, как достается «хлеб насущный». В каждой из этих двух маленьких пигалиц росло свое большое «Я», а с ним и соответствующие потребности, которые должны были реализовываться неважно какой ценой. Но самым страшным было растущее между ними соперничество. Это была борьба двух «маленьких женщин», каждая из которых пыталась доказать «всему миру», что именно она «самая…». 
        Жизнь в семье шла по замкнутому кругу: каждой весной выносились чемоданы еще не старых, но уже немодных вещей, каждую неделю развозились Толиком по домам подвыпившие подруги, менялись как перчатки кавалеры Насти, раскатывались эхом на весь подъезд истерики взрослеющей Светки. И так продолжалось бы бесконечно, если бы жизнь не внесла свои беспощадные коррективы.

 
*****

         Буря ворвалась в их дом в тот злополучный вечер, когда Света не вернулась с ночной дискотеки домой. Девочки обычно уходили вместе и возвращались в одно и то же время, поэтому, когда в этот раз скрипнула дверь, Люся, не вставая с кровати, машинально крикнула: «Девчонки! Никакой болтовни, сразу спать!». Но, не услышав привычного «бай, мамуля», решила все-таки подняться. Тревога была не напрасной: в комнате раздевалась только Настя.
        – А где Светочка? -  дрожащим голосом пролепетала Люся.
        – Светочка, Светюлька, – съязвила Настя -Что, я ей что, нянька что ли? Привыкли пасти как коров на лугу. Ей уже 16, между прочим! Не маленькая! 
        – Я вам покажу право…! – Люсю аж затрясло от негодования – Сейчас отца позову, и выясним, что вы себе за права напридумывали!
Толик стоял за дверью и все слышал, а слова жены были как нельзя кстати, чтобы он смог вмешаться в разговор.
        – Настена, доченька, расскажи, ты ведь наверняка знаешь, с кем гуляет Светка.
        – Какая я тебе доченька? Твоя доченька где-то бл****…ет, а я отвечать за нее должна? И, вообще, товарищи, я спать хочу, давайте разбегаться. Придёт ваша Светка, никуда не денется!
        – Пойми, мы ведь все равно с матерью спать уже не сможем, а то, что ты врешь, только хуже для тебя.
        – Да пошел ты...!
И тут раздался звонкий хлопок – хлесткий звук пощечины, раскатившийся эхом по ночной тишине просторной городской квартиры. Толик растеряно посмотрел на свою руку – первый в жизни он ударил своей рукой падчерицу – она дрожала…
       – Прости…
Настя только зло прошипела в ответ, потирая раскрасневшуюся щеку и с ней размазанную по лицу тушь.
       – Еще ехидствуешь! – моментально среагировала Люся. –  Сколько можно над нами издеваться! Не реви, а то я еще добавлю. Как же у тебя язык повернулся, ведь Толя тебе роднее отца родного…
...Уже стало светать, когда послышался щелчок дверного замка. На пороге стояла растрёпанная Светка.
       – Ты где шлялась до шести утра? Ты что думаешь, если завтра выходной, мы с папой должны как дежурные на карауле, да еще как на иголках сидеть, голову ломать, где ребенок пропал? И так – на ночную пускаем, гулять разрешаем, одеваем по последней моде, а вы только с каждым днем все наглее становитесь. Чего молчишь?
       – Я устала… – процедила сквозь зубы Света, с силой захлопнув дверь комнаты прямо перед носом у растерянных родителей.
       – Ладно, Люсь, пошли спать, утро вечера мудренее…– Толик обнял жену за плечи, и они побрели в спальню.
На следующий день все ходили как мыши, надутые на крупу. После происшедшего инцидента девчонки еще больше замкнулись в себе, отношения стали еще более натянутыми, чем раньше. Родители, так и не добившись правды, внесли запрет на посещение ночных дискотек и ограничили гулянья. Последнее было самым тяжелым...
         Лето горело во всю свою мощь: жаркие дни сменяли ясные свежие ночи, а городок звенел аккордами современной попсы и голосами отдыхающей молодежи. Все кипело и бурлило, энергия жизни в природе и в душах людей била ключом нерастраченных страстей. Ее невозможно было запереть в клетке, она все равно рвалась наружу. Приходить, когда еще было светло, когда в местных тусовках только начиналось самое интересное, было просто трагедией для двух пигалиц.  Первой снова сорвалась Света, считавшая, что никто не имеет право ограничивать свободу «совершеннолетней личности».               
         На этот раз назло «всем и вся» она вообще не пришла ночевать, а вернулась домой только к обеду, радостно сообщив ошарашенным родителям о своем ближайшем замужестве. Как позже выяснилось, мальчик по имени Паша уже целый год втайне от всех с большим удовольствием делал из девочки Светы женщину в разное свободное от учебы время. Все это доставляло несказанную радость обоим «партнерам» и было особой гордостью Светки, которая сразу стала авторитетом для школьных подруг.  Ей было наплевать на переживания родителей. Ни слезы матери, ни растерянный взгляд отца совсем не смущали ее, ведь главное было видеть зависть в глазах одноклассниц. Ведь именно этого она так долго ждала! Даже Настя, имевшая в свои неполные двадцать уже двух мужчин, не могла позволить себе такого.
         Трудно сказать, кому тяжелее было в эту нервную ночь. Люся как мать, конечно, переживала, но все ее материнские страдания как-то никогда не успевали добраться до самой глубины души, она всегда вовремя выталкивала их из себя громкими криками обвинений или горькими рыданиями, обязательно выпив при этом стопочку-другую крепенькой, считая ее лучше любого успокоительного. Поэтому, измотавшись бегать от стола к окну, она просто не выдержала и, допив тихонечко оставшиеся от прошлой вечеринки полбутылки белой, заснула мертвецким сном.
         Настя в тот день просидела весь вечер дома и переживала не столько за сестру, сколько за отчима: он не курил, выпить мог только под настроение, а кричать и ругаться вообще было не с его характером. Все эмоции он хранил в себе, где они перегорали потихоньку, больно обжигая не по-мужски ранимую душу. Толик считал себя виноватым перед дочерьми: значит, что-то он делал не так, что-то упустил в их воспитании или не успел за тот короткий промежуток времени, когда две маленькие девочки вдруг стали обретать черты красивых статных женщин. Разве он мог подумать, что из любимых крошек, которым он старался дать всегда все самое лучшее, они превратятся в грубых, распущенных акселераток… Сделав несколько бесполезных звонков Светкиным подружкам, он, не раздеваясь, лег в кровать и не вставал до утра. Нет, он не спал, он молча смотрел в потолок и все думал, думал, пока мозг сам не остановил эту бесконечную карусель мыслей…


*****
         Время решает любые конфликты. Пашу сменил Вова, а за ним, после некоторого перерыва, в Светиной жизни появился пэтэушник Витя. Все шло своим чередом, вот только прежней семьи уже не было – она распалась на куски.
Фактически ее и раньше не было – отношения между совершенно разными людьми держались лишь благодаря безграничной, слепой любви Толика к Алевтине, а позже – и к их совместному ребенку Светке. Настя же, которая обрела в Толике не просто отца, но и дополнительную часть родительского тепла, с рождением сестры почувствовала себя одинокой. Эта глупая детская ревность с годами превращалась в глухую обиду маленькой девочки, у которой будто забрали что-то самое дорогое.
         Жизнь как ходьба по натянутому канату, да еще в собственном доме, для уравновешенного Толика была невыносимым испытанием. Порой бывали моменты, когда совсем не хотелось идти домой. Он все чаще стал засиживаться на работе, после заходил в бар на кружку-другую пива с друзьями, по выходным ездил к матери в деревню. Возвращаясь, иной раз поздними осенними вечерами, как образцовый семьянин, он почему-то сразу привлекал внимание то гуляющих с собаками соседей, то любопытных старушек, монументально сидящих на скамейках во все поры года. Богатая фантазия людей, которым собственные проблемы надоели, как и вся, полная однообразия, провинциальная жизнь, рисовала свои красочные картины окружающей действительности. И уж совсем неестественным было то, что Толик мог не ночевать дома. Однажды случилась именно такая ситуация, виной которой послужила неудачная рыбалка.
         Сам Толик любил иной раз посидеть на берегу местного водохранилища с удочкой в руках, но, конечно, не в одиночестве. Был у него на этот случай давнишний друг – любитель рыбалки и заядлый грибник – Мишка Прохоров. Отличный механик, душа компании, он всегда рад был и пообщаться, и помочь, если надо. Только вот образцовому семьянину Анатолию все некогда было. С тех пор, как он женился и появилась у него дочка, их дружба отошла на второй план. По-мужски Мишка понимал друга, ведь в Алевтину они влюбились одновременно, только выбрала она не его, а тихоню Толика. Поэтому сейчас, глядя на его страдания, он готов был на все ради спасения друга, ведь у него самого семейная жизнь так и не сложилась.
       – Люсь, у меня машина по дороге сломалась, еле отбуксировали в Мишкин гараж до темноты! Замерзли, как собаки, решили вот по стопочке «опрокинуть» для сугрева, – Толик говорил спокойно и как-то шутливо, стараясь не взволновать жену.
       – Ну и Мишка предложил у него остаться. Так что ты не переживай, чтоб вас не будить, я, наверное, здесь переночую.
       – Делай, что хочешь! Я устала на работе, спать хочу! – голос Алевтины звучал раздраженно.
       – Ты ложись… Я рано утром приду, ключи у меня есть. Спокойной ночи!

Но в ответ послышались только гудки….
         Утром следующего дня, заходя в подъезд своего дома, Толику как назло получилось встретить выходившую Томку, соседку по площадке. «Какой черт выгнал ее в шесть утра, да еще в субботу?» - подумал он про себя.
       – Привет, соседушка! И откуда ж ты с такой сумкой, да еще в такую рань? Неужели жена ночевать не пустила? – съязвила Томка.
       – С любовницей на рыбалку ездил, – сам не зная зачем, глупо пошутил Толик.


*****
         Слухи в провинции разносятся быстрее скорости света: новость о том, что порядочный Семакин   якобы изменяет жене, эхом пронеслась по городку. Впервые Люся услышала ее на базаре, стоя в очереди за фруктами. Конечно, пустой болтовне она не поверила, только все равно было как-то не по себе, и что-то горячее тесным обручем плотно сдавило голову, стало тяжело дышать.  Вся очередь будто загудела со всех сторон шумным улеем переливающихся голосов и медленно поплыла в дымке растворяющегося сознания…
       – Люсенька!!! Люся! - Чьи-то крепкие руки подхватили ее и, открыв глаза от громкого крика, она увидела лицо Толика.
       – Что с тобой?
       – Не знаю, я, наверное, упала в обморок…
       – Не успела, я вовремя спас тебя, – засмеялся Толик, – а вообще, это не смешно, пойдем, а то уже зеваки собрались.
Толик взял сумку с продуктами, и они потихонечку побрели к автобусной остановке.
       – Тебе обязательно у врача проверится надо, не нравится мне все это!
       – Да женские проблемы это все, Толя…Я вот о другом думаю…Ты смог бы мне изменить?
       – В каком смысле?
       – Не строй из себя дурачка, в прямом, конечно!
       – Я не дурачок, это Томка твоя завистливая дура с пропитыми мозгами.
       – Да Томка здесь ни при чем, я это в очереди случайно услышала…
       – О…! Значит уже «всему свету» растрепала!
       – И что я по-твоему должна думать?
       – Не думать, а выбросить из головы всякие глупости и заняться вместо этого своим здоровьем! – Толик нежно, как бы в подтверждение своих слов, обнял ее за талию.

*****
         Прошло время, и Люся немного успокоилась, но сама мысль, что в их жизни что-то могло измениться, грызла ее изнутри. Пусть даже и вправду Толик ей не изменял, но тех отношений, что были когда-то, в самом начале их брака, уже не было. От ощущения собственного бессилия на душе становилось тоскливо и тошно, и вспоминались строки из песни: «…но время не вернуть назад, былых ошибок не исправить…».
          В такие моменты Люсе почему-то всегда хотелось одного: выпить. Правда, не так давно, она стала замечать, что уже не может пить так, как раньше: первая шла еще ничего, а вот после второй уже начинало мутить и появлялось какое-то непонятное состояние вроде того, что было на базаре.  «Прав Толик, провериться нужно!» – думала каждый раз Люся и каждый раз по каким-то причинам откладывала визит к врачу.  Муж ругал ее, но сделать ничего не мог, поэтому, понимая всю серьезность положения, стал чаще бывать с женой. 
          Девочки с началом учебы немного остепенились. Для обеих этот год был выпускным: для старшей – в ПТУ, младшей – в школе. Дома страсти поутихли. На работе её не понимали, девчонки думали – притворяется. Посмеивались, особенно на вечеринках, где первой заводилой была «Люська», которая всегда могла и выпить, и потанцевать.
          Близился Новый Год… Огонек планировали провести с шиком: без мужей, в единственном в городе приличном ресторане, с хорошей едой и дорогой выпивкой. На работе во всю собирали деньги, а Люся подумывала о наряде. Она уже знала, ЧТО именно хочет и отложила деньги на запланированную покупку. Вот только как бы еще «раскрутить» Толика на новые сережки, которые давно «наглядела» в универмаге? «Надо заказать ему как подарок к Новому году!» – решила она и осталась довольна собственной идеей.   
Накануне Толик спросил, во сколько её забрать после «Огонька».
       – Не надо меня забирать, я не ребенок, в крайнем случае подвезёт кто-нибудь – Алевтина хихикнула, радуясь, что лишний раз «подколола» мужа.
       – Ты язвишь, а я переживаю. Что-то последнее время ни одна твоя вечеринка не прошла без последствий.
       – Смотри, «накаркаешь»! – вспылила она, застегивая новую сережку. Потом одела вторую и прибодрилась:
       – Боже, какая прелесть! Все будет хорошо, не нервничай! Кстати, еще раз спасибо тебе за такой шикарный подарок! – она чмокнула его в щеку и, задорно тряхнув головой, вышла.
Это произошло как-то внезапно. Алевтина даже сама не поняла, что послужило поводом.  В самом начале вечера, едва закусив после первого тоста, она почувствовала слабость.
       – Я в туалет отлучусь, ненадолго, – шепнула она Вере, сидящей рядом подруге по работе.
«Что со мной?» – единственная мысль стучала в раскалывающейся от непонятной боли голове. Словно ватные, ноги как-то сами добрели до угла туалета. «Не могу больше, не дойду…» – последнее, что подумала Алевтина, и слабеющее с каждой секундой тело медленно сползло вниз по холодной стене здания.
Вера забеспокоилась, глянув на часы: подруги не было уже минут двадцать. Решила проверить. Пошла. Однако в туалете никого не оказалась. «Странно»,– подумала она и решила еще заглянуть за угол, где обычно курили: в темноте что-то виднелось. Она подошла ближе и нагнулась – на полу лежала Люся.
       - Алевтина!!!– Вера начала сильно трясти её за плечи, но та не приходила в сознание.
       – Помогите! Кто-нибудь, вызовите «скорую»! Быстрее!


*****
       Люся очнулась. Открыв глаза, первое, что она увидела, был белый потолок. Звук падающих капель и непонятный писк на фоне окружающей тишины… Медленно повернув тяжелую голову, посмотрела в сторону: куча проводов, штатив с капельницей, пикающий экран монитора…
       – Где я? – только успела подумать она и услышала  приближающийся голос:
       – Вы уже очнулись, милочка? Это всего лишь реанимация. Что ж, доброго Вам пробуждения! А меня зовут Марк Осипович, нда.. Я – ваш лечащий врач. – На нее смотрело улыбающееся лицо маленького седого мужчины с остренькой бородкой, путающейся в стетоскопе.
       – Где я, что со мной? – Люся испугалась собственного голоса, услышав вместо него хрип пересохшего от жажды горла. Доктор присел на краешек кровати и коснулся своей пухленькой ручкой ее руки:
       – Тссс….слишком много вопросов, дорогуша! Мы укололи вам вместе с лекарством успокоительное, поэтому сейчас лучше помолчать и не волноваться. Я все скажу сам.
 Он положил на колени стопку бумаг и, отыскав в ней Люсину историю болезни, деловито изрек:
        – Итакс, Семакина Алевтина…– смачно плюнув на палец, принялся ловко перелистывать страницы.
       – У Вас был микроинфаркт, уважаемая, – слегка картавя и как-то обыденно объявил он диагноз.
       – Но КАК это могло случиться? – дрожащим голосом спросила Люся.
       – Что значит «как»? А как это всегда бывает – неожиданно. Правда, вот вам, милочка, еще крупенько повезло, нда… – доктор отложил в сторону бумаги и стал ее осматривать, – и потом, знаете ли, хорошие ребятки у нас работают, быстренько вас привезли, да и подружка ваша тоже молодец, вовремя сообразила… И вообще, вы вовремя к нам попали, дорогуша, хотя вам уже давно следовало бы заняться своим здоровьем, нда.. Но не беспокойтесь, самое страшное уже позади, мы скоро переведём вас в обычную палату, и посещения разрешим, но только самым близким. Придут родственнички и будет повеселее, – закончив осмотр, ободрил ее он и ушел.
          Толика пустили на вторые сутки. Он сидел, опустив голову, молчал и только гладил ее руки, лицо, волосы…. Так мать гладит своего ребёнка или гладят дорогую, но хрупкую вещь, с каким-то особенным, неестественным трепетом и благоговением.
       – Почему ты молчишь? – спросила она.
       – Тсс…, не разговаривай, тебе нельзя. Я все уже знаю – сказал Толик, нежно теребя ее руки.
       – Там, в тумбочке, фрукты – мандаринки, бананы, а сок я поставлю здесь, наверху. Потом попросишь сестричку, она подаст. Я всё принёс, не переживай. – Он взял ее руку свою и поднес к губам. Так просидел несколько минут. – Завтра к тебе вроде девчонки собирались, правда, не знаю, во сколько. Только ты не нервничай, тебе нельзя волноваться. Мне доктор обещал, что скоро тебя в общую палату переведут, придем тебе с шампанским – будем Новый год встречать – Толик улыбнулся, хотя на душе было совсем невесело.
       – Ты с ума сошёл?
       – Ну… Я тогда детское куплю, – Толик посмотрел куда-то вдаль и задумался…
         Назавтра в реанимацию пришла только Настя. Сначала заглянула и тут же приостановилась, опешив от неожиданности.
       – Садись доченька, не бойся. Как у Вас дела? Как Светка?
       – Ничего, гуляет твоя Светка. Конец четверти уже, к Новому году готовится! –съязвила Настя.
       – Ты помягче с ней, доченька, а то вдруг умру, вам одним друг с дружкой ладить придётся.
И вдруг Настя, которая всегда презирала «слюнтяев» и сама, даже в детстве, редко плакала, услышав это, задрожала всем телом и разрыдалась как беспомощный ребёнок.
       – Что ты, тише! Это же реанимация! Да я так, по дурости «ляпнула», лезут в голову от безделья всякие мысли.
       – Мамочка! Милая! Я все-все сделаю, что скажешь, – лепетала сама на себя не похожая Настя.
         Как скорлупа щелкунчика, лопнула в этот момент её «железная броня» и хрупкая беззащитная девчонка положила голову на мамину руку…
Первый раз в своей жизни Люся так встречала Новый год: сидя на больничной койке с бокалом детского шампанского в руках. Толик с девочками сидели рядом на стульях и старались выглядеть веселыми, ободряюще смотрели на маму и даже смеялись, рассказывая последние новости.
Первый обход после праздников был ещё одной неожиданностью. Новый палатный врач, в отличие от веселого старичка в реанимации, был строгим и скупым в общении. Когда в четырехместной палате очередь дошла до нее, он просто сухо сообщил:
       – Ваши последние анализы и рентген показали некоторые изменения в лимфоузлах и легких. На снимках есть небольшие затемнения, но этого недостаточно, чтобы поставить точный диагноз. Наши специалисты здесь бессильны – нужны дополнительные обследования, плюс консультация грамотного пульмонолога и эндокринолога, ну и, возможно, онколога.
       – Я не понимаю, о чём вы сейчас мне говорите? – дрожащий голос Люси переходил на крик.
       – Не нужно на меня кричать, нужно заниматься своим здоровьем, – спокойно заявил он и двинулся к выходу. Только у двери мимолётом бросил: «Да, к концу недели мы вас выпишем, больше нет смысла вас здесь задерживать».
Перед выпиской Алевтине сделали еще кучу дополнительных анализов, всех, что были в пределах возможностей районной клиники, и поставили весьма туманный диагноз с массой путаных слов типа «некоторые изменения, подозрения на …». И никакого намека на определенность, лишь странные слова, одно из которых – «новообразование».
         И одного этого слова стало достаточно, чтобы «убить» прежнюю, некогда смелую, оптимистку Алевтину. Сейчас осталась лишь слабая, столкнувшаяся с настоящей бедой, женщина. С каждым прожитым днем в ней затухал огонь надежды и росло некое предчувствие, которое было сильнее ее воли и ставило огромный крест на прекрасном слове «будущее».  Это было предчувствие смерти.
         В последнюю ночь, среди больничных стен, мучаясь от бессонницы и ворочаясь с одного бока на другой на скрипучем казенном матраце, Люся думала: «КАК же так? Жила, работала как проклятая, детей растила, деньги всю жизнь собирала, планы на будущее строила, а теперь что – конец ВСЕМУ? Да! Всему – мечтам, надеждам, ожиданиям, счастью, горю, любви, жизни… ЕЕ ЖИЗНИ!
         Жизнь кончилась, так по сути и не начавшись…». От сознания этой мысли Люсю охватило чувство панического страха и полной безысходности. Она никогда не могла подумать, что с ней может что-нибудь случиться, а тем более страшная болезнь, несущая угрозу смерти… За что же Бог выбрал именно ЕЕ? В чем она согрешила? Люся заплакала навзрыд от кажущейся ей несправедливости. Слезы катились по щекам, стекая тонкой струйкой на подушку, смывая всю обиду и боль, очищая душу от грехов…


*****

         Толик ждал с нетерпением этого момента и, наконец, он настал. Накануне православного Рождества жену выписали домой. Взрослый мужчина, он тем не менее как ребенок верил, что вместе они преодолеют любые трудности, ведь любовь творит чудеса. Ему так было легче, потому что именно он должен сейчас стать главной опорой Люсе и девочкам. Врачи не сказали ничего определенного, но Толик почему-то свято верил в медицину 21-го века. Ведь в столице есть специальные клиники, и новые научные центры, и современное оборудование есть, главное – бороться и надеяться на лучшее.
         Толик старался, чтобы каждый день их теперешней семейной жизни был наполнен этой надеждой.  Но его оптимизма было мало, да и сама атмосфера в доме была уже не та, что прежде, совсем непривычная. Не было прежних шумных вечеринок с поздними посиделками и песнями, подвыпивших подруг, супружеских споров и Люсиных скандалов, но, главное, что она сама, Люся, была уже не та… Это было заметно во всем: в ее взгляде, поведении, жестах и даже в ее походке.
        Праздник прошел спокойно. Дочери первый раз за последние годы остались дома и не пошли гулять. Они изменились после того, как мама заболела. Света, как запуганный воробей, в основном молчала и как-то ежилась, будто хотела закрыться от всех этих проблем, в которые отказывалась верить ее маленькая сущность. Настя, наоборот, понимая серьезность сложившихся обстоятельств, где-то в глубине души интуитивно чувствовала   приближение беды. Непонятная тревога терзала ее по ночам и все чаще она плакала наедине с собой, тихонечко уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить Светку. Тем не менее, одно объединяло их: обе они уже как будто чуточку повзрослели, осознавая свою ответственность за дальнейшую жизнь.


*****

        В тот день как-то не по-зимнему лил сильный дождь. Дорожная слякоть особенно сильно измучила автомобилистов. По проселочной дороге ехать было невозможно: надвигающаяся темнота раннего зимнего вечера и мутное от разводов лобовое стекло машины мешали хорошей видимости. В колейку таких вот автомобилистов попал и Мишка. Возвращаясь домой из города, теперь он уже не ехал, а еле «тянулся». «Знал бы – на автобусе поехал», – с досадой подумал он про себя. По краю дороги с остановки шли люди.
        «Химия…– слова онколога звучали как приговор, жестокий и несправедливый. Так ей казалось. Она больше не человек! А как рассказать об этом Толику? Как он всё это перенесёт, а самое главное – что будет потом? Слишком много вопросов…» Люся крепко зажмурила глаза и вышла на проезжую часть…
Он и сам не понял, как получилось, что не заметил её, маленькую полную женщину.
         Он даже не успел сообразить, когда интуитивно резко затормозил перед внезапно появившимся силуэтом. Быстро выскочив из машины, отчаянно крикнул: «Сумасшедшая? Что ж ты лезешь под колеса?». Потом нагнулся и стал поднимать с мокрого асфальта трясущуюся от холода и страха женщину, помогая оправиться и очистить одежду. Но тут, увидев при свете фар испуганное лицо пострадавшей, вдруг опешил: это же Алевтина!
       – Как, это ты? Что случилось? Что ты делаешь здесь в такое время?
       – Д-домой иду с остановки, в город ездила, – заикаясь, процедила Люся.
       – Быстрее, садись в машину!
Включив печку, Толик достал из бардачка старую фляжку, которая всегда была припасена на «крайний» случай, и налил содержимое в маленький пластмассовый стаканчик.
       – Пей! – даже не предложил, а приказал он.
       – Нельзя мне теперь, ничего нельзя! – Люся замотала головой, всхлипывая и часто вздыхая.
         Такой, как сейчас, Мишка никогда не видел жену своего лучшего друга. В этой жалкой, дрожащей женщине было не узнать прежнюю задорную Люсю.
       – Ты выпей, не бойся, тебе сейчас обязательно нужно согреться, – теперь уже уговаривал он, поглаживая её как ребенка, –ну и рассказывай всё потихонечку.
         И Алевтина стала рассказывать все по порядку.
       – И как, как я сейчас скажу всё это Толику?! – закончив, она вдруг затряслась в рыданиях.
       – Аленька, милая, что ты, успокойся, не надо, тише, тише…– трясущимися руками он сжал её в объятиях и стал бережно вытирать слезы.
         Он гладил её лицо, волосы, плечи, грел своим дыханьем её озябшие руки… Но от этого Люся ещё больше задрожала и завыла, как волчица. Тогда, сам не зная, что делает, он накрыл её рот своими губами…
 

*****

        Ничто не предвещало беды – всё случилось быстро и совсем неожиданно, будто судьба пожалела и её саму, и родных, избавив от лишних трудностей и страданий.
        Уже смеркалось, когда Люсе почему-то вздумалось принять ванну, хотя обычно она мылась под душем. Но в этот раз хотелось согреться, чтобы унять кашель из-за мучавшего её уже вторую неделю бронхита. Как ни старалась она следовать советам врачей, уберечься от инфекции не удалось. Тот злополучный вечер и эта мерзкая зима с ее слякотной погодой сыграли свою роковую роль, и она все-таки заболела, что затягивало время ее основного лечения, а значит, и укорачивало шанс на ее выздоровление. Несмотря на строгий запрет докторов на любые тепловые процедуры, она наперекор всему, наполнила ванную горячей, с ароматной пеной, водой.
        Спать легла рано, помолившись перед сном. Это как-то само собой стало для нее ритуалом еще в больнице, когда соседка по палате подарила ей маленькую именную иконку. Убаюканная ароматами банных благовоний, она сразу заснула, и ей приснился удивительный сон.
        Ей снилось, будто ожившая с ее иконы женщин в красивом белом одеянии и с венком из нежных цветов на голове, звала Алевтину в прекрасный сад, который виднелся где-то вдали. Люся стояла босая, на покрытой росой траве, в одной сорочке, и ей было совсем не холодно. Во сне ей так хотелось взять за руку красивую незнакомку, что она пошла за ней. Но та, всё больше и больше отдаляясь, вдруг растворилась в серой дымке утреннего тумана …
        Толик проснулся внезапно, будто от резкого толчка. Ему показалось, что он услышал чей-то тихий протяжный голос: «Вставай!». Он приподнялся, рядом громко храпела Люся. Легонько, чтобы не разбудить, он тронул её за плечо. Та в ответ что-то невнятно прохрипела и повернулась на бок. Потом снова легла на спину и вдруг застонала.
       – Люся! Люсенька! Что с тобой? – Толик нагнулся к ней и вдруг увидел стеклянный взгляд. Прислушался – жена уже не дышала. Похолодевшими от ужаса руками, он взял её за плечи и стал изо всех сил трясти, пытаясь привести в чувство.               
       – Лююсяяяяааааа!!! – это дикий крик прокатился раскатом по всему дому.
       – Пап, что случилось? – на пороге спальни стояла заспанная и испуганная Настя.
       – Доча, быстро вызывай скорую!
         Настя не помнила, как набирала номер, что говорила, а, прибежав обратно в спальню, увидела только сидящего на полу отца и неподвижное тело матери на кровати.
       – Поздно…уже…. – Настя не сразу поняла, что говорит отец, и только когда он, мужчина, вдруг как ребёнок заплакал, так горько и отчаянно, до ее разума дошла страшная суть происшедшего.


*****
         Бессмысленно гадать, кому было тяжелее: её престарелой матери, детям или мужу. Каждый из них пережил и перечувствовал случившееся по-своему, но всех их мучила одна и та же мысль: её больше нет, а они есть.
         Памятник поставили дорогой, из черного мрамора. Сорок дней без неё тянулись мучительно долго. На душе было тоскливо и тошно, но Толик постарался и организовал пышные поминки. Когда люди разошлись, и остался только Мишка, он вдруг предложил:
       – Миш, давай съездим к ней.
       – Да поздно уже, Толь, давай завтра.
       – Нет, но ты ж знаешь, что если я захочу, сам пойду, пешком! – не унимался подвыпивший Толик.
       – Ладно, не горячись, – Мишка вздохнул, – куда ты пойдёшь, на улице дождь «лупит».
       – Давай, собирай, что надо и поехали.
         На кладбище, стоя у её могилы и смахивая с глаз не то слезы, не то дождевые капли, Толя начал свой разговор с женой, будто она была здесь и всё слышала.
       – Ну, здравствуй, моя хорошая… Как тебе памятник? Вроде, ничего, – спросил и сам себе ответил Толик.
         Потом повернулся к другу:
       – Мишка, давай помянем!
       – Не, Толь, я ж за рулем, ты что, рисковать зачем? Садись, лучше ко мне поедем.
         В гараже, сидя в машине и открывая уже початую бутылку водки, Толик уронил пробку на пол. Нагнулся, чтоб поднять, и, шаря в сумраке одной рукой, наткнулся на что-то блестящее. Подвинул поближе – на полу лежала сережка. Подняв, он интуитивно сунул её в карман.
       – Ты что там замешкался? – Мишка включил тихую музыку и повернулся к нему.
Как ни в чем не бывало, Толик показал упавшую пробку… Друзья молча выпили. Потом Семакин поблагодарил друга и, даже не закусив, быстро засобирался.
       – Эй, ты куда? Не пущу я тебя одного, – стал удерживать его Мишка.
       – Не глупи! Обещаю, сразу приду и лягу спать. – Толик грустно улыбнулся и побрел домой.
         По дороге, протрезвев от режущего лицо весеннего ветра и дождя, который лил ему прямо на голову, Толик вдруг вспомнил тот вечер, когда, прибежав домой, вся растрепанная и заплаканная, Люся рассказала ему о своей болезни. Тогда, именно тогда, успокаивая и лаская, он заметил, что на мочке уха у неё не хватает одной сережки из подаренного им комплекта. И только сейчас всё понял… Но теперь ЭТО БЫЛО УЖЕ НЕВАЖНО...
*****
      ...Капли весеннего дождя стучали по блестящей от воды поверхности мрамора и пробегали по навечно запечатанным в камне строкам:
ЧУВСТВА ЖИЗНИ НЕТ БЕЗ ЧУВСТВА СМЕРТИ.
МЫ УЙДЕМ НЕ КАК В ПЕСОК ВОДА.
НО ЖИВЫЕ, ТЕ, ЧТО СМЕНЯТ МЁРТВЫХ,
НЕ ЗАМЕНЯТ МЕРТВЫХ НИКОГДА...