Роман глава восьмая

1
С командиром четвёртой роте повезло. Офицером Резко был, что называется от Бога, и совсем не случайно предыдущий набор он поднял до звания лучшей в училище роты. Несмотря на вольготную для самоуправства и самодурства почву, которую выстилает любая административная иерархия, а военная – тем более, Резко успешно добивался целей через ясную, толковую постановку задач и требовательность: профессионально-грамотную, эффективную, взвешенную. Он принимал решения и отвечал за них без игры в прятки или в испорченный телефон.

Капитан никогда не отстранялся от курсантских забот – больших и малых, не позволял себе равнодушия к любому событию в коллективе. Он жил теми самыми девяносто пятью парнями, которых принял под своё крыло и из которых должен был воспитать офицеров.

Противоположное мнение подчинённых Анатолий Михайлович умел слушать, спокойно - в такие минуты он держал руки за спиной, слегка покачивался корпусом и чем серьёзнее обсуждалось дело, тем плотнее сжимал губы - при необходимости принимал его к сведению, нисколько не боясь за свой авторитет. Сиюминутная суета в удовлетворение вышестоящих прихотей никогда не заводила его и не подменяла лежащую на его лице печать достоинства. Даже если Резко бежал по приказу генерала, он не позволял себе подобострастного семенящего бега или уничижительной позы.

Эти качества, умения, успешно собранные в Резко, на первый взгляд казались присущи многим офицерам (что и говорить, погоны умеют вводить в заблуждение!), но в действительности подобный набор - явление редкое.
Анатолий Михайлович не чурался личного примера: пробежать с курсантами марш-бросок, запрыгнуть на перекладину и выполнить упражнение, сесть за рычаги бронетранспортёра и лихо промчаться по автодрому, или взяться за пулемёт и изрешетить мишень.

Никто лучше, красивее его не мог пройти строевым шагом, произвести доклад. Общевойсковика трудно удивить строевой выправкой, но на марширующего Резко смотрели с удовольствием и даже завистью: корпус офицера, чуть поданный грудью вперёд, будто плыл – двигался ровно, величаво, без содроганий. Прямые ноги возносились вверх с оттянутыми носочками - чётко, по-заводному, и уверенно впечатывались в асфальт.

Курсанты гордились командиром, уважали и иначе как по фамилии не называли. Конечно, традиция требовала звучного, хлёсткого прозвища, выражающего суть человека, пусть даже и с теневым или оскорбительным намёком. Но Резко поставил любителей выдавать прозвища в трудное положение: его фамилия – необычная, короткая и так звучала весомо, твёрдо. Лишь после второго курса его скромно, с полагающейся долей уважения обозвали «дядей Толей».

2
Голос дневального, зычно рыкающего в семь часов утра «Рота, подъём!» стал Тураеву ненавистным. Подъём казался недоразумением, ибо отбой по его ощущению был не более как двадцать минут назад - ночь проскочила за мгновение и не наполнила силами! Но от этого мешкать не полагалось - в первую же секунду одеяло обязано было отлететь на спинку кровати, во вторую – прыжок в галифе. Намотать портянки, обуть сапоги. Куртку, ремень, пилотку в руки и быстро в строй! Одеться там.

Впереди новый длинный день и будь готов, курсант, ко всем неожиданностям! Ибо принесёт он тебе кучу забот и тревог, суету и нагоняй, удивительные знания и открытия, много трудных и радостных минут, победы и разочарования, которые вместе и называются военной жизнью.

В сентябре к физическим нагрузкам добавилась учёба. Конечно, военное училище готовило не физиков и не математиков, а всего лишь командиров мотострелковых взводов, потому программа имела послабляющий интеллектуальный уклон. Непроходимых тупиц, которых к институту не подпустили бы на выстрел, за высоким забором военного вуза хватало – и преподаватели, особенно гражданских дисциплин, относились к ним как к данной реальности.

Впрочем, здесь на всю катушку работал несомненный плюс, которым не мог похвастать ни один гражданский вуз –самостоятельная подготовка. На неё отводилось три послеобеденных часа, а за тем, чтобы каждый курсант был там как штык, следило десять начальников.

Новичкам счастье посидеть в учебных классах перепадало не часто, особенно осенью. Их возили на колхозные поля - по картошку или морковь, загоняли на овощной склад, отправляли что-нибудь подметать, носить, строить, копать. Начальники понимали: предметы первого курса большей частью общепринятые – гражданские, и ценности в них нет: что пехотинцу математика или английский? В одно ухо влетело – в другое выскочило.

Зато трепетное отношение к распорядку дня, как к самой высокой святыне, вбивали неустанно – распорядок не подвергается ни сомнению, ни обсуждению, ни, упаси, боже - нарушению! Каждым утром, например – зарядка! Но это так, ягодки-цветочки, лёгкий променад. Если курсанта не загружали формулами и уставами, его тут же выводили на беговую дистанцию. «Пехотинец должен стрелять как ковбой и бегать как его лошадь»! – вторая часть лозунга исполнялась с особым вниманием.

Часто играли тревогу, и курсанты, нагруженные оружием и амуницией, выбегали из училища на марш-бросок. Пятёрочка или десяточка по пересечённой местности – как решит командир. Впрочем, и к такой напасти они скоро привыкли, обратно возвращались взмыленные, запылённые, но не подавленные. День после забега удался!

Хочется мероприятий попроще? Пожалуйста! Кросс три километра. Стадион всегда к услугам. Принять форму номер два – только брюки и сапоги, и семь с половиной кругов в норматив! В норматив, значит, нестись как пресловутая ковбойская лошадь - чтобы пыль столбом и дышать как водолазу, которому на три минуты кислород перекрыли. На душе радость – всё не марш-бросок!

Единственной бедой после массовых забегов оставалось умывание. Душ в казарме как элемент чрезвычайной роскоши и в мыслях у начальства не проявлялся, не то, что наяву. Оно и понятно, когда холодная вода для жаркого тела и пыльной кожи просто манна небесная – курсанта из-под блаженной струи хлорпикрином не выкурить. У военных с гигиеной диалог через арифметику: сосок для умывания – на десять человек, писсуар – на дюжину. Как невероятная благость ванна для ног, одна на три десятка. А в жизни – как бог пошлёт.
Да что вода?! Самое главное в военной жизни - бег. Чудо-терапия на все времена: бодрит тело, просветляет ум, отбивает глупые желания!

3
Военная присяга – торжественная, волнующая, как выстрел стартового пистолета, дала отмашку новой жизни. Воинский ритуал сделал из гражданских парней полноценных защитников Родины, которым теперь за свои дела и поступки надлежало отвечать за по всей строгости законов. Кроме того, первокурсникам, безвылазно отсидевшим за забором почти два месяца, дозволялись желанные увольнения.

Впрочем, с разбега окунуться в сказочное счастье «соплякам» не полагалось: в отношении младших курсов исполнялся предписанный начальником училища порядок: в город отпускать по объективной необходимости, не больше тридцати процентов. К такому решению генерала привела аналогия с срочной службой – курсант должен понюхать пороху в такой же мере, как и солдат. И Щербаченко не хотел, чтобы вчерашние школьники, неоформившиеся ещё психически и физически, с мизерным жизненным опытом искали приключений на городских улицах. 

А куда иногородним без этого? Экскурсия по главным улицам, обед в кафе или столовой, заигрывания с девушками, вечерний кинофильм – вот счастье новичка. От увиденного, как водится, раскрывается рот. Тут и ленинский мемориал - фундаментальное здание из белого мрамора; гостиница «Венец» в двадцать пять этажей – не шутка, не в каждом городе такой небоскрёб; удивительной красоты набережные терассы, с которых как на ладони бескрайняя Волга и длиннющий мост.

Городской ландшафт быстро теряет привлекательность и становится просто сценой, на которой идёт жизнь. Обычная жизнь: с радостями и огорчениями, приобретениями и потерями, встречами и расставаниями. Несомненно одно: свободы и удовольствий в ней гораздо больше чем в училище. Потому увольнения очень скоро становятся чувствительным стимулом.

2
Порядок выхода за ворота строг – подтянутостью и безупречностью вида курсант олицетворяет родное училище! Для начала увольняемых на все лады вертят в казарме, затем ведут к дежурному по училищу. А там какой офицер на что горазд: кто просто выйдет на крыльцо, махнуть старшине «уводите!», а кто затеет обзор уставных трусов.

Четвёртая рота знакомилась с Дубелым воочию. Подполковник с кафедры вооружения и стрельбы был известен чрезмерной строгостью и неподатливостью – ещё ни одному существу младше званием не удалось что либо по-человечески втолковать ему в свою пользу. Прежние курсы на своих шкурах познали - у Дубелого и чутьё отменное - собачье: вынюхает любого нарушителя, любую заварушку, что не только уже свершилась, а лишь затевается. Потому и завещали - когда Дубелый дежурит ничего интересненького лучше не мутить – плохо кончится. Так и повелось – курсанты лишь словесами склоняли фамилию Дубелого на все лады: от Дуба - до Задубелого, но держались от него подальше.

Немолодой, поджарый, «шершавый», словно высохшая осина, офицер стоял перед двадцатью курсантами широко расставив ноги в блестящих хромовых сапогах. О несокрушимой стойкости его и непреклонности свидетельствовали колючие глаза, резкие обветренные морщины и бойкая пепельная щетина, рвущаяся наружу и доставляющая хозяину немало хлопот.

Подполковник сверял фамилии с книгой увольняемых, осматривал на выбор документы, исследовал ботинки, брюки и кителя. От степени выявленного нарушения он или отправлял курсанта в роту, заявляя - «У вас пятнадцать минут на устранение!» или же рвал увольнительную записку пополам, приговаривая: «В другой раз как следует соберётесь».

Драпук, стоящий справа от Тураева, подобного досмотра не ожидал. Он тронул Антона рукой, кивнул на свой рукав – прикрой! Под шевроном сверкали две жёлтые полоски. Тураев вытаращился на изобретение - рановато ещё, выйдет боком, если заметят! Однако соседу надо было помогать, и Антон раздвинул локти как можно шире. 
Дубелый остановился напротив Тураева.
- В немецкой армии так стояли, - укоризненно заметил офицер. – Ты же не Ганс?
Тураев покраснел и прижал руки к бокам.

3
Стоял прекрасный осенний день – с ещё тёплым, бархатным воздухом, наполненным тоской по безвозвратно уходящему лету, с желтыми листьями и ещё солнечными струящимися вечерами.
Увольняемые толкались в молодой яблоневой аллее, что росла неподалёку от КПП, вдоль волжского обрывистого берега – совещались, что делать? Между разговором Драпук позволил обозреть свою двухгодичную нашивку.

- Соплёй в жилу сверкать! – сказал он и деловито сплюнул.
- Так раскроется!
- Пока раскроется, я столько дел проверну! – Драпука переполнял оптимизм.
- С тебя, кстати, за неё причитается! – в шутку заметил ему Тураев. 
Рягуж похлопал Драпука по спине, и тоже напомнил, что за его давние выкрутасы перед старшиной пришла пора платить бутылкой водки.

- Вот навалились! – дурашливо хохотнул должник. – В первое же увольнение подавай! Тебе и Гансу! - Драпук кивнул на Тураева.
Все засмеялись, слова Дубелого ещё не разнесло ветром и временем. Антона смех обжёг – это его Гансом обозвали?! Да ещё кто – тот, кому он помог десять минут назад, из-за кого он и схлопотал замечание?!

Драпуку веселье от своей шутки понравилось, он даже раззадорился имя Ганс приклеить к Тураеву прозвищем. И громко, несколько раз повторил: «А кто у нас Ганс»? Антон кинулся на обидчика, махнул правым кулаком в ухо, но тот ловко увернулся приседом. Затем Драпук выпрямился и обхватил Тураева обеими руками.
- Э, не хватало синяков по возвращении! – воскликнул Круглов. - Дубелый же проверять будет!

Упоминание строгого дежурного сбило желание остальных курсантов любоваться дракой. Тураева и Драпука разняли. Противники не успевшие сильно пострадать, теперь отпыхивались, поднимали фуражки, поправляли форму.
- Не знаю кому как, а мне сейчас! – напомнил о споре Рягуж и крепко ухватил Драпука рукой за шею. Не в серьёз, но и не в шутку. Для Драпунка вышло больно, он поморщился, выдохнул - «В первом магазине подгоню»!

Врезать за знакомство Рягуж милостиво пригласил всех. «Символически! К вечеру развеется», - авторитетно заверил он, видя некоторое недоумение.
Тураев не горел желанием ни пить, ни тем более идти в одной компании с Драпуком. Он демонстративно отошёл в сторону, показывая, что никакие уговоры ему не нужны. Круглов и ещё три курсанта присоединились к Антону. Оставив товарищей в состоянии «военного совета», маленькая компания, не пожелавшая столь энергично искать приключения, отправилась на трамвайную остановку - выбираться в центр.

Там курсанты первым делом заглянули в пельменную, где с огромным удовольствием навернули по полторы порции фирменных «симбирских» пельменей и, повертевшись возле часов по улице Гончарова, неторопливо отправились гулять по набережной.

Рягуж со товарищи, что были чуть навеселе, уже стояли там - возле перекрёстка аллей. Нашедшиеся половины углядели друг друга издалека. Курсанты разулыбались, словно не виделись три года - на чужой сторонушке рад своей воронушке – это точно! Поднялось настроение и у Тураева –  гнусная рожа Драпука нигде не мелькала.

Кокетливо поглядывая на группу молодых людей, возглавляемую отчаянным Рягужом, мимо прошествовали три девушки.
- Мороженого хотите? – широко улыбаясь, окликнул их Рягуж.
- Хотим! – отозвалась миленькая остроносенькая девчушка. Она остановилась показывая, что не против знакомства и угощения. Плотно притягивая к себе за локоть остроносенькую, рядом встала вторая подружка – такого же роста, скуластая, с выразительными озорными глазами.

Самая высокая, черноволосая, невозмутимо прошла три шага, обернулась и строго окликнула спутниц: - Вы что?
- Симпатичные курсантики, -  игриво передёрнула плечами остроносая.
- Мороженым хотят угостить, - объяснилась другая.
- Вы лучше «сопли» у них разглядите! – громко сказала черноволосая.

Сопля - сиротливая курсовка, означала, что её обладатель только-только облачился в курсантскую форму. Первокурсники и без посторонних комментариев видели незавидность своего положения, изменить которое, увы, могло только время. Пристыженные парни стояли молча.
- Ну и что? – невозмутимо отозвалась остроносенькая. - Мы тоже на первый курс поступили.

- Мы – это мы, - черноволосая с недовольным видом вернулась назад. - Мы – девушки. А мужчина должен быть старше, подготовленнее к жизни. Понимаешь?
- Не понимаю, - упорствовала подружка. - Мне понравился светленький, - ткнула девушка в сторону Рягужа. Тот, услышав слова, засиял.
- Пошли, - потянула настойчиво спутниц черноволосая. - Добра-то – лошадиная улыбка. Найдёшь с такой же и постарше.            

Раздвигая плотные кусты акации вылез ликующий Драпук и гордо выставил локоть с двумя нашивками: - Мадам, приглашение второкурсника вас устроит?
- Второкурсника? – растерялась от его появления черноволосая.
- Устроит! – ответила вместо неё остроносенькая - и Рягужу, - мне пломбир, пожалуйста!

- А что вы тут в «лягушатнике» делаете? – подозрительно поинтересовалась несговорчивая девушка, имея ввиду под «лягушатником» добрый десяток первокурсников: обе части увольняемых уже воссоединились и с интересом наблюдали за сценой. – Со второго-то курса?
- Опекаю молодежь!  - отрапортовал сияющий Драпук. – Сам начальник училища попросил. Посмотри, говорит, Виктор, пока птенцы не оперились!
- А вы, значит, оперились? – не угомонилась черноволосая.
- Ещё как! – воскликнул Драпук и, ловко пресекая сомнения, направился к лотку. - По мороженому и знакомимся!
 
4
Всем миром решили для начала сходить в кино.
Драпук и Рягуж вышагивали впереди, громко смеялись - изо всех сил играли парней-рубах. Девичья троица шла рядом, даря им своё внимание (от черноволосой весьма скромное), а остальные брели поодаль и негромко между собой разговаривали. Тураев был невесел – вылезла же откуда-то эта тварь Драпук! И прозвище «Ганс» - вдруг к нему приживётся?

Курсанты всё ближе подходили к кинотеатру и не подозревали, что их план повеселиться ждут изменения: в одном из отводов аллеи пряталась парочка патрульных из технического военного училища. Патрульные дожидались улова в засаде, подпускали его как можно ближе, и только тогда возникали из небытия – как Суворовская армия в Альпах.
В двадцати метрах от главной дорожки как ни в чём не бывало стоял и начальник патруля – тщедушный капитан с сивыми усами. Офицер неторопливо шерстил отловленную кучку солдат и курсантов всех мастей, строго исполняя заветы ульяновской комендатуры.

Сам-собой, под любезное приглашение свернуть с дорожки попала компания пехотинцев.
- Начальник патруля просит к нему подойти! – сказал безупречно отутюженный патрульный, напуская на себя строгий вид.
- Как некрасиво при девушках! – укоризненно заметила черноволосая. Патрульный пожал плечами – приказ есть приказ. Зато второй – широкоплечий, откровенно-оценивающим взглядом уставился на девушек и ядовито усмехнулся: – Ваших кавалеров потревожат всего на пять минут!

- А по морде кирпичом начальник патруля не просит? – негромко осведомился Рягуж, когда все направились к офицеру. «Не хватало только тут его чудес»! – Тураев заопасался очередного заскока сослуживца. 
Увидев столько кандидатов на разбор, начальник патруля бросил взгляд на тонкие курсовки и милостиво сказал: «Первокурсники свободны»! С большим облегчением и благодарностью к капитану пехотинцы козырнули «есть!», и направились было к прежней цели - кинотеатру.

Широкоплечий патрульный вдруг схватил Драпука за руку.
- Второй курс на проверку! – приказал он. Драпук растеряно остановился, а за ним замерла и вся компания.
- Нас всех отпустили, - вмешался Рягуж.
- Ну, конечно! – усмехнулся щёголеватый патрульный. – Слышали.
- К капитану! – повторил широкоплечий, подталкивая Драпука вбок.
- Мама родная! – театрально ахнул Драпук, глядя на свой рукав. – Это же каптёр пошутил! – заюлил он глазами по патрульным. – Рви! –  протянул локоть Рягужу. –  Сейчас устраним! 

- Хорош второй курс! – раскрыв от удивления глаза, засмеялась черноволосая. Потом выпалила Драпуку: – птенец желторотый!
- Что там за возня? – крикнул капитан.
- С этим разобраться надо, - отозвался широкоплечий, выталкивая Драпука.
- Ты чего, язык русский не понимаешь? – прошипел Рягуж и его глаза стали наливаться злостью. – Капитан всех отпустил.

Начальник патруля бросил проверку и направился к смутьяну.
У Тураева лишь промелькнула мысль, что добром тут ничего не кончится, как Круглов тихо потянул его в сторону. «Пошли отсюда» – негромко сказал он. И вовремя. Рягуж резко оттолкнул широкоплечего и схватил Драпука за руку: «Дёру отсюда!» - крикнул он.

Толпа пехотинцев метнулась прочь. «Всем стоять»! – донёсся крик тщедушного офицера. Естественно, никто его не послушал. У Тураева где-то внутри были бессознательные попытки исполнить приказ, но Круглов, словно чувствуя скрытую законопослушность товарища, поторапливал его за плечо – «Быстрей»!
«Задержать»! – теперь уже начальник патруля скомандовал патрульным, и те с удовольствием понеслись вскачь за пехотинцами. «Амнистию – кто нарушителей приведёт»! – сообразительный капитан потряс военными билетами перед толпой им ранее задержанных. Четыре человека без промедления возжелали реабилитации и сорвались с места.

Круглов и Тураев тоже мчались под зловещее сопение преследователя. Горе-увольняемые шустро свернули в переулок, напоминавший самую обычную деревню. Пробежавшись вдоль улицы, они остановились перед высоким крашеным забором – убегать по прямой шансов было мало, надо было скрываться с глаз. «Лезь!» - Круглов не мешкая подтолкнул Тураева и согнулся в пояснице – подставил спину. Антон раздумывал всего секунду, затем встал одной ногой на товарища и схватился руками за верх забора. Скоро он уже подавал Круглову руку и тянул его к себе.

Погоня ввиду высокого препятствия отцепилась, но поход в кино плакал горькими крокодильими слезами. Курсанты побрели к училищу – самое безопасное место сейчас было именно там. Отряхнувшись по дороге от грязи, пыли, оправившись, отдышавшись, они как ни в чём не бывало зашли к дежурному докладывать о прибытии из увольнения.

Глава 9
http://www.proza.ru/2009/10/19/1203