Летела ведьма

                Летела  ведьма...

                Она обитала где-то неподалёку. Может, работала библиотекаршей какой-нибудь или учительницей. Во всяком случае, при дневном свете вид имела весьма интеллигентный, насколько я могу судить. Этакая "четырёхглазая", немного сутулая "тютя" без косметики. Невзрачный человечий индивидуум.
                То ли дело, девки с "панели". Во где класс, и шик, и блеск, и... всё такое. Ноги - напоказ. Это закон. Неважно: жирные, кривые или стройные, от зубов или от колен. Чем выше юбка, тем сильнее сворачиваются шеи у похотливых самцов.
                Но куда этим "труженицам плоти" до моей возлюбленной интеллигентки. Они ей в подмётки не годятся - факт.
                Ночью она преображалась неузнаваемо. Таких слов не придумали ещё поэты, чтобы возможно было описать её красоту. Нимфа сладострастная, сказочный цветок, взращённый под лаской ветра, омытый росами, укрытый хмельными травами от палящих лучей солнца. Дитя Луны, дикая, поющая с волками, танцующая в огне, отражение судьбы в пивном бокале...
                Лорд был, судя по всему, уже невменяем. Портвейн как портвейн, "три семёрочки", универсальный, так сказать, неформальский напиток. Такой надо выжрать две бутылки в один присест, обязательно без закуски и на голодный желудок, - чтобы окосеть. А уж если говорить о Лорде, то и десятилитровой канистры не хватит.
                Но сыпанёт в стакан щепоть чудодейства какая-нибудь стерва, маскирующаяся под учителку или библиотекаршу, и всё, пиши пропало. А ежели слепой мужичище попался, так это ей не важно. Было бы в порядке с интимным хозяйством. У Лорда, судя по всему, интимное хозяйство было в полном порядке.
                Я подкрался к ним чуть не вплотную Ведьмочка повела зелёным глазом, усмехнулась клыкасто - почуяла меня. Ейный нюх всем нюхам, можно сказать, нюх. Что понадобится, так и за тридевять земель унюхает.
                Она меня приваживала не впервой. Это у неё игра такая. Подпустит запах течки, вертанёт голым задом... - мозги мои тут же враскорячку. Готов на всё. А ей ничего и не надобно. Что с кота взять? Коготками против шерсти проведёт, искорками посверкает, за ушком почешет да за шкирку хватанёт, расхохочется, в нос дунет.
                Лорд, придурок невидящий, не переставая двигаться под ней, уже начал шерстью покрываться. И что-то вроде хвоста  у него даже отросло. Невелик хвост, но с "кисточкой". А такое - не с каждым. Такое - это ж, прямо, отличнейший экземпляр угодил в капкан ведьмачьей страсти. Вот только жаль, что слепец. Но уж она его поднаправит, куды ей надоть.
                В лунном серебре девка была невыносимо хороша. Вскочила с бедолаги, вздёрнула его, самца неразумного, хищно этак станцевала вокруг. И вроде музыка полилась. И не слышно, а в душе словно струны дикой трелью простонали. Ветер-ветерочек проснулся, свежим дыхом в морду шибанул, захрипел, завыл нетерпеливо... Эх-ма, ну и рожу Лорду ведьма сотворила! То ли в страхе сотрястись от когтей до маковки, то ли смехом нутряным взорваться да потешиться.
                Он и так не красавец был. Оспины да шрамы ножевые да кастетные. А после путешествий своих неведомых, то и вовсе... Как поведёт бельмами глаз по дворику, лоб взбугрит, собачьи зубы ощерит в ухмылке нерадостной - нардисты-водочники нишкнут в солнечной беседке, желваками перекатываются, переглядываясь опасливо. Страшен Лорд. Но если гитару стиснет он, как женщину, тотчас душа волшебством опохмелится, и улыбки расцветут на испуганных ртах...
                Чёрт знает, или не знает, на кой мужики ей надобны? В смысле, чтоб летать на них? Дык ведь она и сама запросто могёт... Бедняга ты, Лорд. На ощупь лез на крышу, спотыкался, ударялся больно, матерился. За вдохновением, что ли? Не видать же ему ни хрена - слепой! Может, чует? Как оно там, на крыше, на верхотуре, под звёздами да под кулаками ветра... Помнит, конечно, ещё как помнит. Тоскует.
                Незрячему всё же не едино, что звёзды в россыпях вокруг Луны-чаровницы, а что мряка-мерзость промозглая. У них-то, у слепых, по-другому чуется. "Пульс мира светлого..." Хоть и в ночи... И-иэх-х... Это он мне сказки сказывал про житьё бродяжье. Свобода, романтика, всё такое. А вот про то, как ослеп, про мечту его глупую - ни хрена не поверю. Это уж не сказка, чушь собачья, комикс дурацкий, иначе не скажешь. Знаю, как оно сотворилось-то на самом деле, знаю...
                Был у него друг. Был или есть - чёрт знает... или не знает. Судя по рассказам утренне-бодунным, когда я в форточку погостевать запрыгивал, пропал друг Лис в чёртовом запределье, где кончаются все пути, сгинул в Затени. Сомневаюсь я в этом, но не важно... Так вот, Лис этот надевал чёрные очёчки, палочку-"глаза" в руку брал да и бродил средь людишек. Сам-то зрячий, сволочь. А те ему: и место в общественном транспорте, и через переход переведут, и мороженое купят или там беляш-пирожок с мясом. Видный парень был: грива до пояса, феньки хипповские, татуировки сказочные, ухмылка волчья да бубен с гитарой за плечом широким. Такие наперечёт в мире сём. Ну и что ты думаешь, прилепилась одна к нему - девки от всего этакого, прямо, кипятком писают. А тут ещё и слепой: ах-ах-ххх, ты ж, бедняжечка-а-а! И представилась она ему уродиной - наврала по полной программе. Рыжая деваха была, прямо, как та самая ведьма. Он Лис, она - Лисичка. У неё кожа - матово-цыганская, брови - чёрные, вразлёт; фигуре нимфа позавидует; очи колдовские, зелёные до огненной смерти... Когда Лорд о девке той сказки сказывал, у меня аж прямо чесалось кое-где... в смысле, от восторга. Лорд про это повествовать умеет. Дурень тупиковый. Ценит в бабах только внешние признаки, так сказать.
                Вот и сейчас... руками шарит, щупает. Ведьма-то, кстати, навряд ли глупа и тупа. Это уж точно. Так ему и надо, крэтэну человечьему, барану, то бишь теперь уже козлу-чёрту.
                Взяла его волшебная девка в оборот, долго не вырвется. Что там хвост, уже и копытца смутировались, почитай, до полного окончания. Уши заострились, обволосатились. Такенный козлодоид вымахал, ух!
                Сиганул я к нему на загривок, когтями впился в шкуру толстую. Ведьма позади меня на его хребет вскочила. Он её лапищами за голые ноги-то обнял, прижал, чтоб как влитая была... Эх-ма! Ему в удовольствие, и нам потеха.
                Помчались с места в карьер. Ветер заревел за спиной - оскорбился, видать, что обгоняем. Поднапрягся ветряной дух, полетел, не отстал, зубами защёлкал, игриво покусывая серебристый шлейф сказки. Под копытами самца, казалось, звонко откликался Лунный Путь, но я точно знал, что не было там ничего, кроме глубокой пустоты. Всё вижу, знаю всё...
                Моего мира не стало. Тьма поглотила Землю, и ветер нас догнал, засвистел в ушах весело и дико. Он был когда-то разбойником, жестокой и злобной бестией. Любил шутить страшно. Громоздил, бывало, посреди лесной дороги загород из валежин, а свеху, на приметном сучке, натыкал свежесрубленную голову какого-нибудь бедолаги: перекошенное лицо, выпученные глаза, вперившие мутный взор в тайну смерти; кровища, кровища... Почтарь в ужасе натягивал поводья, лошади бесились, хрипели. Пассажиры, грюкая зубами, вглядывались в дремучую дебрь, ожидая чудес, от которых заледенеет сердце. А бесы-шутники ухохатывались на деревьях и не грабили никого... На этот раз - не грабили. Но через пару вёрст, когда уж недалече оставалось до жилых мест, рушился подпиленный великан прямо на четвёрку невинных коняжек, ломал их, давил на полном скаку. Опрокидывалась карета, сыпалось в грязь серебро или золото, люди расшибались, а их уже резали, рубили ножами по горлу...

                В мясо железом да кровью на рожицу;
                Здрава будь, мерзкая тварь!
                Очи ослепнут и зубы искрошатся...
                На хрен тебе злата ларь?

                Хоть без любови, да с похотью бешеной
                Досыти жри эту мразь!
                Слёзы ли матери, воды ли вешние...
                Сдохнем и канем во грязь.

                Лишь бы не скука да лишь бы не серая
                Жизни скупой маета!
                Многие лета средь запаха серного;
                Мы не последние, мы и не первые...
                Сука-судьба, полюбовница верная...
                Смерть?! Наплевать, ты - мертва!