Корни Локи

Интернет выключили за неуплату.
Тэй сидела перед тетрадкой
Беззащитность и неровность ее исчерканных клеток были родом из детства. Раньше  у Тэй был дневник в виде книжечки, который давал чувствовать себя почти Сэй Сянагон  - не хватало разве что тайной нефритовой ниши для него у шелкового изголовья. Иногда линии почерка сходили с ума и вылетали фейерверками, цветами-бритвами, печальными лицами и животными. Ум  пожирал их геометрией пола, потолка и стен. Ум лежал на сердце камнями несделанных шагов по улучшению своей тюрьмы. Ум умничал и мельтешил. Каждый раз нюхая кристаллин, она чувствовала плотность вживленного в нее комка мира, крошечность России, Америки, Испании, Китая и их призраков. Призраки вершили печальные образы того, что в пыльных книжках Тэй называлось культурой, искусством и множеством разных слов, призраки же возникали в ее рисунках – девушка в майке стояла в пустоши, и невесомые моторы, машины и приспособления летали вокруг нее. в руке она держала тлеющую сигарету, и взгляд был полон укора.
Тэй дорисовала девушку и окружавший ее гранд каньон Зеро.  Точнее – бросила ее полусвершенной. Призрак печально смотрел на нее, казалось что ему больше подошло бы стать фотографией или еще лучше – клипом, но Тэй не умела снимать кино, и даже в тетрадочке дорисовать толком не могла – и все же призрак молчал, не корил ее.  Лютни звучания его саундрека касались Тэй едва раня, под сломанное радио ума, и исчезали, оглушенные.
Радио  перечисляло и расстреливало Тэй эмоциями.
Может это и не так плохо, что ты никогда не дойдешь до него.
Не уверена, что его.  Чаще это она.
Ты антропоцентрична, и это предел твоего свечения.
Не верю – улыбнулась она зеркалу, задержалась, будто поставив две точки и безглазый смайл, зная что красуется зря.
С некоторых пор призраком-дружком стал для нее Локи.
 Локки пустил в нее корни очень вовремя – однажды кристаллин очень жестоко обошелся с Тэй - вытянув из нее концентрат сдавленного мира, он нежно разгладил ее, чистую и невесомую, навсегда. Всегда -  манило сквозь всполохи оболочек. Тей двинулась туда, оставив человеческую форму, в инерции движения дальше. Дальше ее сжало внутрь, концентрированным вакуумным адом.  Чернеющая Тэй почти уже отпустила соломинку ума и знала, что это навсегда – и вдруг нечаянный смех обезумевшей глубины проявил ее. На негативе черной дыры – являвшей собой средоточие плотности страдания,  - смех был единственным, что высвечивало пленника прочь.
  Вовремя съебалась, сказал из нее Локи и опять загоготал, катаясь ею на матрасе.
 Корни его были тонки, а маска груба, однако женственность Тэй это даже красило – как и любой хорошо подобранный парадокс. Она надевала ее нечаянно, и мужчины находили в этом особый шарм. Локи же высмеивал и шарм, и все прочее, что делало ее девачкой – в смехе и цинизме он был лют, чернел той самой черной дырой, которая являлась его средоточием, родиной, из которой он постоянно бежал. Тэй невинно показывала ему щемящие картинки и ставила музыку,  находившую отклик однако. в ответ Он пускал черную шелковую паутину из ее глаз и ядом просачивался в души живущих рядом с ней. На прозрачной кромке осознания, где боги сидят с нами у наших огней, он редко появлялся, ведь ребенку тьмы это было ни к чему. Появлялся только для пакости – говорили освещенные огнем неизменные светлые призраки, и все же прощали его –  как они вечно прощали Тэй за ее прозябание на задворках мира, виной возможно был Локи. Если есть такая вещь, как вина – отвечал он.
Тетрадь лежала на коленях Тэй как оголенное сердце.
книжка Сэй Сянагон кончилась и Локки хихикал над ее школьной беззащитностью.
Сам такой, сказала Тэй и пошла к зеркалу накладывать мэйк-ап.