Он улетел...

Опаздываю. Снова опаздываю. Одежда горкой на постели, чемодан орет разодранным зевом, кошелек пугающе пуст. Еще пять минут чернильной ночи, мучительных сборов, и, даст бог, борт не улетит в задранное небо, полное косматых туч. Из них, кстати, что-то сыплется, сильно смахивающее на снег. Или пепел, я точно не знаю, надо бы пощупать. Но если щупать, то вовек не соберешься, вон, одежда все еще на постели, и чемодан с разверстой пастью.

*
Гонка по ночному городу сквозь тусклые фонари. Я только сейчас замечаю, что желтый свет плотный, как слежавшаяся вата, до неприятности. Ему бы чуть-чуть лессировки для яркости, льняного масла и глянца. И, разумеется, ретушной кисти - очертить края – резко, внятно, чтобы ночь - снаружи, свет – внутри. Это же безумно красиво – желтые лучи, ночь и драконьи глаза стопарей.

*
Аэропорт пуст. Поземка метет седую субстанцию. То ли снег, то ли пепел. А высоко-высоко в небе, в подбрюшье белой птицы перемигиваются разноцветные огни – красные и желтые – огни ночного города.

Он улетел и не вернётся.
Никогда.