Калейдоскоп страстей. пролог

«Калейдоскоп страстей»

От автора.
Сегодня я начинаю публикацию новой повести под несколько претенциозным названием: «Калейдоскоп страстей». К написанию этого нового гимна графомании и бумагомаранию меня подтолкнуло знакомство с настоящим интеллектуалом и широко образованным человеком eriklobakh. Так случилось, что Эрик стал первым человеком, которого я зафрендил, открыв свою страничку ЖЖ в октябре прошлого года. Мой визави, будучи крайне востребованным и занятым человеком, часто записывает на видео  различные старые советские фильмы, которые демонстрируются на канале «Культура», просматривая и анализируя их затем зимними вечерами на своей буржуазной даче. Результаты этих просмотров всегда превращаются в крайне любопытные дискуссионные статьи на страницах его журнала.
Естественно, что, являясь абсолютно свободным и невостребованным безработным (предпенсионного возраста), я решил расширить эти ценные эксперименты и стал просматривать старые совковые фильмы не только на канале «Культура», но и на остальных метровых каналах ЦТ. Кроме того, предметом моих интересов стали многочисленные псевдо документальные и просто «чернушные» исторические расследования и рассказы наших неутомимых тележурналистов. В результате ежедневных пятичасовых просмотров телевизионных программ ( в течение целого месяца), я решил изложить свои впечатления от увиденного и услышанного в виде отдельных рассказов под двумя основными грифами:
Первый – «ЧП» - чистая правда. То есть, мои воспоминания о 50-х – 70-х годах прошлого века, которое значительно разнятся с увиденным по ящику.
Второй – «ТК» - телекадабра. Психоделические фантазии на основе впечатлений от «правдивых» журналистских расследований. 
При этом автор оставляет за собой право – иногда «блефануть» и присвоить значок «ЧП» тексту с абсолютно выдуманной историей.
Повесть «Калейдоскоп страстей», как всякое, уважающее себя литературное произведение, начинается с Пролога. Читайте и (возможно) обрящите!

Пролог.

 Ночь с 11 на 12 февраля 1852 года выдалась в Москве какой-то пронзительно холодной. И дело было не в сильном морозе, как раз наоборот - началась оттепель, а в  пронизывающем до костей сыром ветре с крошевом колючих льдинок. Тем не менее, именно влажность воздуха, с почти неуловимым запахом тающего снега, принесенным от куда-то из южных степей, шептала о скорой кончине долгой зимы, для некоторых – последней, в их мучительной жизни.
По слабо освещенному Никитскому бульвару, на встречу поземке полирующей снежный наст дороги, медленно двигалась повозка с откидным верхом в глубине которой - сидел высокий господин в теплой шерстяной накидке и высоком черном цилиндре. Незнакомец, выглянул из-под полога и бросил прощальный взгляд на тихо мерцающие (то ли свечами, то ли огнем камина) окна флигеля дома Талызина и пробормотал: «Все уже решено, и мой визит к литератору носил скорее нравственный, моральный аспект. Дальнейшее теперь зависит от проведения Божьего и отпущенного ему судьбой срока». После этих слов господин плотно укутал ноги толстым пледом, откинулся на подушки сидения и прикрыл немного слезящиеся от ветра глаза. Со стороны могло показаться, что он, согревшись, тихо задремал, однако, на самом деле, незнакомец вел с самим собой ожесточенный спор: «Хорошо. Допустим, литератор дал бы свое письменное согласие. Какой нам от этого прок? Все равно операцию пришлось бы проводить тайно, эксгумировав тело ночью, сразу после похорон! Он отказался. Что для нас изменилось? Абсолютно ничего! Слава богу, что в Свято-Даниловом монастыре есть пара человечков, готовых за деньги на все. Наша цель превыше всяких эфемерных, этических аспектов. Прогресс и науку не остановить!». Последнее утверждение вернуло господину душевное спокойствие, и он действительно забылся коротким сном.
В невысоком кресле, совсем рядом с тихо догорающим камином, полулежал литератор и кутался в теплое одеяло. Гений страдал от сильного озноба и слабости во всех членах, которая практически лишила его способности самостоятельно передвигаться. Рядом с креслом, на небольшом ломберном столике лежал портфель со связкой тетрадей второго тома «Мёртвых душ» и папка телячьей кожи с толстой пачкой листов, исписанных мелким почерком. Человек невидяще смотрел на огонь, задумчиво катая шарики из белого хлеба, которые неизменно помогали ему при разрешении самых сложных и трудных задач. Затем, хлебный мякиш летел на тусклые угли камина, распространяя по комнате томительный аромат свежевыпеченного домашнего хлеба. Губы литератора находились в постоянном движении – наверное, читая молитвы или ведя бесконечные ночные разговоры с невидимым собеседником.
«Когда же лукавый схватил меня своей когтистой лапой? Неужели 28 января во время прощания с незабвенной Екатериной Михайловной? А ведь целуя в гробу ее высокий, чистый лоб я испытал настоящее плотское наслаждение! Господи, помилуй! Именно с тем поцелуем в меня вошел холод тлена, который сегодня доедает остатки моей плоти и разума! Прав, тысячу раз прав протоиерей Матфей Константиновский, считая, что последнее время моим пером водит рука «нечистого». Прости Господи! Лукавый схватил меня намертво – Великий пост, а я, по ночам, просто схожу с ума от голода. Хочется копченого сала, жирного борща и пирогов с мясом. Но самое страшное – это холод! Холод в комнате, в теле, в сердце, в душе. Холод могилы, который как тошнота стоит в самом горле, не позволяя мне не вздохнуть полной грудью, не забыться, хотя бы под утро, коротким сном.
Но дьяволу и этого мало! Сегодня ночью он прислал ко мне своего прислужника - доктора Сокологорского, известного экстрасенсорными способностями. Этот посланец ада долго мучил меня ужасными рассказами о научном «Гальваническом обществе», которое способно сохранить мозг умершего человека в течение длительного времени, поместив голову в специальный питательный раствор. Используя ток от американской гальванической машины, эти злодеи научились заставлять говорить мертвые головы и рассказывать экспериментаторам о своей прошлой жизни. Господи, слепые нехристи и безбожники! Оживляя мертвый мозг, они забывают о душе, которую хладнокровно отправляют в лапы сатаны! Конечно, на его просьбу отписать голову их дьявольскому обществу, после моей смерти, я ответил категорическим отказом. Но какие у этого доктора безумные глаза! Его ничего не остановит после моей смерти! Холод! Опять этот невыносимый холод! Степан, бестолочь, забыл закрыть заслонки на втором этаже, и все тепло улетает в трубу. Позвать бы его, но нет никаких сил. Что делать? До рассвета я просто замерзну. Тетради «Мёртвых душ» - вот мое последнее спасение!».
Литератор, непослушными пальцами открыл замок портфеля и с трудом вытащил связку тетрадей. Развязывание узлов бечевки заняло еще несколько минут и только после этого – первая тетрадь полетела в камин. Огонь долго жалел шедевр, прыгая мелкими красными чертиками по самому обрезу обложки и только сильный порыв ветра, раскрыв рукопись, заставил гореть его во всю силу.
Начало понемногу светать, но во флигеле по-прежнему стояла мертвая тишина. Колокольчик остался возле кровати в другой комнате и литератор, видя, как догорает последняя тетрадь, перевел взгляд на кожаную папку. «Ну что, Саша, выручай!» - с сожалением произнес Николай Васильевич, и в огонь полетели первые страницы десятой главы «Евгения Онегина». «ТК»