Уныние и страсть

  Природа вокруг уже несколько дней назад заняла выжидательную позицию. Осторожно, поступью и с хитрым оскалом зима подошла к тёмному городу.
  Но ещё ноябрь. Листья уже слились с землёй, а небо днём окрашивалось в такой оттенок серого цвета, что его можно было бы смело назвать «никаким». Солнце за последние несколько дней, – а может и недель – казалось, совсем покинуло этот город. Невообразимо было даже представить, что где-то в Сан-Паулу или на Майорке стоят абсолютно солнечные дни.
  Да что там солнце. Пошел бы снег или грянул морозец, а ещё лучше нежный первый снежок, звонко сияющий на солнце и охваченный небольшим, держащим слегка его в узде, морозом. О таком даже не мечталось.
  Люди вели себя не лучше погоды. Уныние, скука и безнадежность читались на всех лицах прохожих. Редкое улыбающееся лицо безвозвратно утопало в океане усталости, не успев выплыть на берег безмятежности. Скажете, их надо пожалеть. А я отвечу: «Надо!».
  Пожалеть их, потому что они не могут улыбаться.
  Пожалеть их, потому что у них отвратительное настроение.
  Пожалеть всех тех, кто встречает эти унылые лица, – а они могут оказаться и теми, кто сам дарит это уныние – что навстречу им идут те, чья невесёлая походка тороплива и нервна.
  Пожалуй, только жалости они и достойны.
  Рядом с тротуаром на пожухлой траве сидит кот. Его тоже охватило всеобщее уныние. Молодой, крепко сложенный, рыжий с глазами желтыми, как желток яйца не надышавшейся вволю свежим воздухом несушки – все эти признаки указывают на неуёмное веселье и постоянную подвижность этого представителя мира животных. Однако и он, оставив редкие и неуверенные попытки погонять невесть откуда взявшуюся на траве у асфальта шишку, уселся и, устало моргая, отслеживал движения ботинок прохожих. Казалось, сил уйти домой у него не было.   
  Ветер, и тот дул рывками, сильно, как-то злобно, но в тоже время редко, словно каждым своим дуновением он выпускал на волю слова: «Как же вы мне все надоели». Он стал одним из последних явлений природы, которые всё ещё принимали участие в мировом движении.
Люди шли навстречу друг другу. Задевали прохожих, не уступали дорогу, не извинялись, смотрели злобно и насмешливо. Мужчины забыли про этикет, женщины огрызались в ответ на мужское хамство, дети забыли о том, что такое послушание, а немощные старики вели себя настолько злобно, что их единственное оружие – взгляд, мог навредить не меньше, чем дубинка в руках силача. Но даже эта злость была какой-то медленной, усталой.
Осень не сдавала своих позиций, а потому застой продолжался.
  Она вывернула неожиданно. Шла-шла, вернее, ноги сами несли её. Всё кругом проносилось, проплывало. Она практически налетела на него.
  Он наблюдал за ней издалека. Видел, как она уверенно шагала по тротуару, опустив вниз серьёзный, задумчивый взгляд. Он не смог оторваться даже тогда, когда она, обходя препятствия, ступила на тротуар, по которому он ещё несколько мгновений назад шёл уверенным шагом, думая о серьезном и важно-деловом; на тротуар, где он сейчас стоял, делая время от времени шаги по инерции. Она шла, охваченная всеобщей безрадостностью, но вокруг всё светилось.
  Что светилось?
  Пространство. Пространство вокруг неё светилось, оно задевало своим светом прохожих, и они недоуменно улыбались, чувствуя в сердце непонятно как туда проникшую теплоту и радость. А затем, проходя дальше, вновь хмурились и утыкались взглядом в землю.
Её взгляд кинулся на него и тут же проскользнул мимо. Нет, не потому что она его не заметила, а потому что взгляд был тогда ещё блуждающим. Встретив её глаза, устремленные в мгновении на него, он опомнился: жена, дети. Взгляд его бросился со всех ног – если у него есть ноги – в противоположную сторону.
  Она это заметила, осудила. Немного. И запомнила. Запомнила этого мужчину, чей образ всплыл в её голове среди когда-то встреченных.
  И ещё долго он ей вспоминался: когда она шла по освещаемому желтыми огнями фонарей тротуару, когда, немного поворочавшись в теплой кровати, окуналась с головой в бельё цвета морской волны.
  Она не только вспоминала. Она чувствовала. Ощущала, как учащается сердцебиение при мысли о нём. Как тело реагирует на воспоминание. А тело реагировало. Независимо от хозяйки оно подавало импульсы желания. Наверно, именно поэтому он ей приснился.
Приснился тот самый мужчина с взлохмаченной шевелюрой в досконально отглаженном костюме – ещё тогда наяву она запомнила его облик, как образ мужчины творческой натуры (и об этой натуре явно кто-то заботится). И его взгляд. Приснился его взгляд – взгляд наблюдателя, которому попался увлекательный и неведомый доселе ему объект наблюдения. В её сне в их встрече были задействованы не только глаза – их губы познакомились в скромном, невинном поцелуе. Но даже во сне она почувствовала жар на губах от того невинного прикосновения.
Проснулась она от холода, который охватил её взволнованное и вспотевшее тело под утро. Память иногда сохраняет отдельные моменты, происшествия, события, сны, выборочно вытаскивая их из жизни. Так случилось и в этот раз – она очень хорошо помнила этот сон.
В окно заглядывало скромное солнце (даже слишком скромное). Однако прохожие добрее не стали. Их лица и сейчас выражали уныние и безнадежность.
  Она дважды проходила мимо того места, где его встретила. Каждый раз надеялась на встречу. А затем, предварительно наградив себя парой нелестных комплиментов, оставила всякие попытки и поиски и вернулась к тихой, размеренной и временами безрадостной реальности.
  Однако не ей одной запомнилась та встреча. Он тоже вспоминал её, наслаждаясь этими воспоминаниями в редкие минуты одиночества. Однажды – вот уж совсем неожиданность – и ему приснился сон. И поцелуй там тоже случился. Только поцелуй совсем не целомудренный, а такой, который подаёт недвузначный намёк на продолжение, на страсть. Однако продолжения он себе не смел позволить.
  На утро сон исчез. Исчез из реальности и из его памяти. Но осталось ощущение волшебства, как бывает когда снится мечта, а потом не помнишь этот сон, но точно знаешь, что приснилось что-то светлое и прекрасное.
  Жена. С женой отношения не ладились. И уже давно. Ещё до той встречи ему иногда  в голову приходили такие мысли, от которых становилось невообразимо больно и стыдно. Ему порой казалось, что вся его прежняя жизнь – это мрак, боль и обиды.
  Расчетливость – вот основная черта характера его жены. Во всём она пытается усмотреть выгоду: для себя, для детей, для него. Именно то обстоятельство, что эти проявления носили не только эгоистический характер, но и выказывали её заботу о семье, возможно, и сохраняло их супружеские отношения по сей день. А порой ему казалось, что он её любит. До сих пор любит, несмотря ни на что. Он уговаривал себя, что их связывают не только дети и события их жизни.
  Но эта молодая девочка… Ведь она его младше лет на двадцать или около того.
  Страсть… Она всему виной. В унылом, бесстрастном городе. Страсть недозволенная, обреченная на неизвестность и на пересуды.
  Время затягивает в себя всё. Она забыла, и он забыл. Остался с женой, направил всю вновь открытую им силу чувства на неё. И жена жила, уверенная и успокоенная тем явлением, которое ещё называют «возрождение былого чувства». А, может, так оно и было? Может, пережита была та внезапная страсть, и чувства обернулись на ту, что рядом? Кто же может ответить на все эти вопросы, если и сам хозяин этих чувств не знает правды?
  Жена, однако, прожила недолго. Давно уже врачи предостерегали и осторожничали, да только ко всем их предостережениям относились с недоверием. Вот так однажды эта болезнь, по поводу которой выявлялось недоверие, и оборвала процесс «возрождения былого чувства».
А ей так хотелось жить! Жить и получать любовь. Отдавать? Нет, именно получать любовь. Она умерла при полной уверенности, что она получала любовь. А это уже немало.
Он остался один. С детьми. Но дети уже немалые, а потому не нужно им столько внимания и любви, сколько осталось в сердце. Они только иногда обращались к постаревшему отцу за деньгами, реже – за советом, и ещё реже – просто так.
  А в сердце осталось любви немало. Любви страстной, бурлящей. Она затаилась в далёких уголках сердца и временами поглядывает: не настало ли время показаться, заявить о себе. Да… А та женщина, помнит ли она его? Да и заметила ли тогда?
  Заметила и помнит. Не помогло время-лекарь. Тяжело помочь больному, если он сам того не желает. Казалось, что уже и забыла и выкинула из сердца. Ан, нет, возвращается сцена встречи, порой приснится образ. Да она и не желала забыть. Нет. Воспоминания о той встрече были упоительными островками экстаза в унылом море жизни. Иногда встречались и другие островки радости, но волны, набегавшие вдруг, гнали дальше по морю жизни, не давая и малейшей возможности насладиться передышкой. Она окуналась с головой в это море, а когда становилось совсем тяжко и невыносимо, она брала курс на воспоминания о той встрече, и тогда  размыкались над её головой воды моря, и хватало сил у неё, чтобы хоть на время выбраться из омута.
  Такая долгожданная и такая неожиданная их встреча произошла весной. Когда листья на деревьях ещё даже не появились, а земля не покрылась яркой зелёной шалью травы. Снег только сошел, осталась пожухлая прошлогодняя трава и голые деревья. О весне журчали ручьи из талого снега, да птицы восседали на голых ветках, шумно чирикая. Но воздух уже был наполнен ожиданием чего-то прекрасного, светлого и жизнерадостного. Люди всё ещё ходили хмурыми, да и за этой тучей хмурости уже проглядывали лучи солнца. Уныние осени и зимы настолько охватило людские сердца, что от него не сразу можно было избавиться. Все привыкли к скуке, привыкли встречать унылые лица и надевать с самого утра печально-злобные маски. Солнце, ручьи и наполненный весенним возбуждением воздух заставил людей скинуть эти маски. Лица открылись навстречу любви и новым, отличным от уныния чувствам.
Они встретились неожиданно. Нет, на этот раз они не пробежали мимо друг друга, унося с собой впечатления от второй встречи, которых с лихвой хватило бы для стойкого выживания в этом мире на длительное время. Они остановились. Как вкопанные.
  То ли стеснительность, то ли всечеловеческая черта всё оправдывать заставили их одновременно и так тщательно делать вид, что нашлась веская причина для остановки: она судорожно искала что-то в своей по-женски бездонной сумочке, а он начал шарить по карманам куртки в поисках неизвестного чего-то. Они оба искали, но на самом деле уже нашли.
  И пройдёт ещё немало унылых осенних месяцев, и ещё больше возбуждающих весенних дней, жарких и неторопливых летних часов и заунывных в своей некой очаровательности зимних вечеров – а они всё ещё будут вместе.  И, усаживаясь по вечерам в кресло, он до сих пор любит исподтишка наблюдать за тем, как она читает, или вяжет, или тихонько сидит, слегка сомкнув глаза. И точно так же как и при первой их встрече пугливо-быстро отводит взгляд, когда она застаёт его за этим занятием, дабы она не испугалась той мощи любви, что таит в себе этот пристальный взгляд.