Подсолнухи. часть 23

               

                -Женя, ты правда поедешь с Митькой в Дормаген? Это же очень далеко!
-Свет, Митя  сказал - это рядом!
-Слушай его больше! Мы туда на электричке ездили.
-Правильно, мамочка, если своим ходом, то далеко, а на великах мы с тёть Женей в Баере переправимся через Рейн на пароме, и мы почти на месте. Вон он Дормаген, рукой подать, на том берегу реки! Поднимитесь на десятый этаж оттуда всё видно, и тот берег реки и Дормаген.
-Дмитрий, просвети, пожалуйста, что такое Дормаген?
-Это… это… ну, как сказать…
-Это окраинный район Кёльна, Жень. На противоположном берегу Рейна. За ним Нипис, там живут наши знакомые Капровы, помнишь, я тебе рассказывала. Мы месяц назад были с Митькой у них в гостях.

-Дмитрий! Будь, пожалуйста, серьёзней! До парома Бог знает сколько ехать.

-Недалеко! Помнишь, я тебе рассказывал, мы с доктором ездили в Баер за ежевикой. Ну, где подсолнуховое поле…

-Как ни помнить! Приехали около двенадцати ночи. Ему после тётя Дина скандал закатила и две недели не разрешала велосипед брать.

-Слушай, Свет, поехали за ежевикой. Страсть, как хочется ежевики.

-А, как я поеду? У меня  же нет велосипеда?

-Сядешь ко мне на багажник, и … не спеша поедем.

-Женя, ты авантюристка, во мне шестьдесят пять килограммов, ты не сдвинешь меня с места.

-Не бойся - сдвину! Поехали?

-Вот здорово, теть Жень, придумали. Правда, мам, что тебе дома всё сидеть, поехали с нами. Там такая красота…!

-Я ещё насмотрюсь этих красот. Мне теперь до конца дней ими любоваться.

-Светлана, перестань хандрить и собирайся. А то, ведь опять засядешь письма на Родину писать, и слёзы по щекам размазывать. К словам я добавила маленькую пантомиму, как Света сидит, пишет, плачет, утираясь рукавом, ладонью, и листком бумаги.
Съехавшая  было, на свой привычный минорный лад Светлана расхохоталась.
-Господи!  Неужели я снова смеюсь? А, что, и в правду, поеду с вами. Женя, дорогая,  я так рада твоему появлению в нашей квартире!

-И я! И я рад, тёть Жень!

Я обняла Маркусов. Мы стояли прижавшись друг к другу головами, и этот чудесный день обещал хорошее продолжение.
               Митька гордо и весело ехал впереди выписывая кренделя вдоль и поперёк проезжей части, потому что мы со Светой вдвоём не могли передвигаться быстро, верхом на мужском велосипеде, а  Митьке медленно передвигаться скучно. Мы не переставали удивлять и шокировать добропорядочных монхаймских горожан, хотя удивить их чем-либо было почти невозможно. Да и не принято у них обращать пристальное внимание на самую изощрённую неординарность. И всё-таки, мы иногда слегка шокировали чопорных немцев.
-Митька, сколько тебе повторять, что нельзя так ездить! Тебя же может сбить машина!
-Нет, не собьют! Здесь можно так ездить. Немцы правила не нарушают. Написано тридцать кэ мэ - они и едут тридцать кэ мэ  в час, значит, успеют затормозить!

-Дмитрий, тебе, что жить надоело. Сейчас же перестань куролесить, не то больше не выпущу из дома, и велосипед запру в чулане!

-Ладно, ладно…

Митька выровнял руль, встал на педалях, и, набирая скорость, умчался вперёд.
-Боюсь я за него, Жень, ой, как боюсь! Он же с велосипеда тогда упал. Ну, когда руку и ногу сломал, и сотрясенье мозга ужасное получил. Я с тех пор, как огня боюсь. Как он на велосипед садится - я от окна не отхожу.

-Знаешь, Свет, велосипед это хорошо, это нормально. Ненормально то, что он совершенно игнорирует какие-либо правила. Надеется, что умный немецкий дядя за рулём будет внимателен. Я с ним каждую нашу прогулку веду войну. Слушает, вроде бы понимает, через минуту- всё повторяется снова. Смотри, ждёт нас и опять поперёк дороги круги выписывает.

-Ты знаешь, это не от того, что он неслух такой. Он в детстве очень послушным мальчиком был. Это после травмы у него в голове произошли какие - то изменения, он не в состоянии себя контролировать.
Наши дебаты на тему Митькиного здоровья всегда кончались тем, что стороны оставались при своих мнениях. Светлана считала сына серьёзно больным (на голову), и единственный шанс как-то исправить положение - показать его здесь, в Германии, профессорам - светилам в области нейрохирургии. Возможно, будет необходима операция. Эту мысль, судя по всему, ещё в Кишинёве Алла с Ильёй накрепко втемяшили ей и Митьке в голову, уговаривая на переезд. «Только Германия вам поможет!». Я же была твёрдо уверена, что Митькино непослушание, лень, и некоторая разнузданность результат отнюдь не тяжёлого недуга. Такой болезнью в его возрасте страдают семьдесят процентов подростков, и лечить её надо не пилюлями,  и операциями, а ремнём и строгим воспитанием. Воспитанный «эфирной», слабой женщиной, задержавшийся в нежном возрасте, обласканный, обсюсюканый и избалованный Митька научился умело пользоваться своим исключительным положением слабого ребёнка. Делай, что хочешь - всё сойдёт с рук!
Похоже, я была из тех немногих, которые относились к Митьке, как к нормальному, полноценному человеку, и со всей строгостью спрашивала с него за все проделки и непослушания. Хоть и скрепя сердце, но парень подчинялся моим правилам, несмотря на то, что по своей природе был «ведущим», лидером и сам любил подчинять. Правда в подчинённых, как выяснилось у него ходили мама и мелюзга кишинёвского двора.

-Женечка, мне нравится, что ты воспитываешь Митьку, учишь его многому. Он слушается тебя, считается с твоим мнением, он тебя уважает. Знаешь, ему, конечно не хватало отца, брат, как мог заменял его, до каких-то пор. Потом Митька вырос, и перестал воспринимать даже Илью.

- А знаешь, почему? Потому что вы сделали из него больного ребёнка, вместо того, что бы воспитывать, как положено.

В ответ снова начинался перечень Митькиных болезней с самого рождения, где главный акцент, по-прежнему делался на недоразвитие умственных способностей ребёнка.
-Света, запомни, твой сын здоровый, нормально развитый парень, физически и умственно.  Он же в младших классах был отличником. Он и сейчас очень сообразителен, находчив, остроумен, какие тебе ещё нужны доказательства его полноценности?

-Женя, ты видела, как он иногда начинает моргать глазами. Это детский эпилептический синдром, он у него с рожденья!

-Хорошо! Если подросток ежедневно до трёх часов ночи не спит, не слезает с велосипеда, совершая очень длительные, многочасовые переезды, и после этого у него ночью начинается глазной тик - это естественное следствие причин!

-Ты же видишь, какой он легковозбудимый! Он начинает играть и не может остановиться, у него расшатаны нервы!

-Свет, ты, пожалуйста, не обижайся, но тебе надо лечиться самой. То, что ты  пытаешься сделать из своего нормального ребёнка больного,- признак твоей собственной болезни. Тебе об этом никто не говорил?

-Да, конечно, мои нервы тоже расшатаны до предела. Потому что родила в сорок лет, и тряслась над ним до помешательства. Он действительно родился нездоровым. С рожденья – эписиндром! Грудной был - так напрягался и орал, ничего не помогало. Ночами напролёт носила его на руках по квартире. Потом это падение, голова, переломанная рука, нога, от этого можно было свихнуться. Потом в этой еврейской школе-интернате… Илья думал - звезду для него с неба достал. Устроил в такую элитную школу, чтобы дать парню хорошее образование, оторвать от улицы, от шпаны, а его там избивали, унижали дети «богатых». Он ничего, Жень, не рассказывал - просто перестал ходить, а мы не знали. Год не учился. Когда узнали, Илья начал хлопотать за восстановление - он наотрез … - Не пойду туда, хоть убейте!- В общем, до отъезда сюда больше не учился. Его сверстники в восьмой пойдут, а он в шестом недоучился. И, как здесь будет, не знаю. Лариса, невестка Капровых обещала похлопотать за него перед комиссией, и определить в Реал шуле или гимназию. Здесь учебный год начинается пятнадцатого августа.
Женя, мне страшно заглянуть в наше,  даже недалёкое будущее. Как Митька будет учиться? Он же совсем не знает немецкого, что с ним делать? Он ничего не хочет, только целыми днями крутить педали.

-Проблем много, и он, Света, всё сам прекрасно понимает, и боится не меньше тебя, я уверяю. Просто он не видит выхода, и ищет спасение от твоих упрёков, от того, что понимает, - ты слаба и беспомощна больше, чем он сам - и ему страшно! Слабая волей, в тяжёлой депрессии мать ему не подмога, а прости, Свет, - обуза. Он ещё пацан, которому, к тому же, с детства внушали, что он больной, неполноценный. Ты три месяца лежала на постели и стонала, хотела покончить с собой.  Митька жил всё это время один, в чужой стране. Ходил в магазин, не зная языка, носил тебе и себе еду, лекарства, убирался, стирал, существовал  как-то. Ты знаешь, каково ему было? Что ему-то делать, Света?  От тоски и безысходности пуститься во все тяжкие? Хорошо, хоть он на велосипеде эту энергию выбрасывает, а то и правда в голову ударит.

-Ты права, Женя, на все сто. А, что я могу?

-Не знаю, если бы ты почувствовала свою ответственность за него, за себя, в конце концов - ты что-нибудь придумала. Посмотри, капровская Лариса вывезла всю семью в чужую страну, выучила язык, нашла работу, какой многие немцы позавидовали - квартирный маклер! Она одна всю семью тянет. Содержит мужа, двоих детей, свёкра со свекровью - потому что чувствует свою ответственность за них, а ты нет!

-Я не по своей воле сюда приехала! Я не хотела здесь жить, никогда! А, что касается Ларисы… знаешь, что она мне сказала, когда мы вышли на балкон подышать. Я стала хвалить  её за детей, которым она даёт хорошее образование, за дом – полную чашу, и так далее. А она вдруг говорит, не поверишь! - У меня всё хорошо, только иногда кажется - схожу с ума. Я так больше не могу, мне очень тяжело. Ефим мне не поддержка, он в постоянной депрессии, стал частенько выпивать, работать не может, язык учить не хочет. Капровы - старики ходят, будто в воду опущенные, постарели здесь за первые два-три года лет на пятнадцать. Молчат все, не упрекают. А мне каково это видеть?! Я её спрашиваю: - Лариса, в каком смысле сходишь с ума? А она мне: - В прямом! Мне иногда кажется, что у меня «едет крыша». Чтобы отвлечься берусь за сотни дел, целый день бегаю, как заводная. Дома готовлю разносолы, пеку, жарю, лишь бы не осталось свободной минуты для мыслей - иначе труба! Если со мной что-нибудь случится - они все здесь погибнут!
 -Женя, мне стало её так жалко. Я попыталась, как-то успокоить … Правда, она тут же очнулась, собралась, и как ни в чём ни бывало, вернулась с улыбкой к столу. Я подумала - если такой «танк», как Лариса сходит с ума, что обо мне говорить?
-У каждого своя история жизни, и своя голова на плечах. Тебе надо попытаться найти себя, жить, растить сына.

В глазах Светланы заблестели  слёзы. Мне вдруг стало досадно и стыдно за мои слова. Какое я имею право судить о том, что и как делать, если сама уезжаю домой, а ей пути на Родину нет! Конечно любой человек кузнец своего счастья или несчастья, но есть и судьба, и тут ничего не попишешь, от неё не уйдёшь, не обманешь, не обменяешь на другую, получше, покрасивее. Значит у меня другая судьба. Вот и не давай умных советов - подумала я, и обняла за плечи готовую уже расплакаться Светлану.

                Мы уже давно выехали за пределы города, слезли с велосипеда и не торопясь шли по извилистой, неровной дороге между полями подсолнуха.  Митька, как всегда ехал впереди, едва удерживаясь в седле на кочках и узких местах.
-Посмотрите, какая красота! В Германии, оказывается, тоже сажают обыкновенный наш подсолнух.
-Почему наш?
-Потому что в России, Молдове, на Украине поля засеяны подсолнечником.
-По-твоему,  мам, только мы любим семечки?

-Дело даже не в семечках. Наши предки язычники покланялись богу солнца, а каждый подсолнух - образ маленького солнца, вот они и стали засеивать им поля. К тому же оказалось, что зёрна его хороши на вкус, в подсушенном виде. А коротать долгие вечера у догорающего семейного костра было веселее и уютнее под щёлканье зёрен этих чудесных солнечных растений.

- Это правда, тёть Жень?

-Правда, то, что предки были язычниками, всё остальное только что придумала.
 
Там, где кончались подсолнуховые  поля, уже виднелись границы Баер, огороженные со всех сторон забором и густым кустарником ежевики.
-В жизни не видала столько ежевики. В подмосковных лесах в основном малина. А в Прибалтике чаще встречается ежевика.
-Прибалтика - почти Германия.
Наевшись досыта спелой ягоды, расцарапанные и перепачканные, с фиолетовыми рамками губ мы подъехали к Рейну.
-Вот, видите, паром. Я же говорил, это недалеко!
-Ничего себе недалеко…!
На берегу Рейна, возле парома стояли  рыбаки и ловили на спиннинги. Между вёдрами с уловом бегала маленькая собачка, между паромом и рыбаками спокойно и величаво прохаживались четыре белых и два чёрных лебедя, абсолютно не пугаясь присутствия людей и собаки. Мы подошли ближе, и лебеди двинулись  навстречу нам, требуя лакомства, сердились, щипали пустые ладони, пока кто-то из рыбаков не бросил им маленькую рыбёшку.

-Давайте переправимся на ту сторону реки и погуляем по Кёльну. За велосипед на пароме берут одну марку, за машину - десять.

-Дмитрий, будь серьёзней! Уже восемь часов вечера, пора возвращаться назад