***

Ангел хранитель мой


Прошло уже четверть века, как ушла из жизни моя бабушка. Очень часто всплывают в памяти эпизоды нашего общения.
 « Бабуля  скажи, вот почему у вас с теткой ноги красивые, а у нас с мамой нет?»
« Так ведь у меня и Груни ноги в мою родову , а у вас с матерью в Петрову , наверное.»
«Что же ты не видела, какие у него ноги?»
« Да когда бы я ноги – то его разглядывала?! Замуж то меня отец с мачехой сосватали , и не спрашивали, хочу ли. Я  Петра  то увидала в день сватовства первый раз. Его семья на соседней заимке жила, а целый день работа, в деревню не набегаешь на посиделки. Да и родители сильно -  то так не отпускали. Так и вышло, что жениха за неделю до свадьбы увидала. Когда со сватами пришел, я на стол накрывала, подавала. Украдкой пару раз на лицо глянула , вроде ладный, высокий , не урод и ладно. Так и выдали замуж.»
« А после свадьбы?»
« Что ты заладила? Это в нынешние времена нет у вас ни стыда ,ни совести. С парнями гуляете, на танцульки, что день носитесь, юбчоны только попу прикрывают. Тьфу , срамота! В наше время все скромнее было. Я мужа то своего голого ни разу не видала.»
« Как это? А в постели?»
« Ну, срамница. В постели то , он в портках был, нижнее такое белье.»
«А в бане? В баню же вы вместе ходили?»
« В бане мылись по - быстрому, семья то большая, всем хочется  попариться. Так что долго не засиживались , не до гляделок было. Да и неловко как – то. Это теперь вы и парни и девки вместе в баню ходите, срамота одна.»
« Бабуля , как же так , ведь трое детей у вас было. А как ласки, нежности?»
« Отстань с глупостями. Какие ласки, нежности? Мы в 1934 поженились. Свое хозяйство. Его семья зажиточная была. Работа с утра до ночи. Дети пошли - одна, за одной. Потом эта, как там ее, коллективизация. Поотбирали все , и скотину, и птицу, и даже одежонку поделили меж голодранцами. Били справные мужики , а стали как все – голодранцы. Да еще и кулаками нас обзывали. Это за то , что не разгибаясь работали. А потом война. Война то всех сравняла. И все, осталась одна с тремя на руках. Не жизнь , выживание .С заимки пришлось уехать в город. Что бы девок прокормить то , пошла на лесоповал, там платили поболе. А в 1942 попала под лесину, месяц отлеживалась. Пришлось идти в санитарки в госпиталь. Тоже работенка не мед.  Поворочай - ка солдатиков, носилочки потаскай. К вечеру ни рук, ни ног, мышцы как камень, а ведь и постирать и прибрать в доме надо. Комнатенку снимали у знакомой, плата была – помыть в доме, воды натаскать, дрова наколоть. Дрова колю, а сама от усталости вою. Платили мало , концы с концами еле сводили. Петр писал нечасто, но писал. Тамара училась хорошо, Груша дома с хозяйкой сидела ,а Танюшка с голодухи померла в 1943. Каждая картошинка на учете была. Как то бреду с работы, ноги еле передвигаю от усталости, вижу на помойке у ворот, очистки лежат. Толстые, неаккуратно срезанные. У меня аж сердце зашлось , влетела в избу , да с порога матери то твоей и врезала. Она ,бедолага ,через всю комнату перелетела, об угол тумбочки ударилась и затихла. Ну все, думаю - убила девку. Кинулась к ней, прижала к себе, вою. А она , кровиночка моя, говорит : « Я  мама хотела тебе ужин приготовить , ты же устала». И плачет, и я реву. Успокоились немного, усадила , да  давай учить картошку чистить. С тех пор Тамарка картоху чистит, как ювелир. Только вот  что - то повредила она себе от удара. Никогда не замечала , когда мать ест , щелкает у нее около виска? Потом уже врачи сказали вывих какой –то приключился. Ты не серчай, не смотри так сердито , голодуха бала страшная. Я ведь те очистки потом на печке обжарила, слопали ,как конфеты. Вот ты даже себе представить не можешь, что еле. К весне картоха заканчивалась. Появлялась лебеда, крапива, одуванчики. Щи варили с крапивой. С лебеды лепешки пекли. Корневища одуванчиков жевали. Вот потому у девок моих желудки испорченные. Потому и подчищают тарелки, даже когда наелись. Кто голод пережил , крошечки не выкинет. Так - то, милая, а ты говоришь -  ноги некрасивые. Счастье что выжили».
Дед погиб в самом конце войны. Где- то в Литве. Похоронка не сохранилась.
Помню, бабушка про почтальонку рассказывала. «Иду как-то мимо почты, дай, думаю, забегу вдруг письмо есть. Забежала и остолбенела, мороз по коже, воет кто – то  страшно. Кинулась в сортировку , а это почтальонша письма сортирует:  похоронки в сторонку откладывает и над каждой,  как над своей воет. Меня увидала ,охнула: «Ты Клава ни кому не говори , я недельку , другую похоронки то у себя держу. А вдруг ошибка, ведь бывало такое. А у баб дети. Жалко мне их. Вот и отревываю за них пока. А уж потом отдам. Поняла ли?» « Что же ты сердце свое рвешь , ведь не хватит тебя на всех то. У тебя тоже ведь дети.» « Мои то уж выросли , по пятнадцать годков им, а  у других крохи ведь.» Вот так внуча , облегчала она по ее разумению горькую долю бабью. Сильно я ее зауважала с того случая. Не каждый так - то может.» После этого рассказа я ,представив все происходившее,  ревела , не хуже той почтальонши.
          Всегда к моему приезду у бабушки были приготовлены для меня вкусности.
На полке в предбаннике рядами стояли пять- шесть банок консервированных целиком персиков. До сих пор помню вкус этих персиков. Теперь таких нет. В шифоньере на нижней полке коробочка с плитками шоколада, мешочек полотняный конфет « Мишка на севере», «Ну- ка отними» и еще какие – то, уже не помню. Телевизора на руднике, где жила бабушка не было и мы по вечерам говорили о многом. Как то вспомнила бабушка одну незабываемую ночь. Она дежурила на ГСМ (база горюче-смазочных материалов) и взяла на дежурство меня. Было мне в ту зиму лет шесть.
Комнатка сторожихи небольшая , метров пятнадцать. Окна на три стороны, вся база на виду.
Сени, а в сенях полки с банками какими-то. Посреди комнаты стол, большой крепкий и две широкие лавки. Я спала на столе, бабуля на лавке. Чай попили , и легли .Где-то через полчаса послышался какой – то странный звук: стук- бряк. Бабушка за ружье и к двери. «Кто там, чего надо?» Тишина. Опять стук- бряк. Бабашка  к окнам, никого не видать.
Стоит у двери , матюкается хлеще  урки, грозит пальнуть. На какой- то промежуток наступает тишина, потом опять стук-бряк. Бабуля уже и молитвы, какие знала,  перечитала, и  «хулюгана» увещивала : « Дитя малое тута, не пугай, будь человеком, уходи христом богом прошу». И так до рассвета. А рассвет забрезжил, все затихло. Одела меня бабуля , велела за ней идти, след в след. Ружье выставила и отложила дверь. Никого. И следов никаких. Только маленькие следочки какого-то зверька на крыльце. Огляделись , а в сенях банка из под тушенки почти пустая лежит. Поняли мы откуда этот стук- бряк был. И смеялись с бабулей до слез.
      Я студенткой была, в зимние каникулы поехала к бабушке. Поехала ,сказать легко, а вот дорога была не простая. Самолетом до Мамы, оттуда на Пазике (автобус такой) по зимнику до рудника. Рудник Луговский – место ссылки поволжских немцев. Половина поселка Штульберги, Мозеры, Фольмеры, Германы. Дружно жили , помогали друг другу. Моя первая учительница была немка. Вторая бабушка и отец тоже немцы  Моя мама у половины поселка роды принимала. Пол поселка «крестники».Мама попала  на рудник по распределению и бабушку с собой взяла. Прожила  она там почти тридцать лет. Мы с мамой ухали в 1965.А бабушка осталась, и я с одиннадцати лет каждое лето навещала ее.
     Так вот, приехала, дошла до дома, двери открываю, бабуля у печки на маленьком стульчике сидит и курит «Беломорканал». Курильщица заядлая она была. Обернулась и говорит вместо здравствуй : « Ну и изурочили тебя, девка». «Что сделали?»- спрашиваю.
«Сглазили.» А я и правда неважно себя чувствовала, лицо какими –то пятнами пошло. .Врачи ни чего не определили. Болтушку какую-то дали : « Мажьте ,все пройдет»
            Вечером усадила меня бабуля на стульчик маленький, стульчик на подпол поставила, подняла над головой миску с водой и растопленный воск вылила. Разглядывала его долго, и сказав «Охо-хо, грехи наши» умыла этой водой. Три вечера подряд «отлитвала». А на четвертый, личико мое, как у младенца, чистенькое было. Бабушка же три дня с постели не вставала, болела. Сейчас понимаю, не умела с себя снимать, то что с меня убирала. Спрашивала ее ,кто ее этому учил? « Да у нас все знали как сглаз – то снять. Матери молитвам учили. Это вы теперь безбожники, ни во что не верите.»
    Как - то спросила я бабушку, почему моя мама, умница, красавица пошла за моего отца, полуграмотного, плохо говорящего на русском немца. И услышала : « Это теперь вы по любви  какой то замуж выскакиваете. А мы приехали , у матери твоей два платья штопанные – перештопанные, пара чулок, телогрейка, туфли латанные да сапоги кирзовые .Все богатство. А отец твой на хорошей работе, деньги получал немалые, да и красавец был. Приглянулась ему мать то твоя. Вот  и стали жить. Правда, он на нее денег не жалел, обул, одел. Потом уж и она зарабатывать начала, да наряжаться. Так – то милая. Главное ты у нас, вон какая выросла, умом в мать, лицом в отца.»
           Прошло четверть века, память выдергивает эпизоды, а очень многое осталось за пределами памяти и теперь я сильно жалею, что мало запомнила, не о обо всем расспросила, не сохранила для своих детей историю своего рода. Наверное, можно восстановить что-то по архивам, но это уже не то. Это сухая архивная информация, не расцвеченная эмоциями пережившего,  история.
             Ушла бабушка из жизни от страшной болезни , последствие падения на спину лесины.
В тот год у меня родился сын, и я не смогла приехать на похороны. Ревела долго, а заснула и бабулю увидала. « Не плачь, дите у тебя , об нем подумать должна. А я что , я всегда рядом буду.» Я проснулась, никого. Но как часто, в трудные минуты жизни,  я  четко знаю, она рядом, приглядывает за мной и помогает мне, бабушка любимая моя,