Жаба душит - некоторые аспекты творчества

У меня на столе жаба сидит. Её какой-то умелец в пирамиду заточил, а чтоб она не возмущалась, покрыл золотом и денег выдал. Вот и сидит, глаза пучит, сторожит свои сокровища. Иногда квакает. Тихо-тихо, только я слышу.

«Вот, - квакает она, - сижу смирно, где посадили, выполняю свой долг. Можно сказать, с честью несу возложенные на меня обязанности. Куда мордой поставят, туда и гляжу, не верчу головой как некоторые. Как подхалимы эти жёлтомордые. Понаехали к нам, весь асфальт своими ошмётками заплевали».

Жаба забывает, что она сама ко мне попала из одной братской, но недружественной нам страны. Но, друзья они нам или нет, дело своё они твёрдо знают, и жабы у них, по их образу и подобию, верны своим принципам до конца.
А принцип у неё такой: чужого мне не надо, а своё не отдам, и не надейтесь.
«Дружба, - квакает она, - понятие устаревшее. "Друг в беде не бросит, лишнего не спросит...". Ну, и где они, такие друзья? Только в песнях. Ну или в лыгендах. Бр-р-р. Не люблю я устное народное творчество.

Вот возьмём хотя бы их, подсолнухи эти. Как на бахче стоять, у всех на виду, так они друзья - не разлей вода. А как жариться - так тут каждый по отдельности. Как будто так их меньше обожжёт.
Я тоже, когда икринкой была, верила во все эти глупости, во взаимовыручку. А потом вижу - главное шмыгнуть в укромное место и не отсвечивать. Пущай других стрекозы да рыбы жрут.

Ну, что ты на меня смотришь укоризненно, хозяйка? Думаешь, я жадина и эгоистка? Думаешь, я жалкое земноводное с холодной кровью и ледяным сердцем? А у вас, млекопитающих, всё по-другому? Возьмём, к примеру, белку. Ну ту, которая орешки всё грызёт и грызёт, а там вместо ядер - чистый изумруд. Ну скажи ты мне, кто-нибудь догадался этому сокровищу настоящие орехи дать? Она ведь с голоду все зубы об золотую скорлупу сточила. Может, другие белки к ней на помощь прискакали? Ась? Нечего ответить? И правильно: что написано пером, того не вырубишь, и не выкусишь, и не сотрёшь».

И так с этой жабой всё ясно. Вовсе не земноводное она. Она просто та самая жаба, которая душит. Профессия у неё такая. Предназначение.
Разозлилась я на неё, повернула мордочкой к зеркалу, пусть видит целый день свою физиономию пупырчатую, да соображает, как мала пирамида, в которой она сидит; насколько меньше даже комнаты этой, а уж с миром и не сравнишь. Смотрю сегодня: у ней пасть расплылась в улыбке, глаза от восторга подёрнулись мечтательной дымкой, пузико втянуто, лапки напружинены. У неё любовь! Она нашла родственную душу, там, по ту сторону стекла.
Позади неё другое стекло, прозрачное. Там окно в большой мир, там по ночам звёзды светят, а днём солнце. Но она туда не смотрит, для неё теперь звёзды - это отражение монеток, а золотистые блёстки в геле - самая что ни на есть звёздная пыль. Она хочет к нему, своему возлюбленному, но так, чтоб пирамидку не разбить и богатства свои не растерять. Как это сделать, я не знаю. Разве что не в реальном мире, а в том, зазеркальном, возможно их духовное единение.

Но я - не жаба. Я могу повернуться и посмотреть  в окно. Могу встать, одеться и выйти на улицу. А на улице - ветер. Он мне волосы путает, щёки кусает и очки пылью царапает. Он под зонтик залезает и норовит унести меня куда-нибудь. Он воет и свистит, и поёт, и обижается, что я рассказ про глупую жабу в фальшивом золоте пишу, а не про него. Ведь он гораздо интереснее жабы. Но в зазеркалье есть ли он? Есть ли отражение у ветра? Или и летящие листья, и склоняющиеся травы, и рябь на воде существуют там беспричинно, этакие сироты-безотцовщины?
Вечером сижу на стуле и слушаю жабу и ветер слушаю, и как шины по асфальту, и как гаишники в мегафон, и как поезд по рельсам. Ква-ква-ква, у-у-у-у, "Водитель Мазды ХХХ остановитесь!", тук-тук, тук-тук. И радио слышу тоже, и как кликают клавиши под пальцами, и как мысли шевелятся в голове. Маленькие рифмы суетятся у меня под пальцами, всплывают мимодумно и, убедившись, что я прозу пишу, исчезают из виду, на прощанье презрительно пожав остренькими плечами.
Рифмы родятся так: самая первая, пока ещё не рифма, а просто слово, но слово, чувствующее, что оно - рифма, залезает в ракушку хитрую человеческого уха и начинает там блуждать и аукать. Вот так и получается:
«- Ракушка
- Подушка
- Веснушка
- Волнушка
- В пол ушка
- Катушка
- Эх, мушка!
- Толстушка!
- Сам тушка.
- Старушка
- Поскакушка.
- Ан врёшь, последний раз размером не вышла. Ты бы ещё "селёдка" ответила
- Сама врёшь - на прозу сбилась. Моя победа чистая.»
Но кто ей из уха отвечает - не знаю. Некоторые говорят, что сам Бог.

Ну, Бог там или дьявол, или просто залётные какие-то бесенята-ангелочки, не знаю, и судить не буду. Но к рифме надо относится с нежностью, как к любимому человеку, когда он устал или болен. Хочешь поднять настроение шуткой - шути, но нежно. А уж как нежно надо им сообщать, что в этот вот раз намерена без них обойтись и белым стихом побаловаться, а то и - вот ужас-то! - прозой.
Их по головке надо погладить, все двести или триста цепочек, что в ушах за прошедшие жизни свились, им надо колыбельную спеть, одеяльце подоткнуть, поцеловать каждую: которую в носик, которую в шейку, а которую - и в губки. И быстро всё это сделать, потому что в голове уже бурлит новое, незнакомое, норовит выплеснуться. А шут его знает, что оно такое, это новое. Может, безобидный компотик, а может, и жжёнка гусарская, или - и так бывает - гудрон огнедышащий.
Вот и мурлычешь над ними, как кошка над неразумными котятами, и даже той привилегии не имеешь, чтобы схватить их за шкирку и лапой надавать по хвостам-морковкам, или вылизать шершавым языком, взлохматив морды и спинки, и всё - против шерсти. Зато можно потянуться, и лапками перебрать, и плечами повести - совсем как холёная породистая кошка.
А, кстати, вы замечали, что потягивается самая холёная кошка ничуть не лучше, чем дворовая тощая Мурка? Может, даже и хуже потягивается, потому что много жирку у неё под шёлковой, вымытой немыслимо дорогим шампунем, шкуркой, и не видна игра мышц, переливы сухожилий и косточек, всё то, что царапает нежно душу, тонким-тонким ласковым и опасным коготком?

Надо ещё постараться, чтоб речь твоя текла ровно, меж двух берегов: разума и памяти - в одном направлении, а не билась испуганно, точно кипяток в чайнике. Развитие чтоб было, а не застой, чтоб ряской не поросла, чтоб если где и замедлился её бег, так там, где разливается река речи полноводной поймой и вбирает в себя солёный острый запах моря.