История с яйцами

Прошу прощения за заимствование некоторых фраз из знаменитых произведений.

Вольный перевод с Бьюти-Норманского наречия.

1
В те дни на материке свирепствовал толи холера, толи чума… Так говорили представители власти жителям нашего маленького островка, подданным герцогства Бьютисланд.
За море их не пускали, ссылаясь на карантин, но из столичной гавани постоянно уходили суда с гуманитарной помощью для бедной Европы. Ну, что ж, народ наш добрый работящий, как может, растит пшеницу, давит виноград, маслины, строгает и куёт. Жизнь не богатая, но почему с бедными страдальцами не поделиться?
Возвращались корабли поздней ночью. И никто не видел, что они разгружали в полной темноте на пустынной пристани. Ходили слухи, что сыворотки от страшных болезней.
Невестка моя, зеленщица, обслуживающая герцогский двор, говорит, что наши продукты за морем продают, и везут Хозяйке всякие роскошества и золотые монеты, а также расписки банкиров о принятых вкладах. Врут, наверно.

2
В одно прекрасное утро на площади Сан-Валентино, на постаменте памятника Цивилию Цексу, служившего указной тумбой ( за самовольную расклейку объявлений положен штраф в 10 золотых монет, и публичная порка), появился следующий документ:
«УКАЗ
Канцлера её Высочества
Последнее время доносят мне слуги,
что есть Бьютисланде крамольные слухи,
о том, что Хозяйка совсем не красива,
но это обидно и несправедливо.
Поэтому властью мне данной народом,
решайте, пусть выбор ваш будет свободным,
кто наших прелестниц румяней и краше.
Яйцо для достойнейшей выбором вашим
к ногам отнесите прекраснейшей в дом.
Пускай соберут. Нас рассудит потом
в составе комиссия Спонджера Сэра,
Старейшин Цехов, десятии кавалеров.
На то вам даётся всего-то три дня.
Контроль возлагаю за тем на себя.
Маркиз Форелук»

Чтобы понять, о чём речь, надобно сообщить Вам, что с давних времён в нашем маленьком государстве действовал странный закон. Семья, имеющая сельское подворье могла держать не более одного петуха и трёх взрослых несушек. Если фискалы обнаруживали больше, лишние отбирались в пользу герцогского хозяйства. Не мне судить, но всего нелепо был наблюдать, как плачущая хозяйка доказывала, что это у неё были цыплята переростки, а не взрослые курицы. Так что яйца были крайне дорогим товаром.
Надо признаться, что герцогиня Плайна, никогда не была особой красавицей. Низкорослая, с бесформенной плоской фигурой старой девы, серым рябым лицом, бесцветными серыми волосами. Нос картошкой, а глазки маленькие, свиные. (Приписка свинцовым карандашом на полях: Не забыть подчистить, а то чего-то не хочется умереть в подземелье Цезаревой крепости, древней темницы времён Римской империи. Далее станица залита чернилами).

3
Несколько дней я бродил, и с улыбкой наблюдал, как купеческая дочка Гриди, обычно прижимистая и мелочная до скандала, носилась в пролётке с мешком монет по всем окрестностям и скупала задорого куриные яйца у всех подряд. Забавляли и небогатые девушки, которые пытались воровать яйца у диких птиц. Слышал и про такую, которая, подобрав юбки выше колена (какой позор), забралась в гнездо ястреба, и чуть не была насмерть заклёвана. Помог местный хромой подмастерье из каменоломни, забивший обозлённых птиц киркой. При этом потерял правый глаз, но обрёл (сварливую до невозможного, как потом оказалась) дорогую жёнушку.
Первой красавицей города всегда считалась гордая, но приветливая Тендернесс, дочь церковного органиста. Позор бедности своей она компенсировала поистине аристократическими манерами. Когда он проплывала по улице, гордо неся своё совершенное тело. Не забывая благосклонным кивком и лёгкой улыбкой ответить на всякое приветствие достойного человека. Не вступая ни с кем в пустой разговор…
Лошади не слушались поводьев. Достопочтенные отцы семейств на ровном месте спотыкались. Юноши покрывались пунцовой краской или бледнели до цвета известковой побелки.
В дни выборов к её дому тянулась бесконечная пёстрая очередь. Кто со шляпной картонкой, кто с тазиком, кто с сеткой, кто с корзинкой. Во всех белели куриные яйца. Вдоль очереди ходили добровольные распорядители с фиолетовыми рукам чернильницами и перьями. Они чего-то писали на ладонях ожидающих. Здесь же прохаживались крепкие мастеровые с дубинками, настроение у них было скорее задорное, чем мрачное, но патрули стражников их обходили за сто шагов. Чего-то боялись.
4
Наступил день сдачи результатов голосования. К мэрии я не пошёл. Солнечная безветренная октябрьская погода и желание очутиться на пленере победило моё любопытство. Тем более что мне удалось стащить в лавке у сына бутылку хорошего материкового вина 9-ти летней вдержки, и перспектива насладиться им в полном одиночестве где-нибудь сидя на прибрежном утесе, радовала несказанно.
Неожиданно оказалось, что мост через Литлриву обрушен. Крепки дубовые жерди каркаса придавили трёх породистых коней. Одно из животных с открытыми переломами всех четырёх конечностей агонизировало. Двое пытались освободиться от спутанной упряжи и жалобно ржали. Берега, брусья, обломки телег всё было облеплено осколками скорлупы. На противоположном берегу, стояла рыдающая Гриди, окружённая сочувствующими и любопытными. Я перегнулся через перила подъёма моста и… О, ужас! Драгоценный сосуд выскользнул и полетел на прибрежные камни. Окропляя и поливая их бесценной влагой. Пятеро наглых, празднично разодетых ремесленников, стоящих чуть поодаль, покатывались со смеху и показывали на меня пальцем.
Домой было короче идти через улицу Олигархов, но я решил сделать крюк, и пройти через площадь Сан-Валентино. Там около сотни работяг сдавали яйца господину Спонжеру - столичному мэру, и председателю конкурсной комиссии. Было жарко, и он всё время вытирал блестящую лысину на своей круглой голове кружевным платком. Его кожаный головной убор со знаменитым козырьком кипой красовался на голове здорового ремесленника, напоминающего Голиафа. Опять подарил, подумал я. И где он их столько берёт. «Да, да»,- приговаривал он: «Тендернесс - милочка! Не сомневайтесь! Всё будет учтено!».
Когда я уходил, к мэрии подъезжала очередная повозка с «несравненной красавицей», которая на коленях держала корзину с яйцами, левой рукой придерживая ещё две.
Проходя между мэрией и герцогским палаццо, я увидел рыжего и ухмыляющегося Форелука. Тот, в коробке из-под печатного пресса, тащил дюжину отрезов великолепных тканей: сукна, бархата, шёлка, парчи. В ближайшем переулке у подворотни, его поджидала та самая группка наглых ремесленников, которых я утром видел у моста.
Вечером внизу увидел сына. Оон был мрачнее тучи и процедил сквозь зубы: « Ты сегодня вниз не спускайся, ужин пришлю. Есть проблемы. На острове свободных яиц не осталось. Соберутся активисты партии герцогини, будем решать, что делать».

5
Высокая комиссия, запершись в мэрии, почти сутки пересчитывала яйца в корзинах,
и поутру на площади Сан-Валентино огласила свой вердикт: Первой Красавицей острова безоговорочно избрана герцогиня Плайна. Народу собралось совсем мало, Моросил мерзкий дождь, поэтому никто не выражал восхищения. Лишь юродивый Патрик кричал «Да здравствует Плайна Бъютисландская - ум, честь и совесть нашей эпохи», пока его не забрали в участок.
Ближе к полудню, я и своего чердачного оконца увидел в море корабль, уходящий в сторону материка. Палуба была заставлена десятками корзин с яйцами
В воскресенье, после утренней мессы начались торжества по поводу победы Первой Леди. Весь город был украшен флагами. Особо отличившимся в восхвалении Первой Леди вручали маленькие кульки с жареными каштанами. Правда, каштаны немного отдавали прогорклым постным маслом. Сам я, на празднование не ходил, занимаясь перепиской великолепного перевода Декамерона Боккаччо, но кое-что от очевидцев слышал.
Говорят, когда восхищённая толпа, сдерживаемая с тылу пиками стражников, вручала диплом Первой Красавицы герцогине, у той по рябинам щеки скатилась скупая слеза умиления. После чего она сказала: « Как я люблю всех вас, мои замечательные подданные, здоровья Вам и достатка. Вы ещё раз доказали, что как никогда крепко единство народа Бьютисланда, и что политика моего правления справедлива и верна. Не забудьте, в октябре истекает срок выплаты налогов, у нас демократическая монархия, и снисхождения не будет. Не взирая на лица. Веселитесь!»
В последнем слове зазвенел металл, и герцогиня, резко повернувшись, исчезла за резной дубовой дверью своего величественного палаццо. Народ безмолвствовал.

11-20 октября ,1509г.