Надежда

    Мужчина рывком поднес сигарету ко рту, затянул липкий дым, протянувший щупальца от загудевших рельсов, выбросил еще полную никотиновую шашку, и сделал шаг назад. Зябко кутаясь в темное, сливающееся с окружающим мраком пальто он смотрел. Замерев и не моргая все двадцать секунд, что проносился мимо поезд. Но вот ядовитые испарения трущоб начали разъедать глаза, и мужчина вздохнул.
    - Пойдем, Джейкоб, ты уже увидел все, что мог, - протянула вторая фигура, остановившаяся чуть в отдалении.
    Неспешно усталые путники удалились, оставляя позади странную, пахнущую смертью тишину.

    - Все таки ты хочешь отправиться туда? – прихлебывая дешевый кофе, что продадут Вам в любой ночной забегаловке, поинтересовался путник.
    - Пойми, да не могу я без нее, куда ни глянь – пустота. Тем более, если бы она погибла! А здесь, под самым боком, рядом со мной, просит о помощи, а я как последний болван хлебаю дешевое виски и утешаюсь напыщенными дураками, что мнят об искренности своих соболезнований! – трясясь он вновь и вновь переживал тот день, когда пришли они: в строгих наглаженных черных костюмах, под безликими очками, равнодушные. Ваша жена стало жертвой деятельности террористов и высокотехнологичной аварии, примите наши соболезнование, пособие, мемориальный памятник жертвам… Стандартный заученный текст, когда Вам хотят заткнуть глотку, чтобы никто не услышал вопрос. Почему? Почему она, почему так, и почему ничего нельзя сделать.
    Уже потом крутили информационную сводку об атаке террористов на правительственный кортеж, перевозящий особо секретную разработку. Потом что-то случилось. Взорвалось. И все пошло не так…
    И эти СМИ. Журналисты навалились как стая бешеных шакалов, ну и получили пулю. А, ведь, его даже оправдали. Как перенесшего особо тяжелую психологическую и физическую травму. Как сейчас перед лицом встает эта ухмыляющаяся черная рожа, и наглый вопрос, - Как Вы живете, когда Ваша жена стала зомби? – черт возьми, эти промытые тоннами голливудского шлака мозги не должны были существовать, а верный кольт был под рукой. Как же сладостно было видеть эту разлетающуюся перезревшую тыкву, и остальных разбегающихся пампкинов. А Вы бы смогли? Выдержать этот вопрос десять часов, как она, аромат всей жизни… Погибла.
    И вновь правительство. Уже на мемориальном комплексе, созданном буквально за три недели, хотя они научились быстро подтирать там, где наследили ранее. Просто прелестный комплекс: гольфовое поле, рядом мраморных скамеек, чтобы гости не засиживались, и статуя. Уродливое и безвкусное подобие его ласточки, его Надежды. Им лгали, всем трем сотням, пришедшим туда. Сказали, что погибли все, оказавшиеся в зоне локального поражения, что взрыв был мгновенным. Потом этот вопрос журналиста про зомби. И вот истина: Ваши близкие, оказавшихся в зоне темпоральной заморозки, как они назвали пострадавшие территории, подверглись одноименному эффекту. Все функции мозга уничтожены, осталась лишь единственная – низшая. Выполнять то, что делал ты в момент взрыва. А кто что делал внутри этой зоны? Никакой из видов сканирования не проходит внутрь локализовавшегося темпорального эффекта, человек туда попасть не может, робот тем более. Так странно было наблюдать проходящих через барьер и мгновенно затухающих роботов, на человека, в огромном неуклюжем скафандре, рыпнувшегося внутрь, занесшего ногу, и не поставившего. Отключились все нервные центры. Словно у него не было вообще ноги. При том, что при возвращении из зоны, функции спокойно так включились обратно.
    Ученые просят десять-двадцать лет спокойной работы, и грозятся найти способ преодолевать эффект темпоральной заморозки. А все тысячи оказавшихся внутри зоны они списали в расход. Уроды-журналюги уже успели окрестить жертв зомбяками, ходунами, и прочими подобными ужасами. Только что манекенами не назвали. И все почему? Из-за Надежды!

    - Ты на самоубийство идешь, Джейкоб,- вновь повторил неизменный собеседник заглянув тому в глаза.
    - И пусть, жизнь без нее не нужна. Но мы спасемся, я верю в это. И следующий раз я вернусь к тебе со своей женой, с Надеждой!
    - Черт с тобой парень, делай что хочешь, но слушай меня – времени уже мало. Вот кольцевой путь. Поезд, проходящий через зону, и вылетающий на тринадцать километров из нее – твой единственный шанс. Понимаешь, он как бы оказывается зоной вне зоны. Пассажиры замерли в вечном движении, вообще зомбяками их из-за этого и назвали, уж не обессудь, а сам поезд – словно часть зоны. Та же потеря нервной деятельности при касании его, та же смерть механизмов, все идентично. Может, все внутри вагонов и ожили бы, если их подольше внутрь основной зоны не пускать, но правительство рисковать не хочет – боится разрастания зоны и катастрофических последствий. Да и поезд сам странный, словно замороженный. Он же уж год круги наматывает, и ни электричества, ни тех обслуживания, а он знай себе катается. Мистика, блин, с этой зоной. При том, куда он внутри пропадает. Там путь раньше проходил за два часа с копейками, а сейчас все двадцать четыре почти стоит, только к ночи проходит, призрак железнодорожный. А вот и он, несется! Может передумаешь?
    - Нет времени передумывать, толкай! – прокричал Джейкоб уже в полете. Да, зона обрубает все механические и органические процессы, изобретенные человеком, но простые крюки-то никто не отменял.
    Металлический каркас, с привязанным поверх Джейкобом и крюками-кошками снизу налетел на крышу последнего вагона, в абсолютной тишине прорвал металлическую обшивку, и замер, чудом не слетев на рельсы.
    Поезд со странным наездником пролетел остаток пути до зоны и, колыхнув странную пелену, обозначающую границу исчез за голубым маревом.
    Когда спустя сутки мужчина вернулся на тоже место, поезд вновь несся по бесконечному маршруту, только салазок, как и рваных дыр, на крыше вагона не было. О безбилетном пассажире говорить и не приходилось.

    Серая муть безразличия не хотела расставаться со своей жертвой, и сознание возвращалась постепенно: дробный перестук колес вагона, да свист холодного ветра…
Джейкоб рывком сел – звуки?! В зоне! Да, здесь мир жил, и спустя мгновение уже стали различимы голоса пассажиров поезда: обычные разговоры о сгоревшей еде, склочнике соседе, да экономике. Казалось, что никто и не знает про случившуюся катастрофу, что мир не изменился, люди, спустя недели даже не заметили, что потеряли большую часть своей окружающей жизни. Было бы нелепо выпрыгивать из-за угла и кричать, что мир помнит о них, но игнорирует. Вдруг они испуганы, обозлены, и лишь пытаются придать бешеной карусели приведений вокруг привычный вид.
    С шипением раздвинувшихся створок дверей поезд замер у станции. Джейкоб осторожно выглянул из-за края вагона, но никто не спешил хватать незваного гостя. Люди, кажущиеся поглощенными своими мыслями побрели к работающему непонятно каким образом эскалатору, и далее в город. Ту его часть, скрытую под куполом зоны. Впервые обратив внимание на небо Джейкоб застыл: переливающиеся багряные молнии словно очерчивали границы странного мира, играли невидимыми красками, передавали и принимали жизни, закручивались непредставимыми спиралями вечных знаний…
    Джейкоб яростно мотал головой пытаясь избавиться от наваждения. Возможно, молнии гипнотизировали, они, может, и парализовывали людей, пытавшихся попасть в зону. Прощально просигналив поезд скрылся за углом ближайшего здания увозя единственную дорогу из зоны, которой он надеялся воспользоваться с Надеждой.
    - Ничего, у меня еще будет время, - подумал Джейкоб, как вдруг…
    - Простите? – прошамкали сзади, и протяжно выдали, - О-о-о.
    Нечасто можно увидеть, как чуть ли не заснувший человек внезапно пытается взлететь, потому действия Джейкоба и выдали такое удивление.
    - Вы, наверное, забылись, - неуверенно проговорил старик.
    - Да, да, именно, абсолютно-совершенно верно, - мельтешил Джейкоб пытаясь разобраться в ситуации. Неведомо откуда оказавшийся на уже опустевшей станции старик, зачем-то приставший к отставшему путнику, но не выказавший никакого удивления. Следовательно, он принят за своего. Никто не распознал пришельца извне.
    - Знаете, Вы странно пахнете, - нахмурился старик, - Словно Вы извне.
    - Ну, ведь, в какой-то мере так и есть, - попытался рассмеяться Джейкоб, - Я вот только и приехал.
    - Ну так идите в город, Вы знаете, чем заняться, - раздраженно буркнул собеседник, и поплелся к краю платформы не обращая больше никакого внимания на мужчину.
    Помедлив еще минуту Джейкоб увидел, как старик, неуклюже взобравшись по лестнице выкрутил погасшую лампу из одного станционного фонаря, и вставил новую, и торопясь отскочил от нее подальше. Новообретенный свет неспешно заполнил окружающее пространство мерцающим багрянцем, столь похожим на пылающие над головой молнии.
Внезапно снова закололо сердце, и Джейкоб поспешил в город.
    - Значит они не имеют значительной разницы с нами, - думал он, идя по наполненным не людьми улицами, - Неужели они вообще не знают, в чем дело. Нет, тот дед явно разбирался в ситуации, да и действия его, мягко говоря, не были обычными. Он словно следил за теми, кто остался или мог остаться на станции. Да и лампы, слишком странные для обычного освещения. Нужно больше информации, нужно слушать, нужно стать своим, а потом найти Надежду.
    С этими мыслями мужчина завернул в кафе. Нерешительно потоптался у входа, и медленно двинулся к кассе. Как они питаются здесь, что заказывают. В конце концов, может они не платят ни за что.
    Когда подошла его очередь, Джейкоб уже знал, что в ходу была обыкновенная валюта, вот только заказы. Они слегка сбивали с толку.
    - Чашечку кофе, будьте добры, - произнес он как можно спокойнее кладя деньги на кассу.
    - Кофе, - измученно хохотнула толстая женщина за стойкой, - Да Вы шутник, мистер.

    Именно это и не давало покоя: уже более получаса Джейкоб вглядывался в странную субстанцию, наполнявшую чуть грязноватую, но, все еще, достаточно чистую для использования, чашку. Тот же багрянец, словно растворенный в себе. Случайно концентрирующийся и столь же случайно растворяющийся. Словно дешевый растворимый кофе. Только ужасающего цвета. Боль капелью обволакивала Джейкоба.
    - Наверное, не стоит мне этого пить, - пробормотал он чуть слышно.
    - Именно, - если не хочешь остаться здесь навечно, - Идем.
    Словно в тумане Джейкоб поднял голову – она. Золотистые локоны бушующим водопадом ниспадали к изящным плечикам. Точеные черты аристократического личика заставляли дрожать руки, нежнейшие губы звали впиться в них, а глаза… Огромные, прекрасные и чужие. В них, щедро налитый зоной, плескался уже знакомый багрянец.
    - Идем, - почти приказала Надежда и вскочила.
    Сомнабулой Джейкоб проследовал за ней все бесчисленные кварталы, повороты, этажи, пока не оказался в квартире. Зажегся свет… Корчащая, выжигающая изнутри боль уронила мужчину на пол, изломала непредставимыми узорами. Ушла.
    - Прости, - прошептала Надежда сидя рядом с пытающимся встать с пола Джейкобом. Свет больше не горел.
    - Дорогая, любимая, я знал, знал, что ты жива, да! – казалось сердце выскочит из груди, и никакие преграды в виде багряных огней и чокнутых стариков уже не могли остановить Джейкоба.
    - Слушай, - тихо произнесла Надежда.
    Джейкоб замер.
    - Ты не знаешь ничего, и, ты, - дрогнувшим голосом начала она, - Ты не знаешь! Мы заперты здесь. Да, мы живы. С виду. Но лишь этот свет дает нам то подобие жизни, что ты видишь сейчас.
    - Но нужен ли он будет в нашем мире? – начал Джейкоб.
    - Не перебивай, - попросила она устало, - Я расскажу тебе все, потому что нет другого выхода. Потом ты уйдешь. И не будешь просить остаться. Ты узнаешь почему. У нас есть некоторое время на рассказ, но его мало. До рассвета ты должен уйти. В память о нашей любви, ибо тебе никогда не стать такими как мы, а я не хочу твоей смерти.
    Когда произошел взрыв, когда мы еще ничего не знали, и лишь видели несущуюся на нас голубую волну, мы боялись. Я испугалась за тебя, за себя, за то, что мы не успели завести ребенка. И я словно чувствовала, что это смерть. Волна прошла сквозь меня… Это словно оказаться в абсолютной пустоте: ты есть, и в тоже время тебя нет. Никаких мыслей, никаких ощущений, только осознание существования. Не знаю, сколько времени прошло, да и не было никакого времени в этой пустоте, но потом пришла боль. Нечто подобное тому, что испытал ты минуты назад. Серое смешалось с голубым, вспыхнуло. И пришлое багряное. Я знаю, что где-то внутри моего сердца бьются, сплетаясь друг с другом серые и голубые волокна, и если я не буду наполнять их новым багрянцем, я исчезну. Потеряю то странное, что есть вокруг. Если бы это была смерть, я бы приняла ее как искупление. Но нет, я снова попаду я серое безразличие. А я больше не хочу туда.
    Оттуда ты видишь все эти багряные фонари, еду, все, оно словно электричество, а мы приборы. Без него мы не можем двигаться. И если ты пройдешь в самый центр мира, ты увидишь источник. Сияющий, слепящий энергией возбуждения и радости багрянец. Там постоянно работают добытчики. Они поддерживают в стабильности наш мир. Собственно, добытчики мы все. У нас почти не осталось других дел. Нет, мы стараемся обустроить наш мир, то кафе, где я нашла тебя, салоны, кто-то пробует шить новую одежду, но у нас почти нет теоретических данных. Скажи, сможет ли бывший таксист мгновенно стать ученым? А мы пытаемся. По детским книгам, учебникам, всем обрывкам сведений, что сохранились у нас.
    Как видишь, мы живем. Мне больно, тяжело, но нет никакого другого пути. Ибо выхода нет. Если мы выйдем, мы потеряем цвет, мы потеряем наш источник, потеряем жизнь. Попытки уже были, и многие погибли. Единственная связь с внешними – поезд, на котором прибыл ты, и который обязан идти своим кругом. Это как данность. Ее нельзя нарушать.
    Надежда взглянула на часы, - Уходи, поезд уже на последней станции. То, как ты проник сюда, уже обнаружено. Дед, которого ты встретил на станции передал все в управление, я узнала об этом чудом, и словно поняла, что это ты. Уходи. Иначе они схватят тебя. А я не могу пойти с тобой. Ты должен понять. Время!
    - Я обязательно найду выход, любимая. Если нужно, я вытащу с собой весь этот источник, - Джейкоб резко притянул к себе Надежду, и по-це-ло…

    - Дурак! – слезы градом катились по ангельскому лицу. Кто тебя просил? Кто.
    - Я не знал, - сипел  обездвиженный Джейкоб.
    - То были внешние касания, почти ничто, а сейчас ты впустил багрянец в себя! – размазав нежным кулачком щеки Надежда вновь посмотрел на часы, - Я не хотела тебе это говорить. И у меня была причина. Ты – половина моего счастья, но здесь, - она коснулась живота, и Джейкоб с ужасом понял, что там бьется новая жизнь, - Моя вторая половина. Я не думала, я заставляла себя не думать. Но ты сам сделал выбор.
    - Надежда, - прохрипел Джейкоб.
    - Ты впустил в себя багряное, то, что дарует жизнь, но, в тебе нет серого, и ему не с чем смешаться. Прости, но ты умрешь. И, все равно, будешь моим счастьем. Ты ведь шел за счастьем?
    - Я шел за тобой,  моим счастьем…
    - Твоим утешением будет то, что ты нашел его, Ал, - крикнула она, обращаясь к кому-то за пределами комнаты.
    - Вот. Он. Я. Возьми, дорогая, - смущенный мужчина протянул Надежде что-то острое, - Знаете, Надежда много рассказывала о Вас. О той жизни. У Вас была чудесная семья. Мне жаль, что так вышло.
    - Ты? Он? Надежда? – не мог принять Джейкоб, - Ты меня бросила, когда я помнил, и не думал ни о ком…
    - Здесь другой мир, моя мертвая любовь, и здесь другие правила. Я же пыталась скрыть от тебя, но ты все равно нашел истину, - уже не опасаясь она гладила, покрывшийся холодным потом лоб Джейкоба, - Ал, будь добр, оставь нас.
    - Серое есть у моего сына, багряное есть у моего сына. Но он мертв, он зачат уже здесь, и как нет у тебя права на жизнь, так нет и у него. Он родится мертвым. Таков наш жестокий мир. Но ты, именно ты, все равно, будешь его отцом. Она поцеловала витающего на грани сознания Джейкоба в губы. И сын родится живым. Ведь голубое есть у тебя.
    И тонкий стилет вошел ему в сердце.