Роман глава тринадцатая

1
Второй курс начался с трёх рядовых событий, грохнувших одной шумной историей.
В первый день сентября Кулешу повысили в звании. Третья, сержантская лычка вызвала несказанную радость - он пришил её через две минуты после объявления и, не веря счастью, долго косился на погоны восхищёнными глазами. «Кулёк от лишней лычки оторваться не может» - с иронией заметил ближнему кругу Круглов.

 В тот же день с каждого курсанта содрали по семь рублей - на периодическую печать. По строгим нормам отплатили кучу журналов и газет - будущие офицеры не должны ведать нужду в информированности!
Затраты на пустопорожнюю макулатуру возмутили: куда столько? Газетой же поделиться можно - не кусок хлеба, что съел и до свидания! Может, на сортир дальний прицел? Так подписку извести десять продовольственных норм не хватит!

Тщательного снабжения печатным словом требовала не только идеология. Просветители советского бескорыстного образа жизни, что засели по военным редакциям, денежку из войск выбивали как заправские мытари. Ещё бы – в руках механизм обвинения во всех политических грехах - попробуй против заикнись! А аппетит деляг от пера и учения Карла Маркса до гонораров нагулялся ого-го-го!

Под недовольство наглыми поборами попал и Агурский. Взвод просто ахнул, что этому писаке за месяц набежало. «Три перевода на тридцать шесть рублей! – открыл математику почтальон. - Вот вам и «Окопная правда»!
Невероятный гонорар обсуждали все - «Тут гоняют хуже телят Макаровых – получи семь рублей! За гнусный трёп – деньги кучей»! Интерес к статейкам Агурского охладел давно: первые две-три статьи курсантам радостно было видеть в газете свои фамилии, но бредовый пафос и откровенная ерунда быстро всех отвратили.

Внешкорр изображал далёких от жизни - плоских, гротексно- примитивных курсантов. Герои его пера наизусть цитировали речи генсека; рвались в караулы и круглые сутки там не спали, а только высматривали врагов; строго, по-комсомольски взыскивали с нерадивых товарищей; учились, как завещал великий Ленин и не иначе – просто чудеса вытворяли во имя торжества коммунизма!

Сам Агурский почти «абсолютный ноль» (чуть подогревал Кулеша) коллектива к своим опусам уловил, с газетами больше не бегал, зато статейки пописывал регулярно – из-за гонораров. На справедливые упрёки в распространении патриотических бредней и личном обогатительстве «рупор» политических и военных новостей, вещающий о событиях в четвёртой роте, нервозно подёргивал ртом и криво, виновато улыбался: «Плохо, что ли, ребята? О вас же пишу»!

И последнее: взвод Худякова без всякой раскачки заступил в наряд. Тураев, Круглов и Рягуж отправились в столовую. Наряд по столовой – так себе: не смертельно и не замечательно, разве что зимой плюс – весь день в тепле. И неизменно от времени года отвратительный внешний вид: засаленность с головы до ног, раскисшие руки, сапоги, словно их вынули из отхожей ямы свинарника.

По правде всё в столовой зависело от картошки. Да-да, от неё родимой. Если в раскладке нет – ура! Крупу, макароны сыпь, да сыпь из мешка – хоть на десять человек, хоть на тысячу. Вот если в меню картошечка – три больших ванны кто-то должен начистить. И этот «кто-то» уж точно не картофелечистка - мрачный чугунный агрегат без признаков жизни.

Могли, конечно, на картошку и дежурный взвод прислать. Если подмога с первого курса – слава партии родной! Одну ванну молодёжь до отбоя обеспечит. От старшекурсников таких порывов ждать бесполезно. Их трудовое наследство - ведёрко корнеплодов с грязными отпечатками пальцев и чернеющими «глазками». Сидеть тогда наряду в тоске и сырости и наколупывать ножичками до трёх ночи.

Польза же самого наряда выражалась старой формулой счастья: «Подальше от начальства, ближе к кухне». Ближе уже было некуда, отчего мечта о полном желудке обретала черты реальности. Но и мечта воплощалась в жизнь не чудесным провидением, а собственным трудом и смекалкой: при переноске продуктов курсанты ухитрялись припрятать себе чуточку. Потом из этой «чуточки» жарили картошку, мясо или рыбу, заваривали настоящий крепкий чай.

Итак, три события, сами по себе не ахти какие важные, сливались воедино и обретали новое качество...
Неприятности взводу принесло чрезмерное общение с поваром – невысоким парнем тридцати лет с угловатыми бескровными губами и лицом совершенно не тронутым полагающейся мужской щетиной. Повар - парень неплохой, только гонор поварской! Гонор, видимо подогретый жаркими плитами, плескался через край – в подчинении наряд, на довольствии тысяча ртов.
На чём не он сказался, так это на съедобности вечернего блюда – сечки с подливкой.   
У курсантов, ещё день назад уплетавших домашнюю пищу, один вид казённых харчей вызвал рвоту. Первым не выдержал Рягуж. Он долго глядел как повар в засаленном колпаке елозит шумовкой по подливочной, очень многообещающего цвета, жиже, потом простодушно поинтересовался: 
- Когда нормальная жрачка будет? Готовить что-ли не умеете?
- Как не умею? – оскорбился повар.
- А вот так! Вашу готовку «парашей» называют!

– Обижаешь! – повар нахмурился. - У меня четвёртый разряд! Хоть сейчас в ресторан!
- В ресторан? – удивился подошедший Тураев. Меньше всего можно было сопоставить умение варить гречку на воде до состояния рыжего клейстера с готовностью рождать на свет изысканные ресторанные блюда. «Загнул парняга! Всё равно, что совковой лопатой грозиться пирамиду Хеопса возвести»! - Антон рассмеялся. Он ткнул в отвратное пюре, переспросил: - с этим в ресторан?!

- В ресторан! – огрызнулся повар. Рягуж недовольно, свирепо навис на ним:
- Какой ты повар? Кашу рисовую нормально сварить не можешь. Четвёртый разряд! Только сумки домой набиваете.
Кричащий над головой громила-курсант повара испугал. Он замолчал, весь бледный, убрал вниз обидчиво-злой взгляд.

После ужина, к которому наряд, естественно, не прикоснулся, все мыли посуду, а Тураев принялся за жаркое из мяса. Он пластал кусок упругой говядины на длинные тонкие ломтики, бросал их на кипящую маслом сковородку. Через сорок минут туда приземлится аккуратно порезанная картошка, перец и лавровый лист. Выйдет восхитительное блюдо!

И после всех дел, что может быть лучше посиделок за большой сковородкой? Торопиться некуда – блестят чистые полы, вавилонскими башнями высятся помытые тарелки, отходы все слиты в специальную бочку (что завтра отправится на подсобное хозяйство) и не портят ни вида, ни воздуха. Порядок и благодать!

Редкий случай, когда курсантский желудок умиротворён и просьбами голову не тревожит, наоборот, посылает сигналы о небывалом блаженстве; когда вечерний разговор, почему-то испокон века имеющий притягательную силу, может тянуться хоть до бесконечности: спать никто не гонит –  сиди, как пожелаешь - час, два.

На пиршество наряд потянулся в излюбленное место – на второй этаж, в кладовку сухих продуктов. Небольшое помещение без окон не затаривали ни сухими продуктами, ни мокрыми - тут давно стояло два стола и десяток стульев.
- Кулешу звать будем? – спросил компанию Тураев. Замкомвзвода сегодня очень дружеским тоном просил Антона об ужине известить.

Приглашать на кухонный пир других, даже самых крепких друзей, было не принято. «Сами работаем – сами едим» – неписаный закон кухонного наряда. Всё справедливо: в других местах свои блага. На КПП, например, с девчатами вьются и поздним летним вечером в скверике обнимаются. Что ж, им оттуда девушек всем раздавать? Посыльный в штабе - чистенький как ангел. И спит, сколько влезет - после шести вечера никому не нужен. Что ему, блеском сапог делиться?

Бывали исключения, если уважаемого всеми курсанта какое дело приводило - приглашали гостя откушать. Но Кулеша в круг уважаемых не попадал. Наоборот.
- Зачем нам лишний рот, да ещё в лице Кулька? – Круглов неизменно не ободрял появление неприятного ему командира.
- Пролетает! – махнул рукой и Рягуж. – Не указ!
- Конечно, - проворчал Тураев. – Позвонить-то он просил меня.

Антона ставили в щекотливое положение, ибо Кулеша просьбу произнёс по-товарищески. «Василич, - смиренно заикнулся он, - насчёт картошечки позвони, будь добр! Сержанта же получил»! – замкомвзвода гордо повёл подбородком к правому плечу, где красовались свежие лычки. Антон, кивнул – пригласим. Тот кивок – его личное обязательство, и от него никуда не деться.

- Готовьтесь, лишний рот будет, - Тураев виновато развёл руками и пошёл к телефону.
- Если бы рот, - проворчал Круглов. – Крокодилья пасть!
Курсанты засмеялись – Кулеша наворачивал провиант челюстями за троих, а глазами за взвод. 
Едва Тураев положил трубку, как по длинному пустому коридору послышались уверенные шаги – из полумрака появился Агурский. В парадной форме, с белым ремнём – посыльный по управлению.

- На сироту пайка найдётся? – заискивающе спросил гость и пожаловался, - на ужин даже сходить не дали!
Тураев встретил Агурского хмурым взглядом, и на то имелись у него причины: школьный товарищ, в компетентности которого насчёт заграничных вещей Антон не сомневался, высказался о джинсах совсем не так восхитительно, как продавец. Заявил это без обычного превосходства, а с простым сожалением.

Антону пришлось покраснеть за обнову и в смятении сочинить всякую чепуху, что знает он-де настоящую цену этому самопалу знает, да джинсы достались почти что даром – отчего же не взять?
О том, что сослуживец содрал три цены Тураев думал только в мыслях и ни с кем промашкой не делился. Он горел обидой, ненавистью к ловкому деляге, и больше всего негодовал на самого себя – ведь должен был уже изучить, что за фрукт Агурский!

Фрукт этот вдобавок, нагло рядился в сиротские одежды – Антон сам видел, как Агурский, не присаживаясь за стол, взял свою пайку и удалился.
- Не подавишься, два раза ужинать? – мрачно спросил Тураев.
- Какой второй? – сделал удивлённое лицо Агурский. - Голодный как волк.
- Волки в лесу кормятся, а не в столовой!
- Тебе что? – овечьим голосом поинтересовался Агурский, - товарищу миску картошки жалко?

- А то, что третий сорт твои джинсы! - выпалил обидчиво Тураев. – Польский самопал.
- Кто тебе это сказал? – возмутился Агурский. Его округлённые глаза и выгнутые брови смотрелись очень натурально.
- Знающие люди! – огрызнулся Антон. У него были все основания больше доверять однокласснику.

- Пусть они глаза разуют, твои люди! - ядовито усмехнулся Агурский. – Небось нормальных джинсов никогда не видели.
Искать правду в трёхсторонних заочных диалогах дело бесполезное. Тураев с этим уже сталкивался и кое чего начинал понимать: каждый в отсутствии оппонента говорит убедительно, рядится в провозглашателя окончательной истины. «Выслушай единственно верный ответ, - говорит одна сторона пострадавшему посреднику, - и передай его тому балбесу, который ничего не в этих делах соображает»!

На другом фланге применяют точно такую же политику, но стороне, что слушает в оба уха, от этого не легче -  в частых случаях свести спорящие стороны невозможно. Бесполезность глупых выяснений и передачи «приветов» с фланга на фланг понимается очень быстро, однако дело этим редко когда поправляется – на человека, мятущегося между двух огней, вываливаются лишь одни слова, а за дело никто не принимается.

Так вышло и с Агурским – он как заведённый упорствовал - джинсы - высший сорт!
- Семеро одного не ждут, - не дождавшись Тураева, Рягуж взялся за ложку. Уписывать жаркое принялись все, и Круглов быстренько нагрёб на край сковородки, что к себе поближе, кучу и для друга.

На пороге нарисовался Кулеша, с горящими от голода глазами, передёрнул будто невзначай плечи, хмыкнул, сел за стол и сразу приладился к еде.
Через минуту вернулся Тураев, а вслед в дверь просунулся Агурский. Он настороженно обвёл пирующих глазами: перепадёт ему что-нибудь? Семь курсантов шустро настукивали ложками и делали вид, что Агурского не замечают.
- Бог в помощь! - тот встал в просительной позе. – И мне что-то жрать охота!
- У тебя денег из газеты – весь буфет купить! – Тураев решил шустрого сослуживца осадить.

- Какой сейчас буфет? – Агурский постучал по часам. - Полночь!
- Вот и иди спи! – Рягуж оторвался от еды, недобро выдавил. – Нам-то тут нахлебником?
- Да я так, - неловко улыбнулся Агурский, помялся. – Думал во взводе ребята толковые, шутку поймут.
- Поняли твою шутку! – Кулеша решил отработать милость наряда - выгнать лишний рот, да и свою долю не уменьшить. Он строго уставился на Агурского. – У посыльного сейчас подушка под головой должна быть, а не сковородка перед глазами!

- Ну, если целый сержант приказывает! – Агурский обидчиво намекнул Кулеше, что тот уже целый день как сержант.
- Целый! Целый! – Кулеша поднялся из-за стола, подтолкнул Агурского за дверь.
Словно невзначай в закуток заглянул повар. Он внимательно осмотрел стол, сковородку, еле усмехнулся – пир в разгаре! И не пустой картошкой или макаронами, а с отборным мяском.

- Не забудьте большой противень помыть, - почти ласково попросил он.
- Замётано, шеф-повар! - благодушно отозвался Рягуж, и повар исчез в прекрасном настроении – он увидел что хотел: курсанты продуктов натаскали сверх всякой меры и совести. Теперь, по мнению повара, наглецов следовало проучить. Естественно, чужими руками.

Озираясь и непрерывно теребя на голове колпак, парень пошептался с дежурным по столовой - чернобровым молодым прапорщиком, и тот быстренько вызвал капитана Просеку.
Подловить курсантов на воровстве – давняя задача от начальника продслужбы Просеки. Прикрыть клубок продовольственных проблем, в котором кто только не замешан, нечистоплотностью курсантов – пусть мелкой, бытовой – дельный ход. Пусть все знают, почему кормёжка такая – потому что тянут-с продукты курсантики! Безбожно тянут!

Засвидетельствовать вопиющее нарушение, капитан, на удивление худой для своей должности, явился быстро - благо жил через забор.
- Кто старший у них? – спросил он дежурного.
- Курсант Рягуж. Четвёртая рота, - отчитался прапорщик, тревожно шевеля густыми бровями.
- Лучшая рота, - печально изрёк начпрод и поторопился к месту преступления.

Наряд вытянулся по стойке смирно и печально уставился на аппетитный ужин: все поняли - будут неприятности. Увидев сковородку с остатками жареного мяса, офицер всплеснул руками и остолбенел, словно мясо отобрали у товарища Ленина в самый голодный год. И это кощунство было усилено тем, что дорогой продукт без зазрения совести уплетали курсанты-ульяновцы.

- Почему производится неуставной приём пищи? – строго спросил капитан, придя в себя. – В неположенном месте! Посредством украденных продуктов!
- Поесть, что - ли нельзя приготовить? – бесстрашно высказался Тураев. Когда Антон чувствовал правоту, ту самую правоту, которая шла не от глупых выдуманных приказов, а от внутреннего понятия справедливости, то мог пререкаться с кем угодно. – Хоть раз по-человечески покушать!

- Вы же своих товарищей обираете! – с печальным негодованием Просека закатил под лоб глаза. – Норму личному составу занижаете, а отвечать продовольственной службе! На завтрак честный, добропорядочный курсант не увидит полагающегося мяса – он к вам пойдёт жаловаться? Он ко мне пойдёт!
- И много к вам с жалобами ходят? – не смолчал и Круглов. Никто никогда не слышал, что есть резон жаловаться начальнику продслужбы даже из-за хлеба.
- Ходят! Из-за таких как вы ходят! Сами же себя обираете!

- Ещё разобраться, кто кого обирает! – дружно загалдел весь наряд. Возмущение объяснялось легко – семь человек должны лопнуть по десять раз, чтобы полторы тысячи душ объесть. 
- Молчать, курсанты! – взвизгнул начпрод. – Разбираться начну я. Кто старший?

- Сержант Кулеша, - мрачно отозвался замкомвзвода, который пока молчал. Теперь деваться Кулеше было некуда – пришёл срок на божий свет объявиться. В армии закон железный – кто старше по званию, тот за всё и отвечает. Даже если подчинённый себе втихомолку в штанах что-нибудь отрежет.
- Да тут воровством целый сержант руководит! – обрадовался капитан. – Ну конечно – лучшая рота!

2
Роскошно поесть в тот вечер курсантам не удалось. Сковородку с доброй половиной еды под шумок утащил дежурный и устроил праздник своему желудку. Рягуж, едва смекнул в чём дело, порывался пойти и сковородку потребовать обратно, но его удержали.

Просека взмутил воду как только смог. Землемеров слушал худого начпрода и от вопиющего безобразия подчинённых, показанного в самых дивных красках, распалялся вместе с капитаном. За недозволенный ужин больше всех досталось Кулеше, да так, что тот уж был не рад проклятому застолью. 

- Хоть одна польза от Кулька, - сказал Рягуж, когда наряд засадили за объяснительные записки. Что Тураев пригласил того против желания, никто не вспоминал. Наоборот, радовались - Кулеша удачно сработал громоотводом.
Событие взбудоражило весь взвод – продслужба шумом вокруг наряда попрала справедливость. Элементарную и всем понятную: кормёжка в столовой изо дня в день отвратительная, и наряду по кухне дополнительный паёк - святое дело. По крайней мере, как компенсация за недоедания, не говоря уже про то, что помощникам всегда лишний кусок перепадает. В любом деле.

На самоподготовке курсанты недовольно бурчали. Вольный гражданской дух ещё не выветрился из них и давал о себе знать.
- Интересное кино, - громко и недовольно заключил Тураев. – Парашу жрём и ещё виноваты.
- Свиньям и то вкуснее готовят, - отозвался Копытин, недовольно растягивая узкие губы. За свои кровные интересы он умел стоять до последнего.

- С постели, небось, прибежал сковородку отнимать, - проворчал Рягуж, вспоминая аппетитное мясо и капитана Просеку.
Ненависть к продовольственной службе воспылала до небес. Кулеша при упоминании капитана Просеки злобно зыркал глазами и выбивал пальцами тревожную дробь: - Оказывается, мы килограммом мяса всё училище объели!
- На весь год вперёд!

- Как же этих собак достать? – Кулеша публично и не на шутку озаботился местью. Ему скандалом омрачили радость от присвоения сержанта, и он не собирался так просто оставлять обиду. А мстить Кулеша умел.
- Я знаю, что делать! – злорадно воскликнул Тураев. Желание справедливого возмездия тоже не давало ему покоя. Все молча уставились на Антона. Он от возбуждения вскочил с места и вышел к доске.

- У нас во взводе нештатный корреспондент!  – Тураев радостно ткнул пальцем в Агурского. – Пусть напишет статью. Разгромную!
- Верно! Мы деньги такие собираем! Хоть польза будет!
- Нет, уж! – Агурский даже замахал руками от возмущения. «Шиш вам! – подумал он, - картошку-то мне пожалели»!
- Ага! - Рягуж под самый нос подвёл ему кулак. - Только можешь про липовые достижения строчить!

- Не кончится это дело добром! – решительно заявил нештатный борзописец. – Не кончится! Да и печать никто не будет – я знаю.
- А твоя муть газетная добром заканчивается? – глаза Рягужа стали враждебными. Все курсанты боялись этого перехода улыбчивого взгляда в колючий, прицельный. – Шлют по червончику за сказку! Наши кровные шлют!

- А вот такой аргумент – напечатают? – Тураев полез в карман и достал четвертинку бумаги – наклейку с коробки из-под прессованной мороженной рыбы - сайки. Эту сайку он носил в злополучном наряде, и когда случайно присмотрелся к скромной надписи, чуть не выронил упаковку из рук: «Для откорма пушного зверька». Продукт астраханского рыбокомбината, который совершенно законно предназначался хорькам, соболям и ондатрам, волею заботливого начпрода Просеки оказался на курсантском столе.

 - Мы, оказывается, пушные зверьки! – злобно-иронично объявил Тураев и хлопнул наклейкой об стол. К бумажке потянулись руки, взвод загалдел ещё сильнее.
- Ага! – мрачно поддакнул Круглов. – Только с военными билетами!
- Может, на нас специально шерсть будут отращивать, чтобы ещё и на одежде экономить? – язвительно вопросил Кулеша. Курсанты даже не смогли весело рассмеяться на эти слова: когда на твоих внутренностях ставят подозрительные эксперименты с продуктами – не до смеха. Парни неприятно оскалились.

- Как хотите, я себе не враг! – категорически открестился Агурский. Будучи всего лишь добровольным внештатным писакой, как ни странно, он показал осведомлённость и в журналистских принципах - правдивое слово всуе лучше не упоминать. Без критики выгодней и приятней!
- Что нам Агурский? – совсем негромко, но убедительно сказал Круглов. – Давайте всем взводом письмо напишем. Чтоб начпрода взмылили!

- Ага! – криво усмехнулся Кулеша, отклячил ягодицы, хлопнул по ним рукой. - В армии коллективными жалобами жопу подтирают.
- В «Красную звезду» напишем, - пояснил Круглов. - В Москву!
Газете, хоть и военной, вагон подписей был не страшен, потому идея отомстить письмом наполнилась кипучим паром в момент.
- Кто писать будет?
- Давай, пиши! - без шуток пододвинулся к Агурскому Рягуж. – Меня с ужином прокатили, а ты ломаешься!

«Это меня с ужином прокатили, а ты-то харю наел»! – зло подумал Агурский, но смолчал. Обиженно уставил глаза в потолок – нет!
- Тебе целый сержант приказывает! – Рягуж показал на Кулешу. Кулеша кивнул – в голове замкомзвода родилась идея, как обернуть процесс на пользу себе.
- Все свидетели - мне приказали! - полушутя, полусерьёзно заявил внешкорр и взялся за ручку.

Жалобные перлы Агурскому удались на славу, тем более что советчиков нашлось двадцать человек. Готовое письмо прочитали два раза. «… Продовольственная служба училища, прикрываясь требованиями устава о стойком перенесении тягот и лишений военной службы, устроила для личного состава регулярную свинячую кормежку…»
Курсанты радостно галдели – проймёт, кого хочешь! То-то получит на орехи капитан Просека и полковник Нафеев за такое питание.
- Первый раз правду написал! – похвалил автора Круглов. Всё так и есть: чай – одно лишь название, что чай – кипяток с жжёным сахаром; компот как вода – без сахара и фруктов, щи -…

- Отработают наши денежки, что на подписку собирают!
Возбуждённые будущей столичной вздрючкой виновных, курсанты с азартом и прибаутками подписывались на обратной стороне листа. Командиры отделений отметились со всеми. Черкнул роспись – очень короткую, почти непохожую на прежние и Павел Горелов – молча, без жеманства и революционной радости. Последняя подпись оставалась за замкомвзводом. 

- Просека у нас в штаны обдрищется! – оживлённо потряс зажатой в кулаке ручкой Кулеша. Сержант сделал вид, что расписывается, но напротив его фамилии никакой отметки не появилось. Замкомвзвода сложил вчетверо листок, присовокупил туда астраханский упаковочный ярлык и спрятал всё в карман.
- Сегодня же отправлю! – горячо пообещал он.

Глава 14
http://www.proza.ru/2009/10/22/1131