Эгоизм это стихия безумия

НАШ ДИАЛОГ:


Вопреки известным канонам,
автор предлагаемого интервью пытается высказать суждения
от имени частного лица...




— Андрей Аркадьевич, первый вопрос, извините, будет нескромным.

— Пожалуйста.

— Почему Вы решились выступить от имени частного лица?

— Потому, что я им являюсь. Это, прежде всего.

— Не напрашивается ли поэтому вывод, будто Вы игнорируете существующую систему?

— Я не приемлю её, как и она меня.

— То есть?

— Прежде отторгает она. В ней не предусмотрено место для человека.

— Но Вы, пожалуй, не одиноки в подобном качестве?

— Разумеется.

— А почему бы Вам хоть как-то не соответствовать всему тому, что уже есть, и что так болезненно видоизменяется теперь? Почему бы Вам не сыграть какую-либо подходя-щую роль: ведь жизнь – театр?

— Я и играю, если хотите, роль частного проповедника.

— Ого! Это, по моему разумению, почти пророк!

— Отнюдь. Проповедник ведает, что творит. А пророк фатален, скажем, как Прометей.

— И всё же, Андрей Аркадьевич, вернёмся к значению роли. Почему бы Вам не сыграть какую-нибудь роль узнаваемую?

— Да потому, что все наши известные и бытующие роли, в основе своей, и притворны и ложны. Они просто бездарны, потому что расписаны бездарными «драматургами» в помощь не менее бездарным «режиссёрам». Я говорю о власти и нашей бесконечной администрации.

— Мы с Вами, стало быть, актёры?

— Ну, кто актёр, а кто и нет! Я, скорее всего, зритель.

— Спасибо. Но продолжим Вашу мысль...

— Понимаете, «некто» вообразил себя богом – да закрутил лихой сюжет! Вот мы и хлынули в эту пропасть.

— Вы имеете в виду Сталина?

— Нет, всего-навсего метод. Политическое воображение опасно, согласитесь со мной. И если мы думаем, будто, «расквитавшись» со Сталиным, «закопаем» и саму комму-нистическую идею, то жестоко обманемся. Наши лидеры, вероятнее всего, понимают это.

— Объясните, пожалуйста.

— Они, при поддержке «профессуры», срочно «зачехляют» всё то, что раздражает лю-дей: это и конверсия, и экономические программы, и, безусловно, устранение партап-паратчиков. И всё, в основном, на словах. Камуфляж, в общем-то.

— Вы не верите в перестройку, Андрей Аркадьевич?

— Конечно! Это всё – очередная ложь! И даже не потому, что нам всем этого так хочет-ся. Это, как бы Вам позанятнее сказать, тыканье слепых котят. Нужно быть поистине цельной личностью, чтобы повернуть историю. Горбачёв не является такой фигурой.

— Тогда в чём же Вы видите выход?

— Во многом. Нужна совершенно иная политическая система, новая государственность. И если уповать на суверенитеты, то уж, конечно, не на национальной основе. При сохранении же единого экономического пространства никакой суверенитет не возможен.

— Почему же?

— Единое экономическое пространство обяжет республики сохранять прежнюю поли-тическую систему. И едва договор, в каком бы то ни было виде, будет подписан, сразу же выйдет «наша песня хороша – начинай сначала». Думаю, республики на это не пойдут.

— Что же будет при наличии подлинного суверенитета?

— Я уже сказал, что на национальной основе он невозможен. Нужно менять политиче-ские пристрастия, то есть объявлять себя отдельным государством.

— Какой же путь предпочитаете Вы?

— Ни тот, и ни другой. Союз посадит нас всех «в лужу», а суверенитеты грозят граж-данской войной. И вины республик ни в том, ни в другом случае не будет. Сейчас, если хотите знать, вся ответственность лежит на России. Едва она, навсегда «похоронив» Центр, обретёт собственную государственность, всё станет на свои места. И республики смогут окончательно сориентироваться.

— Как представляете Вы себе роль демократии во всех этих процессах?

— Демократии у нас нет, и быть скоро не может. А те силы, которые объявляют себя таковыми, или лукавят, или действительно не понимают, что это такое. В нашем при-мере они выполняют функции бактерий, благодаря чему идёт брожение. Думаю, что первым оказался и здесь Горбачёв. Так что, образец был.

— И всё-таки, какой исход практически возможен?

— Думаю, роковое противоречие – наличие СССР и РСФСР как бы в одном и том же лице – и привело всех нас к глобальным потрясениям. И до тех пор, пока Россия будет сохранять свою аббревиатуру, угроза катаклизмов не миновала. Мы и дальше будем падать в эту бездонную пропасть. И напрасно полагают многие, по сей день, будто это – следствие преступной национальной политики, подчёркиваю особо. На самом же деле ленинская интерпретация пролетарской революции стирала все мыслимые и не-мыслимые грани:

между городом и деревней (следствие – поголовное обнищание, отсутствие товаров и рынка труда);

между умственным и физическим трудом (следствие – беспробудная лень, инерция);

между женщиной и мужчиной (следствие – развращение нравов, безотцовщина и бес-призорщина).

А абсолютно искусственное образование СССР никогда не представляло собою никакое ни государство, являясь, по сути своей, глобальным механизмом власти – не более и не менее. Что же касается права наций на самоопределение, они были «отпущены» на все четыре стороны – то есть, опять же уничтожены. И наша беда оказалась, да и, оказывается, по сей день, в том, что СССР мы принимали за государство, а коммунистов – за людей! Судите же сами теперь: спасёт ли нас фермерство и приватизация, избавит ли от проблем рынок труда и капиталов, отвлечёт ли сексуальный бум?.. Возможно ли вообще какое бы то ни было освобождение до тех пор, пока мы не увидим, наконец(!) всю изнанку коммунистических псевдоидей? И, уверяю Вас, мы болеем этой гнилой идеологией и по сей день – болеем на всех уровнях нашей действительности. А самое страшное, что мы держимся за всю эту ложь из одного только страха. Мы просто не знаем, что нам делать. Мы не умеем понимать по-другому. Может быть, потому, что так крепки задним умом?

И, отвечая на Ваш главный вопрос, скажу определённо: Союз или самоуничтожится «с помощью» России, или же явится фашизм! Так или иначе, но он должен пасть, как берлинская стена. А все те разговоры о развале Союза – сплошная липа, та же беско-нечная ложь!

— Может быть, Вы и правы. Во всяком случае, теперь многие говорят об этом. Но, да-вайте обратимся к экологии человека, так сказать, его внутренней нравственной куль-туре. Как понимаете Вы ту же самую ложь, о которой так много сказано?

— Ложь – это отступление от природы человека. Едва создаются структуры, едва сра-батывает система, человек задвигается на задний план.

— А если ценности совершенные?

— Ничего нет совершеннее природы. А ценности – продукт разума – по отношению к ней даже не вторичен, а как бы третичен...

— Да ведь и сам разум – проявление природы?

— Бесспорно. Но, превращенный в формулу, оказывается мёртв. Вспомните все наши лозунги. И если течение жизни безостановочно, то разум фиксирует эпизоды, не более того.

— И всё же, что касается общества, возможно что-либо оптимальное?

— Конечно. Достаточно нормального соответствия всему тому, что развивается естест-венно. Достаточно не следовать «подсказкам» собственного эгоизма – это стихия бес-конечного безумия! И не следует уповать на одну лишь свою волю.

— Не значит ли это, что человек будет обречён как-то иначе?

— Нет. Человек обязан преодолеть себя, уяснить, что не он есть первое и единственное проявление живой природы. И придёт к нему, да и ко всем, избавление. Вот тогда его воля «заработает» в нужном направлении.

— И что же?

— И послужит доброму делу.

— А какой же видится тогда власть?

— Власть, с течением лет, должна превратиться в регулирующий орган. Она должна работать, а не управлять.

— И?..

— Будут, вероятно, рождены законы не во имя власти, как таковой. Здесь самая простая закономерность. Когда человека загоняют в коммунистическое стадо, он поневоле ищет спасение в эгоизме. Так как верховный эгоизм его же и вогнал туда.

— Здесь несколько непонятно. И я боюсь, как бы жизнь наша совсем не оскудела.

— Напротив, об общности разговора нет – следовательно, не может быть разговора и о властолюбии.

— А не можете ли Вы признать, что властолюбие также есть проявление всё той же природы?

— Нет, не могу. Это, простите, как быть сладкоежкой – тоже слабость. Но сладкоежек мы почему-то не боимся. А вот политического эгоизма, от которого пошло всенародное лихо, преодолеть не можем.

— И последний вопрос: во что Вы верите сами?

— Я верю и должен верить, что человек очень скоро осознает окончательно: уродливая любовь к самому себе губит, прежде всего, его самого. Не думаю, чтобы он не понимал этого уже сейчас. И коль скоро преодолеет он «эго» своё— будет возрождение, возвращение блудного сына...