Тьма

- Проводишь меня домой, Крайг?
Тонкий, с нежной хрипотцой голос отчетливо прозвучал в кромешной темноте улицы. Послышались шаги, легкие шелестящие прикосновения рук и другие неясные звуки, порожденные движениями двух прощающихся существ.
- Да, Дорри, конечно.
Второй голос был слегка надорванный тенор; слова, произносимые им, были немного запинающимися, будто говорящий обдумывал про себя на ходу каждое слово.
Дорри и Крайг вновь взялись за руки – на этот раз для того, чтобы прошествовать вот так, неразлучно, через несколько узеньких переулков к ее дому. Несмотря на то, что сумрак был, хоть глаза выколи, двигались они уверенно, точно обходя невидимые препятствия, словно ведомые таинственным навигатором.
На самом деле, никакого волшебства здесь не было. Каждый житель Феруса с малых лет умел хорошо ориентироваться во мгле, плотно окутывающей планету. Темнота была вовсе не порождением ночи – времена суток здесь сменялись, как им и полагается, - а обычным состоянием окружающей действительности. О ней частенько поговаривали обитатели этого маленького мирка, затерянного в необъятных далях Пространств и Параллелей, но без малейшей грусти и без излишнего беспокойства: так, как говорят о погоде, о расписании автобусов и прочих обыденностях. Вот и Дорри с Крайгом невзначай перешли на эту тему.
- Слушай, Крайг, а вот как ты думаешь: наш мир изначально был таким? Как тебе россказни стариков, слышавших от других стариков, о том, что когда-то здесь было… Как же это называется? Вот незадача – слово из головы вылетело…
- Светло? – подсказал Крайг.
- Да, да, я и хотела тебя спросить: веришь ли ты, что здесь когда-то давным-давно было светло? Хотя я совсем не представляю, как это могло быть.
- Говорят, что тогда мы – то есть не конкретно мы с тобой, а ферусиане в целом, - умели видеть. Такую возможность нам давал свет. Но, говорят, он пропал. Да и то об этом очень мало упоминается. Я книги, где есть материалы на эту тему, находил только в закрытой секции институтской библиотеки.
- Видеть? А как это, Крайг?
- Ну-у… Я и сам затрудняюсь судить об этом, Дорри. Но, видимо, свет был такой субстанцией, которая позволяла нам как-то по-другому воспринимать друг друга и окружающие вещи. Говорят, она делала их такими, что они как бы затекали к нам в глаза, а потом в сознание.
- Глаза?
- Ну, да, Дорри, в глаза. Это вот те самые выпуклые влажные штуки чуть пониже лба. Наши ученые, кстати, так и не могут объяснить нам функцию этих органов. Но, мне кажется, что если считать, что это атавизм, то, следовательно, было время, когда ферусиане могли ими пользоваться.
Парочка перешла по короткому мостику шумный городской ручей и направилась в сторону одного из жилых кварталов. Их ноги извлекали из невидимой мостовой гулкие звуки. Они прошли мимо дома, где, вероятно, было открыто окно, и оттуда раздавались невнятные голоса.
- Это, конечно, жутко интересно, Крайг, но нам и без этого света неплохо, правда ведь?
- По-другому мы и не жили, - отозвался он, а затем перевел разговор в другое русло, ведь вскоре им предстояло расстаться. - А ты сегодня такая теплая и такая мягкая, Дорри. И мне было с тобой так хорошо!..
- А ты… ты такой неуловимый, Крайг. Прости, конечно, но я до сих пор плоховато представляю себе, какой ты есть.
Крайг и не думал обижаться на свою подружку. Он прекрасно понимал ее проблему, - такую же, как и у тысяч других их собратьев по темному Ферусу. Обитателям планеты приходилось узнавать друг друга буквально наощупь, по запаху, по вкусу, на слух. Если бы они были обычными слепыми, то, возможно, отсутствие зрячих глаз природа компенсировала бы им преумножением прочих чувств, в том числе и интуиции. Но их органы зрения, скорее всего, были здоровыми, и возможности других рецепторов оттого не усиливались. Поэтому ферусиане, улавливая обрывки тактильной, слуховой, вкусовой и термической  информации о мире и его обитателях, не могли воссоздать в своем ограниченном внешней темнотой сознании полноценных образов тех, кто живет рядом с ними, и неодушевленных предметов.
Конечно, у них была речь, но и она не всегда выручала. Как знать, насколько искренен твой собеседник, если вас разделяет непреодолимая мгла? На Ферусе проживало немало умельцев мастерски управлять своим голосом, чтобы снискать безукоризненное доверие. Да если рядом с тобой был и родной ферусианин, то тебя всегда глодало назойливое чувство того, что он для тебя временами неуловим: голос из тьмы, произносящий одинаковые для всех слова, сколько ни были бы оригинальными их комбинации для выражения чувств. Тем более что страдала и образная составляющая речи, ведь в невидимом мире так мало возможностей для сравнения.
Иногда бывало, что прикосновение, интонация все же пробивали брешь в извечном занавесе, и двое ферусиан становились действительно близки, но это не могло продолжаться долго и не делало доступными прочие стороны, казалось бы, родного существа. Проходил вожделенный миг – и вновь утомленным чувствам приходилось судорожно цепляться за хаотичные обрывки информации и безнадежно пытаться собрать их воедино - воссоздать образ, любимый лик.
Но хорошо, если на Ферусе находился кто-то, с кем тебе хотелось бы жить в одном доме, разговаривать, бродить по сумрачным улицам. В водовороте случайных голосов, несущихся со всех сторон, произносящих случайные, надуманные, куда реже - искренние слова, так трудно было обнаружить родственную душу. Так что, Дорри и Крайгу, можно сказать, очень повезло.
Они встретились около года назад на одной из улиц своего города. Дорри припозднилась на работе и шла по опустевшему ближе к ночи тротуару, неся с собой кожаную папку с важными документами, которые хотела дочитать перед сном. Неожиданно пошел сильный дождь, а у Дорри не было с собой зонта. Папка от воды стала скользкой и вдруг выпала из рук. Шум дождя помешал Дорри расслышать, куда именно шлепнулась ее ценная ноша, и она, тщетно отбрасывая с лица щекочущие мокрые пряди волос, пыталась нашарить ее на мокром асфальте.
Папка словно сквозь землю провалилась! Дорри вымокла до нитки, замерзла, ссадила кожу на правой ладони, но не могла ее найти. И вот, как по взмаху волшебной палочки, рядом с ней возник Крайг. Он помог скорчившейся и дрожащей от холода Дорри подняться, отыскал папку, которая, как оказалось, упала за бордюр на проезжую часть, и отвел свою новую подругу домой.
Дорри повезло – бумаги намокли не сильно. Выпуклости букв были различимы. Она горячо поблагодарила Крайга. Затем они выпили по чашке кофе с коньяком и стали было прощаться, но тут Крайг вдруг спросил:
- Дорри, а вы когда-нибудь слышали о Звезде?
Разумеется, любознательная Дорри знала этот старый ферусианский миф. Он заключался в том, что на планете якобы существовало место, откуда было различимо единственное на все небо светило – крохотную звездочку, неспособную ничего осветить на Ферусе, но – видимую. Если такое место и было, то явно находилось далеко от ферусианских поселений. Изредка какой-нибудь отчаянный смельчак отправлялся на поиски Звезды, но пропадал навсегда. Поход в неведомые края, заполоненные мглой, был чреват неведомыми смертельными опасностями, наличие которых для большинства ферусиан подтверждалось тем, что ни один из их собратьев – если только он не отказывался от своей затеи в начале пути – не возвращался назад.
И вот сегодня, когда они вновь прощались в коридорчике дорриной квартиры, Крайг снова вспомнил о Звезде:
- Доррри, а как ты думаешь: она существует на самом деле?
- Как я могу об этом судить, Крайг? Ты же у нас ученый - тебе и лучше знать, - полушутливо ответила она.
- Нет, Дорри, я не прошу от тебя никаких предположений и выводов. Мне просто интересно, веришь ли ты в это?
- Даже и не знаю, - протянула Дорри, призадумавшись. Ее теплая ладонь легла на руку Крайга, лежащую на телефонном столике в прихожей. – Мне это не так уж и важно. Все равно, толку от этой Звезды нам никакого, даже если ее кто-то и найдет.
Крайг понимал, что она во многом права. Все живое на Ферусе худо-бедно приспособилось жить без света. Даже растения, которым вроде бы был необходим свет для фотосинтеза, стали использовать для своей жизнедеятельности планетный магнетизм. А света едва видимой на глубоко черном небе крохи не хватило бы ни для чего, кроме напряженного ферусианского взгляда. Да и то – отчего-то казалось Крайгу – такая встреча со светилом принесла бы грусть. И, тем не менее, с годами мысль о таинственной Звезде, представление о которой сложилось на основе древних легенд, все чаще приходила Крайгу в голову и становилась все навязчивее.
Рассудок подсказывал ему, что историю о светиле - последнем из тех, что некогда озаряли Ферус, - пусть и нельзя опровергнуть, но не стоит и доказывать. Ведь это будет сродни тому, чтобы обоснованно убедить всех в существовании – неважно даже, былом или нынешнем, - мифологических персонажей или, скажем, некоторых артефактов, упоминаемых в истории планеты. Но и отделаться от дум о Звезде он не мог.

Утром Крайг, как всегда, пришел на работу в свою лабораторию. Там уже во всю копошился у своего рабочего стола его коллега, Стэнк. Этот парня в институте держали за сумасшедшего и, не поручись за него Крайг, возможно, давно бы уволили. Крайг не то что бы был в восторге от идей своего напарника, вздумавшего построить рассеиватель мглы, но почему-то рядом с ним чувствовал себя более уютно, чем в сообществе других исследователей и лаборантов, скептично отзывающихся о возможностях ферусианской науки.
- Нам надо делать полезные предметы, - привычно рассуждали они. – И не следует выходить за рамки того, что принято.
Нет, они вовсе не были догматичными консерваторами, не желающими признавать права на новшество. Просто они, так же, как и Крайг, и многие другие, имели некоторые основания предполагать, что абсолютное затемнение ферусианской атмосферы было некогда вызвано самими жителями планеты. Эта версия не пользовалась на Ферусе популярностью. Здесь привыкли считать, что тьма была испокон. На этом основывались местные религия, философия, искусство, естествознание. Но и отрицать до конца возможность того, что предки ферусиан однажды допустили роковую ошибку, воспользовавшись плодами прогресса, коллеги Крайга не осмеливались. Мало ли что может произойти и теперь? У них, привыкших к многочисленным случайностям, порождаемым отсутствием видимости и ясности, осторожность была в крови и пересиливала даже гордость и тщеславие, если у кого таковые имелись.
- Крайг, это вы? – окликнул его Стэнк.
- Да, - отозвался тот. – Доброе утро!
- И вам того же! Что-то вы сегодня печальны…
- Неужели? Что вы, Стэнк, я в хорошем настроении, - быстро заговорил Крайг, но про себя невольно отметил, что Стэнк каким-то неведомым способом уловил его чувства. – А как поживает ваше изобретение?
- С трудом, - усмехнулся Стэнк. – Собирать такое тонкое устройство наощупь тяжело, особенно мне с моими неловкими руками. Вот у Вэлла это здорово выходило.
Когда Стэнк произносил имя легендарного создателя ферусианского транспорта, ориентирующегося на улицах с помощью ультразвука, как летучие мыши, в его голосе промелькнула нотка легкой зависти. Он и впрямь не отличался особой ловкостью, так необходимой для практической работы со сложными механизмами.
До обеда оба молча занимались своим делом. Стэнк обтачивал на электромагнитном станке какую-то деталь, а Крайг на перфорационной печатной машинке отстукивал статью для журнала. Но, когда пришло время перекусить, коллеги снова разговорились за столом. Тон разговору задал Крайг, хотя это было не в его привычке:
- Скажите, зачем вы все же делаете этот свой рассеиватель? Так всю жизнь провозитесь с непонятно чем. Вы же способный парень. Могли бы многого добиться, если бы взялись за что-то дельное.
- А вдруг мгла вовсе не изначальна и вечна, как нам твердили наши учителя, Крайг? – теперь в голосе Стэнка чувствовалось сильное возбуждение, хотя говорил он негромко. – Вдруг эту пелену можно сделать проницаемой? Вдруг мы можем увидеть друг друга?
- Но… - Крайг осекся, не желая повторить заезженное выражение, что ему «и так хорошо», - но вдруг мы не понравимся друг дружке?
Понятия о красоте и уродстве на Ферусе, естественно, не существовало. Все внешние проявления реальности оценивались приблизительно, насколько позволяли действующие чувства. Впрочем, в этом была своя доля плюсов: никто из ныне живущих ферусиан еще не купился на смазливую мордашку или на дешевый блеск. Можно долго рассуждать о том, чего они все же были лишены, но, повторимся, ущербным никто из них себя не ощущал, ведь у ферусиан не было представления о том, что можно жить как-то иначе.
Крайг очень отдаленно понимал, о чем говорит. Да это его и не волновало. Но отчего-то ему хотелось добиться от Стэнка, зачем тот так настойчиво стремится к своей эфемерной цели.
- Я и сам не пойму толком, - наконец, безо всякого энтузиазма выдавил тот. – Но привязалось вот оно ко мне, я и делаю, что могу.
- Стэнк, но ведь есть байка о том, что где-то на небе Феруса есть звезда, которую можно увидеть. Почему вы не отправитесь на поиски? Вдруг это поможет вам сконструировать прибор?
- Крайг, я уже давно вышел из того возраста, когда верят в байки. Да я и не могу… - он осекся, но смог продолжить, - не могу пойти на поиски неизвестно чего неизвестно куда. Меня и так держат здесь из милости. Я же в курсе, Крайг, что меня считают сбрендившим. А я не могу позволить себе остаться без работы. У меня же семья.
Крайг понимающе похлопал его по руке.

Прошло несколько однообразных недель. Крайг вроде бы успокоился, занялся делами, но то, что с ним происходило, продолжало свою неприметную внутреннюю работу. Если раньше он принимал мглу как нечто естественное, то теперь она стала казаться ему тяжелой. И вот однажды он проснулся от отвратительного чувства, будто что-то у него в груди сочится отвратительной горькой жидкостью, точно гнилой зуб. Крайг сел на кровати, обхватив голову руками.
- Я исчезну, я превращусь в ничто, если так и будет продолжаться, - сказал он вслух, внимая звукам своего голоса, отчетливо разносящегося в комнате, где он был один. – Развалюсь, как трухлявое дерево, и от меня ничего не останется.
Прошло некоторое время, и Крайг вновь опустился на свое жестковатое ложе. Мысли его спутались, от усталости он потерял способность связно рассуждать, и постепенно его сморил тяжелый сон. К нему вернулся один день из отдаленного прошлого – когда Крайг еще учился в колледже. Он был способным мальчиком из небогатой семьи, что жила на окраине города. Каждое утро Крайгу приходилось спешить на автобус: с его улицы в это время отправлялся единственный рейс.
В колледже были строгие порядки, и за несколько опозданий можно было вылететь с бесплатного места на курсе, несмотря на высокую успеваемость. И Крайг всегда до смерти боялся потерять свое место, провалиться (на радость парочке обеспеченных, но глупых завистников, вечно находящим повод подзадорить молчаливого однокурсника, никогда не ввязывающегося в их сомнительные затеи) и лишиться возможности получить хорошую работу и жить достойно. Он изо всех сил старался быть лучшим в классе, несмотря на издевки недругов, пытавшихся подавить соперника. Конечно, они не подавали виду, что считают его конкурентом, но оттого их подколки были еще язвительнее и унизительнее. Но Крайг заставлял себя быть выше этого, надеясь, что жизнь рассудит их и всем воздаст по заслугам.
Были, конечно, и друзья, добрые и отзывчивые ребята, но, увлекшись борьбой за выживание, Крайг уже не мог сблизиться ни с кем настолько, чтобы исчезли обособленность и одиночество. Да и цепкий и пытливый ум, легко схватывающий все новое, заставил его увлечься вещами, которые были непонятны большинству знакомых ребят. Тем для разговоров становилось все меньше. А бесшабашное времяпровождение всегда утомляло Крайга, даже при видимом безделье любящего спокойно, не отвлекаясь на пустяки, поразмышлять над тем, что его волновало в настоящий момент. Только Дорри оказалась совсем другой – понимающей, близкой, своей…

…юный Крайг выбежал на улицу с тяжелый портфелем и поспешил на остановку. Шел снег, а под ногам чувствовалась тонкая корка льда, покрывавшая асфальт. По шуму со стороны дороги Крайг угадал, что автобус уже подъезжает к остановке. Он побежал, стараясь не поскользнуться, но нечаянно растянулся во весь рост. Пока он поднимался, автобус уже уехал. Добравшись до колледжа следующим рейсом, Крайг опоздал на час. Он даже не пытался оправдываться, когда кураторша – дама, тупо следующая своим излюбленным принципами: запугать, заставить сомневаться, унизить, - начала отчитывать его низким монотонным голосом:
- Вы, Крайг, всегда и везде будете опаздывать! Вам в этой жизни не грозит добиться успеха! Вы неудачник! Вы никчемны! Никто не будет ждать, пока вы изволите вовремя проснуться и успеть на транспорт! Учтите: ваш автобус всегда будет уезжать без вас!
Голос кураторши разрастался в своем объеме, заполняя классное помещение, затем – здание колледжа, улицу, город, а, в конце концов, и планету. Казалось, что от него на Ферусе становится еще темнее (хотя это вроде бы было невозможно). Крайг упал на пол, сжался в комок и почему-то стал ждать, что его начнут бить ногами: больно, жестоко, неизбежно…

Крайг проснулся весь в слезах. Он с трудом подавил всхлипы, вызванные сновидением, уговаривая, что все это бред, что наяву ничего подобного не было и быть не могло. Но оторопь не прошла, как это обычно бывает по прошествии времени, а затаилась где-то в глубине позвоночника. Крайг пил кофе, нехотя проживая в памяти отрывки сна. Поставив пустую чашку на стол, он зашел в свою комнату и отпечатал на машинке записку для Дорри:

«Дорри, милая!
Я понимаю, что мой поступок огорчит тебя, но я не могу по-другому. Наверно, я сумасшедший, но, едва расставшись с тобой, отойдя от тебя на несколько шагов, я уже не уверен, есть ли ты на самом деле. Эта стена тьмы… она немедленно уничтожает все связи, что возникают за время нашей встречи. Возможно, это просто моя невыносимая выдумка. Но Дорри! Пойми меня и прости, если можешь!
Я должен уйти. Если я опоздаю и с этим, то ни в чем нет никакого смысла. Если я сдамся, то сам себя прокляну. Я пойду туда, пусть даже я буду единственным человеком на Ферусе, решившимся на безумие – найти свет там, где его, скорее всего, нет и не было. Но я должен на это пойти, просто должен. Безо всякого толку, но должен! Прощай, моя дорогая! Не знаю, увидимся ли мы вновь».
Дорри нагнала Крайга, когда он субботним утром пересекал городскую черту на западном пустыре. Он не понял, как она его узнала, но это было и неважно. Ведь это была она, Дорри, теплая, верная, пахнущая свежими яблоками и дождем.
- Куда же ты собрался без меня? – с ласковой иронией спросила она.
- Дорри, - Крайг остановился, взял ее за плечи и развернул лицом к себе, - ты не понимаешь, куда я иду. Я и сам этого не понимаю. – Он легонько встряхнул девушку. – Но одно известно наверняка: все ниточки порвутся. Для всех я стану никчемным сумасбродом, с которым никто не захочет иметь дела. Если, конечно, я вернусь. Я бросаю все, чего добился. И возможности начать все заново, скорее всего, не появится. Я словно шагаю из окна. Никакого пути назад. – Крайг говорил быстро и взволнованно, но не повышал голоса. – Я шел по накатанной дорожке, у меня все было стабильно и правильно. Теперь так не будет, Дорри. Теперь я один в наших потемках и могу идти на все четыре стороны. И никаких иллюзий у меня больше нет.
- Ты не один, - решительно ответила на это Дорри. – Ты думаешь, мне нравится день за днем таскать бумажки для шефа, ожидая, что он подкинет мне надбавку? Думаешь, мне хочется, чтобы в этой жизни все было предусмотрено за меня? Что я до самой смерти проживу в своей квартирке, выбираясь из нее в офис, в магазин или к тебе? Что я, дурак, никогда не узнаю тебя до конца? К тому же, Крайг… я не смогу без тебя!..
Она вырвалась из рук Крайга и зашагала вдаль. Тот зашагал следом. Спорить было бесполезно: он понял, что поступок Дорри – не сиюминутный порыв, а, как и у него, годами выношенное решение.
- Дор, - все же окликнул он ее, - а что, если я тебе не понравлюсь?
- Вот видишь, - отозвалась она, - ты надеешься.
Крайг замер на месте, как вкопанный. Дорри озвучила мысль, которую он постоянно гнал от себя, боясь облачить ее в слова, - спугнуть. Как вести себя теперь, когда все сказано? «Нет, не хочу возвращаться к старому, - решил про себя Крайг. – Надоело метаться. Пусть будет, как будет».

Несколько дней, тянувшихся невообразимо долго, Дори и Крайгу не попалось ни души. На ночь они разбивали палатку и, обнявшись, засыпали, как убитые. Затем – снова в путь. Вскоре у них закончились запасы еды. Им повезло: они набрели на небольшую деревню, где смогли купить консервы. Источники и колодцы попадались почаще, так что с водой проблем не было.
Спустя недели три вереница из времени суток слилась воедино. Дорри и Крайг перестали отличать день от ночи. Они спали, когда становилось невмоготу, и шли, когда набирались сил. Рельеф местности все усложнялся. Появились взгорья, овраги и широкие ручьи, которые приходилось переходить вброд. Натруженные ноги и плечи постоянно болели. Ферусианские поселения, встречавшиеся на пути, становились все беднее и беднее. В последнем из них даже не было продуктовой лавки. Пришлось довольствоваться фруктами и солониной, купленной у местных жителей.
Когда прошло примерно полтора с начала путешествия, Дорри и Крайгу попалась на дороге (если только их следование наугад можно было назвать дорогой) каменная гряда. Кое-как перебравшись через нее, рискуя сорваться и заработав немало синяков, они миновали это препятствие.
- Вот теперь нам точно никогда не вернуться назад, - тихо сказал Дорри.
Крайг вздрогнул от звука ее голоса. Они уже давно не разговаривали: берегли силы, - и произнесенные вслух слова показались отголоском какой-то давней и не вполне реальной жизни.
- Ты не жалеешь, Дорри?
- Нет.

Еще одно странное препятствие попалось им через несколько дней. Крайг, шедший немного впереди, первым наткнулся на продолговатый холм с осыпающимися склонами, по верху которого тянулись толстые металлические полосы, изъеденные ржавчиной.
- Что это может быть? – спросила Дорри, вскарабкавшись на насыпь вслед за Крайгом.
- Понятия не имею. Эти полосы тянутся вдаль.
- Может, нам стоит поискать, где они заканчиваются?
- Возможно. Впрочем, Дорри, какая разница: пойдем мы прямо через этот длинный холм или свернем.
- Действительно, Крайг, разницы никакой.
И они побрели посреди двух полос, показавшихся им неимоверно длинными, пока не наткнулись на нечто, также сделанное из металла и основательно проржавевшее. Оно преграждало путь, а ширина его примерно соответствовало расстоянию между полосами.
- Это похоже на заброшенный автобус, только побольше, - сказал Крайг, исследовав странный предмет, от которого при мало-мальски сильном прикосновении со скрежетом отваливались проржавевшие куски железа. – Видимо, он двигался по этим полосам. Я нашел колеса. Но чтобы сдвинуть такую махину, одного магнетизма, порождаемого магнитными пластинами, было бы мало. Это действовало под влиянием какой-то другой энергии. Ведь наши сенсорные автобусы делают из очень легкого материала.
- Все это так странно, - задумчиво проговорила Дорри. – Значит, до нас был другой мир, по которому ездила вот эта штука. А когда ему пришел конец, то мы перебрались в свои города и перестали высовываться за их пределы, чтобы не потеряться.
- А тебе не кажется, Дор, что мы давно уже потерялись, задолго до нашего ухода? Мы ничего не помним, мало что знаем… Мы потерянные, мы пропавшие без вести, Дорри. Вот часть нашего настоящего мира, в котором мы должны были жить. И нам никак туда не вернуться. А ферусианские города – это убежище для перепуганных беглецов. Но беглецов откуда? Беглецов по какой  причине?
Дорри не нашла, что ответить. Они обогнули неведомую машину и пошли дальше. Продуктов оставалось немного. К счастью, немного поодаль от насыпи тянулась лесополоса, где росли съедобные ягоды и дикие фрукты, а изредка попадались гнезда с птичьими яйцами.
- А мясных блюд нам, видно, долго еще не сготовить, - с усмешкой сказала Дорри, когда они доели последнюю банку консервов. – Без моей плиты этого не выйдет.
Поселения больше не встречались. Попалось только несколько заброшенных зданий, в которые Дорри и Крайг заходить не решились. Это тоже были остатки стародавнего прошлого планеты, ветхие и никому не нужные.
- Странно, - однажды сказал Крайг. – Я думал, что мне с каждым днем пути будет становиться все больше не по себе. Даже станет страшно. Но отчего-то я спокоен.
- Я почему-то тоже, - призналась Дорри.
Они вышли на открытое пространство, покрытое остатками брусчатки, посреди которого – это чувствовалось – возвышалось высокое здание. Дорри и Крайг решили подойти поближе и наткнулись на осколки большого колокола, самый крупный из которых впился глубоко в землю. Сквозь трещины в брусчатке пробивались подсохшие жесткие стебли какого-то пахучего растения, скорее всего, полыни. Издали доносились плеск волн и запах соли. Кажется, они вышли на морское побережье…
- Эй, кто здесь?!
Вопрос, заданный старческим, но твердым мужским голосом, напугал Дорри и Крайга. Первым желанием было метнуться прочь с этой разрушающейся площади, но тот, кто обнаружил их присутствие, заговорил с ними, погасив испуг.
- Простите, если напугал вас. Не думаю, что вы мародеры. Тут давненько поживиться нечем. Вы заблудились?
- Не знаю, - честно ответил Крайг. – Мы из ферусианского города Гротха. Идем несколько месяцев.
- С вашим городом что-то случилось?
- Нет. Мы сами решили уйти.
- Но зачем? – удивился старик, успевший подойти поближе. – Чего это вам не сиделось на месте? Тут ничего хорошего нет. Один бурьян, да развалины.
- Мы хотели найти звезду, - призналась Дорри. – Поглядеть на нее, если получится.
- На звезду поглядеть? – удивленно переспросил неведомый собеседник. – Тоже мне забота! Вон, пожалуйста, одна, другая, третья… Глядите на здоровье! Нынче маловато, конечно, будет. Тучами почти все небо затянуто.
Повинуясь голосу старика, Дорри и Крайг подняли головы. Над ними в вышине среди темных обрывков вяло плывущих туч мерцали доселе невиданные искры. Зрелище настолько потрясло их, что они долго не могли издать ни звука. Только схватились за руки и смотрели ввысь, приоткрыв рты.
- Эка невидаль! – присвистнув, сказал старик. – Вы там все, что ли, такие ненормальные? Кстати, меня зовут Алекс. А вас?

Спустя некоторое время, когда Дорри и Крайг оправились от шока, все трое сидели у костра и ели жареную рыбу. Дорри до сих пор не могла оторвать глаз от пляшущих язычков пламени, озаряющих темную пасмурную ночь.
- Я находил таких же странных, вроде вас, - рассказывал старик. – Двое не дошли до города. Сил не хватило. Умерли в лесу. Другой все кричал: «Не верю! Не верю!». Его я приволок к себе, но он уже сумасшедший был. Завязал себе глаза тряпкой и сбежал. Еще один был слепой. Он у меня пожил-пожил, да отправился назад. Я его проводил, сколько мог, да и вернулся. Что с ним дальше стало, не знаю.
Блестящие волны набегали на берег. Ветер трепал солому на крыше хижины, возле которой и был разведен костер. По прибрежным скалам карабкались вверх низенькие деревца, почти незаметные в сумерках. Крайг разглядывал простенький пейзаж с восторгом ребенка, которого впервые вывели на прогулку. И он первым из собравшихся заметил бледную полосу рассвета на горизонте.
- А это что? – спросил он Алекса.
- Как что? Солнце, - ответил тот, уже не удивляясь причудам гостя: Дорри и Крайг уже успели поведать ему о своей жизни. Так они встретили свой первый рассвет.

- Надо привести сюда остальных, - сказал Крайг Дорри на третий день их пребывания на побережье.
- Но как мы найдем дорогу назад? Там же темно. И шли мы сюда наугад.
- Ты права. Я не знаю…
Они гуляли по берегу, привыкая к видимому миру. Он казался им невероятным, необъятным и потрясающе новым в каждой своей детали. Дорри постоянно глядела по сторонам, выхватывая взглядом то ветку дерева, то камень, то ракушку то изгиб берега, то покосившуюся скамейку. Она то становилась на колени перед цветком тысячелистника, то брала в руки дубовый листок или желудь. Крайг зачастую тоже не мог удержаться от того, чтобы рассмотреть какой-нибудь обычный, но незнакомый с виду предмет.
Но больше всего Крайг любовался своей спутницей: ее рыжими, отливающими медью волосами, выразительными серыми глазами, мягкими линиями плеч и рук, легкой походкой, следами ног на мокром песке… Кожа Дорри была бледной – почти белой – но здесь, в лучах осеннего солнца она все же начала чуть золотиться загаром. В луже стоячей воды на отмели он рассмотрел и себя, но так и не понял, нравится ли ему собственная внешность. От уголков его светло-карих глаз и прямых, напряженно сжатых губ уже расходились тонкие морщинки, контур лица со впалыми щеками был грубоват. Непослушные каштановые волосы лохматились. Фигура была немного сутулой и, как ему показалось, чересчур худой.
- Вот вы где!
Дорри и Крайг оглянулись на голос Алекса, который спускался по пологому склону каменистого берега к ним. Его длинные седые волосы и борода развевались на соленом ветру, как и нехитрая одежда – штаны и рубаха из плотной небеленой ткани. Старик был крепок и силен, хотя ему явно было очень много лет. Дорри нравились его умные синие глаза, которые он прищуривал, обращаясь к собеседнику.
- Надумали остаться?
- Похоже, нам деваться некуда, - ответил ему Крайг. – Не хотите ли к нам присоединиться?
- Да, пожалуй…
Втроем они обогнули по тонкой полоске песка скалу и вышли на отмель, на которой лежала перевернутая лодка. Решили сесть на нее и отдохнуть. Волны с шуршанием накатывали на берег, и в них отражались низкие светло-серые тучи, застлавшие небо до самого горизонта.
- Алекс, почему вы один? Из ваших больше никого не осталось? – спросил Крайг. – И почему все стало так, как есть?
- Раньше я тоже мучился, задаваясь этими вопросами, - с улыбкой ответил старик, вычерчивая на песке прутиком пересечения бесчисленных линий. – Сейчас отношусь к ним спокойно, хотя многое мне неясно. Вы хотите знать, что случилось с этим миром? Сам толком не пойму. Тот заброшенный город выше по берегу… Когда я был молодым парнем, там жило много народу. Люди были всякие: кто пожаднее, кто похитрее, кто подобрее, кто поумнее… А потом началась война. Что вы так смотрите? Привычное дело. Сколько их начиналось и заканчивалось на свете…
Но тут что-то пошло не так. Слишком страшно и невыносимо стало, никакой надежды не осталось. Вроде в нашем городе никого не убили и ничего не разрушили… Но заправлять всем стали даже не прежние чиновники. Вороватые, заносчивые, да ведь мы к ним давно привыкли. Нет. Повылезала из нор самая мразь. Такое отъявленно отребье, что самый неразборчивый чинуша или бандит с ними бы связываться не стал. Владельцы притонов и публичных домов, стукачи, мародеры, спекулянты… Но новая власть, та, что сверху, вроде как бы и не замечала, что у нас творится. И спасу добрым людям не стало. Каждого могли в два счета оклеветать, обобрать, оскорбить самым грязным способом.
Мы пытались бороться. Но нормальный человек никогда не пойдет на то, на что способен мерзавец. И нам было очень тяжело, тем более, что и на помощь со стороны надеяться не приходилось. И, думаю, так к тому времени было уже повсюду. Кто из наших мог, уезжал подальше с семьей. Кто-то бился до конца. Но нас оставалось все меньше и меньше. И вот однажды мне предложили бросить сопротивляться. Ненавязчиво та. Мол, Алекс, ты же не дурак. Чего тебе с этими людишками возиться? Все равно шансов у них никаких. Вот тебе место в городской управе. Чин небольшой, но лучше, чем ничего. А я тогда уже стал одним из лидеров сопротивления, и угроз мне доставалось с лишком. И жена у меня была молодая, и ребенок только родился.
Я понимал, что надо что-то решать. Да, мои люди мне верили, надеялись на мою смекалку и силу. Но я же был обычным человеком, совсем не героем. Пойти на поводу у ублюдков мне совесть не давала, да чувство собственного достоинства, а не желание прославиться. Но я не мог себе представить, как оставлю свою семью без средств к существованию. А ведь к тому и шло. Этим сволочам, дорвавшимся до власти, не было никакого дела до чужих нужд. Они с легкостью вычеркивали из жизни всех, кого не желали в ней видеть. Не убивали, нет. Просто перекрывали кислород…
Постепенно часть моих людей, которых они задобрили своей лестью и обещаниями, сдалась. Не то что бы они испортились. Нет. Просто замолчали. И я их понимаю. Далеко не каждому под силу выстоять в такой ситуации. И вот однажды и я задумался о своем выборе. Стоит ли и дальше биться о толстую стену голыми руками? Что я докажу своим упорством? Я знал, что никто меня не осудит. Все прекрасно понимали безысходность, в которой мы оказались. Казалось, сама жизнь была против нас. Может, неправы были мы, а не они? Да, да, я стал задаваться и этим вопросом.
И вот я решил, что соглашусь на место в управе, скоплю денег и увезу свою семью из города. В душе останусь, конечно, при своем, но подыграю ублюдкам. Плевать на гордость и на высокие чувства. Город уже разваливался и пустел на глазах. Страшное зрелище. Бедность, выбитые стекла, мусор, грязь, людей на улицах почти не встретишь. Только в центре немного получше, а так – сплошное убожество…
Но рано утром, перед тем, как пойти сдаваться, я вышел на берег моря. Здесь не так, как в самом городе. Какая бы разруха ни царила в нескольких сотнях метров, море и берег неизменно чисты и величественны. Они вне всего, что творится с нами, людьми. Мы для них просто свидетели штормов и штилей, солнечных и дождливых дней. Это мы храним их в своей памяти, иногда как самое дорогое, но они прекрасно существуют и без нас. Но тут я вдруг всем своим существом ощутил, что я не совсем прав.
«Алекс, - сказал я себе, - ты ведь столько раз приходил к морю, когда тебе было худо или радостно, когда тебе хотелось побыть наедине со своими мыслями, когда хотелось отдохнуть. И здесь ничто не мешало тебе. Берег и море хранили твои тайны, твои молитвы, - все, что рождала твоя мятущаяся или светящаяся душа. Берег и море подарили тебе столько красоты, которая была, словно высшее откровение, столько счастливых и возвышенных минут, столько раз скрашивали твое одиночество! А ведь берег и море – это тоже твой город. И неужели ты сумеешь расстаться с ними? Алекс, не придется ли тебе жалеть так, что это будет невыносимее, чем нынешняя жизнь?
Да и, Алекс, уверен ли ты, что где-то трава зеленей, а небо синей, чем здесь? И уверен ли ты в том, что, отказавшись от своих помыслов, ты не откажешься от самого себя? Да, где-то тебе следует быть разумнее и осторожнее. Ты и сам грешишь тем, что считаешь себя иногда в чем-то абсолютно правым и далеко не всегда оглядываешься на мнение других людей. В тебе немало недостатков, и порой ты им даже потворствуешь.
Может быть, тебе действительно стоит отстраниться от дел, разобраться в себе? Не идти в услужение к мерзавцам, но перестать воевать с ними? Стать самому по себе. Алекс, никто ведь не скажет тебе ничего дурного. Не будет никакой хулы, ведь на самом деле ты не боец, и все это знают. Ты любишь заниматься своим садом, рыбачить, читать книги, рассказывать детям истории и играть на скрипке. И непременно найдешь, как заработать на жизнь и без этой тяжкой возни. Вот он, достойный выход… но…»
Мой разум понимал, что я пришел к логически верному решению для своей натуры, но душа была не на месте. Что-то удерживало меня и от такого поступка. Я каждое утро приходил на берег, каждое утро смотрел на рассвет и вдруг понял… понял, что мне нужно делать. Я понял, что, сколько бы ни было на земле мрази, надо сопротивляться, упираться, гнуть в свою сторону. Ведь только в сказках добро побеждает зло и только в кошмарах зло захватывает весь мир. А реальная жизнь держится на этом извечном перетягивании каната, и ни в коем случае нельзя выпускать из рук свой конец, иначе все, крышка. И я решил, что, покуда я жив, я не изменю себе и не останусь в стороне. Я научусь быть бесшумным в своих поступках, как парящая птица, мои движения с виду будут не приметнее прибрежного камня, но мой дух и мое слово станут, как молния – ярки и неодолимы. И будь что будет, даже если я останусь один такой на земле. Ведь должен же кто-то держать этот конец каната…
… и в тот миг, когда я додумал эту мысль, какая-то сила, точно взрывная волна, бросила меня наземь. Я потерял сознание и очнулся на закате. Он был алым, точно перед штормом. Лучи закатного солнца растекались по беспокойным волнам, точно кровь по свинцу. Я поднялся и заковылял в город.
Я удивился тому, что мое сердце отчего-то перестал терзать страх за свою семью и свое будущее. Я был удивительно спокоен. По приближении к городу моя поступь стала уверенней. И то, что я увидел чуть позже, хотя, вроде бы, должно было меня потрясти, показалось мне естественным.
Тот взрыв – если только это был взрыв – не нанес городу ни малейшего урона. Конечно, там и так было пора сделать хороший ремонт, - впервые за время своего рассказа Алекс позволил себе усмехнуться. - Но все дело было в людях. Они разбегались в разные стороны, как перепуганные мыши. Они что-то кричали, но их голоса сливались в невнятный гул. Среди этого гула я различал лишь обрывки фраз вроде: «Тьма! Тьма поглотила нас!», «Все погибло, надо бежать отсюда и прятаться!», «Я ослеп!», «Из тьмы лезут монстры! Бежим!», «Вот теперь все совсем плохо! Нас прокляли!». Это были мои бедные сограждане, которые поверили в то, что мы отпустили канат. В их головах все перепуталось, все стало казаться страшным и непонятным. И они умчались из города неведомо куда. Видимо, потом поуспокоились и расселились там, откуда вы пришли. А наши враги исчезли, как их и не бывало.
Для меня же стоял обычный вечер, правда, ветреный и холодный. Да, там, на берегу, я выиграл свою войну и мне был дарован мир. В своем доме я нашел жену и крошку-сына. Они ждали меня. Анна сидела за столом, Берт был у нее на руках. Мы остались одни в своем городе и прожили в нем хорошую жизнь. Берт, когда вырос, ушел искать других людей. Мне было горько его отпускать, но я понимал, что не стоит его держать. Надеюсь, что ему где-то там повезло. Свою старушку Анну я схоронил несколько месяцев назад. Она ушла во сне, тихо так… И я уже не думал, что еще когда-нибудь услышу звук человеческого голоса.
Вот и вся моя жизнь, - закончил Алекс. – Мне не о чем жалеть. Я рад, что мне досталась такая судьба, и другой не нужно…
- Простите, - осторожно заговорил Крайг, когда тот замолчал, рассеянно глядя на узоры на песке, - но я хотел бы узнать… сколько же вам лет? Ведь те события, о которых вы говорили, произошли очень давно. Нашей ферусианской цивилизации очень много лет. Никто из наших не помнит времени, когда мы могли видеть.
- Не помнит или не хочет вспоминать? – вдруг задал вопрос Алекс, не обращаясь ни к кому. – Или вообще не верит в возможность что-либо видеть?
- Неужели, нам просто казалось, что мы живет в темноте? – изумленно спросила Дорри. – Неужели, мы настолько поверили в эту темноту, что не пытались ничего понять самостоятельно? Даже когда чувствовали, что что-то не так? Но почему тогда мы в ту ночь стали видеть? Если честно, я даже не помню, как это произошло. Я просто подняла голову и увидела звезды. Ничего больше.
- Дорри, я думаю, что нам стоит немедленно отправляться в путь и вести всех сюда. Может, здесь такое особенное место! Алекс, что вы скажете на это?
- Ваше право, - ответил тот. – Не знаю, насколько здесь что особенное. Для меня это дом, мне здесь все привычно. Я и впрямь очень стар, а вы молоды. Я рассказал все, что знаю, а уж решать теперь вам.

И Дорри и Крайг боялись, что, едва они пересекут площадь, как все вокруг смеркнется и станет прежним. Но, когда они вышли за черту города к лесополосе, над ними светило все то же неяркое осеннее солнце, и повсюду опадала, струясь, точно стайки рыбок на мелководье, желтая, коричневая и красная листва.
По заброшенной железной дороге, на которой покоился остов поезда, они дошли до каменной гряды. Дальше им пришлось шагать по пустынной каменистой низменности, покрытой редким кустарником. Изредка моросил дождь. Погода портилась, но Дорри и Крайг, которых Алекс научил разводить огонь, теперь могли погреться у костра. Также старик снабдил их приличным запасом копченостей и сухофруктов, так что голодать не приходилось.
Они вновь миновали поселения своих сородичей, поражаясь нелепо сколоченным вслепую домишкам. Даже хижина Алекса казалась по сравнению с ними шедевром зодчества. Дории и Крайг не стали заходить туда. Путь посветлу оказался короче, и пополнять запасы продуктов им пока не требовалось. Впрочем, еды, как оказалось, хватило до самого родного города.
- А ведь наш город почти такой же, как и тот, где живет Алекс, - сразу же заметил Крайг. – Видимо, наши предки просто его когда-то заняли и сделали своим.
Они шли по улицам, на которых им встречалось множество прохожих – мужчин, женщин и детей. Пусть они и отличались ростом, одеждой, цветом волос, но всех их объединяло отрешенное выражение бледных невыразительных лиц.
 - И мы были такими, - тихо сказала Дорри.
- А ведь они явно примут нас за сумасшедших, - шепнул ей Крайг. – Нас всего двое, и больше свидетелей нет.
- Я больше боюсь другого, милый. А что, если даже мы и уговорим кого-нибудь пойти в город Алекса, там для него ничего не изменится?
- Если честно, я тоже об этом думал.
- Так что же делать?
- Просто посмотри вверх.
Дорри подняла голову и своими большими неискушенными глазами стала следить за перистой рябью облаков, плывущих с севера на юг.
- Уже хорошо, - сказала она.
- Предлагаю пойти ко мне домой, принять душ и отдохнуть, - пригласил Крайг. – А там – посмотрим. Один из концов каната сейчас у нас в руках, я это чувствую.
 - Пойдем, - Дорри улыбнулась и кивнула.
И они зашагали дальше по просторному проспекту, оглядываясь на свои отражения в стеклах нижних этажей. В запущенных цветниках сами по себе росли позднецветы. Разросшиеся клены и тополя роняли листву. Голуби, покружив над улицей, устраивались на выпуклых частях фасада. Солнечные блики роились вдоль шпиля на башенке старого здания. Вдоль тротуара тащился аляпистый автобус на электромагнитном ходу, похожий на неумело слепленную буханку хлеба, и к нему, беспомощно помахивая руками, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие, быстро шла девочка в сером пальто, у которого один рукав был длиннее другого.
- И так мы и жили, и думали что все в порядке, - в который раз произнес Крайг, но теперь он не огорчался, а улыбался.