Эльза. часть 24

               Однажды вечером в дверь позвонила женщина. Незнакомка средних лет выглядела типичной дойтче фрау. Об этом свидетельствовали причёска, одежда и лёгкий намёк на косметику. Но дама не была коренной немкой. Что-то в глазах, во взгляде, в улыбке, в том, как уверенно она вошла в эмигрантскую часть этажа, и ещё что-то… выдавало в ней нашу бывшую соотечественницу. Она начала разговор по-немецки:
-Простите, это квартира номер пять?
-Да, это так.
-Здравствуйте, вы здесь новенькая? Старенькие все меня знают. Меня зовут Эльза Херманн. Можете называть меня Эльза. Женщина без стеснения прошла в холл. Моя семья жила в Твери, мы с мужем и двое наших  взрослых детей переехали в Германию шесть лет назад. Дочку Наташу вы, наверное, видели - она подаёт мороженое в итальянском кафе на площади. Ах, вы здесь недавно… я слышала вы из Москвы?
-Да, я из Москвы, Светлана с сыном - из Кишинёва, остальные…
-Остальных я знаю.
Вышла Светлана, они поздоровались, как знакомые люди.
Мы пригласили Эльзу в мою комнату, и долго беседовали за чаем. Светлана, открытый, добрый, и общительный человек задавала Эльзе множество разных  вопросов. Неторопливо и обстоятельно отвечая, Эльза  ни о чём не расспрашивала нас, да и ни к чему это было.  Вопросы Светланы содержали массу информации о самой себе и даже обо мне. Повествуя о местном житье-бытье, и подобно другим «бывалым» направляя нас на проторенные тропы дама, как бы, обращала свой рассказ Светлане и, казалось, совсем не смотрела в балконную часть комнаты, где я присела на кресло. Но мне показалось, что она наблюдает за мной.
-Эльза, что значит - « по седьмой категории»? Вы сказали, что живёте здесь по седьмой категории.
-Это значит, что в моём роду, и в роду моего мужа, до седьмого колена все чистокровные немцы. Не было смешанных браков, как у многих других. Это самая высшая категория для переселенцев. У нас самый высокий социалхильфе, множество льгот, даже таких, какие не имеют коренные немцы.
Из разговора  мы узнали, что Эльза  иногда работает в местной библиотеке, слегка подрабатывает уроками фортепиано, в России фрау Херманн была учительницей биологии в средней школе, в свободное время помогает в Ратхаузе  на общественных началах. Что касается городской Управы, то по началу было не понятно - в чём собственно эта помощь заключается. Все приезжающие в город без знания языка первым делом в официальных органах, каким и является Ратхауз, чувствуют себя  полными идиотами, абсолютно беспомощными и бесправными. Вот, казалось бы, здесь-то и нужна помощь фрау Херманн,- ан, нет!   Вновь и вновь вспоминались первые встречи с официальными организациями Германии, когда и без того неважный мой немецкий, не мог помочь понять бюрократический язык «замтов» и их чиновников, когда от волнения чужой язык совершенно выскакивал из головы, а из своего на ум приходили только ругательства. Какие же общественные поручения выполняла  Эльза в Ратхаузе?
 Эльза беседовала с нами около трёх часов, прощаясь, пообещала «захаживать», и по мере возможности помогать в качестве переводчика. Мезель говорил, что в Германии мне понадобится дойтчеметчер (переводчик), особенно в различных «замтах», и я уже успела в этом убедиться. Но если в крупных городах найти переводчика с трудом, но можно, то в маленьком городе - большая проблема. Поэтому первым делом я подумала об Эльзе, как о переводчике. Беспокоить людей по пустякам,  не в моих правилах, но, вскоре  мне  пришлось воспользоваться услугами фрау Херманн.

-Женечка, ты слышала? Она сказала, что моя «мигера» - фрау Вильц - не такая уж противная тётка - проговорила Светлана, как только за Эльзой захлопнулась дверь.
- Она их там всех знает. С немцами в компаниях часто бывает.

Вспомнив про свою инспекторшу социалзамта - фрау Вильц, Светлана скорчила кислую рожицу, и мы  от души посмеялись. Однако проблема существовала, и доставляла Светлане Маркус множество неприятных минут.
Как-то раз она попросила  пойти с ней к инспектору социалзамта в качестве переводчика. Светлана наивно полагала, что я достаточно хорошо знаю немецкий. Обычно для походов в общественные организации Маркусы вызывали из Кёльна ту самую, безотказную палочку-выручалочку Ларису - сноху Капрова, старого друга Ильи Маркуса. В начале августа Лариса с мужем и детьми уехали на отдых в Испанию и, как на грех, Светлана получила по почте послание - «…срочно явиться к инспектору социалзамта…». Я скрепя сердце вошла с ней в кабинет фрау Вильц:


-Гутен таг! Сказала Светлана так, как будто мы внесли хлеб-соль для дорогих гостей. При этом она чуть склонила голову,  по-японски сложив перед собой руки клинком. Меня передёрнуло от такого раболепства. А ещё было стыдно за Светлану, и жалко её. В сущности, она просто испытывала неловкость за
то, что приехала в чужую страну, за то, что не знает  их языка, что ей подают в этой стране на пропитание, и ещё Бог знает за что.
Чиновнице социлзамта на вид было лет шестьдесят – шестьдесят пять, но она выглядела бодро, подтянуто, строго. Тёмно-коричневое платье в мелкий бело-жёлтый цветок с расклешённой к низу юбкой подчёркивало фигуру  дамы. Материя, из которой был сшит наряд фрау, напоминала плотный сатин, но не простой, а скорее всего очень дорогой. Позднее, от Эльзы мы узнали, что этот наряд является немецким народным, и  называется он «Трахтен»,  вновь вошедший в моду среди немок среднего и старшего возраста, несколько стилизованный современными модными деталями и дорогой тканью.
-Трахтен! Ты слышала, Жень, - Трахтен!
-Ну, да. Это по-русски неблагозвучно, а для них самое то. Надо в словаре посмотреть, что означает это чудное словечко.

-Гутен таг! Прокуренным голосом бросила чиновница.
Дама встала из-за стола, чтобы взять в шкафу папку с делом своей подопечной. Фрау Вильц оказалась довольно худой и высокого роста женщиной. Безукоризненность стиля подчёркивали детали её туалета. Оттенок красных туфель чётко соответствовал цвету лака ногтей. Ничего лишнего, ничего вызывающего. Она смотрела на Светлану сверху вниз, не благодаря занимаемым сторонами позициям в комнате, а по причине  почти нескрываемого презрения к эмигрантке по еврейской линии.
-Напишите ходатайство  о выделении дополнительной денежной помощи на подготовку к учебе вашего сына Дмитрия Маркуса.
Инспектор протянула Светлане бланк, я перевела.
-А что писать?
Не дожидаясь моего вопроса, дама ткнула концом ручки-указки в третью строчку бланка:
-Пишите триста тридцать марок.
Потом в последнюю:
-Распишитесь здесь.
Светлана, ещё не понимая до конца, что с неба ей сваливаются лишние триста тридцать  марок, удивлённо вращала головой то в мою сторону, то в сторону фрау Вильц.
-Она выделила тебе деньги на подготовку Митьки к учёбе, а ты её ругала.
Счастливая Светлана, снова сложив руки по-японски, подтягивая лицо к своей «благодетельнице» раз восемь повторила на разные лады слова благодарности. Не в силах больше видеть этот позор, я отвернулась к стене, будто рассматривая рекламные проспекты. За спиной щёлкнула зажигалка, потянуло куревом. Я повернула голову. Фрау Вильц сидела за письменным столом, держа мундштук между узловатыми пальцами, и пускала дым прямо в лицо сидящей напротив  Светлане, которая, казалось, этого не замечала.
Я вскочила с места. Дама перевела взгляд:
-Всё. До свидания!
Мы вышли  на улицу. Светлана радостно щебетала, прикидывая, как они потратят с сыном деньги, и благодарила за моё участие в этом визите. У меня на душе скребли кошки: - Неужели она не понимает, что её унижают?
-Свет, ты зачем складываешь ручки, и киваешь головой, как китайский болванчик у этой Вильц? Ты делаешь так и у других инспекторов?
-Женечка, не обижайся - я так её боюсь, у меня даже руки трясутся, когда я к ней вхожу. А с другими  я более - менее.

              На следующий  день я получила по почте  официальное письмо из Ратхауза. Мой инспектор Ульрих срочно  требовал от меня какой-то документ из Арбайтзамта. Прочитав письмо несколько раз со словарём, я осталась в недоумении, и понесла его к Кире из второй квартиры.
-Ну, он просит вас срочно предоставить ему из Арбайтзамта какое-то подтверждение.
-Я поняла, что просит, только я уже была там, и принесла ему все полагающиеся подтверждения. Что он ещё хочет от меня?
-Вам надо сходить в Ратхауз и спросить его самого.
             Через полчаса мы со Светланой уже подходили к дому Эльзы Херманн. Владелец кафе на центральной площади – добродушный, упитанный итальянец любезно пригласил к столику Натали Херманн - очаровательную девушку, она-то и дала нам адрес.
Эльза ничуть не удивилась нашему появлению. Пригласила в комнату, и, продолжая гладить бельё, прочла письмо Ульриха.
-Ну и что? Он просит, причём срочно, подтверждение, что вы поставлены на учёт в Арбайтзамте.
-Эльза, я уже там была!  На второй день, как приехала в Монхайм, и сразу принесла ему бумагу о постановке на учёт.
-Может он её потерял?
-В любом случае, если требует, значит это ему зачем-то нужно. Надо ехать. Арбайтзамт работает сегодня до четырёх – успеете!
-Эльза! Не могли бы вы поехать с нами. Боюсь, что не пойму что-нибудь, потом снова будут проблемы…
-Э-э-э…  ну ладно! Посидите, я сейчас переоденусь.
Удалившись в соседнюю комнату, хозяйка быстро сняла бигуди и домашний халат.
Мы со Светланой внимательно осмотрели скромную комнату, и обратили внимание на большое количество книг русских писателей, грамоты, вымпелы советских времён, и пионерский галстук, завязанный на шее плюшевого мишки, а особенно, на висящий над письменным столом  портрет Ленина.
-Эльза, а почему у вас на стене Ленин?
-Это Наташина комната, она у нас идеалистка, до сих пор верит в социалистические постулаты. Сын совсем другой,  быстро интегрировался, и не вспоминает о России, он сейчас служит в Бундесфере, через семь месяцев  демобилизуется.
        В Арбайтзамт мы вошли за полчаса до окончания рабочего дня. Посетителей  не было, и мы  с Эльзой сразу прошли в кабинет. Эльза быстро и по-деловому изложила суть дела, протянула инспектору письмо Ульриха. Тучный, раскрасневшийся от духоты инспектор Арбайтзамта немного заигрывал с фрау Херманн, видимо не впервой они встречались в миссиях такого рода.  Я, особенно не вслушивалась в их беседу, улавливая только отдельные слова.
-Женя, ну вы поняли, что он сказал?
-Немного.
-Он сказал, что у вас всё в порядке. Не надо было лишний раз гонять людей в Лангенфельд, что у коллеги Ульриха, видимо, произошло в голове затмение, и на всякий случай дал копию подтверждения.
На обратном пути Эльза, сама вызвалась пойти со мной  к инспектору.
В этот солнечный июльский день Питер Ульрих сидел за письменным столом  в чёрной рубашке, чёрных брюках, и в чёрном галстуке. Получив от меня бумагу, он стал чернее тучи. Его рыжее, веснушчатое лицо покраснело, глаза налились кровью, когда Эльза почти дословно передала ему слова  инспектора Арбайтзамта.
-Фрау Херманн! Вы забываетесь…!
Он на повышенных тонах отчитывал Эльзу за участие в его разоблачении.
            -Слушайте, фрау Антонова! Как я поняла, вы чем-то крепко насолили этому господину, и эта не единственная пакость, которую, видимо, он вам подбросит. Признавайтесь, за что он вас так невзлюбил?
В голосе Эльзы прозвучали совсем не шуточные нотки. Получив выговор от Ульриха, она была уже не рада, что связалась с моим делом.
-Я сама удивлена, не меньше вашего! Что такого я могла натворить?
Выйдя из дверей красного дома, мы  продолжали обсуждать ниоткуда вдруг навалившуюся на меня проблему. Тем временем в Ратхаузе закончился рабочий день. Подошла молодая женщина с ребёнком, лет трёх-четырёх. Эта пара почему-то показалась мне знакомой. И тут  я вспомнила, что дня три назад мы с Митькой поехали кататься на великах, и на развилке  дорог Дмитрий не пропустил пешеходов, переходящих улицу -  как раз, вот этих самых женщину и ребёнка. Мамаша что-то злобно кричала нам вслед. Я, конечно, отругала Митьку, но бесполезно.
Как только я вспомнила об этом эпизоде, из дверей вышел инспектор Питер Ульрих, женщина заулыбалась, а мальчик бросился обнимать папу.
Я поблагодарила Эльзу Херманн за оказанную мне услугу, извинилась за то, что косвенно втянула её в конфликт, протянула ей  деньги за перевод, но фрау Херманн от оплаты отказалась.