Кто о чем, а я все о том же продолжение эссе

        Кто о чем, а я все том же.               
    Для меня наступил печальный момент оформления пенсии. В советское время это делали работники отделов  кадров, после «ельцинской», язык не поворачивается назвать её демократической,  революции- возложено на самих будущих пенсионеров .Кроме этого не очень приятного известия, на меня обрушились и другие, помельче, среди них самое простое: в каком месте находится то самое учреждение, которое раньше называлось  «собес».После инсульта, с  походкой «ковырялочка» , креном на одну сторону и растянутой до непонимания другими людьми, речью  решила разыскать аккуратненький и веселый домик с вывеской «Справка» .Но не тут то было .За время моей болезни, все эти неприметные, но такие нужные в хозяйстве, домики дружно исчезли под предлогом их нерентабельности для мэрии. Пришлось просить узнать об этом задавленную безработицей, безденежьем, непослушными детьми, соседку.
      И вот справки, документы, собранные через силу, со слезами на глазах , бережно несу в это самое  учреждение городского призрения, испытывая какой-то священный трепет. Оказывается правильно , что испытываю. Для начала разминка для таких, как я - со своей походкой - «ковырялочкой» ,передыхом после каждой пары шагов  вползаю на высокую сопку, где горделиво красуется отдел мэрии. Задыхаясь, с плохо действующей рукой открываю тяжелую дверь и попадаю в темноту. Останавливаюсь, ощупываю в темноте стенки в поисках следующего хода, или лаза, или люка .Мне уже все равно, лишь бы не упасть. Спасибо товарищу по несчастью, который выходит из встречной двери, и я ,наконец,  вхожу в храм  пенсионеров, успев заметить от упавшего внутрь  света, открывшейся двери, стул у входа, видимо для стража порядка, и с хрипами и скрипами в груди, задыхаясь, падаю на посланную не иначе, как богом, возможность отдохнуть после утомительного перехода.
       Минут двадцать ничего не вижу и не слышу. Судорожно ищу по карманам нитроминт , взбрызгиваю его и наконец чувствую столь желанное облегчение. С любопытством осматриваюсь. Длинный узкий коридор, по обе стороны множество дверей. Между ними скамьи, видимо, взятые на прокат из местных летних кинотеатров.  Все они заняты. Народ, моего возраста и моего отчаянного положения, ждет. Заканчивается обеденный перерыв и местные дьяки при мэре города должны вот-вот занять рабочие места. Смотрю на часы. Осталась одна минута до начала приема  нас, инвалидов и пенсионеров, желающих , чтобы государство вернуло нам долг в виде «жиденького» пенсиона. Тут в дверях показывается совсем древняя старушка .С клюкой в совсем тонюсенькой морщинистой ручке, в очках с огромными диоптриями линз, в стареньком, выгоревшем платочке и в убогом зипунчике она  бредёт  по коридору, постукивая впереди себя палочкой и ощупывая вокруг себя пространство, чтобы случайно ни на кого не наткнуться и не  толкнуть. В это время из дверей выходит молодая , красивая, нарядная и надменная дама, видимо из местных работников, которая  принята  в помощь большому начальнику писать и раздавать убогим посетителям  бумаги. Но она видит в себе не писаря , а большого начальника, так от неё пышет чванством. И старушка упирается в неё. «Скажите, пожалуйста, где тут…». Её просящий, тоненький голосок перебивает надменный  громовой раскат, не терпящий никаких возражений от убогих просителей: «У меня обеденный перерыв»,- и скрывается за первой же дверью. Всплыла  в памяти иллюстрация в школьном учебнике «Земство обедает» . Как оказывается живучи чиновничьи порядки:  все старое поведение чиновников лишь при модном имидже  , успешно перекочевало  из 19 века  в 21-й. В этот же миг раскрылась одна из дверей и на фоне несчастных, состарившихся просителей- зрителей , в старенькой, непритязательной, но чистой и опрятной  одежде, продефилировали ударники местного труда: все как на подбор в дорогих нарядах, с прическами и макияжем ,сделанных в салонах красоты и  наполнившие  пространство французским парфюмом. Начался прием по личным вопросам.
   После увиденного яркого неуважения к своим заслуженным посетителям, дающим писарям   работу и заработок на хлеб с маслом, мне стало не по себе. Я уже плохо помнила, как сдала свои документы, не чаяла выбраться на свежий воздух из затхлой атмосферы пренебрежения, невоспитанности и высокомерия. Через месяц  узнала, что пенсию не выдают уже полгода.
        До получения пенсии я была уважаемым работником и человеком, а  с того дня, словно передавая по эстафете отношение к пенсионерам, куда бы я не пришла, слышала пренебрежительное: «Женщина, это для вас  дорого»,- на просьбу показать товар, или в библиотеке на просьбу записать: «Пенсионерам нежелательно записываться, забывают книги возвращать» или в салоне красоты: «Из ваших волосиков мы вам  не сможем ничего сделать, а на покраску у вас денег нет»,- забыв у меня спросить ,каково состояние моих финансов . В общем,  из нормальных  людей пенсионеров   перевели  в разряд  убожества, которому в свое время Ельцин дал определение: «красно- коричневые», наверное, за убогие одежды. Так начался последний этап моей жизни.