грамматика слуха. тайнопись. две книги

Предисловие

Чудесная леность Евгения Орлова

Евгений Орлов мне близок постоянным поиском, когда на смену "безрыбью и безлюбью" – приходят стихи. Автор как бы растягивает сеть своей поэтической эстетики, и редкий читатель способен ее миновать без радостных для себя последствий.

Множество мета-метафор, сквозных образов, свежих сравнений, а равно и свежих ошибок – превращают написанное – в один большой личностный эксперимент. Орлов – это рыбак, который увлекается алхимией. Его, кишащая рыбой и любовью вода, ищет свой философский камень. Тот, под который этой воде будет вольготнее течь.

Иногда в текстах Евгения пробивается леность, усталость, но они – чудесны, без них не было бы этих книг.

Александр КАБАНОВ,
поэт,
главный редактор журнала "ШО", Киев (Украина).



ГРАММАТИКА СЛУХА

книга лирики

моей маме
Орловой Алле Ивановне
посвящается



введение в грамматику


все было не так
но было ль иначе?
и было ли вовсе?

лет временных повести неспешлив размах

ты помнишь полозьев дождливою осенью скрежет о камни?
так сердце стихами подушку зубами как санки с оксанкой
(коса и осанка) из третьего класса (гекзаметр трассы
фонил гомерическим хохотом в массах прильнувших к стеклу
на холодной террасе) кобыла вся в мыле и тяга карасья
(оксанку уже не по-детски колбасит
оксанка сидит как царевна-смеяна
а ты в ее власти а трон ее – сани)
ты помнишь как грелся террариум страсти
(любовь – кабала) там где кобра двора
раскатывала двуязыкие снасти
кострища с дымящей листвой и костра
с листвой огнедышащей на деревах
а санки ползли как японские танки
(три шага – душа да губа на изнанку)
ты помнишь? лет сорок тому – не вчера
а дома – уроками вспученный ранец
а ты первоклассный влюбленный засранец
из чижика шапка и куртка из рыбы
(а вы бы ноктюрн бы сыграть бы смогли бы
на русской народной волынке верлибра?)
свобода и ритм! (а любовь – кабала)

"ибо только влюбленный имеет право на звание человека"
ибо только ребенок имеет счастье тянуть влюбленность

а дома – французский и два прусака
на карте союза и в тазе два карпа
живые пока

ну – как?

ты уже измельчал до тоски? доседел до падения в плоскость
стихов? и под лопасти ритма и рифм угодил? до стихий
и бунта отдельно забытой души?

ты тоже не помнишь все было ли
так ли? иначе? и было ли вовсе

какое-то детство где с майским жуком
был лично знаком на общественной даче
кичился тем спичечным коробком
где три колоска непонятно на кой
но что-то ведь значил подарок такой
а девочка тонкой кривила губой

богаче
был только соперник двенадцати лет
ее и унес
его велосипед...


послушай
я скажу что были
былины! повести! романы!

однажды ты займешься пылью –
уборкой микро мирозданья
и вместо пыли с книжной полки
случайно рукопись смахнешь:

стихи

одни стихи и только
неправда
небыль
сказки

ложь




ЮЛОВАЙ


* * *

как преступника тянет на место пре
красну девицу в терем на красный свет
пешехода к зебре дитя на свет
божий тянет меня к тебе


безлюбье

1.

и хочется жить и колется смерть
и в окна с околицы пялятся раки  –
им скоро краснеть и у каждого злака
в глазах очевидная тяга созреть...

безлюбье мое! не грызи не кори
за то что дряхлеешь со мной год от года  –
я сам бы тебя придушил до зари!
но я и лягушку не в силах убить
а ты к сожалению тоже  –  природа!

2.

аквариум заполненный безрыбьем
розариум насыщенный безрозьем
такая концентрация не жизни  –
отныне лист и ветка  –  только порознь!

любовь не умирает? мрет как мамонт!
а после  –  наступает век разумный
век многолюдных бронзовых мельканий
и золотого мертвого безлюбья...

3.

ты видеть меня не желаешь и жалишь
лишь ближе на шаг подойду
змеелюбка
ты целую свору гадюк выпускаешь
шипящих
согласных с тобою ублюдков!
они отравляют и очно
и мощно
рвут медные узы столбов с расстояний  –
мосты телефон телеграф
даже почта
тобою немы и захвачены в камень!
но это ж медузья повадка горгонья  –
сей труд не ценить и бояться украдкой
(чтоб не отразиться в глазах отрешенных)
итог подвести:
все  –  мертво
все  –  в порядке

4.

я знаю меру миру!
мне ковать
прокрустову
чугунную кровать!
мне сталь варить
на нужды гильотины!

все измеряется умением лежать
подлизывать вставлять и подставлять...
а остальное  –  лишнее
кретины

5.

мой светлый ангел (что ты?) где ты?
проходят годы (естся хлеб)
ты (верно) шефствуешь по свету
да я уже  –  оглох (ослеп)

иссох и пыльными губами
я еле-еле шевелю
и шепелю «люблю…» веками
и веками шеплю «люблю...»

как мальчик каменный занозу
мой отвратительный склероз
еще нащупывает образ
однажды впившийся  –  до слез...




неправильный сонет

                Володе Таблеру

все в мире лирика друг мой все в мире  –  лирика
он держит шар над головой  –  попробуй вырви-ка
он дышит грустью голубой и блюзоват его герой
и черт не брат и бог не свят а собутыльники

все в мире лирика мой друг все в мире истово
но гармоничен и округл браслет монистовый
в запястьях девушек звенит дырявых денежек зенит
а он любуется руками пианистки

все в мире лирика труха все кроме музыки
и трещин в дебрях потолка и музы юзерпик
давно скопирован в металл винчестера  –  калибром мал
но девять килобайт ему  –  в союзники

все в мире лирика и смерть
и больно знать и сладко петь


* * *

порывы фламенко вращают пластинку
иглою фламинго застыл на дорожке
игрою цветов промелькнула косынка
из дома напротив и грустно немножко

парение грифа в порхающих пальцах
полуденных молний гадаются четко
капроновых ног шестиструнные танцы
да солнечный заяц щекочет решетку

и как на грустинку нанизаны мысли
сардинка на вилку костяшка на счеты
я жизни своей нанизал половинку
на ритм ожиданий чего-то...
еще ты

мне что-то хотел подсказать де Лусиа?
ну режь говори я нисколько не против  –
я знаю что слишком влюблен для России
для ситца косынки из дома напротив

разрывы фламенко угробят пластинку
на пыль разнесут на тишайшие крошки...
я знаю что слишком чужой для рябинки
глухой для гармошки


* * *

у вас – наверное – весна? ликуют стекла
от их восторга белизна уже оглохла
а полюбивший вас ручей – такой наивный
и он проводит до дверей – не спросит имя!
и вы не скажете ему что у подъезда
не время в нежностях тонуть – да и не место
вы дверь откроете и – шмыг! видали стольких!
а он туда – куда привык – по водостоку...



* * *

это все ля-рошель дорогая моя это все ля-рошель
нам не надо спешить дорогая моя нам нельзя торопиться
это все алягер дорогая моя это все ж алягер
а на ком алягер есть всегда отпечаток убийства!

это все до зари дорогая моя до кровавой зари
и еще оттого что немного патронов в мушкетах
это все за любовь дорогая моя это все от любви
и еще оттого что жестокие нынче поэты

это все от тоски дорогая моя от железной тоски
и еще оттого что ножи незаметно длиннеют
доживи до утра дорогая моя достони дотерпи
эту жуткую ночь бесподобного! варфоломея...




два эскиза


1.

топот
да яркий костер синевы
окрик пастуший да
струями косы –
огненно-рыжее стадо листвы
гонит в убой босоногая осень

и оглушительный вечер таков
что из-под зарева
из-под обломков
черною зеброй
не чуя зрачков
лес от листвы отбегает в потемки

2.

расплатиться с осенью листом
(век бумаге воли не видать)
в клеточку  –  пустым как благодать...

не облагораживать стихом
черную природу за окном
дать ей нагуляться босиком
по морозным тлеющим углям
в первозданном неглиже своем

стопкой старых строчек растопить
высохшую топку ноября...
осенью не хочется творить
осенью приятней – умирать



ночной триптих


1.

бессонница милая ляг да усни
покуда твой раб в четырех измерениях
беседует с образом  –  люди они
готовы общаться хоть с богом хоть с тенью

когда в одинокости ропщет душа
на то что анАтом опишет как тело
и атомом каждым ползет не спеша
мое обожание... (ты не хотела?)

любимая  –  что из того что рука
тобою одернута? все мы под куполом:
тросы натянуты сети батуты и
публика видит  –  как ты хороша!

(знаешь... мой поезд не будет ни ждать
ни отправляться  –  он пустится в тяжкие
поиски смысла: к чему уезжать
да и зачем эти тамбуры стяжки и

если не сон это... в лунном трико  –
девушка в теле пугливого глянца
мне разливает небес молоко
с пенкою звездных протуберанцев

в раз-два-три-вечность играет земля
веслами листьев гребут баобабы
круговоротная сущность могла б
все повторить... только  –  нет...)

а могла бы

ты повториться хоть в теле ином
хоть не теперь  –  когда станешь свободна
от обязательства жить за окном
жить без меня но зато  –  с кем угодно!

все бы вращалось в моем шапито
только... пока я беседовал с далью  –
тли шерстяные склевали пальто
образ рассыпался  –  сон в решето
поезд замерз на сгоревшем вокзале

2.

грошик в кармане да два за душой
утро застанет  –  какая нирвана?
надо же чем-то платить за постой
надо заполнить желудок едой
надо (ли) дырку заштопать в кармане(?)
ладно бессонница хватит усни
пусть тебе снятся авто и квартиры
горы какой-нибудь вкусной жратвы
счастья подковы на ножках сортиров
мыльные реки горячей воды
бравый лакей в золоченой ливрее
стройная девочка тонкая шея
семирамидовой страсти сады...

3.

ладно бессонница… на! получи и пропей!
я же пошел собираться туда где среди океана
ждет меня женщина племени белых ночей
крутит табак на подсушенной шкурке банана

там мое солнце еще ни фига не взошло
там еще фиников тьма а на старость покатит
грошик в кармане  –  да есть еще два за душой
есть еще порох

и видимо этого  –  хватит!





* * *

белым наливом снега свежайшего хруст  –
вот и поди докажи что зима лишь в начале!
ты не заметила? воздух разросся как куст
и снегири по нему как цветы разметались

тянет жасмином из проруби и садовод
тонкую нить отпускает в подлунную чашу  –
чай не сорвется (того и гляди!) в небосвод
легким серебряным змеем подлещик блестящий?

вот и поди докажи что не к месту январь
это сухое прощание: цифры... итоги…
что-то такое хотел я сказать по дороге
теплое-теплое... ты не заметила?  жаль




* * *

вновь карандашик волшебною палкой ползет по бумажке
буковка к буковке льнет как букашка к букашке
и запятую поставить не может не хочет рука
леность такая чудесная леность такая
что продолжалась бы и продолжалась
но

краем
глаза заметил, что вот и закрался за край,
и возвращаться пора из того заповедного рая,
где каждый звук сам себя под сурдинку играет
и затихает, как

ю
или лов
или ай...




* * *

начитаюсь Ремарка пойду и куплю кальвадос
подмигну профурсетке (пусть верит что жизнь не напрасна)
и наверно  –  влюблюсь и конечно  –  немного всерьез
до немого такого смешного но все же  –  несчастья...

воздух дерзок и свеж да и мне-то всего сорок два
да и хвост пистолетом а значит и вечность на мушке
я еще расстреляю свой прикосновенный запас
как обычно пустив в молоко поцелуем воздушным...

я еще подберу к тебе свежую рифму, любовь!
но увы  –  не теперь потому что до одури падок
на чудесный напиток кальвАдос  –  зеленую кровь
из немного подгнивших прошедшею осенью яблок...




УМЕНЬЕ ПТИЦ





* * *

весна ледяная вода под ногами
по городу грустно плывет каравелла...

 – Откуда, братишки?
 – Поехали с нами...
 – Куда, морячки?
 – ...если все надоело...

на каждом углу  –  по чернеющей льдине
по лику елены по гриве троянца
потеют людишки в пальтах на ватине
к грудям прижимая колбасы да яйца
на сучек глядят кобели исподлобья
на сучьях подлеют кошачие туши
жлобье голубиное бряцает зобьем
да сброд воробьиный валяет баклуши...

 – Откуда, братишки?
 – Поехали с нами...
 – Куда, морячки?
 – ...если сил больше нету...

на каждом углу  –  продают подаянье
из каждой елены  –  тачают сонеты
троянские вихри враждеют над нами
на сучках потеют кошачие яйца
людишки звенят медяными грудями
и бьют воробьев колбасою по пальцам...

 – Прощайте, братишки!
 – Поехали с нами...
 – Привет передайте!
 – ...покуда не поздно...

весна... ледяная вода под ногами
немного обидно... немного морозно




1964

корми меня бабушка с маленькой ложечки
жир рыбный... жар птичный... жук майский...
мир рыжий как мамины новые лодочки
цветастый как термос китайский
букет... запах астры бессчетно тысчинками
салюта развеян по радужной комнате
день пестрою переводною картинкою
не раз еще ляжет на памяти окна те
что с видом на сорок лет кряду... что месяцем
все больше туманятся... разве  –  на донышке
стекло кашей мутною манною светится
и греется масляно солнышком...



говори акварелью

1.

говори акварелью  –  мне нравятся полутона
и размытость отдельных фрагментов  –  когда-то любовью...
на хрусталике памяти  –  трещинка знаешь она
очень мило тебя искажает на фоне зимовья  –
о еще бы! немного дефекта а столько тепла
излучает твой взгляд ненароком дровишки  –  с подтреском...

я тебя убивал в стародавних мучительных снах
я тебя забывал в каждом облаке облике жесте
я каленым железом тебя выжигал из листа
и на площади жег с колдунами и ересью вместе...
вот такой вот пейзаж... такова подоплека холста...
говори акварелью  –  мне нравятся губы с подтекстом!

2.

родная
в дымке розовой
над озером
возможны паруса
и даже  –  алые
(даль  –  тоник в юном плаваньи
а в этом  –  боль мой парусник
но ветер  –  стих
и парус  –  сник
я не пристану к гавани...)
ты жди меня
зови меня
гавайскими гитарами
пусть провода тебе звенят
о том что чувствам  –  нет преград!
(прощай
мы были парою...)

ты  –  молодость
твой мол на ось
земли нанизан
значит  –  врозь
отныне я с магнитными
потоками в твоей душе
и губ  –
губительна уже
береговая линия
суденышку
чей хрип и храп
и крен и капитана сап
на суше  –  вычурны и пошлы!

прощай
я выучил устав
всех расставаний  –
Беринг прав!

вернуться  –  невозможно!

3.

наверное мы еще встретимся завтра
а может когда-нибудь... в веке тридцатом
дотянемся ветками до адресата:
я буду  –  от погреба ты  –  от мансарды...

листвой шелестя еще скажем вселенной мы
о том что вчера поступили неправильно..
себя отхлестали солеными стеблями
еще нас и птицы с тобой освистали...

весна понимаешь такая короткая
а мы так и вовсе с тобой  –  идиоты...




уменье птиц

5.

картину репина не ждали а с ней тем более  –  меня
три дня я штурмовал вокзалы  –  дремучей мелочью звеня
три дня под кассовым порогом я извивался  –  шут горохов
перед кассиршей как пред богом являлся  –  груб порочен лох
на перекличку: «ангел Женя, жду главного из всех чудес!»
но был опущен перед всеми и выдворен из-под небес
провинциальным психопатом невеждой не берущим в толк
что нет такой страны  –  Надежда… и мыса  –  Добрая Любовь...

4.

 – Бурлюк на «Волге»  –  футуризм в быту?
я будущее медленно тяну
на лямке из аорты…
наше «буду»
тут за грудиной
севшее на мель
любовью переполненное сердце…
товар добротный  –  жаль его бросать
тем более  –  так много обещало
тем более  –  ну как еще связать
две точки те на карте…
ты сказала:
«Уменье птиц  –  не в том, чтобы летать,
а в том, чтоб не упасть, когда устали…»

3.

проснулся  –  подошел к столу с листа
где вечером по грот экипирован
был стих  –  зияла в строчку пустота
и Ной бродил по палубе взволнованный
его я направлял тебя спасти
и снаряжал терпением тирадами
на всю длину бездонного пути
где каждый узел был сочтен и задан мной
я знал что я  –  потоп что я смету
когда нагряну я готовил смету
всем разрушеньям я зажег звезду
чтоб вы не заблудились в бурю эту
я все учел и подготовил тварь
себе на смену чтоб тебе на пару…
но ночью Ной пропил мое «Прощай,
мы никогда уже не станем старыми!»
пропил его с друзьями  –  три глотка
какого-то слащавого сиропа
да что ж... не ной! до нового стиха!
до нового  –  до страшного потопа!
до ненависти возведенной в куб
нет  –  тысячи кубов воды несущей
всего лишь строчку-досочку: «Мой друг,
я никогда уже не стану лучше...»

2.

кто скажет с чем сравнить беду мою тоску мою нору мою
гнездо мое бытье мое  –  отныне
мои друзья не лебеди а голубье да воробье да воронье
да галки на картине…
такое настоящее – хрипящее сипящее галдящее
базарный день и только!
кто кормит птицу клавишей  –  тому музЫкой давешней
ответствовать на полке!
на порку вызываются паяцы чьи акации
перетравили – стольких!
Борис и Осип  –  каяться! Марина  –  отсветается
и Анна  –  плииз на порку!

…любимые
вы кинули меня в стране без имени
а столькому учили!
все оказалось липовым вот только осень  –  всхлипами
да розги в ветках скрипнули
да ливни засучили...

1.

good luck на боли  –  церковь на горе
поклонной? кланяюсь тебе
целую твои мокрые ладони
от слез от жизни врозь
от розог роз  –
на прошлый день забвенья
от занозы
прощенности
и снов несовпадений...
я прошлое твое тяну всерьез
так было нужно...
помнишь
ты сказала:
«Уменье птиц  –  не в том, чтобы летать,
а в том, чтоб уносясь в иные дали,
себе разрывом сердце не порвать...»

прощай
на ветках гнезда  –  сплошь вокзалы




два письма к...

1.

ночь в вагоне и тридцать минут на маршрутке...
(а у нас уже птицы поют  –  не хотите ли птиц?)
два неловких письма восемь строк и вино в промежутке
до утра моя радость до дна до подсохших ресниц...

что ни буква  –  то весточка песенка легкая пенка
(а на свежую голову  –  снова нашел божество?)
это просто весна небольшая но все ж переменка
а отсюда и блажь  –  виртуальное но баловство...

(и наверное  –  в лес! да на ель да под ель да на волю
под прикрытие зябликов  –  ну-ка дотронься! сорви!)
где-то катит состав по огромному черному полю...
не грусти моя радость... живи моя радость... живи

2.

значит будем стареть  –  ты как дерево я как песок
ты пойдешь на растопку я буду замешан в цементе
впрочем... хватит о вечном тем более здесь  –  не Восток
и тем более там  –  все так сложно в текущем моменте

так о чем я? среда двадцать три двадцать пять по Москве
а по Риге наверно на целую жизнь опозданье...
это все же  –  среда и никто ни одно дабль вэ
даже очень тройное не сможет скосить расстоянье

ты сказала  –  давай собери свои вещи в рюкзак
и айда на вокзал! это просто но так откровенно
я еще никогда слышишь ты? ни к кому не сбегал
и твоя благодетель не будет увы исключеньем

я уже ощущаю себя запоздавшим письмом
что же станет когда наконец доплетусь до подворья?
«Я ждала Вас в ХХ-м... Году в 92-м...
А сейчас, извините, другое столетие, sorry...»

впрочем хватит о личном мое скучновато досье
ничего необычного  –  родственничек заграничный...
может снова о вечном? так вот  –  мы у господа все
на одном волоске... и по-моему входит в привычку



* * *

я не помню до еды иль после
или вместо  –  но на материк
мне природой выписана осень
золотой таблеткой под язык

чтобы я бродил по сей натуре
и переворачивал листву
чтобы в пожелтевшей рецептуре
раскопал ответ  –  зачем живут

вне любви
вне знания итога
вне на то каких-нибудь причин

я лечусь тобою время бога
снадобьем просроченным твоим



я кажется чувствую (кажется)...

я кажется чувствую (кажется)
как ты дрожишь
когда эти строки читаешь
как каждою клеткой
исследуешь (кажется) древнее
право на жизнь
какой-нибудь птицы
вне
воздуха корма и ветки

я чувствую (кажется) то же что
чувствуешь ты
и кажется тоже дрожу
как над каждою строчкой
над темой (нет кажется телом)
твоей пустоты
которая каждою клеткой
заполнится хочет

...исследуя древнее право
(наверно) любить...






ПИСЬМА К ТРАХИПАХУСУ



грамматика слуха

на каждого зрячего книга найдется без слов

ты словно ослеп но на ощупь на ощупь на ощупь
сначала легонько уколет гомеровый пальчик любовь
а после собою заполнит всю книжную площадь
всю клавиатуру – ори же что грешник в аду
о! та партитура бурлит и идет как по маслу
вторжение в сердце о! мука быть в том же ряду
где ван тугоухий заваривал фуги на гласных
где каждую клавишу мастер по имени брайль
наполнил особым дыханием аз буки веди
играй но не трогай! вдыхай не! читай не! читай
и снова забудь! знать не ведай как знал и как ведал!

для каждого зрячего зряшного сданного в лом
железного ржавого пятиалтынного проще
найдется о щастье! любовью озвученный том

читаю на ощупь на ощупь на ощупь на ощупь




я  –  наше поколение...

я  –  наше поколение зимы
и незаметно стал одним из многих
чьи дни как пять копеек сочтены
метрошным турникетом однобоким

я  –  наше поколение читать
в пролетах между станциями Хэма
(интеллигентно в голову не брать
старушечьи попытки отодрать
от старика и моря и сиденья)

я  –  наше поколение мечтать
на кухне в одноклеточном угаре
когда-нибудь куда-нибудь слетать
хотя бы с принцем маленьким на пару
хотя бы даже с Пешковым  –  на парму
а может с Маргаритой  –  из окна...
(российская империя  –  тюрьма
тогда еще не пели под гитару)

я  –  наше поколение тоски
Цветаевой  –  по горю
Пастернака  –  по простоте
и разные куски
замысловатых музык и картин
сводить в один но искренний спектакль  –
трагедию!  –  где учишься грустить
и даже тихо очень тихо плакать...

я наше поколение  –  любить
(не лапать по загаженным подъездам
а с расстоянья) чаще  –  безнадежно
от обожанья слов не находить
любить тебя «так искренно, так нежно

как дай Вам бог» хоть раз любимой быть!

и быть  –  вообще хоть как-нибудь любимой!

в отсутствии
людей
прошедших мимо
метрошных турникетов

...может быть
однажды встретимся
в вагонной суматохе

Вы  –  ваше поколение весны

и незаметно станете одной
из многих





августовский триптих

1.

хотелось жареного снега
и льда на крылышках стрекоз
хотелось белого побега
под юбки ветреных берез
и в прорубь рыжую  –  с разбега!
жара и август! два зрачка
рассохшегося человека
вонзить в торосы-облачка...
хотелось снеговою лапой
укрыть и сердце и погост
и насчитать  –  не счесть царапин
от падающих в речку звезд!

2.

песенка лета
леса стремянка
клейкая солнца
из тюбика паста
тины натасканной
вязкая масса
и макловицы
зеленая ряска
винтики елей
да гайки волнушек
надфиль песка
под подошвами божьих
черных веснушек
балтийских коровок
гвоздики острых
янтарных головок
эмульсионные лужицы света
небо меловано
синькой лазури
белое облако
ватного цвета
серое  –  цвета
сплошных перекуров...
я б никогда
не поверил что может
так отвлекать
от проблем несвободы
подзатянувшийся
аж на треть года
легкий ремонт  –
капитальной природы...

3.

все перепуталось от ветра в том оркестровом бардачке  –
с утра поскрипывали ветви у паганини на смычке
к полудню  –  градины по декам веселых пней давали регги!
и наконец уже в обед рожок английский  –  гром средь молний
бабахнул фугу и затих
не попрощавшись...

высь  –  свободна!
лети сен-санс мой
ну!
лети...







я точно знаю: время...

я точно знаю: время  –  не течет
ни под какой ни под лежачий камень
оно как чай заваренный в стакане
густеет наливается и ждет...

бывает...

бывает день набух как черный лист
и утонул  –  да будет он неладен!
бывает чист как будто свыше даден
поверхностен как молодой брассист
на глади...

ах

как уютно знать что ты  –  профан
в том сорте чая что тебе заварен
и добавлять заветных тридцать грамм
в любую гадость божьих чаеварен!

хмелеть...

хмелеть от грога легкого тянуть
тянуть по капле как состав по рельсам
и знать что вот  –  допрешь когда-нибудь...
да черт с ним с чаем! главное  –  согреться!

как трудно быть гурманом и томить
себя каким-то нудным ожиданьем
что вот-сейчас-наверно-может-быть
он настоится  –  поздно или рано...

но  –  нет

и счастья  –  нет! и не подписан счет  –
то слишком ярок чай то вкус  –  насмарку...
я точно знаю: время  –  не течет
оно меняет пьющих...
и заварку





* * *

(над данией нависла тень конца)
принц разорвал с офелией
в покоях – лаэрт рапиру точит
(кла-ца-ца)
а клавдий варит яд
и все такое

гертруда маску делает с лица
суспензия свисает огурца
а в это время позднее сырое
над гамлетом нависла тень отца!
но не успела тронуть за живое  –

принц умер от испуга
(все такое
над гамлетом склонилось)
"бедный принц!
ты на кого оставил нас
в покое?"

гертруда маску делает – с ресниц
слеза скатилась капелькой алоэ  –
принц ожил! а гертруда долго жить

с испугу приказала (все такое
и ахнуть не успело и завыть –
над гамлетом уже склонились
двое)

"скажите, принц, кого ж из вас зарыть?
зарыть иль не зарыть? уже достала
семейка ваша! роем  –  вам все мало!
кто будет сверхурытые платить?
как прежде  –  бедный йорик??!"

все такое
взбесило йорика:
"оставьте племя злое
меня и кошелек мой! нет отбоя
от гамлета и всей его родни!
сам лучше сдохну черт меня возьми..."

(и умер)
и упал на чью-то груду
еще напоминавшую гертруду
чья маска бледности уже почти
прошла (внезапно королева – ожила!)
лишившись правда огурцовой свежести


что было дальше  –  и ежу известно...

как все неловко в датском королевстве!





запишите меня на сентябрь октябрь ноя...

запишите меня на сентябрь октябрь ноя...
не даю обещаний дожить это тоже работа
високосной весной (говорят) и виски серебрят
недалеким тем светом и трасса в крестах поворотов
запишите на осень любить это то же что жечь
на веселом огне (бестолково) ноланца дж.бруно
(я люблю итальянцев за их непонятную речь
интересно  –  не ими ли русский язык был придуман?)
запишите на камне: такой-то... такого числа...
обещался... божился... заказывал ласку и сдрейфил...
високосной весной так хотелось бы верить  –  дотла
исчезать добела и влюбляться до великолепья!




* * *

я никогда не видел поля ежевики
и не кормил гуся породы дикой
и писем трахипахусу не слал

осваивал родное междуречье
переводил с себя на человечий
и незаметно книжку написал

история простого человека
конца-начала каменного века
за пять минут до гибели его

рождение учение работа
любовь элементарная зевота
и напоследок  –  больше ничего

читать ее как видно не придется
гусю и трахипахусу и солнцу  –
второго тома нет у мертвых душ

вселенная огромная старуха
к тому ж слепа к тому ж туга на ухо
и тоже пишет исповедь – к тому ж






ПОПЫТКА ПРОЗЫ



одна поездка в москву

...москва!
купе уже гудит
срывает с вафель оболочку
цыпленком жареным смердит
и дружно требует:
 – ча-еч-кууу!..

кто  –  с чем: кто с сахаром кто без
(уж в этом сам себе начальник!)
и чай кочует  –  как экспресс
и проводник кипит как чайник
за рупь  –  холодного белья
за три  –  холодного второго
купе смешного бытия
везет товарища орлова
в москву! в столицу!
чей-то храп
за стенкой выдает валторной
тромбоном ухает ухаб
и скрипкой
тянет
из
уборной...

москва!
не ждал тебя
не знал
что буду счастлив утром ранним
когда на рижский на вокзал
приеду в своре рижской дряни
когда загаженный вагон
средь прочего дерьма людского
небрежно сплюнет на перрон
лицо
товарища
орлова...

москва!..





вавилон


«О, Сад, Сад! Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья…»
                Велимир Хлебников


о! вавилон
где улицы заканчиваются не успев начаться а окна светятся огнями внутрь и потому напоминают китайцев...
о! вавилон
где лики бабушек печальны а святейшие без окладов и ездят на шестисотых...
о! вавилон
где русский подобен грузинскому вину голландского разлива  –  не тот вкус не тот запах и цена зато  –  упаковка...
а философы не получают пособие...
о! вавилон
где газеты подают на жидкое и ими не подтереться...
где море и сосны принадлежат народу их не видящему а немцы закупают дрова...
где стрелки часов смотрят на запад и потому солнце постоянно заходит...
а русские пьют пиво...
где сдвоенное С в слове ИСКУССТВО напоминает не только военное прошлое но и мирное настоящее и повсюду запах жареных сосисок...
где голуби утратили прежний смысл и больше двух не собираются...
а бурый цвет флага тяжеловат...
о! вавилон
где скорость помноженная на массу равна нулю и это касается мысли...
где дорожная полиция цветет зеленью и дорожает...
а русские учат иероглифы...
где бизнес является народу с полотна Иванова и это есть обман зрения...
где бывший немец учит пионеров хранить государственную тайну...
где главное качество гороха  –  серость...
где нет цензуры оттого что нет веры и писателей...
где улыбки продавцов действительно напоминают cheese но какой-то с тмином...
где журналистами не становятся а называются и это тоже свобода слова...
где у норвежцев длинные руки и волосатая лапа...
а русские играют в новус...
где с криком «саэйма» японцы делают себе харакири  –  долго медленно верно...
где от Великого соседа ждут Великого потопа и ноют лодки...
где банкиры ближе Швейцарии и потому скучнее немца а русские  –  особенно...
где в уникальном эпосе автор разрывает пасть медведю с легкостью народа не ведающего что творит и это продолжается...
где дураки и дороги выступают клоунами в шапито а русские смеются и платят...
где дети героически колют наркотики и даже лечатся...
а старость проиграна как Ватерлоо...
где насильники любят младенцев и потому невинны...
где министр благосостояния хорошо знает свой язык и оттого держит его за зубами...
где поэты просят подаяния но как-то неубедительно...
где латыш это профессия а русский  –  древнейшая...
где понятие Родина необязательно как брюки у шотландцев...
а норвежцы торгуют водкой...
где в каждом из нас есть частица себя и она элементарна...
о! вавилон
где деньги подобны доспехам отчего все рыцари  –  псы или немцы...
где любовь линяет в теплые страны осенью и безвозвратно...
а сердце каменеет под ступней особенно русское...
где в легком акценте узнаешь москвича и слушаешь слушаешь...
о! вавилон
где все напоминает все и на том заканчивается





просто (очень просто)


1.

все... за спиной ворота лета
где городской отсижен срок
на мне  –  сто первый километр
размытых осенью дорог!
я выпущен на волю ветра
и под ответственность полей  –
чертить кривую геометрий
блатной походкою своей!
дуреть от жидкого свеченья
отвара маковинок звезд
и принимать за наважденье
шальной кометы пыльный хвост...
и встретить утро жизни полной
когда в ладони-жернова
на луч нанизанный подсолнух
обронит семечку тепла...
и млеть от мысли: что средь прочих
вещей чья нить в твоей судьбе  –
я был единственным! кто ночью
вообще  –  не вспомнил  –  о тебе


2.

все лягут спать  –  под одеяла
упрячут влажные носы
а ты поймешь что жить  –  так мало...
и что прекрасен  –  недосып!

ты вдруг найдешь в своей квартире
такую уйму новостей:
свечу в потрепанном мундире
и йога в ящике гвоздей...

поэт? наверное  –  язычник
под ставен сип под скрип петель
ты вдруг поймешь как пограничны:
окно будильник и пастель

и вот  –  не трогая предмета
ты узнаешь его  –  в лицо!
над головой дым сигаретный
плетет секретное кольцо...


3.

...та плоскость на которой цвет
еще не принял костной формы...

и дышит розовый букет  –
садовой прелестью узорной!
и нескончаема игра
земного со-существованья

и бог  –  на кончике пера
повис и...
затаил дыханье






* * *

что: сухость в горле? это от листвы
шуршащей по асфальту... каменеют
на ветках железы... парк накурил травы
и слег на грунт  –  за ним не заржавеет

осеннею покрыться кожурой
уснуть треской прикинуться пустыней...
преображенье почвы под стопой  –
не волшебство но что-то вроде... ныне

скорей всего  –  введение в исток
в исход с земли на небо... позже будет
зеркальным блюдом отражать восток
неджинов покидающих сосуды...

и маленькие глупые жучки
(среди которых правда есть поэты)
про это сложат странные стихи
и некрологи в утренних газетах







поэма начала

5.

на то и ночь чтоб думать о тебе
на то и день чтоб без тебя слоняться
по нулевой безумной долготе
меж полюсами ветреных затей  –
срывать цвета и запахи с акаций
сдувать с небес пыльцу осенних птиц
вползать в берлоги глаз к зиме готовых
и падать ниц под стрелами суровых
безжалостно опущенных ресниц

4.

лебяжьи нежности ребячьи речи телячьи мысли...
по той же лестнице пойдем ровесница сцен и кулис? и
все тем ли выстелен подъем до истины простым набором?
твой театр выстрадан другим артистом был и режиссером!

приток массмедии банкеты с мидией фата с узором  –
о! та трагедия была намечена гвоздем сезона!
гора даров волхвов: дары воров волов  –  рога и шкуры
телячьи  –  на покров лебяжьих крыл улов и сплошь  –  амуры...

мы разных школ друзья и разлюбить нельзя! себя в искусстве:
сказал  –  не верю! я (из недоверия) прервал
капустник

3.

мне не пить эту воду родная мне дохнуть от жажды...
кто сказал тебе милая что мы живучи как псы?
наши души слетелись чтоб перемешаться однажды
а потом – чтобы молча украдкой глядеть на часы...
ты идешь на покой тебя ждут на семейной эстрадке
и настойчиво просят нарезать на стол колбасы...
у тебя все спокойно и тихо и в полном порядке:
сыт кобель сыт ребенок и муж обязательно сыт!
мне не знать этот эпос царевна еды и пеленок...
там где бог кулинар  –  пищей пишутся библий тома!
ты готовишь свой суп из каких-то случайных любёнок
и в жаркое кладешь обезво-жен-ные
имена

2.

карюю краску надежды чуток
перемешал и нанес ожиданием
на отшлифованный холст для признаний:
нет не сумел негодяй не сберег

кисть бы покрепче! да жидок был хвост
беличий – не удержать волосинки
льнут без нажима и портят картинку –
словно ресницами выплакан холст

будто пытает молчаньем звонок
все как и прежде но только не спится
и сквозь ресницы надеждой сочится
жгущий глаза кареглазый дымок...


1.

все дальше иду
ухожу от гордости в голод
и жажду – под знамя бомжей
сосущих желе
банок консервных
в виду нехватки железа в теле

кальций полезен младенцам
мне же – нужны порезы
на сердце
иначе я сам –
протез
кожзаменитель
ходячая экзистенция
энциклопедия жизни собачьей
сволочь –
однозначная!

мне надо сидеть на голодном пайке
твоего взгляда
цвета чайного
надо следить как по бровке-дуге
ползет какой-то каприз случайный...

ползи! крошка
ко мне
я выполню
все
чего бы она ни хотела!
все
чего бы мне это ни стоило –
за черствую корочку света теплого
в этой
забытой ею
затворницкой!

...стыдно!
молить о себе словами –
что торговать собственным телом





МЕЛОДИИ ДЛЯ ШАРМАНКИ



охота на бабочек

сачок ты ботаник прошляпил такую под самым...
и что там красоты иных на клею да на спицах
она пролете пронесла прогремела такими глазами
живыми глазами – не крылья – хлопушки в ресницах

закрой свою сумку повесь на забор свою сетку
разбей свою банку усохни сядь на кол и тресни
ты лабух ботаник и ладно бы кепочка в клетку
так клетка под кепкой а в клетке  –  причинное место

поехали вместе поехали что ли на эту
венеру ли? что там у них за семью небесами?
я тоже ботаник и тоже хочу на планету
где бабочки  –  сами...





в ритме Cesaria Evora *Miss Perfumado*

1.

август яблочный пирог
корка гордая корицей
вязкий солнечный желток
в каждой клетке по крупице
тает сахарный песок
на глазури тонкой льдинке
и антоновки кислинка
и оскоминки чуток

2.

на штиль что на шпиль в золотой одежде
штихелем да в лобовую грань
солнце мое где ж ты шастало прежде
что ж заявилось в такую рань
что ж занесен штормовой локоть
слышишь гравер мой металл – мяхк...
небо – немо на губах – копоть
как у ребенка – все на губах
легок нажим но – семижильный
каждый охотник желает зла...
радужной оболочкой жизни
в детскую оспой любовь вошла...

3.

она юна и у нее есть дар
божественный и грация актрисья
но будущее словно шаткий шар
под начинающей эквилибристкой

всего один неосторожный шаг
а край картины так опасно близок
я отвернулся чтобы не дышать
в смешные паруса эквилибристок

ей скоро покорится этот жанр
и полным ходом солнце море трубы
она юна под ней послушный шар...
что ж я  –  на кубе?

что же мне на кубе...

4.

шарманка щемящие звуки и грусть
Сезарии логос как солод и долька
осеннего солнца слезы карапуз
ползет по щенячьей щеке у ребенка
по имени холод и мокр нос сосны
не вышла у карла афера с кларнетом
на том и закончим: шарманка монета
и соль-до Сезарии до-си-дины...




монолог воздушного шарика

                Алисе Орловой


аля алечка подружка
рот брусничка глазки сливки
нам с тобой немножко скушно
на девятом этаже
разрисованы картинки
сварен суп и куклой скушан
чисто вымыты тарелки
и котенок спит уже...
аля алечка у солнца
нет иного назначенья
чем светить в твое оконце
а у летнего дождя
столько голубого шелка
что хватило бы поэтам
на сто лет... но только это
не для них  –  а для тебя!
аля алечка послушай:
я уже бывал повыше
я уже летал над крышей
полный радости внутри...
этот мир  –  тупой и острый
просто он устроен просто
для того кто меньше ростом
чем воздушные шары!
...я останусь в коридоре
я такой большой и толстый
буду охранять квартиру
от не-алиных шагов
(а когда она вернется
вся в цветах дождя и солнца)
тихо испустив дыханье
лягу тряпочкой у ног...




из остаточных явлений

1.

ах ты господи
да что ж я у тебя-то в горсти
да еще в горести!
дело ж не в пути
да не в гордости
а в том что крест нести
нет возможности!
отпусти
грехи не орехи  –  химера грех
разве ж грехом насытишьси?
если прощенья хватает на всех
что ж мы как мыси-то в колесе
горемыкаемси?
а еще  –  спаси
не паси  –  спаси
вне горсти спаси!
ибо нехристи
и на небеси  –
тоже лю
ди...


2.

вот и ходишь по сну моему  –  незвана непрошена
на претензию мягко мне так говоришь: подсознание...
прошлой ночью влюбился в принцессу глазища горошинами
обошел со спины и увидел твое изваяние...
появляясь под утро хихикаешь сдавлено сдержано
над моим увлечением новым  –  парением в космосе
я и так гермошлем потерял провода перерезаны
потерял говоришь ты не шлем а наверное голову...
но однажды и сна оказалось тебе недостаточно
сорвалась с языка при невыясненных обстоятельствах...
так у господа сделан христос из явлений остаточных
одиночества гордого голого дикого страшного

3.

ой-ты гой-ты-гей-ты-гай-ты дай
ой илья-ты-ль я-ли он-ли все-ли вместе-ли
ой помять-на-память лапу-логос-лай
не-видал-подобных рода-песьего!

на-спине-шерсть ой да-на-спине-по-шесть
на-шестом-седьмой да-спиногрызы-все
вырастить-итить с-учить с-кормить с-огреть
ой да-в-леди в-ляди в-люди ой-да-вывести!

ой-ты-бой-ты-бай-ты-бул-ты-бил-ты-бог
ой-ты гой-ты гей-ты гай-ты добрый молодец
ой отрой-открой-отдай ключ-в-рай-в-барак-в-чертог
можно я погреюсь? очень холодно




нелепый блюз для й.

сыграй мне на губной гармошке
свой щекотливый поцелуй!
я тоже музыкант немножко
и оценю талант продрогших
но дьявольски сложенных губ!

о! блюз в прокуренном квартале
скрипящих связок городских!
так деревенских целовали  –
сначала  –  словно щекотали
и вдруг  –  до выдохов глухих
до перепонок барабанных
до бранных звуков горловых
до первых петухов  –  сигнальных
и до вторых...

сыграй мне этот блюз нахальный  –
при всех! безумно! сгоряча!
до распалившихся миндалин
расплавившихся  –  как свеча!
до сердца выжженного страстью!
до  –  пустоты... до  –  отпусти...

я тоже музыкант... к несчастью
шарманщик я... прости...
прости





и было семь бед...

                Жоре Чернобровкину

и было семь бед похожих на удила
и рыба-поэт однажды в ту речку вошла
пошла напрямик на приманку на голый крючок
на белого света изнанку и черный зрачок
на донку пошла как на данность и с радостью пасть
открылась на мелкую гадость и гадкую сласть
и лестью и леской и лаской ее подсекло
тянуло тонула таскалась в уху и в фуфло
семь раз исполняла желания жадных старух
прошла через бурю в стакане и трубы и пух
и перья теряла и веру теряла в людей
но всюду стихи сочиняла и песни везде
слагала метала крошила икру за икрой
такая вот рыба-дурила – придурок такой!





СКВОЗНАЯ ТЕМА



четыре письма

1.

я не люблю эпистолярный жанр
его витиеватые мотивы
письмо должно быть жутко торопливым
прямолинейным как бильярдный шар
как молоко бежавшее дышать
а не томиться жижицей бессрочно
отточено копье карандаша –
люблю тебя! и точка точка точка

2.

ты в городе рифмуемом с тоской
я – на орбите с окнами на бездну
такой еще прижизненный герой
что орденам – ни времени ни места!

ты в городе без разводных мостов
а у меня – в разводах все созвездья
и даже механизм простых весов
космическим грешит неравновесьем

ты в городе подземных черных дыр
мне ж времени отпущено лет двести
на то чтобы построить новый мир –
на золотой ладони поднебесья...

красиво говорю! но ты не спишь
целуешься и всякое такое...
ты в городе ужасно плоских крыш
и любишь притяжение земное

3.

тут у меня каменный
узок узор оград...
тут и живу – тамовый
западный шелкопряд

шьется ль деталь шороха
варится ль сталь в нить
тут у меня – плохо мне
узко мне тут жить...

дышишь со сна ль соснами
или назло – в зной –
в этой стране плоско мне
вот и узор – злой...

вот и пряду тутовой
русской души пядь...
алес зэр гут. мутно мне –
узок узор, ... .

4.

сегодня ветер выбивал окно – не выбил
а мне с утра хотелось выпить но – не выпил
не то что б вовремя сдержался просто – сдрейфил
что губ чувствительный металл – сорвется с петель
и понесется через лес  –  эх дров накосит
на все четыреста парсек – нарубит просек
набьет посуд нарежет дыр – черней чем вакуум
под скрежет безобразных рифм – упрется в мякоть
твоих вселенских земляник (они мне снились!)
но ты... ты скажешь: "Вот, старик, и Вы – влюбились?
Я Вас молю, не надо так. Вы просто – выпил..."
сегодня ветер рвался так – в окно... не выбил




* * *

как странно: те же облака
и лес по-прежнему простужен
но ты им более  –  не нужен...
так странно: те же облака!

а ты отчислен из полка
врачей листвы ветвей и ветра
твоя теперешняя мета  –
герой с двустволкой шпингалета
у амбразуры сквозняка...

ты свой врачебный долг забыл  –
«не навреди!» ты был искусен
в кромсаньи бабочек и гусен  –
(в угоду ширине строки)

ниц цикламены падал лист
но был перед тобой лишь телом
нуждающемся в переделке  –
стилом метафорой подделкой
и рифмой в лезвиях границ...

теперь  –  лежи бреди и чти
что труд твой полностью оплачен
столом писательским и дачей
в бору... и мерзлая река...

и лес по-прежнему простужен
но ты им  –  никогда! не нужен

ни щас
ни присно
ни в веках




сквозная тема

1.

дворовый снег в каштановых листах
серебряная зелень на кустах
и воробей приклеился к карнизу

и это все чем я теперь богат
и рад тому что этому я рад

и чту за дар октябрьские капризы

2.

настурция! настурция! какое слово терпкое!
в нем приглашенье в турцию и унция сурепки в нем
как будто принял порцию и шляюсь по всем улицам:
настурцию! настурцию! кричу  –  а бог волнуется
за мой рассудок смешанный с осенней желтой пеною
того гляди  –  насупится и даст под зад вселенной мне
и выгонит и выкинет туда где все пакуется...
«Ну вот  –  твоя настурция... Цветок невзрачный... Куцый...»

3.

я только пару слов!
о том что зол
на золото украденное всуе
наверно ветром под шумок покуда
я десять дней болел  –  он крал и крал
по листику детальке самородку
он не гнушался поднимать с земли
и обдирать срывать...

еще одна сворованная осень

как после пьесы  –  номерок в руке
но сыро и пустынно в гардеробе

4.

на мне тельняшка  –  в рыжую полоску!
и в левом ухе  –  новая серьга!
любимая! я твой хмельной матросик
забытый на чужбине впопыхах

оставленный в пустыне каракумьей
лежать под саксаулом на песке
три капельки любви в горящем трюме
и парусник двугорбый  –  вдалеке

5.

нет чтобы блюз на клавесине
иль артишок на мостовой  –
мне выпал вечер темно-синий
над опустевшей головой
без мысли крохотной и века
серебреного рифмы без
как череп но без человека
как без сосны сосновый лес
как без любви пастель и пушка
без непременного ядра...
один  –  как волос на макушке
и вечер темный  –  как дыра

6.

с утра на улице сквозит
прощанием  –  трамвай плащами
демисезонными набит
как шкаф с прозрачными дверями...
вон и твое пальто висит

не возвращайся! гераклит
уже пролил на рельсы воду
но знай что будешь несвободна  –
за тему взял тебя пиит...
все остальное  –  с кем угодно!

с утра на улице сквозит
как будто ты закрыть забыла
дверь за собой и тянет стылой
весной  –  от самых антарктид...




* * *

в эту осень тяжело дышалось
медленно болезненно спалось
и казалось жить осталось  –  малость
много меньше той что довелось

и казалось окнам открываться  –
незачем и переставить стул  –
незачем и слуху напрягаться
и зрачком буравить темноту  –

незачем...
когда бы ни примета  –
предрассветный цокот каблучков
девушки божественной как лето
еле различимой без очков...





попытка романа (Н.Б.)
 


                "...уже написан Вертер..."
                Борис Пастернак


1.

что звезды на ночь нанизывал
что высыпал соль на скатерть
тоски городской провизор был
точен и каждой каплей
казалось чаша заполнится
того и гляди  –  зайдешь за край
прольешься такой бессонницей
что всех святых на слет созывай!
казалось таким до утра дожить
труднее и путь короче чем
в окно  –  только вену отворить
ключом загодя заточенным

2.

я не знаю  –  куда? этот бред эта поздняя встреча
на исходе тоски эта дерзкая шутка с огнем
это детство  –  куда занесет? это сердце  –  увечье
и ни шага ни вздоха ни выдоха  –  все об одном!
этот город и так до нельзя откровенен и светел
и к тебе направляет любой из окрестных дорог...
если б мог  –  никогда ни за что бы тебя я не встретил
а еще  –  никогда б не узнал что не встретить  –  не смог!
но теперь  –  непричастная к счастью меня ненавидеть
и немного любить  –  приготовь свою острую жесть!
я виляю хвостом вопреки всем законам корриды  –
я готов тебе щеки лизать и за тем  –  умереть
покарай за упрямство быка  –  не бросаться на тряпки
за его нестремление ветошь с тореро сдирать...
знаешь мощное сердце  –  оно никогда не в порядке
и всегда ищет повод нарваться и будут опять
те круги площадей под глазами уставших соборов
направлять это сердце и медные лбы фонарей
подгонять это сердце под пики твоих матадоров...
я люблю тебя девочка разве быть может  –  больней?

3.

нарушен запрет на незнание жизни  –  отсель
ты будешь  –  обязан! права отдаются подросткам
вращение света в округе  –  всего карусель
и ты ее вахтенный... временно... стань на подмостки
следи как меняется ветер... на лицах коней
застыла ухмылка  –  развитие новых событий
тем медленней чем от вращения вещи сильней
сливаются в тьму и тебе уже не различить их
страшнее пророчеств? однажды когда у крыльца
без даже присутствия жизни в бессветном тумане
боль тронет висок  –  и шарахнется быль от лица
пустым рукавом твоих  –  не о чем!  –  воспоминаний

4.

завтра будем пить есть спать жить
жать педали падаль бить ногами
завтра будем  –  будем ворожить
жутко примитивными стихами
а сегодня я тебе скажу:
жги родная жги и не стесняйся
я еще немного посижу
в этом древнем риме
в ритме вальса
я еще нероновым стихом
полюбуюсь здесь у пепелища
ты  –  прекрасна! так танцует гром  –
тысячи искрящихся отличий!
а сегодня я скажу себе:
повиси душа моя погрейся
на последнем зареве лучей
заживо ужаренного сердца...

5.

какой-нибудь буковки  –  двух не хватало но дух
стремился покинуть убогую лавку поэта
к чему ему  –  жизнь? он и так был бетховенски глух
гомеровски слеп и к тому же отравлен абсентом
(по-аглицки: absentом) новой нетленной любви...
другой бы и вправду смирился с подобным лишением
и  –  к лешему! ешь меня! в топку! на масло! вари!
но бог научил его хитрости  –  воображения!
уже перейдя ту черту  –  этот чертов порог
откуда до неотвратимости  –  самая малость
достаточно было представить заветное: «чмок!»
и жизнь  –  возвращалась




ВРЕМЯ МЕБИУСА



* * *

летели маленькие звезды
а шпик ходил и нюхал воздух
а билл крутил свою машинку
а бог смотрел свое кино

был месяц август было поздно
перо трещало сухо постно
поэт творил наполовину
наполовину  –  грыз окно

летели маленькие мысли
мельчали рифы рифмы висли
а шпик нес думу об отчизне
и шлифовал о воздух слух

а билл по воздуху чеканил
шаги пропахшие деньгами
мильон шагов  –  мильон терзаний
а бог уснул еще до двух

летели маленькие звезды
как птицы на случайный остров
без навигации так просто
куда упали  –  там земля

все что ни падает на плоскость
оставит тощую полоску
рубец воронку голый остов
что короля что корабля...

летели маленькие зерна
в горнилище в воронье горло
поэт пил пиво ел попкорны
поста не покидая шпик

а билла грыз червяк сомненья
а бога вечный дух томленья
и в это самое мгновенье
раздался еле слышный "пшик"

и пошатнулось мирозданье
и вместо маленькой вселенной
возникла маленькая пена
янтарная пивная дрожь

а шпик подумал: преступленье
а гейтс подумал: наказанье
а бог подумал: надо выпить
поэт успел увидеть дождь




неправильный сонет

такой вот синтаксис – лишь цифры да тире
из апельсина выудили мякоть
душе просторно в новой кожуре
а прежнюю – оплакивать

такая лексика – сто слов а звук один
как будто взяли армию мужчин
одели в черное и бросили на бруствер
лежать до хруста

такая орфоэпия – держать
любой удар пока не разрешат
закрыть лицо руками – друг и ворог
в одной обойме как творог и творог

такой язык – такая благодать
а некому и нечего сказать



одна поездка на марс

меня волнует – есть ли жизнь на марсе
гораздо больше чем соседка катя
и если путь на марс чреват коварством
то к кате путь коротенький как катет

и если есть на марсе марсиане
отправлюсь к ним – не выгонят не звери!
все ж лучше чем валяться на диване
(на кате жизни точно нет – проверил)

и стану я великим марсопашцем
а может и великим марсокопом
они поймут что делан я – не пальцем
не щупальцем а азией с европой!

они оценят все мои старанья
полюбят все мои стихотворенья
и если есть у них огромный камень –
то выдолбят на нем: «тут жил евгений!»
и астроном в тройное небо тычaсь
(когда мы грамм по восемьсот накатим)
откроет астероид симпатичный
и назовет его по-русски – Катя

ну а затем знакомый марсолетчик
меня загрузит в мощную ракету –
я прилечу на землю этой ночью
к рассвету...

но сразу не пойду – припрусь к закату
с прекраснейшим как марс цветным арбузом!
я знаю что к тебе короче – катет
но мне привычней – по гипотенузе!




просто (очень просто)

до свидания птица кoлибри
крибле крабле естественно бумс!
от меня уплывают карибы
и срывается в небо эльбрус

скарб волшебника: скатерть да шапка
сапоги да четыре стены...
до свидания рыбка и рябка
наши сказки уже сочтены

до свидания пик альтруистов
до свидания жизнь – ананас
судным днем дожидается пристав
крибле крабле естественно нас

смерть волшебника проще простого
загадал – и исчез в облаках
но сначала – волшебное слово
и ресницами взмах только взмах





три дэ (уроки рисования)

здесь кто-то выжигал на облаках
и вот они в цветной татуировке
напоминают форменных бродяг
кичащихся негаданной обновкой

тюремный двор где в стражниках листва
да коротко пострижена трава
колючка в три куста за обстановкой
спокойно наблюдает стриж с винтовкой
и прищуром достойным ордена...

а хода нет
ни с флейты ни с бубна
на сердце ель казенного сукна
рябиново пространство мышеловки
и летом узник  –  узник у окна
и полосат трамвай на остановке...



сказание о хрустальном башмачке

катилось лето медленно-медленно
шершавой тыквой – большой каретною
дежурный кучер с крысиной шеей
был плоть от плоти – улыбка феи

на диво странный набор подарочный
тебе придумал практичный сказочник –
когда под утро пробьют прощальную
уйдешь обута – шнурки хрустальные!

след не успеет остыть прелестницы –
лакей до блеска очистит лестницу
принц облюбует твою ровесницу
у феи много таких же крестниц

но ты не знаешь об этом девочка
здесь столько пыли что в тыкве семечек
ах осторожно помнется платьице!
а кучер щерится а лето катится




просто стих с эпиграфом в конце

в то время как лирический герой
(а буратино – ключик золотой)
искал в себе ответы на вопросы

на землю опустилась просто осень:

да  –  просто лист покинул пьедестал
и просто ветер дуть не перестал
и вот по льду естественных зеркал
его уносит

простительна любовь на склоне лет
особенно когда издалека
как будто нет

как будто просто черная река
а за рекою просто белый свет
и грусть легка

в то время как лирический герой
несет в себе трагический настрой

пронзительна банальная строка
и рифма не тревожит новизной
ни мостика ни зги ни челнока

и ритм хромой

вот так придут однажды за тобой
с огромным огоньком для мотылька

"На, Буратино, ключик золотой!"
(A.H. Толстой)






НАЧЕРТАТЕЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ



скрипка и немного жестко

гамлет зараза покинь авансцену сынок
дай дирижеру сойти в оркестровую яму
вечером фауст но альт как всегда занемог
это ль не драма?

гамлет опомнись есть время спуститься в буфет
быть или нет представлению  –  что за вопросы
вечером фауст но альта по-прежнему нет
это ль не проза?

гамлет изыди как бес или пробуй смычок
как чесноком натереть канифолевым ядом
быть или нет представлению? третий звонок
публика рада

гамлет играет на ощупь и ощупь верна
херр дирижер без труда доведет партитуру
фаустпатроном подорвана и сожжена
публика дура...

гамлет ты хамлет омлет ты и прочий памфлет
завтра учи барабан завтра жанна да жарко
будет поскольку ударника в оперном нет
сдох от инфаркта





четыре комнаты

1.

все что остается после нас
достается нашим воробьям:
корочки творений  –  про запас
крохи накоплений  –  на три дня
да стены четыре: запад юг
север и восточное панно
на котором солнце  –  только круг
вписанный малевичем в окно

2.

а зря медведей он пририсовал
и если уж чего-то не хватало
так это лунных пятен на снегу
и мысли незатейливой о том
что человек  –  не главное в пейзаже
тем более в обличии медведя…
а было б в нем хоть капельку куинджи
не стала б жизнь  –  оберткой от конфет
лежащих у мальчишки под под подушкой...

3.

и ван был гог да и тебе пора
отвлечься от пологого двора
а что там кроме птиц кротов и кошек
да черных прямо угольных окошек
и отражений в оных серебра
застывшего в безветрии с утра?

иное дело полный штиль – вдали
под солнухом растущим из земли
такая зыбь что местный почтальон
как капитан идущий кораблем
таит волны и молний морзе ключ
а взгляд упруг и нежен как сургуч

вот женщина... мне кажется она
не дождалась заветного письма
и что? и зрели семечки в полях
и сохло масло на ее бровях
и вычернела глаз орлиных медь
ну а письму желтеть еще желтеть

вот комната дарующая свет
в ней никого тоскующего нет
уже давно придвинут стул к окну
и зеркало глядится в тишину
той вечности когда от нас удрав
здесь ван был бог... да и тебе пора б

4.

слезливый мир
где листья в сентябре
рыдают как китайцы
но  –  свободны...

бездарный мир
где женщина в ночи
стоит у входа в жалкую лачугу
объятая костлявыми руками
подростка с венерическим лицом
и притворяясь что меня не видит
изображает из себя царицу
хотя ее владельцу  –  грош цена

дешевый мир
сошедший с полотна
сусального бедняги левитана
на плоскость многогранника дали
дали дали дали дали дали…
напичканный как торба чем попало:
какими-то дурацкими вещами
какими-то дурацкими делами
и телефонным номером тоски  –

мне кажется
что это
навсегда





три стихотворения


* * *

спи принцесска баю бай
а тебе кино и принцы
мне бы (вены) сны вскрывать
научиться – но опять
veni vidiмо не vici...
мне б шаманствовать в ночи
полю биме нята кого
кровь не слово а горчит
и на деле горше слова

мне бы формулу тоски
всех шутов (читай  –  пиитов:
наши колпаки  –  стихи
с бубенцами рифм избитых)
знать и пользовать... но здесь
не годятся заговоры
спи принцесска ножки свесь
пустьостанетсякакесть
оле луковое горе...



* * *

          "Людоед до сих пор жив и работает в городском
ломбарде оценщиком..."
          Евгений Шварц, "Тень"

трамвайный кайф  –  морозное стекло
повиснуть и повеситься на жерди
ах мальчику смертельно повезло  –
он вырос и не кается по герде

добрейшим оказался христиан
переписав страницу за страницей
и сказка ныне тянет на роман
ее герои действуют как лица

случайные и также вопреки
знакомым каноническим раскладкам
разбойники засели за стихи
их ружья не стреляют с третьим актом

мудрейший ворон дремлет на местах
для стариков детей и инвалидов
чу! розы запах обошел состав  –
вошел на вдох и нет его на выдох

и нет на свете герды и весны
ах сказочники все перевирают
ах мальчик мы совсем не влюблены
и стеклышко по-прежнему  –  не тает...


* * *

так и живем в переписке как в переплете
наши герои устали от лирики но
ах дульсинея не тесно ли вам в донкишоте?
ветрены мельницы... впрочем на этой работе –
век сумасшествия... меньшего нам не дано

так на уме на душе и на сердце одно

так и молоть эту чушь всесезонных осадков
страсть распылять в виде капелек точек значков
сетовать на бесполезную сущность стихов
и на себя самого любоваться украдкой
ах дульсинeя каких вам изысканных слов?

так и живем на поверхности в скобках в тетрадке





* * *

кафе-каштан картавый азнавур
винилов ворон с норовом гасконца
горяч пером на оголтелом солнце
червлен золой от птичьего кутюр

мой двор с утра похож на авантюр
пристанище  –  придворные интрижки
еще юна но метит в помпадур
натурой не налившаяся вишня

еще в маркизы летние де сад
не распустился но уже шалят
шмели-шалавы под садовой крышей

и дикий виноград уже в крови
и вяжет рот предвкусие любви

никто не бог наедине с парижем!








остров строк

долечу ли пухом дотянусь ли прахом  –
где-то есть то деревце с фиговым листком
с бронзовою кожицей маслянистым запахом
на прелестном острове  –  знать бы на каком...

нет его на глобусе нет в литературе и
кажется во времени нет координат
но цветут на деревце маленькие дули две
остренькие дули две в стороны глядят...

и недосягаемый а не взор черешневый
манит птицу певчую бронзовый искус  –
долететь хоть пухом! дотянуть хоть перьями!
эх тоска фиговая  –  фиговая грусть...






начертательная география

1.

любовь моя  –  не пишутся стихи
хотя их автор жив и даже слишком
безрадостно живет листает книжки
о вечности и много водки пьет

любовь моя уже который год
он замечает что пустеют строки
как гнезда  –  видно выдохлись сороки
и некому подбросить новый ход
судьбы ему в ладонь
а смерть  –  не в счет

любовь моя наверно не живет
нигде теперь  –  ни здесь ни в аргентинах
ни на луне и оттого вдвойне
тоскливо автору  –

как лодкам на картине
Моне

2.

я прежде никогда не замечал
дурного настроения у чаек
но ты молчишь и оттого причал
такое раздраженье излучает
что птицы не выдерживают штиль
и с головой бросаются как в омут
в тотальное предчувствие беды
и роют дно  –  им как и мне знакомы
зловещие повадки тишины
ее вампирья сущность  –  подойти
подкрасться с тыла будто все в порядке
и незаметно губы поднести
с секретным зубом...
так стручок на грядке
аж за версту услышит червячка
и сердце разорвется  –  горсть горошин...
я прежде никогда не замечал
как тянет соки из растений осень
как тянет птиц  –  на грунт меня  –  ко сну
глухую красноперку  –  на блесну...

3.

я мог забыть ту родинку? не мог
а вот забыл и многое забылось
но родина изгнанника – порог
твоей будь трижды проклятой квартиры!
повесь мой плащ на вешалку не стой
в прихожей пограничницей расслабься
та родинка... родная... над губой...
каков был прежде повод целоваться
каков был вкус коричневой зари
забыл не помню потерял растратил
сотри ее – любимая – сотри
пока изгнанник памятью не спятил!
скажи что прежде  –  не было! зашей
скажи что я ошибся дверью! выткни

в действительности многое страшней
тех мамонтов что снились первобытным

4.

когда на «ау!» я уже ничего не отвечу
(не вечен боец и у каждого свой аустерлиц)
не стоит окно закрывать  –  утро выступит певчим
а между сраженьями принято пестовать птиц

сокроется в облаке образ скворчонка в скворешне
и чувства нащупают щастье в среде облаков
и частью тебя станет вечность и наимудрейший
прильнет неразумным причастием к слову любовь

стыкуются дни между ними зазор незаметен
и прочен забор за которым ничто не узреть
и вот выползает на свет отрицание смерти
вполне обязательной рифмой к понятию смерть





* * *

грустно конечно но время откланяться
песни допеты хотя не услышаны  –
что из того? понедельник на пятницу
выпал: все кончено сдали не выжили...

что из того я оставил? бессмыслицу  –
море любви окруженное островом
необитаемой буки и ижицы  –
некому жить на нем холодно плоско там...

вещь виновата сама (так по Шкловскому?)
если она нелюбима... состариться
мне не дано  –  ухожу по-матроски
в лету как в лето... и незачем париться









ТАЙНОПИСЬ

книга лирики



МАЛЕНЬКАЯ БЕЗДОМНАЯ ПОЭМА

(в семи частях, с эпиграфом из прозы и чемоданом из кожи)



Вместо эпиграфа

сколько раз я замечал, что не пишу стихов?
я не умею складывать слова в их прощальном значении...
они, словно противясь воле автора, не собираются в кладку, не занимают место в плацкарте, не желают видеть точку в конце
я все время ем свой собственный хвост и мне не легче от того, что через подобное проходят многие, проходят все, кто когда-либо брался за перо более, чем раз
вот почему я постоянно возвращаюсь к текстам и насилую их, аки воспитатель детдомовцев
я хочу, чтобы они жили лучше, пусть даже помимо их воли
и тогда они собираются вместе, в поэму, или в подборку, и этой подборкой мстят автору и читателю
за свою неполноценную жизнь...



Часть первая. В городе эр


* * *

в городе эр столько дыр что хватило бы нищим на шарф и на сыр
столько поэтов и столько веревки что каждому светит свой англeтер в городе эр
в трех магазинах есть образины на бесконечный размер – улыбайся и мерь
в парках так мягко стелется лавка спи моя бабушка кошка козявка словно на травке
в городе эр есть еще люди и службы порядка в черных мундирах и белых перчатках – это партер
а за кулисами россыпь петрушки выросли ушки на каждой макушке это просмотр идет и прослушка – это премьер
еду по городу в общем вагоне мимо стекла хрусталя и бетона мимо процессий что деньги хоронят плачущих вдов
город-то в общем-то весь на ладони этот сгорит этот в речке утонет этот проспится утром в притоне к бою готов
еду и кажется все не напрасно... солнышко светит и греет – ужасно



шарманка-джассс

1.

день
(я и сейчас не знаю  –  не последний
в цепи всех прочих?) встал на мостовой
предчувствием (опять...) толпы осенних
междоусобиц неустройств наследных
с зимы стоящих в очередь за мной

мой долгий ящик кажется стал тесен
друзьям и кредиторам  –  на века
мне обещали тишину звонка
монтеры разрушающихся лестниц
(но жэком скорректированный план
надежде глупой живо вырвал клапан –
я вновь доступен всем и интересен)

всем надо знать: каких еще я песен
швырну в их объегоренный карман
(на место взятых до июня денег)
когда верну (верну ли?) ей роман
(оставленный в апреле на кушетке
с закладкой на прологе) и вообще-то
не собираюсь ли (случайно?) в магадан?

живя  –
я тоже нарушаю чей-то план
(как мой нарушен жэком был намедни)
со мной им  –  как с нашкодившей природой...
так посевной в любое время года
то с почвой не везет то с непогодой
живя  –  я поднимаю чьи-то сходни
в момент когда команду ждут к обедне...

день
разобрал все вешалки в передней
и разбросал капканы  –  тут и там

я  –  хищник
в угол загнан весь мой путь
я и не знал что у следов есть запах
конечности
(им  –  верно  –  пахнет грусть
на всех ее поверхностных этапах)
я  –  верно загнан

здесь на каждый куст
день вывесил флажки  –  и те в заплатах:
квитанций... санкций  –  от угроз до штрафов...
живя я должен каждому  –  укус
(убейте! но не бейте  –  а? ребята?)

день хрустнул как червонец...
я боюсь
у осени есть все черты расплаты
вон  –  почтальон накинул капюшон...
клянусь: я очень скоро изменюсь!

листки осенней сырости чреваты
желтением
и съездом

адресата


2.

мой джаз? нет он не манит сексом  –  фоном
ему я подобрал бы сердце с тромбом
под блузкой голубого цвета слез
о том чему не сбыться

блюзко
ровно
мой джазовый аккорд звучит как в коме
(наверно) голос господа под гомон
контрабасистых ангелов  –

мой джаз
играется обрывисто
неровно
как ставни покосившегося дома
играют ветер  –

так в чреде берез
найдется клавиша  –  запавшая настолько
что память и не помнит суть восторга
пустившего весь поезд под откос  –

а только то
что  –  было
и всерьез!
мой джаз  –  дитя чей мозг уже подрос
до знания любви:

что на заборе  –
святая правда сердца и стрельца
и в этом столько ж счастья
сколько горя!

...кровью от лица
отхлынут волны и утихнет вскоре
мой джаз  –  как бесконечный гул конца
из раковины вытекшего моря...
 



* * *

когда нанизан словно на крючок
покрыт слюною кислой и заброшен
висишь себе в пространстве и – молчок
и думаешь о чем-нибудь хорошем
хотя бы о какой-нибудь любви
хотя бы к рыбам к осени хотя бы...
плыви отсюда милая плыви
прекрасная как прожитый сентябрь




* * *

где река расширяется и тормозит
упирается бедрами в местный гранит
удивляясь тому что тонка и легка
а теперь вот никак не проходят бока
а теперь тяжела – и воды не поднять
и мутит и к соленому тянет опять
я живу... вижу море... и вижу собор
выше крыши – простор ниже бухты – простор
я состарился в этом смешном городке
где есть место собору простору реке
где однажды забившись в свою конуру
я умру




Часть вторая. 59 градусов долготы...


* * *

все кричал анаэль! анаэль!
на лиане качался качал
то ли право на боль то ли хмель
но смотрел и смотрел на причал
то ли парусник ждал то ли бот
и кричал анаэль! анаэль!
год за годом годами за год

это я провожу параллель

это я говорю: острова
словно звезды господь разбросал
заготовил огонь и дрова
и зачем-то построил причал
и качай на лиане печаль
и качайся но знай наперед
что никто никогда в эту даль
ни на чем уже не доплывет

потому что нарвется на штиль
или килем зацепит за мель
ну и что что на тысячи миль
я кричу и зову анаэль?
потому что господь острова
разбросал словно звезды в пруду
никогда никогда никогда...

это я подсказал долготу




* * *

бог привокзальный надо мной шутил:
сперва дразнил перронами... запутал
мельканьем лиц касательно пути
и завершил  –  просроченной минутой...

я остаюсь в том городе вне сил
его для прочих граждан притяженья!
я остаюсь поскольку он просил
оставить наш разрыв без продолженья:

без шпал тире и точек и тире
без телефонных sosoв полуночных
познать что невесомость в сентябре –
нисколько не вредна для позвоночных

желтеющих от курева и сна
отсутствия в квартире орбитальной
на расстояньи глупого ума
от обезьяньей сферы обитанья...





* * *

в вашем питере все смотрят поттера
из партера доносится портером
я узрел в туристическом постере
как весна облизала тучков

о как хочется броситься с острова
петропавловки каменным остовом
в невозможную синь ваших господи!
небожительствующих зрачков

в вашем питере смотрят неласково
словно пушкин на оды хераскова
мол откуда так много натаскано
неприлично возвышенных слов

допустите пиита до питера!
на литейном дома будто литеры
а вдоль мойки расставлены зрители
это ж рай-то какой для стихов!

...так думал пожилой повеса
летя в пыли на холке беса...



* * *

                "В сто сорок солнц закат пылал..."

                Владимир Маяковский

                "Варкалось. Хливкие шорьки..."

                Льюис Кэрролл в переводе Дины Орловской

июль был просто водолей
и зодиаку вопреки
не раком выполз на бродвей
а тучным баловнем стихий
"всё что не солнце – то моё
всё что ни катится – слеза..."
и серых капель воронье
пустил гулять по небесам
всё что не ветер – черный дождь
всё что не темень – штрашный гром
"а ты кого красотка ждешь
бери шанель и прячься в дом..."
что не работа – будет грусть
да и работа будет грусть
"а ты поэт пиши о том
о чем запомнят наизусть!"
июль был просто хоть убей
и с той горы где грек и рак
свистел разбойник водолей
а не речной июльский знак
ему так было далеко
до череды февральских стуж
но он тянулся к ним рукой
гусиных кож озябших луж
и дотянулся бы когда б
двадцать второго ни погиб
себя до бреда доведя –
до бледных дев до голых рыб
...а я писал свою байду
весь месяц строчку теребя:
"в две тысячи шестом году
мне не варкалось... без тебя"






Часть третья. Поэзия, я буду клясться...


* * *

все меньше зависти к целующимся парам
рассыпанным по парку как драже
я врал что никогда не стану старым...

уже



* * *

внутренний мой часовщик постарел да умер
сердце не мается не шестерит душа
остановилась – скажите теперь к кому мне?
внутренний шабес шабаш саботаж и ржа

внутренний повар отравлен и от простуды
все не оправится внутренний сталкер – но
сам потихоньку готовится ведьмин студень
самоснимается внутреннее кино

самое время вовремя застрелиться
переселиться в вечность пройти черту
если б ни вера во внутреннюю заграницу
шаг самописца – самоубийцы труд




* * *

марина, дайте блюз!

ей богу
я надышаться – не могу!
я задыхаюсь понемногу
на Вашем душном берегу!

...Вы Пьете Чай
у Вас на блюдечке
Ваш Вечно Тихий Океан
пирожные свернулись трубочкой
как карты дальних сладких стран...
Вам можно – все
Вам можно хмурой быть
и рассмеяться невзначай
забыть меня
меня забыть...
Вам можно все –
Вы Пьете Чай...

марина, кем я – Вам?!

в безденежьи
и в безнадежности своей
в своей бездарности теперешней –
пророк? порок? плэйбой? плебей?
каким неправильным течением
каким скучнейшим из искусств
я был отправлен в заточение
сюда – в бермудский омут чувств?

(Вы – пьете чай у Вас на скатерти
лежит – разбит как паралич
кусочек рафинада-катера
"чайковский петр ибн ильич")

марина дайте!

блюз – проклятие
но кто не грешен был когда
в объятья шел как на распятие
и в губы – будто в поезда!
марина! дайте – как покойнику!
как в первый но – в последний раз!

...в пыли зевал на подоконнике
вишневого варенья глаз...


* * *

но быть французским коммунистом
носить замасленный берет
и по утрам ходить на пристань
встречая рыбу и рассвет

припоминать из заратустры
заглядывая в створки устриц:
еще открыт к свободе путь!

перебирая медь и никель
смотреть как опускает ника
в корзину замшевой клубники
свободно дышащую грудь
и сторговаться как-нибудь...

не в этой жизни? ну и пусть



* * *

                Мне скушно без... Что делать? Фауст.

                Из телеграммы

всё в рифму да в рифму не ряжен не сужен
подайте мне спелую нимфу на ужин

продайте мне дом из наждачной бумаги
заставьте любить препинания знаки

назначьте редактором желтой вечёрки
набейте лицо мне и гильзу махоркой

я буду хлебать как болотную слякоть
стихи и смеяться смеяться и плакать

я буду беспечным бревном образцовым
готовым и в вечность и в печку готовым

о господи чем ты нанес эту рану?
болит но не больно легко иностранно

вон там между этим ребром и вот этим
а впрочем я все перепутал на свете

подайте на ужин мне спелую грушу
продайте шалаш с колоннадой наружу

заставьте беситься с погоды и с жиру
назначьте редактором нового мира

торпедный снаряд начините тортилой
мальвину намыльте малиновым мылом

а небо в небраске неброско лишь форс один
так чем ты нанес эту рану мне господи?

вон здесь между этим виском и вот этим
ты всё как всегда перепутал на свете

всё в рифму да в римфу живу и живу же
а смерти не нужен а жизни не нужен

платок камень ножницы всё стало камень
когда ушла мама



* * *

ты скверный читатель природы
листатель бульварных вестей
господь неизвестной породы
заведует кухней твоей

пока на ошметках тумана
с утра припекает желток
он тянет из трубки кальянной
деревьев дымящийся сок

холодной кокосовой крошкой
какой посыпают эклер
он скоро бульвар припорошит
а после – завалит и сквер





Часть четвертая. Future perfect


* * *

ты скверный читатель природы
листатель бульварных вестей
господь неизвестной породы
заведует кухней твоей

пока на ошметках тумана
с утра припекает желток
он тянет из трубки кальянной
деревьев дымящийся сок

холодной кокосовой крошкой
какой посыпают эклер
он скоро бульвар припорошит
а после  –  завалит и сквер

ты крикнешь: подайте Орлова
за деньги любые возьму!
господь отзвеневшего слова
ответит что нету меню



* * *

то ли от ангины то ли оскорбили
наберу сангрины слез и аскорбинки
да пойду барахтаться как живой с живыми
с девушкой по имени роза или лилия
с синеглазой порослью призывного возраста
малость несерьезною для базара взрослого
чтобы карамелькою взять и рассосаться бы
только б не состариться только б не состариться
только бы не съежится в колобок с морщинками
я уйду от бабушки я вернусь в мужчинки
с девушкой по имени роза или лилия
выть от пьесы розова плакать от кассиля



* * *

нет не выстреливает строчка
а если выстрелит  –  то точкой
оптический обман... прицел

разбит на мелкие кусочки
контрольной рифмою ворочать –
что кочергою в темноте

не лги мол: призраки не те
пошли и нет телесных тел
достойных формы триолета

но дело ведь не в этом! нет
ты сам призвал себя  –  в поэты
так трепетал при слове этом...

а вот трепло и не поэт



* * *

ничего не происходит

даже ходики не ходят
в этом месяце луна
ниоткуда не видна

просто осень мой дружок

неба серый порошок
разведен микстуры вроде
на  –  прими на посошок!

просто очень хорошо

хорошо лежать и слышать
о себе как о всевышнем:
ничего иль хорошо…




* * *

что-то бисер мечу а бывало метал как осетр
что-то блеять хочу а ведь прежде рычал пред воротами
я иду на прием это господи! первый осмотр
что-то в сердце моем – не порог ли там за поворотом

загляните мне господи! в горло – ну что там елей ли? миндаль ли?
там же язва была и сочила  –  то гноем то ядом
неужели же господи! пара припухших миндалин
это все что сегодня для полного горя мне надо

просветите о господи! видите там на экране
черным цветом душа белым цветом рубцы и побои
у меня же в анамнезе  –  очень смертельная рана
и она не могла зарасти не задев за живое!

ну найдите же господи! что-нибудь выше ангины
и достойней хандры я вас доктор вовек не забуду!
что-то бисер мечу или свинкой болею как свиньи
или блеять хочу и наверное... все-таки буду





* * *

гасите свет не забывайте краны
закручивать не стойте под стрелой
не заводите бурные романы
со мной

на кой
вам черт счета за свет и воду
и брешь в башке и в сопли с головой
я гадом буду тратить ваши годы
друг мой

мой милый друг
не от того что порознь
не от того что просто счастья нет
не от того что есть печальней повесть
забейте кран заколотите свет!

мой милый нежный друг последних лет
мой взор потух протух и весь сонет




* * *

я не вижу причин по которым не должен любить
это время и место где выпало выжить и жить
этим дням без остатка и этим бездонным ночам
я не вижу причин по которым не должен
себя

я не помню  –  смеялся? возможно но это не в счет
оправдания сказано... было прекрасно и свет
от тебя исходил но за это подписан расчет
я не помню  –  за счастье? но думаю все-таки
нет

я не знаю за что зацепиться но силы коплю
и терплю себя только за то что умею терпеть
это время и место и вялотекущую смерть
я не вижу причин и не знаю за что не
люблю




Часть пятая. Future perfect. Continious.


* * *

а знаете… я бы тоже
в семнадцатом шел на зимний
широкий бы шел красивый
в свиной комиссарской коже
гвоздику воткнув в петлицу
размеренным шел бы шагом
которые тут? слазьте!
и было бы мне счастье

а знаете я бы в тридцать
седьмом был бы враг народа
какой-нибудь врач-вредитель
а может шпион-фанатик
иль что-нибудь в этом роде
скотина каких море
и гвоздики мне в запястья
и было бы мне горе

а знаете… я бы ныне
ушел как толстой спятил
бы словно какой гоголь
залез бы в петлю был бы
есениным блоком спекся б
полил бы висок соком
кровавым как маяковский
писал бы майн камф как гитлер

и был бы июль  –  жарко
и было бы всем поху...



* * *

бывает просыпается тоска
по мелкой кошке с тонкими когтями
которой мог шутя или назло
передавить кадык всего двумя
перстами божества... еще которой
за миску молока и рыбий хвост
имел права указывать пространство
от сих  –  до сих
а после насладясь
натешившись могуществом ленивым
мог без сомнений вышвырнуть за дверь

мне жаль шекспир что так все получилось

и гамлет и отелло  –  все игра
в отсутствии такого вот котенка

мир стал богаче бедностью твоей




* * *

ночные облака прозрачны
под ними крошечные дачи
рогами тонкими трубят
но дым озвучен скрипом ставни
и в снеге тихими шагами
ручей  –  речевка январят...

мы возвращались наугад
от жизни  –  той что между прочим
а здесь стоят такие ночи
что дни и рядом не стоят
и настоящее так прочно
как белизною сумрак сжат




* * *

жизнь идет по вешкам из осколков
новогодних елочных игрушек
да осечек долбанных хлопушек
смрада парафина да и только

разве был обещан праздник? то-то...
кто-то вел дебаты о салатах
кто-то добавлял в коктейли мяту
ждали полночь мучились икотой

ни одной приличной табуретки!
встать бы прочитать: мороз и солнце...
гости рады бабушка смеется
и теперь смеется но с портрета…

жизнь идет по вешкам из ответов
но вопрос уже не задается...




* * *

мне кажется я убеждаю себя
стихами как лес убеждает себя
грибами

хотя без грибов он намного честнее
и чаще

но чище становится в чаще
дремучей твоей
когда вырастает хоть крохотный но настоящий

(вот гусеница
словно стальная булавка
проходит насквозь маслянистую шляпку
и ветер – за ней)

но кто-то назвал грибы губкой природы

взасос из любой человечьей породы
из недр добра и из грунта гнилья
стихи изымают сокрытое "я"

мне кажется в этом плохого нисколько
в корзинку набрал что на книжную полку

но может тошнить от себя самого

и может тошнить от себя самого

...мне кажется я убеждаю себя
стихами как лес убеждает себя
грибами и верующими – божество






Часть шестая. Чистая среда.


          "Здесь в каменном мешке Тоомпеа
           Среди оттаявших камней
           Я постепенно каменею
           Чтоб статься крепостью твоей
           И сдаться".

           Наталия Островская. "Второе письмо".


1.

холодно

старый томас
ну-ка скажи  –  кто укроет нас?
мы ведь едва знакомы
чтобы торчать дома

чтобы да чай с плюшкой
чтоб у печи с книжкой
ну а шептать в ушко
это вообще слишком

значит
пойдем  –  выше?
только куда  –  выше?
в городе том крыши
тех же домов ниже

значит пойдем
глубже
что ты застрял в теме?
пламенный взгляд:
ну же!

тает...

течет время

2.

кто назвал его длинным германом?
этой ночью он дивный гремлин
(дайте господи выше небо нам
да и господа чтобы  –  дремлет

чтобы проще жить чтоб скользящую
так к себе прижать и не отпустить)
что за пушка? врут – настоящая
и тебя обнять? не могу прости...

а давай-ка задобрим нехристя
доставай-ка из сумки пиво
(некрасиво но гложет ненависть
к красоте да и мы  –  красивы

мы прекрасны но мне уже нельзя
верить в миф про отца и дочку)
как подошвы твои ко мне скользят
тает... талия... таллин... точка

3.

мой друг нежна как не жена
и что она во мне нашла
и на какого ей рожна
такая бестолочь нужна

идем не замечая шпал
иду и вешаю лапшу
что бес и бос и что устал
а сам гляжу и не дышу

на шарфик цвета абрикос
на детский лепесток губы...
но я случайный тепловоз
на рельсах девичьей судьбы

4.

тебе тепло?

тогда я тоже рад
прибалтика  –  глаза на мокром месте
я тоже свят  –  мои царевны спят
я был... и плыл... и сплыл
ну спи невеста

спи нежность
твои ночи коротки
ты лучшее что я встречал в поэте
но от любви не пишутся стихи
а значит мне они  –  совсем не дети







Часть седьмая. И последняя


* * *

подумать только: чемодан
он тут как тут во весь экран
наклейками манящий
еще замок блестящий!

а ну-ка быстро соберу
всю ерунду и мишуру
от жизни настоящей
в такой огромный ящик!

любовь дарила кимоно?
уже кладу его на дно…
сухарь дарила вера?
сухарь положим сверху!

надежда жгла без дураков
дарила массу теплых слов
«а я твоя навеки…»
закатывала веки

подумать только: чемодан
а все вместил и пополам
не треснул от такого
обилия земного!

кто б дал мне сердце  –  унести
с собой все эти радости
никчемного наследства?
подумать только: сердце

и вот оно во весь экран
с прожилками рубцов и ран
сафьяновый мешочек
и треснувший замочек…



* * *

а я бы убил человека с деньгами
(это примета такая – с деньгами)
долго бы бил прямо в деньги ногами
в деньги – ногами ногами ногами
долго бы бил – пока не устану
был бы ухват – бил бы ухватом
в доллары фунтики еврики латы
библией бил бы и бил бы кораном
бил бы до одури – в надписи в метки
в семь степеней от подделки защиты
как бы я бил бы в кредитки в барсетки!
в их золотые монетки и плитки!
мяса б не тронул глаз бы не тронул
бил бы по самому бы дорогому
доктор... скажите: я очень болен?
доктор... купите лекарств больному!



* * *

нет город нет не тот ты нет не тот
и домовой не тот в тебе живет
и девушка с изюминкой у рта  –
совсем не та! изюминка – не та

ты город понастроил январей
а лучше бы – растаял поскорей
расплавился от солнечных лучей  –
подснежников хочу! хочу грачей!

и девушку с изюминкой хочу
такой
чтобы понравилась грачу...



* * *

пришло что ли? тяжесть в боку и голуби
словно слепые летят в грудь
ты погоди! я ведь только полюбил
ты обойдись без меня как-нибудь...

вон ведь людей сколько – нет числа
старым китайцам – бери да ешь!
эта береза меня переросла
ненужная в принципе вещь

я ж еще молод – мне нет сорока восьми
дай чтобы было! дай
годик хотя б а потом возьми
в свой золотой шанхай...

время в меня смотрит так
словно чего-то ждет
словно попасть желает – на взмах
чувствую – хочет в лёт...





* * *

уже летит не в глаз а в бровь
не пуля – божия корова
с далеких райских островов
по умозрительной прямой...

я вырос в лучшем из миров
за неимением другого
и выбрал лучшую любовь
за неимением другой

«то, в чем философия пытается убедить на словах,
бедность вынуждает осуществлять на деле...»

                Диоген Синопский,
                IV век до н.э.











стихи
не вошедшие
в МАЛЕНЬКУЮ БЕЗДОМНУЮ ПОЭМУ


* * *

я не люблю ударные концовки
в них много пиитической рисовки
мол: видите как круто я беру!
так скучно быть поэтом пары строчек
и к ним вести по лабиринту прочих –
пришедших и не очень ко двору...

так баха слушаю не ради жирной точки
не крайним справа восхищен цветочком
ван гога... так и штирлица смотрю
не для того чтобы узнать развязку
и знаю наперед концовку сказки
любой: смертельный бой и – к алтарю

ну вот и все сказал на эту тему
и для себя закрою эту тему
уж как-нибудь минуя эту тему
до старости спокойно дотяну
а старость – это выпад из системы
когда уже не знаешь: кто мы? где мы?

вот где нужна ударная концовка!
а ритм размер и рифма – ни к чему и образы тоже




* * *

стариковским ли бредом тебя угостить: мол все в прошлом осталось лишь плед да качалка
это время не время любить не любить для всего остального – не жалко
мы поднимемся рано один без бритья и одна без дурацких своих макияжей
стариковское счастье  –  возможность нытья а источник найдется источник неважен
когда можно тереться спиной о косяк о любую тарелку гасить папиросу
и надев безрукавку идти на сквозняк как на вражеский дот легендарный Матросов
мы поднимемся рано как будто пора отчитаться за каждую самую малость
ты тогда не ушла никуда не ушла а осталась осталась осталась осталась
мы поднимемся рано один на посту и одна где-нибудь на каком-нибудь свете
помнишь я подарил тебе эту звезду? так она еще греет... хотя и не светит



* * *

когда мечта – раздать долги
и наконец покушать малость
такие пишутся стихи
что лучше бы и не писалось

опять про жизнь... а ты о чем
хотел? о ветке за окном
о птичках и бездонном небе?
поэт не думает о хлебе

о банке пива в жаркий день?
поэту заменяют звезды
и суп харчо и сочный ростбиф
а фиш под хреном – хренотень?

меняю вечную любовь
и все что от нее осталось
на маленький кусочек сала
и злую с чесноком морковь!

Н.Н. – поэт он пьян и сыт
он наши чувства ворошит
его заботит смысл жизни
во время до и после тризны...

а я... я просто жрать хочу
и о другом – давно молчу


* * *

на новый год двенадцать винных ягод
империя распалась но взамен
когда-то дефицитным виноградом
в тотальную эпоху снегопада
ты заглушаешь горечь перемен
а что тебе еще для жизни надо?

на новый год двенадцать винных ягод
одна в одну ни пятнышка на свет
как будто город выключил рассвет
и мощным электрическим разрядом
наполнен целлулоидный пакет
а что тебе еще слепому надо?

на новый год двенадцать винных ягод
привет из галактических теплиц
мир без ума европа без границ
россия непонятно где но рядом
ты все еще не маленький но принц
и две открытки праздничные кряду...




* * *

не хандри капитан орлов
не пори капитан муру
заведи на пари любовь
да пари себе на пару

по-французски она лямур
любопытный такой зверек
но ажурный божок амур –
отвратительнейший стрелок

не кори капитан божка
отними у него колчан
ядовитой слюной грешка
заряди свой большой наган

на ходу капитан натри
перцем пряжку и кобуру
капитально приободрись
отдавая приказ нутру:

эй на вахте нос подотри
шашки к бою прицел окей
разрывным хандру разорви
раздолбайством своим – добей

ты гарцуй капитан орлов
над обломками облаков
ни о чем не тужи орлов
ни о ком не тужи орлов

щебечи капитан пируй
хочешь вечность а хочешь три
на соленом таком ветру
в ста созвездиях от земли!



* * *

вот только нет ее – любви-то
старуха есть и есть корыто
и на столе есть что поесть
и рыбка в золотой попоне
хоть не говно а все ж не тонет
и тоже мучается здесь
но нет любви-то! аз червь есьм
но нет любви: ни так ни к богу
ни к родине что за порогом
то степь кругом то стервь то песнь
похабная то бьют тревогу
то будто в черную берлогу
тебя закатывают в жесть
а ты все есть и есть и есть
поэзия которой много
так много что и
не прочесть




песенки фауста


                "...Он не заслужил света, он заслужил покой.".
               
                Михаил Булгаков.


1.

волна несла волну к волне
от пены отбегала пена
покуда беглый ветер не
настиг себя (возникла тема
конца? напрасно – бес конца
лишен напрасных черт лица
а я о вечном) тонны лун
сменяли тонны тонн слепящих
бесцветных солнц как птиц парящих
в черте оседлости лакун
в лагуне неба – свысока
все кажется конечным телом
одно лишь слово беспредельно
и слово это смерть – пока
душой я мысленно сбегал
от айвазовского от вала
в те дебри где цветной шагал
рассвет по василькам Шагала –
смерть стала меньше

2.

а я шагну в ноябрь рыжим болтуном
а я перенесу в него трынделки
и будут будто в дымке за окном
сиять березы дымковской поделкой

а ты решишь что камень глазурит
открыл какой-то нобель неизвестный
и точит из него и мастерит
весь этот мир в твоем проеме тесном

ты выглянешь и выскользнешь из сна
(негоже маргаритам жить в прихожих)
а я шагну тебе навстречу  –  на!
на мастера нисколько не похожий...

3.

пью воланда вино и медленно совею
трем счастьям не бывать одно не миновать
мне вечная любовь – ошейником на шею
ни дня не отличить ни ночи не летать
но все-таки покой не лучшая отрава
и каменная страсть не пища для ума
и этот поводок – безбожная забава
и не заслужен свет и не пугает тьма

4.

всего и делов-то проснуться подняться пойти
увидеть услышать (но в принципе можно не слышать)
забраться в трамвай пятерню над собой занести
держаться держаться за ветку сиротскою вишней

всего и делов-то не думать о жизни своей
а думать о маленькой смерти чужой и далекой
да косточку сердца не выплюнуть с возгласом "эй!"
попав под весенний каток пассажиропотока...

5.

звезда ничуть не источала света
серела мгла не истончая тьмы
сияла высь как купол минарета
над миром остальной величины
река смежала снежные пространства
сугробы сбились в спящий караван
и в небеса лениво поднимался
кромешный но всевидящий туман

6.

пусть она будет моей маленькой тайной
я ее спрячу в ямочках  –  стану улыбчив
как африканец слившийся с тьмой тараканьей
или та женщина что очевидное в лифчик

сунула  –  ходит теперь сутулая
не по размеру видать тайна-то спелая
вот и улыбка моя – аж сводит скулы
вот и у негра она что ворона белая

но пусть она будет моим маленьким неудом
тем неудобством которым снабжают сирого
неурожаем в нигерии и недолюбом  –  где уж там!
тела той женщины  –  эх донельзя красивого!

пусть она будет тайной в глазах эпистолой
пусть она будет тайной  –  вся эта жизнь моя





Тайский синдром

                Тае


       «Она произносит: лес – и он превращается в лес...»
                Сергей Шестаков





*

было солнце белым-белым
белым было солнце но
воздухом оледенелым
было перебелено
было бледное свеченье
частью перевоплощенья
разнодышащей среды
в равнодушный слой слюды

город стыл на бездорожье
всяк спасался кто как может
от себя и от судьбы
от лирических калибров
как грибы росли верлибры
а сугробы – как гробы

я пил ром а ромка водку
рюмку рюмкой запивал
скверно пахнущей селедкой
в самом центре околотка
истекал людьми вокзал
всяк спасался кто как может
от себя и от судьбы
вовка пел плясал сережа
леха впрыскивал под кожу
а ербол выл: ба-бу-бы...

было солнце белым-белым
был поэт еще белей
воздухом оледенелым
малокровным ровным телом
мелом нелюбви своей
мерой полного безлюбья
абсолютной точкой ноль...
выл ербол: бабу люблюбля
леха кипятил орудья
поросенок дрых на блюде
перекатная бля голь

ты вошла...


*

есть в дюнах дом в котором не живут
и обещают петь но не поют
снимают обувь ставят возле двери...

а рядом с домом – сказочные звери!

один глядит на небо и молчит
другой на море нервное глядит
а с третьим я похоже и срастаю:
он глаз округлых не спускает с Таи

она по тонкой жердочке идет –
он сдохнет если Тая упадет
она ладошки солнцу подставляет –
он сдохнет если Тая вдруг растает...

есть в дюнах дом в котором не живут
и море есть в котором не плывут
и небо есть в котором не летают...

и есть зверек который любит Таю


*

представлю: нет меня а ты живешь
все также
по вильнюсу идешь а рядом
мальчик

ты влюблена тебе сто тридцать лет

и нет в твоей душе ни грамма
фальши
он говорит тебе: послушай
зайчик

а ты ему да солнышко в ответ

представил
поседел
перекурил

вот так легко и боль свою убил
вогнал ее в загробное пространство
передоверил душу пацану

не знаю я кого ждала ассоль
но цвет моих тяжелых парусов –
цвет крови а не мятного лекарства

но с болью вытекает и любовь
а мы наверно выросли из слов
и трам-пам-пам...

нет счастья в государстве
твоем

у боже


*

малыш

ты столько пережил
что на меня и не осталось

я поднимаю эту малость
и тут же втаптываю в жизнь

прости!
я строю этажи
на унизительной основе

и оттого психую в слове
и нарезаю виражи

но нет
кто много воздушил
тому простится хоть и поздно

пусть в доме маленьком но звездном
пусть на исходе лет и сил

я долго ждал тебя
мой воздух
я стал таким как ты просил

...ты знаешь
как ты ясно спишь
малыш?


*

                "Каждый жест этой осени влажен и гол...".
                Таисия Ковригина


от Таи – свет и стайка теплых птиц
крылатых голых

два карих солнца – два подобья лиц:
любви и льна

я к Тае льну как снег к вершине горной

так воздух горло рвет навстречу горну
и высотой мостится глубина...


эпилог

увы но мы наверно выросли из слов
как из семян тимьян морковь любовь
как вырастают люди из стихов
написанных людьми другими прежде

мы выросли из слов как из одежды





письма с северного фронта

(или маленькая бездарная поэма)




                Вовке Таблеру,
                Сереже Слепухину и
                еще одному человеку


* * *

под старость страсть как хочется любить
не столько быть любимым сколько быть
тем донором что отдает избыток
но кровь уже тверда а разум жидок
янтарная но все-таки смола
страдаешь как шпион – из-за угла
и смотришься как страшный пережиток
как перечень ненужного добра


три дня в феврале

третий день не раздвигаю шторы
это утро ль вечер вечность что ли?
снова говорят: пришел инфаркт
как за февралем приходит март

я спокоен... значит пешеход
этот ваш летательный исход?
значит никуда мы не летим
даже если очень захотим?
а потом за тридевять земель
унесет меня к себе апрель
там сирень сиренью зацветет
там песок прогреется до скал
там в иголках сосен запах вод

и портной мне что-нибудь сошьет
с помощью естественных лекал –
берег это тоже горизонт
море это тоже вертикаль


с чукотского

моя люби твоя
твоя люби другого
китовый ус в корсет
в запас херовый жир
два чума на краю
отечества земного
и между ними свет
а между нами мир

два чума на краю
обрыв судьбы и связи
машина для житья
во льдах погрязший рим
и черен на корню
но серебрист как завязь
но я люблю тебя
но ледовитый дым...


* * *

денег осталось на хлеб и на воду
лучше б – на водку
лучше бы спиться

снова влюбиться
и радовать бога – это работа
для тех кому 20 а мне – прибавь 30

так уж сложилось
бычок так качался
танечка в луже
мячик – не нужен

сказки кончаются пиром с усами
пишем их – сами
люди кончаются кожей и рожей
так решил боже

я не кончаюсь останусь природой
капелькой – в воду

море приветственно встретит
капустой с селедкой...

лучше бы водкой


кабинет

вот  –  кот
желудок одетый в серебряный пух
глаза азиата чей дух
бессмертен

cидит в коридоре и метит
не в будды  –  следы траекторий
сожженных калорий
ведут в ресторан на буфете

соседи –
старушки (которая слева глуха
которую справа не видел пока
но из-за стены гремит музыка
она и сейчас на концерте –
трясутся вокалы в буфете)

хозяин
заходит раз в месяц когда меня нет
подходит к буфету и там под тарелкой
находит квартплату и плату за свет

вот  –  таблер и нэлька
мы с ними не виделись тысячу лет
зато  –  интернет

а Та Кто на фотке...

вот соль и щепотка
рассыпана на пол  –  оставила дочка
когда навещала любимого папу

вот телеведущий малахов и ну его наху

вот томик прелестных стихов пастернака  –  кумир
и место пустое в буфете на полке где некогда высился кушнер...

интересно

кто первым из них догадается о том что я умер?


в треуголке

. .... .....
....


рыжее письмо

говорил громко – вполголоса
спал тихо – вполсна
а на северном полюсе
наступала весна

таял снег
из-под него рыжие
как веснушки росли стихи...

ты меня никогда не слышала
и не знала таким?

представляла седым и маленьким
и поэтом по долгу лет
но слова – это лишь проталины
а любви без веснушек – нет


про любовь (белым по белому)

даже если наизнанку вывернусь я
не заметишь и подумаешь:
 – дерево...

все медведи у тебя – ливерные
все сиянье у тебя – северное

...написал и – ручку отбросил
надо ль еще каких-нибудь слов?
дальше не я пишу

пишет про осень
мой борзописец и сторож орлов

"этот ноябрь пережить невозможно
будет поскольку и холод и злой
гном суицида забрался в сторожку
и не покинет пока я живой
мылит веревки мои бельевые
без одной ножки принес табурет
снял с крюка люстру и шарит на вые
маленький шар вырубающий свет
в общем – нет выхода!" пишет орлов

все что хотела ты знать про любовь?

...реют алея младенцы нагие
словно амуры
на реях


с финского

у меня под сердцем финка
у меня на сердце камень
камень свалится на финку
финка охнет и умрет
чтобы это не случилось
камень я держу руками
пусть сидит под сердцем финка
я живой – покуда жжет


из бальмонта

она читает бальмонта коту
и кот урчит от каждого бальмонта
ремонт житья отложен? ну и пусть
да и не надо этого ремонта

"Когда луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем безбрежным..."

в ее квартире жил когда-то – он
не бальмонт нет не байрон не вергилий
простой мужик каких не миллион
а миллиона три или четыре

"...К лесам, к горам, к вершинам белоснежным
Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,
Я бодрствую над миром безмятежным,
И сладко плачу, и дышу – луной..."

теперь здесь кот живет девятый год
он был ничей – теперь ничей но сытый
да и она ничья (ведь кот – не в счет?)
и жизнь – ничья как следствие гамбита

"...Впиваю это бледное сиянье,
Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,
Я слушаю, как говорит молчанье..."

она судьбой довольна – хоть убей
но ежели и впрямь невмоготу
зачем ему об этом знать – коту?

"...Людей родных мне далеко страданье,
Чужда мне вся земля с борьбой своей,
Я – облачко, я – ветерка дыханье..."

она умрет сегодня и бог с ней


* * *

на реке рассвет веет ранней весной холодом
да и летом та же вода не желает хранить тепло рук
я не друг тебе правда если долго морить врага голодом
может враг оказаться намного вернее чем преданный друг
разбежались враз разошлись как баржа и сволочи
неподъемный для сердца груз по реке пошел беглым мертвецом
ты могла бы быть мне ну очень плохой но безумно любимой дочерью
я бы мог тебе стать очень дряхлым но очень твоим отцом



непрощенное воскресение

в общем-то я виноват что жив
точнее – тогда не умер
письма пишу – надо же!
и в трубке еще зуммер

я не смеюсь – есть вина
в каждой такой детали:
вмещаю тебя как особняк на
улице антакальнио
но это лишь по рабочим дням
а по вечерам и прочее –
я виноват – живу как атом
всюду где ты...

(точка здесь)

в общем-то – да моя вина
полное тут согласие
только прости – мертвым я
был бы тебе опасней

в общем-то – да моя вина
маюсь с шипом в шее...
только прости – мертвый я
был бы тебе страшнее



берег солнца

из тех медуз что сохли на песке
мой выбор пал на самую сухую
едва напоминвшую медуз
скорее – только контур и лучи
внутри его (как шрамы на виске
адепта фехтовального искусства
на день второй в гробу) ее скелет
напомнил иероглиф или слог
системной фразы yi wang chyng shern
которую я выучил не зная
к чему приводит знание ее
зато теперь мне ведомо откуда
(и что сказать дотошливым славянам)
ведет свой род и племя мой скелет
 – из тех медуз

*

и это песок? что за влажное слово: песок
и это волна? повторяю: вольна – не вольна...
такая вот гладь – хочешь смейся а хочешь погладь
ту сосну ту скамейку ту лодку ту нервную клетку
в которой живет обожженное сердце улитки
(чур в домике – здесь не проходит)
да здесь и ничто не проходит
здесь все остается таким каким больше не будет
здесь все остается – сосна и скамейка и лодка
и два человека один из которых улитка
второй из которых чур в домике и не вернется
здесь все остается таким каким меньше не будет


любовь

так щенок не глядит да и женщина так не смеется
а на солнце нет пятен я сколько искал не заметил
и вообще что за дикость любое сравнение с солнцем?

светит так шелковица когда ее трогает ветер
и откроется плод черным блеском пьянящий и резко
я хмелею и млею от этого страшного блеска...

креативно сказал? вот и ладно – оставим потомкам
остальные сравнения чтоб не зарылись в верлибрах
в рифме все же есть краски которых в природе не сыщешь

рассыпаюсь на серое
и не могу возродиться
гасну как апельсин в холодильнике после надреза

и щенок мой истерзан
настойка горчит шелковицей
а на женщине – осень и мнется и трется и длится...

*

так улитки хрустят только женщина так и не плачет
а на солнце нет нищих – они бы сгорели и только
я наверное слишком несладкий подсолнечный зайчик

креативно сказал? вот и ладно – положим на полку
остальные слова ты и этим сыта до отрыжки
вельми слишком

рассыпаюсь на плоское
и направляюсь на паперть
говорят что отрекшись туда направлялись монахи

и блаженство на взмахе
на первое времечко хватит
а на женщине – платье и нет ничего кроме платья



с вулкана

ах мой милый августин
что же ты опять один
все прошло  –  все?

твой вулкан Эйяфьятлайокудль
отстрелялся и заснул –
спекся

вновь растить исландский мох
блох ловить в своем паху
лав иссяк

эх мой милый августин
все пустяк лишь наверху
пепел в облак

ах


* * *

когда освободишься от любви
поэзия окажется ненужной
вот банка с одиночеством внутри
вот бабочка с усердием натужным
в нее переместится и умрет
заполнив пустоту своею массой
и так легко что слов не достает
из некогда словарного запаса


видимо жизнь

таблер рулит
увозя на седле и себя и чужую зарядку
от телефона –

вчера мы как бабы ругались
наверно решил отомстить

ну и пожалуйста!

жить в темноте тишины
мне не скушно и очень знакомо
думать наощупь наощупь общаться и видимо жить

таблер увозит зарядку так взял бы с собой и гантели и гирю!

взял бы ту фотку
и ношу написанных прежним орловым стихов

взял бы орлова с собой! потому что в оставленном мире
видимо жить в темноте без зарядки не сможет орлов

таблер оставил подушку и снес на ковер двадцать центов
тоже мне курица! всюду где квохчет  –  снесет

радует то что к старушке соседке не снес своим храпом несущую стенку
а ведь пытался но вовремя сник и наверно оставил попытку на следущий год

снова приедет?

мы выпьем за то и конечно же выпьем за это
морду зарядке набьем чтобы впредь оставалась со мной и не шастала в таблера кожаный черный от блеска тяжелый и нудный портфель

где-то рулит он теперь да и я теперь видимо где-то

видимо как-то живу...


маленькая бездарная поэма

в нагано сушь
в рейкьявике тоска
в милане сара б. играет тоску
начало века – новый пьедестал
и новая игра в систему роста
едва ль ты собираешься к одру
скорее в разлюли на тарантасе
на голову растоптанный картуз
и тройка лет как минимум в запасе
куда ж нам плыть? японская война
россия так близка что не видна
сойти с ума от ни конца ни края
но все равно закончится китаем
чадит вулкан от скандинавских стран
как скушно коль на всех один вулкан

в нагано сушь
в америке не ждут
зато есть шанс быть нищим но счастливым
в испании и собирать оливы
для тех парней что те оливы жрут
ходить полуголодным но в реале
болеть на стадионах за реалы
а не херней как я stradaju тут
за кров и жрачку предлагая труд
улыбчивым потомкам калевалы
испания! благослови маршрут
отпетому поэту маргиналу

(в мадриде я увял за пять минут
мне тошно знать что я тебя не встречу
любимая)

начало века
вечер

я снова жду заветного звонка
в том месте где собор заметен – вот он
где тощая фригидная река
облизывает эти берега
с неторопливой явной неохотой
где солнце утомленное зевотой
являет символ моего мирка
где центр вселенной всех кто ждет
к тому ж
заряжена стеклянная повозка
яичной скорлупой...
в нагано сушь
в рейкьявике тоска
в милане тоска







Послесловие

..."Об авторе: Евгений Фридрихович Орлов родился 14 сентября 1960 года в Риге в семье актеров. Окончил... работал... стихи публиковались..."

С такой справкой выходила в ноябрьском "ЗНАМЕНИ" в 2006 году его подборка...

Для меня и по сей день Евгений Орлов является лучшим из лучших, грациознейшим из грациозных, самым трагическим из всех трагических... Хотя бы потому, что тонок, чуток (не зря родители – актёры!), превосходно воспитал свой стих... Плавает в русской речи – как рыба в воде... Жаль – далёк! Жаль – нечасто читаю. Не так часто и пишет, скорей всего. А дорог мне – бесконечно.

Как странно – пока поэт живёт, прикрывает своей тенью на карте целую Ригу – всё, вроде бы, путём, всё так и надо... И словечка лишнего в его честь не изроним, и критики все словно сквозь землю провалились...(А туда им и дорога, в таком случае!).

И только иногда – как вот сейчас, с предисловием к выходящему сборнику – случается всё же докричаться до поэта...

Прилюдно, да, уж прилюдно! Во как! Сказать ему: "Я люблю тебя. Твои стихи ТАК соответствуют моей душе, той, какой её задумала природа... Береги себя! Береги себя! Без тебя мир будет пустей на четверть земного шара. Пиши! Пиши! Доставляй радость – весёлую ль, грустную...".

Вот такую.

* * *

вынь из сердца нож да положь
клюком соквенным истеки
чем-то на пьерошку похож
посвящал мальвинке стихи
знал что не растопишь фарфор
но дышал дышал на стекло
выл козлом что греческий хор
и тупил о кожу перо
жизнь прожил как поле прошёл
оказалась ноша легка –
вынь из сердца нож да на стол
положи его… и пока

________

Дыши! Дыши на стекло! Пусть запотевает наш общий купол от наших дыханий!

Пускай он поплачет потом нашими слезами – Божией росой!


Ольга ЕРМОЛАЕВА,
поэт,
зав. отделом поэзии журнала "Знамя", Москва (Россия).








2000/2010


Рецензии
Спасибо за талант. За новаторский поиск. За философский размах.

Мария Шерстюк   19.10.2012 23:28     Заявить о нарушении
спасибо Вам, Мария!

Шарманщик   07.11.2012 02:56   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 23 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.