Лестница в небо. часть 29

               

              До половины четвёртого утра мы снова сидели с Маркусами на кухне. Несколько раз пили чай, играли в «Монополию» вполголоса переговариваясь.
-Слушайте, женщины, у меня же есть новая игра! Тёть Жень, вы сможете перевести, как в неё играть?

-Попробую, а что за игра?

Митька резво рванул в свою комнату и тут же вернулся, держа под мышкой большую картонную коробку с фишками и картинками.

-Во, тёть Жень! Смотрите, что написано…

-Glukes Rad (глюкес рад)-  прочитала я.
-Глюке Срад – прочитал Митька.
-Сраные глюки, что ли?
-Митя! Будь серьёзней! И учи язык. Глюк- это счастье. Рад – колесо. Колесо счастья, значит. Полагаю, что-то вроде нашего «Поля чудес».
-Щас, щас, тёть Жень, я принесу новый словарь…
-Точно, счастье!
Митька стал перелистывать жёлтый немецко-русский словарь «L», и проверять меня на знание языка.
-А вот откройте на букву «М», и почитайте в этом абзаце - хитро улыбаясь, Митька  протянул мне словарь:
-Читаю: Муха; Муха ЦЦ; Муха дрозофила; Бляха муха… секундное недоумение, и  дружный смех.
-Послушайте, кто ж им такие словари составляет? Вот! Три фамилии одна польская и две еврейские… опять смех.
-Тёть Жень, а вы на букву «N» посмотрите!
Открываю, смотрю то слово, в которое Митька тычет пальцем:
-Nutte – перевод  - катя (с маленькой буквы); шалава; курва; ****ь. (?)
-Я не поняла, за что такое отношение к Катям? Может немцы наши  «катюши» вспомнили?
Давайте, братцы, ложиться спать. Завтра суббота, бюргеры гуляют. Не махнуть ли и нам с вами на завтрашний праздник? Свет, ты газету городскую не видела? Надо посмотреть, что они приготовили на конец недели.
-Не может быть! Я не верю своим глазам. Света, ты помнишь Led Zepellin?

-Ну, конечно помню. Это же кумиры нашей молодости, мы сходили от них с ума.

-Помнишь «Лестницу в небо»? Та-та..та-та-та..та…! Многие из моих тогдашних друзей и знакомых отдали бы всё,  чтобы попасть на концерт своих кумиров. Ура, ребята! Мы сегодня идём на площадь слушать  Лед Зепеллин живьём! И кто бы мог подумать, что пройдёт каких-нибудь двадцать лет и  мечта сбудется. Почему-то в далёкой Германии, но сбудется. Мы увидим и услышим наших идолов совсем близко, но через двадцать лет и в Германии.
              Центральная улица старинного города Монхайм вымощена булыжником, уютные двух-трёх этажные домики от земли до самых крыш обтянуты вьюном. Первые этажи пестреют вывесками ресторанов, баров, кафе. К моменту нашего прихода на площади собралось уже множество людей. В основном это были семейные пары среднего и чуть выше среднего возраста, иногда с детьми и даже внуками, которым любопытно было посмотреть на любимых исполнителей своих отцов и дедов. Люди улыбались, глаза их блестели предвкушением желанного праздника. В правой, скрытой стеной дома части площади была выстроена импровизированная сцена, на сцене появилась джазовая группа в стиле ретро. Седые музыканты, одетые в чёрные фраки, цилиндры, с повязанными на шее красными галстуками выглядели весьма импозантно. Их появление вызвало бурю восторгов и аплодисментов. Видимо, эта популярная когда-то группа была хорошо знакома собравшимся. В центр площади вывезли огромную, в натуральную величину, гипсовую корову. «Бурёнка а ля дойтч» тоже была одета в чёрный фрак и красный галстук. На шее её висел огромный венок, сплетённый из пшеничных колосьев. Корова, судя по всему, и являлась символом праздника.
-Жень, я ничего не понимаю. Причём здесь корова? Почему Лед Зепеллин  в цилиндрах?
-Да это вообще не они! Я что- то припоминаю, в газете было написано про праздник урожая, или сельского хозяйства. Посмотрим ребята, что будет дальше.
Мы тихо стали в стороне, стараясь ничем не выделяться и не мешать празднику, но музыка, разрывающая сонное спокойствие старинных замков врывалась в уши простой узнаваемостью  и интернациональной зажигательностью мелодий. Это были джазовые композиции и популярные песни сороковых, пятидесятых, шестидесятых годов, прошлого уже, столетия. «Роза Муда», знакомая нам  по кинофильму «Покровские ворота», всколыхнула ряды собравшихся. Слегка подвыпившие  горожане лихо приплясывали, подпевали и подсвистывали в такт музыке. Пары пива, веселья и раскрепощения витали в воздухе. Джаз отыграл около часа и исчез за кулисами сцены. Объявили перерыв, но люди не расходились. Многие освобождались от выпитого прямо здесь, в кустах недалеко от площади. Это обстоятельство шокировало нас, но не на столько, чтобы покинуть праздник. Наконец занавес открылся, и  на сцену вышла рок-группа. Площадь загудела, загремела, засвистела, взорвалась шквалом оваций. Откуда-то снизу поползли клубы дыма, из которого выплывали седые, длинноволосые, одетые в джинсовое музыканты Лед Зепеллин. Солист Роберт Плант взял первые аккорды. Зазвучало вступление к популярнейшей в дни нашей молодости «Лестнице в небо». Сердце замерло - неужели? Мелодия уносила меня в те далёкие годы, когда мы знали наизусть все хиты и имена исполнителей. Втридорога покупали у фарцы заветный винил. Под эту музыку мы отдыхали, любили, мечтали. « Лестница» действительно уносила нас из ночного неба Монхайма прямо в космос,
 в космополитическое пространство музыки.
К Митькиному удивлению мы со Светланой стояли, как заворожённые. Одна мелодия сменяла  другую, не давая нам выйти из состояния ностальгической нирваны. Музыка Цепеллинов была связана для нас, прежде всего, с молодостью, с нашей Родиной. Именно там мы услышали её и полюбили. Мелодии, ритмы, кумиры наших детей  уже совсем другие. Митька дёргал нас за рукава, тянул к выходу, выражал нетерпение:

-Как вообще можно это слушать?

Мы покинули весёлый праздник тех, кому за тридцать.  Часа два бродили по берегу Рейна под впечатлением концерта, продолжая слушать доносившуюся с площади музыку. Дмитрию были скучны наши разговоры, и он по своей привычке, не слезая с велосипеда, маячил возле нас, то уезжая вперёд, то возвращаясь, мелькая в темноте огоньком велофары. В этот поздний час на реке уже стихло движение судов. Даже течение воды не угадывалось в свете лунной дорожки. Одинокие рыбаки мелькали в темноте слабым свечением маленьких зелёных огоньков на кончиках удилищ. Всю оставшуюся ночь возвращались с праздника мимо наших окон подвыпившие горожане. Громко разговаривали, смеялись, даже пели.
С понедельника по вечер пятницы немцы трудятся как роботы. Здесь, в провинциальном  Монхайме  слишком рано начинается рабочий день -  в семь утра, и заканчивается в шестнадцать часов. После ужина, час- полтора общения с семьёй, и в половине десятого в окнах приличных граждан гаснет свет, а голоса гуляющих становятся тише, и так продолжается до пятничного вечера, начиная с которого они позволяют себе расслабиться не жалея ни средств, ни идей, ни времени. Однажды на очередном празднике вохэнде (конец недели) мы участвовали в  шоу фейерверков. Я, столичная жительница, множество раз наблюдала такие необыкновенно красивые салюты, но монхаймский парад фейерверков остался в моей памяти незабываемой картинкой цветного дождя, огненного звездопада, ощущением настоящего праздника, живущего в детских снах. А ещё был праздник пива, на который мы попали случайно. То есть мы не знали, что именно подготовили в очередной раз городские власти к концу недели, а просто прогуливались по городу, вдыхая свежесть августовского вечера, обнаружили на площади скопление весёлого люда. С трудом протиснулись внутрь толпы, стараясь понять - чем развлекают народ. Оказалось, в середине  человеческого кольца расставлено несколько тележек. На каждой по три бочки пива и своё название. Люди бродят от тележки к тележке наливают и пьют пиво, расхваливая каждый сорт.
-Тёть Жень, а что пиво бесплатное?
-Ты знаешь, дружок, продавцов и денег около бочек я не видела.
-Вот здорово! Давайте пить пиво! Бесплатно же!
-Постой, сын, здесь что-то не так! Такое расточительство немцы себе не позволяют.
Мы просочились назад к импровизированному входу. И только теперь заметили стоящий рядом столик, за которым восседали две плотные тётушки, принимающие при входе  по пятьдесят марок.  Заинтригованные происходящим мы и не заметили кассу банкета, а нас никто  и не остановил. Несмотря на то, что мы пробыли  в кругу всего пару минут, и совсем не притронулись к пиву - чувствовали себя неловко и поторопились удалиться в темноту переулка.

                В середине августа начался учебный год. Из школы Митька приходил хмурый, молчаливый, часто был раздражён и, естественно, моргал глазами. На наши вопросы - как проходят в школе занятия, отвечал неохотно, односложно. Уроки не готовил, брал велосипед и уезжал кататься. Феликс, поступивший на учёбу в тот же класс Реал шуле, целыми днями корпел над учебниками. Зашедшая к нам в гости Динара, как бы, между прочим, сказала:
-Света, Феликс говорит, что Дмитрий спит на уроках.
-Почему спит?
-Наверное, потому, что ему не интересно, он ведь не понимает, о чём говорят учителя.
-Говорит, только на математике задачи решает. Там ведь язык особенно не нужен…
В отсутствии главного фигуранта разговора мы  ещё долго решали, как помочь Митьке с языком и пришли к выводу, что надо нанимать репетитора.