Как Рома Змея Горыныча перевоспитал

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был добрый царь Горох, и было у него три дочери и три сына. И жили они счастливо, и подданных не обижали, и с соседями не воевали. Но вот повадился к ним Змей Горыныч: налетит, сожжет дома да посевы и людей погубит. Не стало на земле той покоя – все в тревоге, все в печали. И повелел царь Горох собрать со всей страны добрых молодцев и приказал им извести змея. Один пошел – не  вернулся, второй пошел – костьми лег, третий пошел – голову сложил.
« Нет, не возьмешь Змея силою, тут надобно хитрость иметь»,– подумал царь и опечалился.
Не было в той стране хитрецов, все жили просто, как богом наказано, соседей не обманывая, на чужое не зарясь.
– Я изведу Змея! – сказал тогда старший сын и в путь–дорогу собрался.
Пуще прежнего опечалился царь Горох, но возражать не стал; если беда в государстве, нельзя считаться кто простой воин, а кто царский сын.

2

И у Змея Горыныча был сын. Невелик ростом, метра четыре всего, но, смышлен и резв. Что в нем отцу не нравилось, так это доброта его. Давно бы пора Горынчику самому за добычей летать да урон врагам наносить. Но нет, игры одни на уме да забавы. И человечины не ест, что старший Змей приносит: не могу, говорит, тошнит. Все травку какую-то жует да в реке рыбу ловит. Виданное ли дело – сыну рода Горынычей травой да рыбой питаться? Вот он, змееныш, на поляне лежит, все три головы под брюхо засунул, дремлет.
– Эй, Горынчик, семьи нашей позор, подними ко мне хоть одну башку да слушай внимательно.
Так говорил старший Змей, на поляну рядом с сыном опускаясь. Ну, Горынчик послушался, одну голову вытащил из-под брюха и ушами захлопал.
– Вот еще напастье проклятое, – снова старший Змей заворчал, – и откуда у тебя лопухи такие? У меня ушей нет, у  матери твоей, Анастасии Горыновны, и в помине не было, а у тебя как мочало висят!
– Не знаю – печально пробормотал Горынчик и вновь ушами захлопал.
– Прекрати! – старший змей в гневе прикрикнул и когтями своими два огромных дуба с корнем вырвал. – Не махай лопухами своими, а то оторву их и съем за обедом. Ей-Богу съем!
Испугался младший змей, притих. Лежит на траве ни жив, ни мертв, шелохнуться боится.
– Видала бы Анастасия Горыновна, царство ей небесное, в какого ее сын обормота превратился! Нет, наказывать тебя пора, уму-разуму учить. Ну-ка и остальные головы из-под пуза вытащи! Как перед старшими лежать смеешь, бесстыдник!
Горынчик сделал, что отец велел, и все три головы, одна на другую, перед собой положил.
– Слушай меня, сын мой, позор мой, в царство царя Гороха лети и без добычи не возвращайся! Мне на ужин двух человек принеси и корову себе. Если не любишь человечину, животных в пищу употребляй, а о рыбе да о траве забудь на веки вечные, не коза ты блудливая и не медведь-шатун. Понял ты меня, отца своего, Змея Горыныча?
– Понял, батюшка, как не понять – Горынчик молвил в ответ и опечалился.
Не любил он людей обижать, и коров тоже, и другую живность, что по земле бегает, тем же воздухом дышит, на то же небо любуется. Но отца как ослушаться, Великого Змея, в царстве змеином уважаемого?
– Лети, сын! – Змей Горыныч повторил, а значит, надо лететь безропотно, перечить опасно.
Взмахнул Горынчик крыльями, в воздух поднялся и полетел, но не в царство царя Гороха, а куда глаза глядят.

3

Рома, из школы шагая, так крепко задумался, что и дом свой прошел, и улицу свою позади оставил, и из города в поле вышел. Как во сне шагал, пылил по дорожке, глазами ничего не замечая, ноги только переставляя бездумно: топ-топ. Вот и в лес он вошел дремучий, далеко вошел, и тут только опомнился, бедный.
– Где это я оказался? – с испугом воскликнул он и по сторонам стал озираться. Деревья до небес кругом, скрипят, на ветру качаясь – жутко!
Но делать нечего, надо идти куда-нибудь, и пошел Рома наугад, глазами туда-сюда стреляя, палку большую в руках сжимая. А вот и полянка небольшая среди деревьев, посветлее там, и не так страшно. Вышел Рома на полянку эту, смотрит, а на ней чудище кошмарное трехголовое развалилось и глазищами своими так его насквозь и просвечивает. Рома на землю от испуга плюхнулся и палку свою из рук выронил.
– Ты меня не бойся, – успокоило его чудище, причем все три головы свои пасти одновременно открывали, – я тебя не съем.
Рома вздохнул облегченно и поближе к чудищу невиданному подошел, уши его потрогал, во все три пасти заглянул.
– Хороша лошадка, ничего не скажешь, только голов слишком много – сказал он.
– Я не лошадка, – обиделось чудище, – Горынчик я, сын Великого Змея из рода Горынычей.
– А я Роман Первый из рода Макаровых, – представился Рома и на пенек уселся, портфель рядом бросил.
– Ты царский сын? – поинтересовался Горыныч.
– Почему царский? – удивился Рома. – У нас в стране царей нет, одни демократы ненормальные.
– Так ведь только цари себя под номерами называют: первый, второй, третий. Один Горох без номера, да и то, потому что со счета сбился; сколько их было, Горохов-то!
– Нет, не царский я, – повторил Рома, – а под номером назвался, так как у родителей первый и единственный. Понял, змееныш?
– Понял.
– Слушай-ка, сундук, а почему ты все три пасти одновременно открываешь, одной недостаточно разве?
– Не знаю, привык так.
– А ты отвыкай! Одним языком ворочай, а остальные два пусть отдыхают, да и головы тоже.
– Наверное, ты прав, – ответил Горынчик, одну пасть открывая, как Рома учил, и тут-же ушами захлопал на всех трех головах.
– Ну-ка еще! – в восторге закричал Рома.
Но в это время захлопало что-то в небе, заухало, деревья вкруг поляны ходуном заходили.
– Беги! – прошипел Горынчик. – Это мой отец прилетел, он тебя съест.
Рома дважды упрашивать себя не заставил, за деревья юркнул, притаился. А Змей Горыныч на поляну к сыну спустился и хвостом его по спине шлепнул, да так, что на полметра в землю вогнал.
– Не улетишь от меня, не скроешься, рода нашего предатель! Почему мой наказ не выполнил и что тут делаешь, отвечай?
– Заблудился я, – залепетал Горынчик, – не бей меня, папочка!
– Что за слова такие, что за нежности телячьи? Что-б не слышал я от тебя этих сю-сю больше!
– Хорошо, Великий Змей!
– Ну ладно, коли так. Летим вместе за добычей, я еще сделаю из тебя настоящего Горыныча.
– А я наелся уже.
– Чего наелся? – подозрительно спросил старший Змей. – Шишек, что ли?
– Нет, мальчишку какого-то проглотил, вон, портфель только остался.
– И правда. Ну, молодец, хвалю и сердцем радуюсь, напрасно, видимо, сомневался в тебе. А портфель, почему не съел, он же вкусный?
– Не, жесткий больно.
– Ну, дело хозяйское. – Змей Горыныч сам Ромин портфель слизнул и от удовольствия крякнул всеми тремя пастями.
– Полетели? – спросил он.
– Полетели, – ответил Горынчик, лишь одну на сей раз пасть, открывая, как Рома учил.
– Это что за новости? – удивился старший Змей. – Никогда так не делай больше. Пусть три головы у тебя, но тело-то одно, а потому все головы должны думать едино и говорить едино. А если каждая голова сама по себе будет, словно Ельцин, Зюганов и Жириновский – беда... Ну, воспарили потихоньку?
И Змей со змеенышем улетели, шуму наделав самолета не меньше. А Рома опять один остался, и снова грустно ему сделалось и страшно. Палку он свою подобрал и опять куда глаза глядят пошел, по сторонам озираясь, портфель свой бедный вспоминая. Но скоро он на другую полянку вышел, а там избушка на курьих ножках стоит, к лесу передом к Роме задом.
– Избушка-избушка! – закричал Рома, – повернись ко мне передом, а к лесу задом.
Избушка и повернулась
– Что это тут за незваный гость? – Баба Яга из окошка высунулась. – Так я тебя и ждала, двоечника!
– Какой я тебе двоечник? – обиделся Рома. – У меня пятерки одни.
– Заходи тогда, но знай, что съем я тебя, сердечного. Жалко будет, конечно, но съем. Очень уж я пятерочников люблю.
– Но у меня и четверки есть, – испугался Рома.
– Тогда не съем, – вздохнула Баба Яга, – четверочники мне не нравятся. Но вот дочка моя прилетит скоро, та четверочников как раз и любит, будет ей угощение.
Разозлился тут Рома, палку свою поднял, да как ей по двери трахнет, чуть всю избушку не разворотил.
– Да, что же ты, хулюган, делаешь! – завопила Баба Яга, – ну и дети пошли, совсем от рук отбились!
– А ты, старая, глупостей не говори, а то ведь я сам всех вас съем: и тебя, и дочку, и избушку на закуску.
– Да, шутила же я, косатик. Куды уж мне детей-то глотать, ни одного ведь зуба во рту не осталось, только молоком и питаюсь, что леший из милости приносит. А дочка моя уж сто лет как не появляется, с Кощеем живет бессмертным в царстве тридевятом. Так что заходи спокойно, только палку свою на крыльце оставь.
Рома приглашение принял, в избушку вошел, дверь за собой затворил, на лавочку сел.
– И угощать-то тебя нечем, – засуетилась Баба Яга, – разве что червячков сушеных отведаешь.
– Да ты что! – обиделся Рома. – От одних слов и то затошнило.
– Ай–яй–яй, – всплеснула руками Баба Яга. – А ведь вкусненькие.
Рома только засопел в ответ.
– Не буду, не буду больше, сиди спокойно.
– Бабушка, – спросил Рома, – а как мне из лесу выйти.
– Вот-вот, – закивала головой Баба Яга, – как понадобилась – бабушка, а не нужна – старая Карга.
– Скажешь?
– А разве старших на ты можно называть?
– Ну, бабушка, ну скажите мне, пожалуйста, как из леса выйти.
– Вот это другое дело, совсем другое, я, знаешь ли, люблю, когда ко мне с уважением, тогда и я со всей душой. А зачем  тебе  из леса-то выходить? Погости у меня покуда.
– Мне домой надо, родители волнуются, – объяснил Рома.
– Оно, конечно, и так, – согласилась Баба Яга, – да вот дорожка твоя домой неблизкая будет, должен ты сначала царю Гороху помочь, земли его от Змея Горыныча избавить.
– Я никому ничего не должен, – обиделся Рома.
– И это верно, не должен, ни царям, ни шутам гороховым – ничего не должен. И не помогай! Но вот беда какая, дома тебе тогда не видать.
– А почему?
– Потому что ты в страну сказочную попал, заповедную, и, чтобы отсюда выбраться, надо то выполнить, что тебе Великим Сказочником предначертано, иначе не выпустит тебя лес дремучий, волшебный.
– Да как же я со Змеем Горынычем воевать-то буду? Видел я его, трехголового, на соседней поляне, он мой портфель слопал. И меня проглотит – не подавится.
– Не бойся, – успокоила его Баба Яга, – я тебе свою ступу уступлю, на ней и полетишь. А кто в моей ступе летает, того Змей тронуть не может.
– Ну а потом? – спросил Рома.
– А потом сам смотри. В сказке ничего невозможного нет, в сказке муравей слона проглотить может, или Луна в озере утонуть. А уж такой, как ты, богатырь, да со Змеем не справится? Вовсе не поверю.
– Ну ладно, – вздохнул Рома, – выкатывай свою ступу, полечу царство гороховое спасать.


4

И дошел старший царский сын до владений Змея и назад не вернулся. Средний сын тогда в руки меч взял, батюшке поклонился и тоже пропал бесследно. Младшего своего Горох пускать не хотел, посадить его под замок грозился, но упал тогда младший на колени и батюшке говорит:
– За что такое бесчестье мне готовишь, или я не воин уже, а мальчик несмышленый?
– Да кто-же царство мое наследует, если все мои сыновья в землю сырую лягут? – спросил царь
– Да разве народ власть того признает, кто в годину лихую за чужие спины прятался? – возразил младший сын. – Нет, уж лучше в земле сырой лежать, чем честь свою потерять. Отпусти меня, батюшка, отпусти и благослови.
Делать нечего, благословил царь Горох и младшего сына на подвиги ратные и опечалился пуще прежнего.


5

Летит Рома в ступе дареной, метлой, как рулем управляет. Сначала путался, конечно, с непривычки, чуть в дуб вековой не угодил, да освоился понемножку. Дело нехитрое оказалось: куда метлой махнешь, туда ступа и летит, выставишь метлу подальше – скорость увеличивается. Так и долетел он в два счета до поляны, где Змей со своим Змеенышем обосновался. Велика та поляна была: от реки широкой, полноводной до гор высоких с вершинами снежными раскинулась, в общем, целое царство змеиное, но Горыныч сам свое царство поляной  называл, стало быть, и нам незачем его переиначивать. А Змей Горыныч опять своего сына воспитывал, и хвостом его по всем трем головам охаживал, и зубами своими страшными лязгал, и кричал так, что за семь верст в округе слышно было. Рома чуть не оглох, над ними пролетая, и метлу свою с перепугу выронил. А ступа без метлы, что самолет без крыльев:как вниз вместе с Ромой ухнет, да как о Змея Горыныча шмякнется – в аккурат по средней голове промеж глаз. Змей Горыныч от боли завопил оглушительно и лапами затопал.
– Простите великодушно, – пробормотал Рома, – я не хотел вас обидеть.
– Что это за козява? – спросила первая голова Змея.
– И почему с неба свалилась? – удивилась вторая.
– Съедим? – предложила третья.
– Этого нельзя делать, – испугался Рома. – Я Бабушки Яги друг, она мне и ступу свою одолжила.
– Умеет же старая карга друзей себе выбирать, – вздохнул Змей Горыныч, – один другого мельче.
– Папа, – спросил Горынчик, – а почему ты сейчас сам с собой разговаривал, пасти попеременно открывая. Сам же учил, что нельзя так делать.
– Цыц! – обозлился Змей Горыныч. – Когда тебе бочка на голову упадет, и не так запоешь.
– Это не бочка, а бабушкина ступа. А ваши головы и бомбой не прошибешь, – возразил Рома.
– Поговори у меня, козява! Как тресну хвостом – одно мокрое место останется.
– Какой вы грубый, – вздохнул Рома, – разве можно так с гостями разговаривать?
– Ну ты, ученый, не очень язык распускай, а то ведь не посмотрю, что старой Карги приятель, проглочу вместе с ее ступой. И вообще, кто ты такой, зачем наше уединение нарушил, что тебе здесь надо? Отвечай, пока цел!
Тут на Рому вдохновение нашло, и он врать напропалую принялся, что, однако, простительно было, со Змеем Горынычем и нельзя иначе:
– Я младший сын небесного царя Джеддака четвертого, – сказал он, – путешествую по свету ради своего удовольствия, с драконами сражаюсь, за обиженных заступаюсь.
– Ха-ха! – ответил на это Змей Горыныч. – Богатырь нашелся. Да тебя не то, что дракон, курица заклюет! Проглотил бы тебя, да боюсь, что между зубов застрянешь.
– В государсве  заморском один пятиголовый тоже так говорил, царство ему небесное! Есть у меня волшебная сила, что любого победить помогает, но я человек мирный, если меня не трогают. А уж тронет кто – пусть на себя пеняет.
– Хвастаешь, козява! – хохотнул Змей Горыныч, но призадумался: а что, если и вправду волшебник перед ним? С таким надо ухо востро держать!
– А Джеддак четвертый, мой папочка, с небес за мной наблюдает и помощь всегда в нужное время окажет.
– А он такой же клоп, как и ты?
– Да нет, поболе вашего ростом да и умом побогаче.
Тут вдруг гром прогремел, так, что земля затряслась, и молния ярко-ярко сверкнула, зигзагом своим полнеба опоясав:
– Видите, папочка мой на клопа обижается, – сориентировался Рома.
– Да я что, разве я по злобе, – перетрусил Змей Горыныч, – пусть уж его Величество Небесное простит меня недостойного и покорным слугой своим отныне считает.
– Хорошо, – важно кивнул Рома, – папочка слышал, папочка простил. Он велик и справедлив.
– Уж я для него постараюсь, – воодушевился Змей Горыныч, – все города и веси сожгу, всех людишек вокруг погублю, коих еще погубить не успел.
– А вот этого и не надо! – возмутился Рома. – Царь Небесный милостью своей знаменит, а не жестокосердием. Теперь вы в мире будете с людьми жить и согласии.
Змей Горыныч засопел сердито, головами своими покачал, но возражать не посмел. Зато Горынчик от радости хвост трубой вытянул и подмигнул Роме всеми шестью глазищами. Горынчик-то, он поумнее отца оказался, сразу обман раскусил, да виду не подал.
– Теперь полетим мы с вами к царю Гороху на переговоры, – сказал Рома, со всем змеиным семейством освоившись.
– Чего с ним говорить-то? – недовольно буркнул Змей Горыныч, от возмущения страх свой, позабыв, – В гробу я твоего Гороха видел!
– Но-но, кошка драная! – приструнил его Рома, ногою по земле топнув. – Как скажу, так и будет!
Он уже с ролью своей, королевской почти, настолько освоился, что как истинный принц крови себя вел, возражений не перенося. Но тут Горынчик за папу своего, трехголового обиделся; какой-никакой, а папа:
– Не  груби старшим, – мягко сказал он Роме. – Это нехорошо.
– Помолчи, сын мой, – испугался Змей Горыныч, – не гневи царя Небесного и отпрыска его всемогущего.
– Какой он всемогущий, – хмыкнул Горынчик, но опомнился и пасти свои позакрывал.
– Всемогущий, всемогущий, – бросил Рома небрежно, – такой всемогущий, что и представить себе не можете!
Горынчик снова хмыкнул.
– Цыц, ящерица лопоухая! – осадил его Рома.
Тогда Горынчик всерьез обиделся и папе рассказать решил, что за человек к ним в ступе с небес пожаловал и чей портфель папа недавно проглотил. Но снова гром грянул, едва Горынчик пасти свои раскрыл, и молния прямо перед глазами его сверкнула, ослепив на миг и шкуру слегка подпалив.
– Видно, и впрямь всемогущ! – решил Горынчик и язык прикусил.
«Это Сказочник Великий мне помогает», – подумал Рома, и правильно, кстати, подумал.
А Змей Горыныч вконец оробел. Хвост свой поджал, как собака побитая, и головы под живот упрятал.
– Эй, ты где? – удивился Рома, вместо чудища трехголового что-то бесформенное перед собой увидев: ни головы, ни ног.
– Здесь я, повелитель, – раздался приглушенный голос.
– Так распрямись, ящер ископаемый! На меня смотри, а не носом землю рой, а то и не поймешь, что ты есть: толи колобок небритый, толи лысый ежик из страны великанов.
Змей Горыныч нехотя повиновался, головы свои на свет божий вытащил, но на Рому как загнанный зверь на охотника смотрел.
– Да не бойся, не съем я тебя, – приободрил его Рома и, кверху дном бабушкину ступу поставив, на нее уселся.
При этом он ногу на ногу положил и руками в колени уперся.
– Теперь отвечай мне, – продолжал он, – много ли народу у тебя  в неволе томится?
– Да нет, трое только, все сыновья царские. На день рождения свой их берег.
– А где темница твоя? Выпускай скорее царевичей, хочу с ними познакомиться.
– Темница-то недалеко, мили три всего. Только плохо мне что-то, так плохо, что и летать силы нету. Горынчик, сын мой, слетай за царевичами.
– Хорошо, папа, – ответил Горынчик и с шумом взмыл в небо.
Через несколько минут он уже назад прилетел. На спине его трое добрых молодцев сидели, головы свои опустив. Думали, видимо, что на смерть летят. Приземлился Горынчик, на брюхо лег, и сыновья царские на землю попрыгали. Змей Горыныч на них посмотрел и головы отвернул.
– Привет земным принцам от принца небесного, – нахально сказал Рома и за ухом почесал, – из неволи, значит, я вас освобождаю и домой к отцу, возвращаю. Горынчик вас мигом в палаты царские доставит, а меня новые пути-дороги ждут.
И Рома, своим красноречием довольный, в ступу бабушкину  залезать стал.
– Погоди, молодец! – старший Горохов сын закричал. – Если ты нас из плена выручил, негоже нам так поспешно расставаться. К батюшке нашему летим, пировать будем!
– А почему бы и не слетать? – спросил сам себя Рома. – Давайте слетаем на часок.
Три дня и три ночи у царя Гороха Рома пировал вместо часа обещанного. И три дня его на руках носили, остаться навсегда уговаривали.
– Дочь свою младшую, Машеньку, за тебя выдам, – царь Горох Рому упрашивал, – и полцарства в придачу отдам.
– Не-а, – Рома отвечал, – пошто мне жена, такому маленькому?
– Подрастешь, однако. А пока будешь у меня в палатах жить, к царскому быту привыкать.
– Не могу я, ей-богу, не могу. Мама с папой меня дома ждут, волнуются, в школе от других ребят отстану. Нет, пора мне обратно отправляться.
– Какая школа? – царь Горох удивился. – Ты же Небесного царя сын, для своего удовольствия путешествуешь.
– Это Змею Горынычу я так представился, – Рома засмеялся, – а вам правду скажу: я мальчик обыкновенный, и папа мой не царь вовсе, а простой инженер.
– Нет, ты мальчик необыкновенный, если Змея Горыныча провел! Был всему царству грозою, а теперь почту на себе носит! – царь Горох бороду свою погладил и речь дальше продолжил. – Звание барона тебе жалую.
– Спасибо, Ваше Величество, но сейчас мне домой пора. А подрасту когда, обязательно в гости приеду, тогда и поговорим.
– Хорошо, – царь Горох вздохнул тяжело.
– Вижу, что крепка у тебя к дому привязанность, и это достойно уважения. Плохо, если  за серебро и злато человек Родину забывает. Лети, но помни, что здесь ты всегда гость желанный.
Рома в ступу бабушкину залез, попрощался со всеми и метлой взмахнул. До избушки на курьих ножках он быстро долетел, а там Великий Сказочник его встретил, ковер-самолет подарил, на котором он и до дому добрался. Тот ковер-самолет до сих пор над его кроватью висит, правда летать разучился, ибо страна у нас не сказочная, к сожалению, но зато своя, единственная. И позор великий на того упадет, кто страну нашу в беде предаст и за моря-океаны уедет легкой жизни искать.