Сон

   Самое доброе, наверное, для солдата - это сон. Солдат всегда хочет спать. Хочет и спит везде, где есть возможность. Может уснуть в любом положении: стоя, сидя, на ходу... Как часто я наблюдал, блаженные улыбки на лицах спящих ребят, и представлял, что им могло сниться. А что им могло сниться кроме мамы, кроме дома, родных, близких, любимой девушки... А может долгожданный дембель. День, который это все, перечисленное мной возвращало нам. Но как же было обидно, когда сон обрывался.

   Я сам большой любитель поспать, и не люблю когда меня будят, наверно, как и большинство людей. Но там это было совсем по-другому. Это особо сильно чувствовалось. Так бывало порой горестно, что все то, что только миг назад было таким явным - всего лишь сон. Какая брала злость, когда чей-то голос или стрельба обрывала сон. Я всегда начинал ворчать и выражать свое неудовольствие. Сны, как правило, не запоминаю, но один остался в памяти. Я часто о нем рассказываю, хочется делиться впечатлениями. Когда я рассказываю его кому-то, я снова переживаю те чувства, которые тогда на меня нахлынули.

   Мне приснилась мама. Нет, не скажу, что это единичный случай, часто снилась мама. Но этот сон был отличителен. Я очень четко видел мать. Как наяву, она была перед моим взором. Ее глаза, такие родные и добрые. Все черты лица: каждая морщинка на ее лице, ее улыбка. Но она была грустная. Хотя она и улыбалась, я видел, что она тоскует. И мне было так неловко, я знал, что это я виновник ее печали и как-то боялся взглянуть ей в глаза, боясь увидеть в них упрек. Снились ее руки, мягкие и нежные, ее ладони.

   Она не сказала мне ни одного слова. Да и я молчал. Она лишь провела рукой по моей щеке, и улыбнулась мне. От ее ладони исходило то самое близкое, знакомое с детства тепло. Мне стало так светло на душе, так приятно и мило, как никогда ранее. Я не помню, как и кто меня тогда разбудил, прервал мой чудный сон, но я проснулся и чувствовал на щеке тепло маминой ладони. Я точно помню, что тогда я не ворчал. Я просто не мог даже озлобиться на кого-нибудь. Во мне осталось такое добро, что его даже было чересчур много на меня одного.

   Я пребывал в каком-то ступоре. Не мог понять, было ли это наяву или мне это приснилось. До того было все реально. Я чувствовал тепло на щеке, я притрагивался к ней, не понимая и пребывая в недоумении. От нее действительно исходило тепло. Тогда я понял и особенно остро почувствовал, как сильно я соскучился по маме, и как она переживает там за меня. Как она не спит ночами. Так же как и тысячи других мам, которые ждут своих детей. Представил, как она перечитывает мои письма, в которых я ее бесконечно успокаивал. Которые она получала с большим опозданием, но все же получала.

   Выпуски новостей по телевизору, голос диктора, выступление толстого чиновника, который ей врал с экрана и высказывал свои глупые, никому не нужные комментарии к происходящим в мятежной республике событиям. Мне до слез захотелось вернуться в мой сказочный сон и сказать ей, чтобы она не верила никому. Дать ей слово, что я вернусь к ней. Успокоить мою маму, рассказывать ей всякие глупости. Про повара Алекса, у которого первое время, пока он не научился готовить в полевой кухне, все время подгорала каша. Про кошку «Наташу», которая живет у нас в палатке и про щенка «Чеха», у которого стала выпадать шерсть от нехватки витаминов, по мнению наших «подпольных» ветеринаров. И мы ему скармливали наши витамины из гуманитарки.
 
   Про вшей, которые уже достали. Про блиндаж, который мы с Саней соорудили. Про бойцов Московского ОМОНа, замечательных ребят, которые нам привезли огромные коробки печенья, сгущенного молока и сыра... Про новый год, который мы отмечали в траншее, боясь высунуть голову. Потому что на связь вышла некая Наташа (ее звали как нашу кошку), которая поздравила нас с новым годом, но обещала работать по ногам, рукам и паху... На самом деле не так было и страшно, но не хотелось никому в такой праздник умирать. Конечно, не хочется всегда, но по праздникам особенно.

   Про слякоть, в которой так застревали сапоги, что отрывалась подошва. И еще про многое-многое. Извиниться и попросить прощение за все, что ей пришлось из-за меня перенести. Хотелось туда, в сон, хотелось домой к матери, но было еще далеко до этого. И я понимал, что еще придется столько вынести и пережить, прежде чем эта мечта осуществится. И я подумал, что пройду хоть сквозь огонь и воду, хоть через ад, но вернусь к матери... Даже больше чем ради себя, я должен ради нее вернуться.
          
   Когда я вернулся, рассказал ей про этот сон, рассказал, как мне было тепло, там далеко от нее, от прикосновения ее родных рук. Она даже расплакалась, но она плакала от счастья, от радости. С тех пор, когда мне трудно, я вспоминаю этот сон. И понимаю, что сердце моей мамы меня оберегало от бед, что тепло ее ладоней, которое я не мог обмануть, пронесло меня сквозь все то, что мне пришлось пройти. С пониманием этого мне не страшны никакие беды и трудности.