Дорога в Никуда. Гл 9. Возвращение - 76

LXXVI
10/VII – 1968
АБАКАН
Майе Доманской

                Посмотрите – по дороге движется
                нечто нелепое: нетвердая походка,
                унылый вид, за плечами гитара, в
                одной руке чемодан, в другой
                раскладушка. Это холостяк.
                К тому же еще бездомный,
                беспаспортный и сбежавший из цирка…

                Здравствуй, Майя.


Закончилась цирковая эпопея, Далматов вновь обыватель прекрасного города Абакана. От преизбытка чувств даже письма начал сочинять с эпиграфами.

Если видела Валерку после получения им моего письма, то наслышана о чуде, явившемся в грешный мир в аэропорту Толмачёво, а именно: в Абакан прилетел вечером того же дня, в какой вылетел из Барнаула. Еще подумалось – не к добру это, так оно и получилось. Недели три назад сговорился с Витей Лихницким, что поиграю лето у него в оркестре на Валеркиной гитаре с усилителем; возился, возился с тем окаянным изобретением не то Попова, не то Маркони, а изобретение молчит, как вареный окунь. Сунулся к людям, которые в тех изобретениях волокут, люди посмотрели и говорят: «Какой дебил собирал этот усилок?» «Не знаю, – отвечаю, – у Валерки спрошу». И работаю я теперь не на танцах, а… (не падай в обморок!) в Абаканском Речном порту в должности младшего грузоприемо-сдатчика! Со мной истории, как в том анекдоте: приходит дед домой и хвастается бабке: «А я в КПСС вступил!» Бабка заохала: «Вечно ты во что-нибудь да вступишь – вчера…» Дальше я забыл.

Дело так было. Приезжаю из аэропорта (уже сумерки наплывали), выкарабкиваюсь из автобуса против главпочтамта, а на его крылечке отдыхает на табуреточке Фаина Альбертовна. Когда-то работал с ней в областном Доме Культуры, была она сначала массовиком, потом исполняющей обязанности директора, затем ее перевели работать завклубом в Заготзерно, а в данный, прелестный, июльский, сумеречный момент Фаина Альбертовна трудилась на главпочтамте, заведуя культмассовым сектором и, с грехом пополам, организовывая в выделенной ей комнатенке некое подобие художественной самодеятельности.

Только-только поздоровались, как Фаина Альбертовна с места в карьер принялась меня вербовать в концертное плавание по Красноярскому морю. Плавание организовывал некий Владислав Чаиркин, прекрасный баянист, имеющий безобидное хобби – работу в качестве главного инженера Речпорта. Я же собирался бренчать на танцплощадке, уповая на Валеркину гитару (леший побрал бы и Валерку, и его гитару, и того сукина сына, который всучил ему негодный усилитель), да и хватит с меня плаваний и гастролей, в печёнках сидят. Да и, перефразируя Германа Мелвилла, – «К чему путешествовать? Весь мир – тот же цирк!» Но в разговоре славировал – не сказал ни «да», ни «нет». И как в воду смотрел.

А пока что со своим скарбом (все мое несу с собой!) отправился к Вере Филатовне, к Ивану вторгнуться не решился – они рано ложатся спать. Веру Филатовну дома не застал и потащился (ближний свет!) к Вите Лихницкому. Мне шумно обрадовались (у Вити сидели его приятель трубач и две весьма молодые девицы неизвестного происхождения). Молодежь затеяла купаться и пришлось сопровождать их на реку. Была уже ночь, когда мы шли на Абакан через сад Соковинзавода, таинственный, неподвижный; казался живым существом со своей, никому не ясной тайной жизнью. Вспомнилось описание сада «Параду» у Эмиля Золя. Уже и сюжет романа забыл, а сад помню. Купаться не рискнул, лишь помыл ноги, а ребята и девчата наплавались и наплескались вволю. Странный день: утром озеро в Барнауле, вечером, за полторы тысячи километров, – река Абакан.

Ночевал у Вити, но сам он со своей компанией таинственно смылся на какой-то ночной шабаш.

А через два дня, кляня все на свете, прибежал к Фаине Альбертовне и потребовал немедленно отправить в плавание. Фаина ответила, что отплытие намечается на середину августа. Возражаю: до середины августа благополучно опочию на Согринском кладбище, ибо не имею за душой никакого движимого и недвижимого имущества, кроме бесполезного на настоящий момент саксофона. Фаина звонит в Речпорт главному инженеру и описывает ему мое бедственное состояние. После работы (инженера, не моей же) встречаемся на нейтральной территории в Абаканском музыкальном училище, знакомимся, друг другу нравимся. Владиславу в его морской экспедиции позарез нужен хороший саксофонист и он спрашивает, устроит ли меня временная работа грузоприемосдатчика в родной ему епархии – Речном порту. Не очень понимая, как придется сдавать и принимать неведомые жуткие грузы (вдруг собственным горбом?!), туманно намекаю, что устроит любая работа, но лишь бы не работать, так как портится нежная кожа на аристократичных и артистичных руках. Чаиркин заверил, что труд грузоприемосдатчика ничего общего с трудом, как таковым, не имеет и я с энтузиазмом на такой труд согласился.

Но паспорт, паспорт!.. С таким паспортом даже к цирку-шапито страшно подходить, на работу гориллой в зоопарк не возьмут, а тут лезть с ним пред грозны очи начальника порта!.. Идти один категорически отказался, главный инженер, полюбовавшись на паспорт, тяжело вздохнул и пошел вперед. Я за ним. Начальник свирепо полистал полуистлевшие паспортные лохмотья, раскрыл трудовую книжку, где в графе «Профессия» твердой рукой Портоса было начертано «Артист оркестра», уставился на перепуганную физиономию претендента на высокий пост младшего грузоприемосдатчика затем на просительную гримасу своего главного инженера. «Надо!.. Музыкант – исключительный. В Московском цирке работал!.

Приняли Далматова на работу. И вот он по шестнадцать часов через сутки ошивается на территории порта. Эх!.. В паровозное депо попасть бы! Между прочим, начальник порта прорычал: «Получить новый паспорт!.

Мой непосредственный начальник и тезка, старший грузоприемо-сдатчик, познакомил меня с милой девушкой, вернее – дамой, весовщицей с железной дороги. Она часто приходит выяснять с ним какие-то дела, связанные не то с тоннажем, не то с количеством вагонов, я в этом – нуль, попробовал было вникнуть, но начальник ладонью символически мою персону отодвинул и категорически заявил: «Тебе на дудке играть. Не лезь». Понятно: Далматов для него – главинженерский подкургузник, начальство – тешится, Вадиму (не мне) – работать. Валя и заинтересовалась – что за дудка и зачем на ней играть? У нас с ней общность интересов – литература. Принесла два тома Герберта Уэллса, читаю. Вернее – перечитываю.

С душевным трепетом посетил кабинет Полянского. Чрезвы-чайно вежливо расспросил о цирковых скитаниях, но слушал, подозреваю, без малейшего интереса. Пробелькотал ему что-то на тему «учиться по классу кларнета», он засуетился, с педагогом, мол, надо решить и вообще – в сентябре поговорим. Вышел от него злой, но сдаваться пока не собираюсь. Впрочем, Далматов – человек настроения. Сегодня – кларнет, а завтра билет и – Забайкалье…

Кроме Веры Филатовны – близких в Абакане никого, да и она скоро уедет. По вечерам накатывается непонятное беспокойство, но быстро отходит. Может, цирковой атавизм? Настрой на представление.


До свидания, верный мой друг.


                Не менее верный тебе – Вадим.


P.S.

Эпизод, запечатленный в эпиграфе, имел место: я шарашился к Ивану от Веры Филатовны со взаимообразно взятой раскладушкой и прочим собственным барахлом.