У моря часть 5
Их обоих качало, как во время шторма на утлом судёнышке. Он шептал ей на ухо такие слова, которых никогда не слышала ни одна приличная женщина. Это ее еще больше заводило.
В ее жизни хватало воспитанных мужчин. Они ей надоели хуже горькой редьки. А вот такого: грубоватого, сильного, агрессивного и в тоже время очень чуткого, ласкового в ее жизни не было никогда.
Она сама себя не узнавала. Да и Александр был уже не тем человеком, что два часа назад.
Он не в первый раз взял чужое, но сейчас ему казалось, что то, что он так бесцеремонно заграбастал, принадлежит ему и только ему.
Вдруг вдалеке послышались шаги. Далеко, а противоположном конце больничного коридора разговаривали два врача. Они старались говорить негромко, но акустика была замечательная.
- Ну что, Василий Львович, не удалось откачать?
- Нет.
- Сколько ей было?
- Девяносто один.
- Дай Бог каждому.
- Посмотрим, что покажет вскрытие.
Вот оно оказывается как. Пока они узнавали друг друга поближе, рядом кто-то умер. Да и что тут удивительного: они были в больнице. В обыкновенной московской больнице, где, казалось, совсем нет места для любви.
Саша медленно застегнул на ней халатик: старательно, как маленький ребенок, пуговка за пуговкой. Пальцы у него были очень ловкие, но сейчас они его не слушались. Поцеловал в губы. Подтянул штаны, усмехнулся.
- Всё, малыш, иди.
И они ушли: каждый в свою палату.
Маша медленно шла по коридору. Мимо нее провезли на каталке мертвое тело, накрытое белой простыней. Мария увидела желтые ноги с лиловыми ногтями и шершавыми холодными пятками и ее чуть не стошнило. Она с трудом нашла в свою палату. Старушки, которая лежала у окна, уже не было. На кровати лежал только грязно-белый полосатый матрац. Медсестра убирала вещи умершей в большой целлофановый пакет. Она подозрительно покосилась на Машу. На часах было четыре часа двенадцать минут утра.
В шесть утра принесли градусники. В семь пришли делать уколы. Медсестра была уже другая: молоденькая, с короткой стрижкой и маленькими круглыми сережками. На пальчике блестело новенькое обручальное колечко. Уколола совсем не больно. Маша находилась в приятной полудреме. Саша этажом ниже сочинял очередной стишок.
В девять утра они встретились в столовой. Стояли в одной очереди, но не подошли друг к другу. Просто обменялись взглядами, как заправские заговорщики. Сели за соседние столики. Саша сидел рядом с каким-то рыхлым бледным мужиком. Ели все одно и то же: скользкую больничную овсянку. Пили чай из большого алюминиевого чайника, на котором большими красными буквами было написано: «Столовая». Каша была невкусная. Чай пах болотом. Не помогали даже два куска сахара.
Она сидела как в забытьи и мешала чай большой ложкой. (Всё необходимое ей привез из дома Андрей).
- Ты чего такая сонная? – подсела к ней за столик Надя.
- Плохой сон приснился.
- Ну и забудь.
- Не могу, уж больно на правду похоже.
- Ты какая-то странная, Маш. Над книжками плачешь. Вот меня муж бьет, а я всё равно смеюсь. Хочешь селедки? Сын вчера принес.
- Селедку с овсянкой? – Марии стало смешно.
- А что? От этой больничной еды в два счёта ласты склеишь.
- А водку где возьмем?
- А вон у мужиков, - Надя кивнула на соседний столик. – У них наверняка есть.
У мужиков тем временем шел совсем другой разговор.
- Слушай, Саныч, ты где живешь? – допытывался рыхлый Петя.
- В Митино.
- Далеко.
- Ну.
- Денег не одолжишь?
- Тебе сколько?
- А сколько дашь.
- Ну, всё-таки.
- Ну, пятьсот.
- Баксов?
- Ты что, офонарел? Рублей.
- Нету, Петюнь. Ни копейки. Только вот на курево осталось.
- Ну, ладно. А вон та баба за соседним столиком ничего.
- Кто, Машка? Да я ее знаю.
- Давно?
- Нет, Петюнь, не очень давно. С сегодняшнего утра.
- Ну и как она?
- Да так себе. Слушай, дай мандарин, я ее угощу.
- А свой в облом дать?
- Свой, Петюнь, я давно уже съел. – ухмыльнулся Саша. Взял у растерявшегося Петра большой оранжевый мандарин, подошел к Машиному столику и положил экзотический фрукт перед ее тарелкой.
Свидетельство о публикации №209102200348