Дорога в Никуда. Гл 9. Возвращение - 81

LXXXI
11/VIII – 1968
АБАКАН
Майе Доманской

                Май, милый Май, здравствуй.


Я тут раскис от всякого рода неприятностей, одиночества и несчастных любвей, которых набралось на целый гербарий. Да еще почти все сразу – поди разберись! Так что ты совершенно права, когда любя, но все равно сурово! клеймишь непостоянного. Однако, ни ты, ни Наташка не пробовали пойти за меня замуж, чтоб на деле убедиться в трактуемом вами непостоянстве, а теория и практика, знаешь ли, разные вещи. Но – быть по сему. Ветер в поле.

Итак, поначалу втюрился в хорошенькую девушку, которая хорошеньким почерком заполняла мой новый хорошенький паспорт (!!!). Работает она не в очень хорошеньком месте – в милиции, в паспортном столе, то бишь.

Затем в Абакан прилетела «Летучая мышь», летала два дня, Адель в ней пела чудесная актриса с чудесным голосом – Зинаида Забавская. Будучи совершенно ошарашен, полдня просидел на пирсе, глядючи на мутные волны и мараючи бумагу. Успокойся – не записку с мольбой о свидании. Стихотворение. Передирал с Тютчева и Лермонтова. Вечером, в антракте, пробрался за кулисы, нашел свой кумир и молча протянул небольшую самодельную папочку из тонкого картона. «Что это?» «Вам!» Не берет – мало ли… «Возьмите, не бойтесь!» Девушка в полном недоумении, но лицо незнакомца не наглое и не босяцкое, скорее даже, наоборот. Нерешительно берет. Быстро отворачиваюсь. Минута молчания. «Ах!!!» Оборачиваюсь. Личико счастливое, темные глаза – как звезды, схватила за руку. «Ах! Спасибо вам! Это… Это… Ах!» «Это вам спасибо, – отвечаю. – Прощайте». Тихонько освободил пальцы, попятился и – ходу. Не хотелось погубить «чудное мгновение» никчемными словами, вроде: «кто вы?», «что вы?», «где живете?», «кем работаете?» Она бы узнала, что неведомый Ромео болтается в Речном порту, а Ромео получил бы взамен ценные сведения о том, какой у нее муж. Хороший, наверное, но пусть все останется тайной!..

Наше предполагаемое плавание по Красноярскому морю весьма проблематично. Владислав Чаиркин тщетно пытается завербовать всякий люд, а люд этот морочит ему голову – то поеду, то не поеду. Два раза ездили в Минусинск, где живут трое предполагаемых артистов: гитарист, контрабасист и певичка Таня Увен. Ах, Майка, ты знаешь, я в нее влюбился! Она такая красивая, гордая, очень хорошо поет и очень выразительна, как актриса. Не примадонна из «Летучей мыши», но все равно. Учится в культпросветучилище, но место ее – в музыкальном. Впрочем, на что оно ей? Выйдет себе замуж, погрузится в семейные хлопоты и не пригодятся ей правила построения хроматической гаммы в мажоре и миноре. Когда вижу тебя – вспоминаю портреты Гойи, Наташу – русских художников, Люда Янко на полотно Рафаэля просится, а эта – чистый Рубенс, разумеется до границ, за которыми он по уши утонул в зоологическом натурализме. А когда сам в зеркало смотрюсь – вспоминаю два фильма Раджа Капура.

Все! Больше не буду! Весь гербарий перелистал.

В первый раз мы не только все собрались, но и часа два репетировали квартетом: баян (Владислав Чаиркин), кларнет (ваш несклонный к постоянству приятель) и те двое, минусинские. Чесали мы «Марш» из кинофильма «Цирк», «Веселого кларнетиста», «Мелодию» Глюка, моё безраздельное соло и три Танины песни. Это украшение концерта! Поскольку Татьяна сомневалась, сможет ли предпринять путешествие за три моря, мы с Владиславом принялись настойчиво ее уламывать. Я даже на одно колено встал. «Ой! Разве можно перед кем-либо вставать на колени?!» «Очень даже можно! Если хочешь чего-то добиться от дамы, то не только на колени – на голову встанешь!» Каюсь, подлец, – перефразировал слова папаши. Когда одна его, не знаю, какая по счету, пассия спесиво уколола, что перед ней, де, мужики на коленях стояли, он хладнокровно ответствовал, что когда ему надо было (позвольте умолчать – чего!..) – он и на голове стоял. Но я отвлекся.

Расчудесная Таня на наши уговоры ответила – посмотрим.

И посмотрела. Не поедет.

Гитарист и контрабасист приезжали в Абакан, мы еще раз репетировали в Доме Культуры. Витька Лихницкий слушал, мина кислая. Он импровизатор, иными словами – полное духовое фуфло, и понимает, что ни в жизнь за мной не угонится. Так вот: отрепетировали, а затем минусинские виртуозы звонят и ехать, то бишь, плыть, отказываются. Мы с Владиславом потеряли из-за них, без малого, целый день: опять с утра поехали в Минусинск, отыскали квартиру контрабасиста. Но того и след простыл: исчез в неизвестном направлении. Бежим к гитаристу, а тот канючит: поедет контрабас – и я поеду, не поедет – и я не поеду. Мы обратно на контрабасовую квартиру, а того до сих пор никто не видел. Часа через четыре мы его все же поймали, но к этому времени окончательно дозрел гитарист и заявил, что не поедет в любом случае. У контрабасиста же новое нытье – ему надо уволиться с танцплощадки, едем увольняться все трое. На танцплощадке же какая-то канцелярско-музыкальная, билетно-буфетная крыса закатила скандал и потребовала, чтоб гаврик отработал полагающиеся по закону двенадцать дней. Ля-ля-ля! Прощай, Минусинск. Ввечеру уже вернулись в Абакан, не солоно хлебавши. Нельзя было сразу напрямки отказаться? Зачем ломать дешевую комедию.

Работа моя идет своим чередом. Привыкаю. Как-то до полуночи просидел на пирсе, следил за бликами звезд и редких судовых огней. Иногда над черной водой печально стелется далекий гудок и замирает сердце. Вдруг начали складываться слова и обрывки мелодии к ним, одновременно. Бормочу, напеваю, стараюсь заучить на память, вдруг то, что послало музыку, завтра ее не повторит? Заучил, не забыл. Дома вцепился в гитару и сочинил странную песню с изломанным ритмом и малыми секундами в аккомпанементе. «Корабли в Лиссе». На мотив Грина. Господи, услышит мой милый Май когда-нибудь все эти песни?..

Но в порту есть еще одна работа, в сравнении с которой мой нынешний труд геркулесов. Работа в охране порта. Решил перейти на нее после плавания, если оно состоится (рак давно о нем на горе свистит), поговорил с Чаиркиным, он одобрил и заверил, что поможет, так как в охране не хватает бойцов. Выдадут мне бушлат, бескозырку, короче – полное обмундирование, двадцать четыре часа буду стеречь порт, гоняя посторонних, а девяносто шесть – болтаться в городе, то есть, учиться. Уже помечтал, что во время дежурства, темной ночью, изловлю диверсанта, собирающегося утопить баржу битого кирпича; метко прострелю ему из пистолета ляжку и за подвиг мне выдадут здоровенную медаль и произведут в чин… не знаю, в какой, но куда-нибудь да произведут.

Только не думай, читая глупые остроты, что у Вадьки Далматова очень уж весело на душе. Совсем невесело…
Май, милый Май! скучаю по тебе, Наташе, Валерке, Вере Филатовне. Еще по одной раскосоглазой девушке… Больше ни о ком на всем белом свете.


До свидания.


                Вадим.


                З.  З.


                Я слышу Вас и в памяти встает
                Страна пирамидальных тополей.
                Их задевая, серп луны плывет
                И в тишине щебечет соловей.

                И сердце мне щемила песня та:
                Она была – прощанье и любовь,
                Она была – угасшая мечта,
                Она была – неведомая новь…

                Прошли года. В страданьях и борьбе
                Из памяти ушли враги, друзья,
                Но, встретив Вас, услышал я в себе
                Почти забытый голос соловья.


                Мне снова в путь. Он долог и далек.
                И если где-то в предрассветный час
                Извечный странник, хмур и одинок,
                Услышит соловья – он вспомнит Вас.


P.S.

Андижан – страна пирамидальных тополей…