Дорога в Никуда. Гл 10. Красноярское море - 85

LXXXV
19/VIII – 1968
КРАСНОЯРСКОЕ  МОРЕ
В.Ф.Бондаревой

                Здравствуйте, Вера Филатовна.


Решил черкнуть с берегов Красноярского моря, чтоб вам не так скучно было в родном Ачинске. Плюйте на все, берегите свое здоровье. Если меня примут в училище на кларнет (занимаюсь, как проклятый), то еще не один месяц буду состоять при вас верным оруженосцем, а если Валерка, оженившись, не покинет Абакана (ему ведь альт осваивать) то будет при вас аж два Санчо Пансы.

О нашем путешествии расскажу при встрече, а может сочиню нечто вроде отчета и вы прочтете, пока же ничего писать на эту тему не буду. Скажу только: живет наш славный ансамбль «Волна» припеваючи на уютном дебаркадере, пишу вам поздно ночью в пустом зале ожидания на втором этаже.

Отчаянно влюбился. И, кажется, отчаянно взаимно. Вижу, вижу вашу ехидно-презрительную улыбку. Но голову все равно держу высоко. С той девушкой у нас на двоих ровно тридцать лет (сколько мне – не забыли?), это дочка Любы Блохиной, вы ее знаете. Всегда любил детей, но чтоб до такой степени… Это новость и даже жутковатая. Может, и хорошо, что нет своих детей. Неразумная любовь хуже ненависти. Бедная Люба немного растерялась в совершенно неожиданной ситуации, но все мы слабые человеки и, наверное, хочется иногда отдохнуть от забот и капризов даже самого любимого существа, а тут попался добрый, хороший человек, для которого эти заботы и капризы – редчайшее и величайшее счастье, ну, пусть будет все – как будет, главное, что всем хорошо и никому никакого вреда. Я и сам запутался, и только с ужасом ожидаю минуты, когда наша с Леночкой любовь кончится, а она ведь кончится.


                «Все любви невозвратно забвенны….


Перечитываю «Моби Дика». Книгу из Андижанской библиотеки не стянул, а честно выторговал у библиотекаря оформить ее, как потерянную. Неотразимым аргументом явилось то, что оказался единственным, кто ее востребовал! Ну и два мелких аргумента в виде шампанского и приличного кулька конфет. Но эти аргументы не имели решающего значения. Вот чтоб мне провалиться.

Выморочная у нас страна – все дефицит! Селедка – дефицит, саксофон – дефицит, «Моби Дик», квартира, билет в Париж – все дефицит. А как бы хотелось послоняться по залам Прадо, да чтоб без «всевидящего ока» и без «всеслышащих ушей». В цирке много наслушался историй об этих славных «глазах» и «ушах». Никак не переловит ГБ нечистую силу! Советская власть разменяла вторые полвека, а нечисть не переводится, хоть ты тресни. Почему, например, Далматов до сих пор не пристроен?! Максим Перепелица по этому поводу слезно возмущался…

Странный, холодный и печальный мир книги завораживает, как полярное сияние, как белое безмолвие. Подумать только, что почти в одно время с «Моби Диком» Иван Сергеевич разливал российский квас по мутным бутылочкам с этикетками «Рудин», «Накануне», «Отцы и дети». Терпеть не могу ни его, ни Льва Толстого, а вы не имеете права за это упрекать: вы терпеть не можете «Дон Кихота».

Мучительно раздумываю: удавалось ли кому понять логику предопределения в жизни человека? Наверное, нет, иначе ему можно противостоять, тогда оно уже не предопределение. Но смутные контуры все же прорисовываются. У Яниса (он, как-то, разоткровенничался за бутылочкой) один из предков по линии отца носил имя Дементий, а «Дементия» в переводе с латыни, означает безумие. Янис говорит, что имена и фамилии людей не случайны, по ним много узнается о тех, кто их носит. И по линии матери у него такая вот странность: прадед его был священником, имел четырех дочерей и двух сыновей. И внуков, на всю эту полудюжину, было… была одна единственная мать Яниса! Дочь самого младшего из шестерых, да к тому же ему было уже под пятьдесят. Янис говорит: это предопределение, поэтому и треплет его жизнь и все его начинания летят кувырком. Проклятие до седьмого колена. Надеюсь, что Далматов – седьмой, иначе мне лучше не заводить детей, пусть оборвется проклятая цепь…

Пролетариат Абаканского Речного порта вдохновил одного знакомого вам поэта (истинный художник только в народе черпает вдохновение!..) и поэт создал стихотворение в прозе. Только сейчас переписываю его набело и посвящаю вам. Можно было бы посвятить вдохновившему народу, но… Лучше вам.



                АРИОН

Певец Арион плыл на корабле. День прошел, и ночь прошла, и много дней прошло, и много ночей. И захотелось матросам убить Ариона. Они вынули кривые тусклые ножи и обступили его. «Мы убьем тебя, Арион!.

«За что вы хотите меня убить?.

«За то, что ты бел и красив, как бог, а мы черны, заскорузлы и волосаты. За то, что твои руки похожи на руки ребенка, а наши – на клешни крабов. Мы убьем тебя, Арион!.

«За что вы хотите меня убить?.

«За то, что ты день и ночь играешь на лире и поешь чудные песни, а мы от зари до зари рвем жилы в каторжном труде, тянем канаты и месим смолу, а из наших глоток продирается лишь хриплая ругань. Мы убьем тебя, Арион!.

«За что вы хотите меня убить?.

«За то, что тебя любят красивые и чистые женщины, а нам, в кабаках и притонах, достается одно отребье. Мы убьем тебя, Арион!.

«Убьете. Но дайте спеть последний раз!.

«Пой. Это будет предсмертная песня. Мы убьем тебя, Арион!.

Арион достал лиру и запел. Он пел, но пение его изумило лишь чутких дельфинов и не проникло в ожесточенные завистливые души матросов. Арион допел и, не желая умирать от кривых ножей убийц, бросился в море.

И – чудо! – благородные дельфины не дали утонуть певцу: бережно подхватили его и вынесли на берег.

Вера Филатовна! До свидания! До скорого скорейшего свидания.

                Неизменно ваш – Арион.