Звезда в ладони

 Звезда в ладони.

«Это невозможно», - сказала Причина.
«Это безрассудно», - заметил Опыт.
«Это бесполезно», - заявила Гордость.
«Попробуй…», - шепнула Мечта.

   Я очень хорошо помню тот вечер. Было начало декабря, быстрому наступлению темноты предшествовал хмурый, стылый день со слабым морозом, но злым ветром. Он азартно колол щеки и уши, коченели руки, и из души, казалось, вытягивало последние крохи тепла и хорошего настроения. У вас так не бывало, когда в конце рабочего дня и домой никак не заставишь себя уйти, и на службе дольше сидеть невмоготу? Вдобавок погода за окном давит своей мрачностью и безнадежностью. На нее и списывал я в тот вечер своё тягучее, вялое настроение. Больше всего угнетало отсутствие перспективы. Во всём  - в работе, в дружбе, в любви.
   Не подумайте только, что я жил этаким отшельником. И одну и ту же гайку я годами не крутил. И романы в моей жизни, как у любого нормального мужчины, тоже случались. Но, наверное, у каждого человека рано или поздно наступает момент, когда малости уже не радуют. Всего хочется по максимуму. Удовольствия от  работы, а ты давно вырос из своих обязанностей, и делаешь всё хорошо на автопилоте, без эмоций.  Постоянства и надежности в дружбе, но, оказывается, на нее ни у кого нет времени. И, наконец, безумно хочется любви. Простой, человеческой, неповторимой. Чтобы не тлело, а пылало. Одного этого достаточно, чтоб мгновенно наполнить жизнь смыслом и открыть такие горизонты!
   Но как раз с такой любовью мне не везло. Я встречал и встречался с очень хорошими женщинами, умными, красивыми и даже добрыми, они мне нравились, но ни одной не удалось зажечь внутри тот заветный огонечек. С годами это стало вызывать во мне глухую досаду, как от скрытого дефекта в отлаженном механизме.  Ходить на свидания, исполнять общепринятый «цветочно-комплиментарный» ритуал я отрыто ленился. Оттого и возлюбленной, которую я мог бы назвать «своей», у меня уже пару лет как не было. Так только, короткие связи. В итоге, даже мама – самая преданная моя «болельщица» в вопросе женитьбы – махнула на непутевого сына рукой. И нашла утешение в Маринкиных детях. Маринка – моя старшая сестра, у которой, в отличие от меня, на личном фронте всё сложилось классически: любимый и любящий муж с дополнением в лице двух отчаянных сорванцов Кирилла и Андрея.
   Считается, что для мужчины главное – дело. У меня оно есть. Не так, чтобы престижное,  не очень доходное, зато интересное и любимое. Я инженер гражданской авиации. Работаю начальником смены в технической службе аэропорта Пулково города-героя Санкт-Петербурга. Так теперь представляют пассажирам при посадке наш город. Технологию я знал как свои пять пальцев, видел, где и как можно сделать лучше, что нужно, чтоб не было срывов, авралов, аварий. Давно чувствовал: вырос я из своей должности, потому что постоянно мыслил категориями заместителя начальника нашей АТБ.  Частенько даже вместо него. При Советской власти я бы, наверное, уже в руководителях ходил. Но теперь другие времена, профессиональный рост подчиненных никто не замечает и не учитывает. А начальниками у нас периодически становились люди, путавшие ТУ-154 и Як-42 даже по внешнему виду. В общем,  в свои неполные 35 лет я всё еще был тем, кем и начинал служение авиаперевозкам. «Латников – вечный дежурный по аэродрому», - зубоскалили у меня за спиной техники. Я не обижался. Не со зла они, да и правда это к тому же.
   В общем, в моей душе свирепствовал кризис среднего возраста. Кажется, так называется, когда вдруг накрывает повальная неудовлетворенность всем, чего ты достиг за предыдущие годы жизни.
   Но вернусь к тому памятному вечеру. Неожиданно сквозь непроглядную хмарь плохого настроения мне блеснул лучик. Я вспомнил, не удивляйтесь, о трансляции по телевизору биатлонной гонки. С тех пор, как по специальному каналу начали показывать все этапы Кубка мира, я прямо-таки «подсел» на этот вид спорта. Хотя раньше абсолютно не интересовался биатлоном и, кроме легендарного Тихонова, не знал ни одного стреляющего лыжника.
   Получив хоть и краткосрочную, но зато какую-никакую перспективу, я немного приободрился и, наконец, покинул каморку, где обитали начальники смен. По дороге от остановки 13-го автобуса до дома купил пару бутылок пива и приготовился к приятному времяпрепровождению. Я и подумать не мог, что эта очередная трансляция рядовой гонки, про которую и вспомнил-то случайно, перевернет мою судьбу!
   До начала мама успела накормить меня ужином, и когда я устроился перед телевизором, еще домывала в кухне посуду. Но не успели дать старт, как она присоединилась ко мне. Теперь я думаю, это сыграло не последнюю роль в дальнейших событиях.
   Показывали женскую эстафету. Кому как, а мне этот вид программы нравится больше других. Здесь один за всех, и все за одного. Индивидуальный успех может и не значить ничего, если провалятся товарищи по команде. Поэтому до последнего этапа зачастую непонятно, какой будет итоговая таблица. 
   В той гонке у наших девчонок не заладилось с самого начала. Стартовавшая первой, «забойщица» - единственная в сборной олимпийская чемпионка, Верховцева – была не похожа сама на себя. Она так «намазала» на стрельбе, что передала эстафету аж девятой.
- Эх, что же она?! – посетовала мама. – Поправку ей не подсказали, что ли? Теперь уж всё, можно не смотреть.
- Ну уж! Подожди, еще три этапа. Может, немки с норвежками  завалятся.
   Но в следующие 20 минут почти ничего не изменилось. Мишени наша вторая эстафетчица закрывала исправно, но в биатлоне еще и бежать нужно. А с этим как раз были проблемы. Короче, седьмое место на середине эстафеты. Я основательно приуныл, обменивался с мамой саркастическими замечаниями и думал, что уж если в жизни что-то не получается, так всё подряд. Вот даже от биатлона и то одно расстройство.
   Я вскрыл вторую бутылку пива. Начался третий этап. По программе на нем значилась Светлана Шубина. Мне нравилась эта биатлонистка, хотя особо ярких результатов у нее не наблюдалось. Нет, она была обладательницей титула чемпионки мира, но в эстафете. В личных дисциплинах ей как-то не везло. Притом, что Шубиной было уже за 30, она, по-моему, не выиграла ни одной гонки.  Хотя на пьедестал попадала регулярно. А ведь это, поди, обидно – всё время останавливаться в шаге от вершины – пришло вдруг мне в голову. Тоже она выходит неудачницей, вроде меня. Пока Шубина ожесточенно толкалась палками, пытаясь сократить минутное отставание от лидера, комментатор рассказывал, какая она трудяга на тренировках и тихоня по жизни.
- Ты-то откуда знаешь? – раздраженно перебил я телевизионный голос. – Всего-то, наверное, два раза интервью у нее брал, а уже всем о характере человека звонит. Ну какие среди них тихони могут быть? Чего там тихони добьются?!
   Вопрос был риторическим и законно остался без ответа. Тем более что ход гонки на наших глазах кардинально поменялся. «Трудяга» и «тихоня», отыграв на лыжне у немки 15 секунд, пулеметной очередью выпустила 5 патронов, и все легли в цель. Соперницы, словно почувствовав угрозу, дружно дрогнули. Одним пришлось брать запасные патроны, другие вообще отправились мотать штрафные круги. Мы с мамой ахнули – со стрельбы лёжа Шубина ушла третьей!  А главное, почти ничего не осталось от выглядевшей непреодолимой форы.
- Давай, Светочка, давай! – хором завопили мы, словно давно и близко знали Шубину. Но на тот момент она действительно казалась мне родной. И я исступленно шептал: «Давай, красавица моя!», словно это и впрямь могло помочь ей быстрее бежать и точнее стрелять. Оставалась еще «стойка».
   На рубеж Шубина пришла чуть позже немки, но стреляли они, можно сказать, вместе. Я вдруг обнаружил, что у меня руки трясутся от волнения. Каково же ей там! Интересно, о чем она думает? Но вот это по совершенно непроницаемому лицу (точнее, по его половине, которую не закрывала винтовка) угадать было невозможно. Шубина тем временем спустила курок.
- Раз! Два! Три! – повторял я по мере того, как черные кругляши установки на экране превращались в белые, что означало попадание.
   Мишень немки мигнула красным. Промах! Шубиной нужно было попасть еще только раз, и она становилась лидером! Похоже, краем глаза она заметила ошибку соперницы,  потому что ощутимо заволновалась. Долго выцеливала последнюю мишень. Бах!
- Умница! – вскочил я с кресла, чуть не столкнув на пол бутылку. Шубина обошлась без штрафа и прилетела в зону передачи эстафеты первой с преимуществом в 10 секунд. Фантастика какая-то!
   Правда, подруга по команде потрясающий рывок Шубиной поддержать не сумела. В итоге, наши финишировали вторыми. Но кто мог предположить такую удачу после провального старта? Так что неудивительно, что интервью по завершению гонки журналисты жаждали получить именно у Светланы Шубиной, которая и вытащила из ямы на пьедестал нашу сборную. Без сомнения, она в тот день была главной героиней!
   С восхищением и некоторой долей благодарности за все-таки приятный вечер я встретил появление Шубиной на экране. Надо сказать, я впервые ее видел без защитных очков и шапочки. Вы не замечали, что человек, доставляющий положительные эмоции, почти всегда кажется очень симпатичным? Даже если объективно он некрасив. Нет, Шубина не была страшной, не назвал бы я ее и красавицей – хотя и не ярко выраженного, но восточного типа женщина, жгучая брюнетка, на любителя, что называется. Но в тот момент во мне еще не остыли восторженные эмоции, и никого прекраснее ее для меня не существовало. И потом… она была какая-то необычная.
   Чуть застенчиво улыбаясь в камеру, Шубина отвечала на стандартные для такого случая вопросы. Что-то трогательное и беззащитное проглядывало в ее улыбке, в том, как слегка покачала она головой, как упала ей на лоб вьющаяся прядь черных волос, а глаза у нее при этом были… раненые. Словно у подстреленной лани. У меня отчего-то гулко стукнуло сердце.
- Нет, какая умничка, а? – услышал я мамин комментарий и не удержался от соблазна поиронизировать над столь пылкой восторженностью.
- Не может быть, и ты так считаешь? Знаешь, вот на ней я бы женился! А теперь, видно, умру холостяком.
- Ну и женись, кто тебе не дает? – невозмутимо парировала мама, и я запутался, кто из нас шутит. – Она, кстати, не замужем.
- С чего ты взяла? – обалдел я.
- В отличие от тебя умею слушать. Замужняя или влюбленная женщина обязательно в интервью постарается передать привет второй половине. А обратил внимание, кого вспоминала она? Родителей, сестру, тренеров. Так-то.
- Ты что, серьезно мне советуешь? – недоверчиво спросил я. – Да это ерунда какая-то! До нее, как до звезды! Да она и есть звезда! А я кто такой?
   Мама в ответ снисходительно усмехнулась, как будто я был глупым маленьким мальчиком.
- Она, прежде всего, молодая женщина. А ты мужчина. А то, что она звезда… Знаешь, Юра, иногда бывает, что от света звезды тепло многим, но звезде при этом ужасно холодно. Усилия, конечно, приложить придется, чтобы тебя пустили в этот мир, но сидя в кресле перед телевизором, ты эту девочку точно никогда не дождешься.
- Ты так говоришь, будто я жить без нее не могу. Да я ведь пошутил просто.
- Ну и я пошутила, - забирая у меня пустую бутылку из-под пива, подытожила мама и удалилась на кухню.
   По идее, надо было посмеяться над этим разговором да забыть, но почему-то не получалось. Действительно, парадокс: душа требует чего-то нового, а даже пальцем для этого шевельнуть лень! Может и впрямь, хватит сидеть и ждать, пока благодать снизойдет? Я довольно долго предоставлял возможность своей судьбе складываться, как ей угодно. Почему бы, наконец, не попробовать направить ее, куда хочется мне?
   А мне хочется? Бессмысленно отпираться, Шубина меня зацепила. Но достаточно ли этого, чтобы отправляться в утомительную погоню за призраком счастья? Может, это всего лишь мираж? 
   «Иногда от света звезды тепло многим, но звезде при этом ужасно холодно»… - я снова увидел перед собой ее раненые глаза, и сердце опять отозвалось частыми ударами. Что ж, не исключено, что мама права. Черт возьми, а почему бы и нет? Разве не пришел я сам сегодня к выводу, что держаться в настоящем мне не за что? Конечно, я высоко замахнулся, и всё это отдает авантюрой, ну и что? Кто не рискует, тот не пьет шампанского! А главное, раз человек нравится, надо хотя бы попробовать приблизиться к нему. Я не определил, чего в моем решении было больше – игроцкого азарта или тяги к переменам, но в тот вечер я твердо вознамерился познакомиться со Светланой Шубиной.
   Следующий этап Кубка мира должен был состояться через полторы недели в итальянском местечке Чезана. Биатлонисты собирались обкатать будущую олимпийскую трассу. Мой мозг заработал, как компьютер, вычисляя варианты. Чтобы хоть издали увидеть Шубину, надо было купить тур в Италию, и обязательно на дни соревнований.
   Первая цель была поставлена, и я методично взялся за ее осуществление. Меня уже не смущали ни финансовые затраты, ни препирательства с начальством из-за внеочередного отпуска, ни изумление друзей-приятелей по поводу внезапно «приспичившего» отъезда. Я шаг за шагом решал намеченную задачу и как большой победе радовался каждому этапу продвижения.
   Ровно через 10 дней я спускался по трапу самолета, доставившего меня из Петербурга в Рим. Глядя по сторонам, честное слово, с трудом верил, что всё это происходит со мной. В Риме совсем не было снега, два градуса ниже нуля за мороз не считались. После слякотного, промозглого Питера столица Италии поражала сухими чистыми улицами. Грязных машин – и то не попадалось. Автобус вез нашу туристическую группу из аэропорта в отель, я с любопытством разглядывал пробегавшие за окном улицы в рождественском убранстве, вывески на незнакомом языке, людей, двигавшихся по тротуарам. У них были другие лица и другая жизнь. Но возможно, мне вскоре понадобится их помощь. Задачка передо мной стояла не из простых: Рим от Чезаны отделяли примерно 400 километров. Я должен был оказаться там в кратчайшие сроки, первая гонка проходила уже на следующий день.
   От раздумий меня оторвал наш гид, попросивший обратить внимание направо. Мы проезжали мимо собора святого Петра. Что и говорить, творение Микеланджело впечатляло. Я даже непатриотично решил, что величественности в нем больше, чем в Исаакиевском соборе. Хотя они немного похожи.
   Гид продолжал рассказывать о Риме, а я вдруг подумал, что к сопровождающему и нужно обратиться за помощью. Он хотя бы подскажет, как лучше добраться до Чезаны, и где купить билет на биатлон.
   Мои ожидания оправдались. «Экскурсовод», правда, слегка удивился моим вопросам, но добросовестно просветил меня. И на следующее утро, когда наша группа спокойно завтракала в ресторане отеля в преддверии осмотра достопримечательностей, скорый поезд мчал меня в Турин. Билет на женскую спринтерскую гонку я приобрел еще в Риме. На стадионе места стоили дорого, и я из соображений экономии взял «пропуск» на трассу.      
   Турин я, можно сказать, и не видел. С поезда тут же пересел на автобус. Отметил только, что здесь зима догнала теплолюбивых итальянцев – всё было белым от свежевыпавшего снега. Уже по этому признаку ощущалась близость лыжно-биатлонного центра. Да и в автобусе до Чезаны Сан-Сикарио (так полностью называлась деревушка) многие пассажиры везли зачехленные лыжи и баулы с экипировкой.
   Мне досталось место у окна, я устроился поудобнее, нацелившись на созерцание окрестностей Турина, но тут кто-то вежливо тронул меня за рукав. Соседнее кресло занимал невысокий, кучерявый мужчина со смуглым лицом. Под черными тонкими усами морщились в улыбке губы. Такой типичный местный житель. Моя догадка тут же подтвердилась, потому что попутчик скороговоркой выпалил длинную фразу на итальянском, из которой я уловил и понял только слова «бонджорно, синьор».
- Non parlo italiano,  - этим предложением мои познания в языке Данте и Петрарки практически исчерпывались. И чтобы сосед отстал окончательно, я внушительно добавил:
- Sono russo  .   
   Почему-то эта информация произвела на него совершенно обратный эффект. Он радостно заерзал и активно принялся теребить мой рукав.
- Moscow?
- No, – помотал я головой. – Sono di Peterburg.
- О! – еще больше оживился он. – Bene! Belissimo!
   Я полностью разделял его мнение относительно своего родного города, однако, беседа «двух глухонемых» меня уже несколько утомила. Тем более я не очень понимал, чего хочет от меня сей жизнерадостный господин. На мое счастье, дальше разговор пошел на знакомом мне английском. На работе меня, правда, больше натаскивали на технические термины, но и разговорным я владел довольно сносно.
   Спустя несколько минут я уже знал, что моего соседа зовут Сержио, что родом он из Неаполя, на биатлон ездит регулярно, поскольку с детства «болен» этим видом спорта, а в Петербурге был три года назад туристом и до сих пор под впечатлением «русской Венеции». Он вообще хорошо относится к русским. Они простые и душевные ребята. Он встречал много русских на соревнованиях по биатлону. А русские спортсмены – это настоящие герои! Видел ли я последнюю эстафету? Что вытворяла эта Шубина?! Он болел за русскую сборную так, что чуть не сорвал голос.
- А своя команда как же? – недоверчиво улыбнулся я.
   Своя – само собой, серьезно ответил Сержио. Но она тогда отстала, а русские показали красивый спектакль с потрясающей интригой, почему бы не переживать за них?
   Я воспользовался неравнодушным отношением Сержио к своим соотечественникам и выведал название отеля, где обычно останавливалась российская сборная по биатлону. Заодно мой новый знакомый признался, что сам не ночует в гостиницах. Предпочитает съемный домик. У него в Чезане уже давние связи с одним старичком. Если я не против, можем поселиться в коттедже вместе, предложил Сержио. На такую удачу мне и надеяться не приходилось!   
- В Петербурге вы явно  не теряли времени даром, - замаскировал я свою благодарность под шутку. – По-моему, вы вывезли оттуда самое сложное и ценное – русский характер. Не знал, что за границей могут предложить разделить кров через полчаса знакомства.
   Биатлонный стадион Сан-Сикарио находился в Альпах, где-то на высоте 1600 метров над уровнем моря. Самая высокая трасса в мире, не уставая сыпал информацией Сержио, спортсменам поэтому здесь непросто адаптироваться. В горах организм может преподнести любой сюрприз.
   Долина Чезана выглядела очень живописно. Она напоминала огромную чашу, внутри которой размещался стадион с трассой, стрельбищем, деревьями, местами для зрителей и шикарным зданием - олимпийским комплексом. Оно, правда, в строй должно было вступить только через год.
   Других деталей я не запомнил, потому что меня стал колотить чудовищный мандраж. До мечты уже было рукой подать, но тем обиднее вдруг очутиться у разбитого корыта. Для меня та гонка тоже превращалась в соревнование. С самим собой и обстоятельствами. Странно, но чем ближе я подходил к намеченной цели, тем неуместнее и нелепее казалась мне собственная затея. Что я скажу Шубиной? Здрасьте, разрешите пригласить вас на свидание? Нетрудно предугадать, что я услышу в ответ.   
   И все-таки я проехал несколько тысяч километров не для того, чтобы в последний момент струсить и отступить.
   Трасса спринта состояла из двух кругов, и Шубину я увидел дважды. Она, как локомотив, промчалась совсем рядом, и от нее пар шел. Ну и работка, посочувствовал я. Даже наши грузчики, перетаскивая багаж, так не напрягаются. У нее ж в лице ни кровинки, жилы, того гляди, лопнут от невероятных усилий держать скорость на этом сумасшедшем подъеме. Кстати, эпитет «сумасшедший», применительно к подъемам и спускам Чезаны, это еще мягко сказано. В такую горку и пешком тяжело забираться, не то что на лыжах, а следом сразу ждал не отдых, а новое испытание в виде крутого, почти горнолыжного спуска. Там просто не упасть – уже достижение.
    «Света, первой идешь! 5 секунд от Аккель!» - донеслась до меня подсказка наших тренеров с трассы, адресованная Шубиной.  Это было перед последней стрельбой. О том, что Светлана выиграла эту гонку, вырвав у немки полторы секунды, я узнал только на стадионе. Равно как и о том, что это первая в жизни личная победа Шубиной на международной арене. Правда, последнюю информацию на табло не высвечивали. До меня долетели обрывки вопросов, которые задавали наши журналисты Шубиной в так называемой «микст-зоне». 
   Я стоял на границе этого финишного коридора среди толпы таких же поклонников, жаждущих автографа, и мучительно пытался сообразить, как и что сказать «звезде». Ничего особо оригинального в голову не приходило. В конце концов, я вырвал из блокнота лист и крупно написал: «Светлана, разрешите пригласить Вас на ужин? Сегодня в 20.00 я встречу Вас у отеля. Пожалуйста, не отказывайте мне».   
   Этот листок я и подал Шубиной для автографа. Она в режиме автомата на конвейере уже хотела было поставить свою подпись, но зацепилась глазами за обращение, и быстро дочитав, подняла на меня изумленный взгляд. 
   «Живьем» ее глаза меня поразили еще больше, чем по телевизору. По экрану мне казалось, что они черного цвета, вблизи я увидел – зеленые. Невозможно красивые, загадочные, усталые и счастливые. Ведь она победила!
   Наверное, поэтому Светлана не рассердилась на мою самонадеянную записку, а приветливо улыбнулась.
- Как вас зовут? – спросила она.
- Юрий.
- Видите ли, Юрий, - голос звучал мягко, но не допускал возражений, - мне всё же придется вам отказать. Не расстраивайтесь. Я оставлю вам небольшую компенсацию.
   И под моим посланием она подписала: «Как-нибудь в другой раз, обязательно. Светлана Шубина». После чего подарила одну на всех болельщиков улыбку и ушла, увлекаемая куда-то тренерами и подругами по команде.
   Я долго не двигался с места. Снова и снова перечитывал коротенькую строчку с автографом. Вот и всё, Юрий Андреевич. Можете отправляться обратно. Ничего у вас не вышло.
   Внутри возникло ощущение пустоты, как будто я потерял что-то очень важное. Или кого-то. Светлана просила меня не расстраиваться, а я чувствовал себя абсолютно убитым. Погасла моя надежда на новую жизнь, но больше всего меня изводило желание опять близко-близко увидеть эти зеленые глаза. Похоже, я заболел по-настоящему, и в самый неподходящий момент.
- А где радость победителей? – раздался у меня над ухом громкий возглас Сержио. – Или вы, русские, совсем избаловались?
- Ну что ты, - отозвался я, по-прежнему думая о другом. – Я как раз собирался разыскать тебя, чтобы пригласить отметить «нашу» гонку. У русских так принято.
   
***

   Мы посидели пару часов в баре, после чего разошлись. Сержио отправился в коттедж – ему срочно требовалось принять горизонтальное положение, а я сказал, что собираюсь прогуляться. На самом деле, прежде чем собрать вещи, я решил посмотреть на отель, где жила Светлана. Не знаю, зачем мне это было нужно, может быть, таким образом я думал попрощаться с мечтой. С точки зрения логики, абсолютно бесперспективный шаг. Впрочем, не поздновато ли я вспомнил о логике?
   Я шел и размышлял, что же со мной случилось. Уж не придумал ли я себе необыкновенный образ, потому что слишком хотел его обрести? А может, всё еще продолжается азартная игра – охота за строптивой непокорной ланью? И моя тоска – всего лишь уязвленное самолюбие одураченного охотника? Я поймал себя на том, что мне уже всё равно, как это называется на самом деле. Просто мне было ужасно грустно. Оттого, что я хотел увидеть Светлану и не мог.
   На Чезану спустилась ночь. Я вышагивал по черному стеклу мокрого от талого снега тротуара и вдруг впервые заметил, что в нем отражаются звезды. Казалось, я иду не по обыкновенному асфальту, а по звездному пути. «Еще стихи сочини!» – уколол я себя за внезапный приступ сентиментальности.
   Отель «Чезана» - отнюдь не «Невский палас» или «Гранд отель Европа». Простенькое трехэтажное здание, идеально вписанное в местную полусельскую архитектуру. Скорее, даже не итальянского, а швейцарского стиля – строгие линии, балкончики, остроугольная готическая крыша. Альпы – интернациональная страна. И в архитектурном плане тоже.  «Чезана» располагалась в довольно-таки тихом месте. Можно сказать, на окраине. Зато вдали от крикливых пиров болельщиков и максимально близко к стадиону. Подъезд весело сверкал огнями неона, над ним уютно горели три этажа освещенных окон. Я встал напротив парадного входа и окинул гостиницу прощальным взглядом. До сих пор не могу понять, почему я сразу же не повернул обратно. Почему протоптался на своем «наблюдательном пункте» эти 15 минут? Чего я ждал? Не знаю. Наверное, в дело вступил Его Величество Случай.
   Я отдал себе очередной строгий приказ ретироваться и уже практически последовал ему. И тут, о чудо! в дверях отеля показалась Шубина. Я яростно протер кулаками глаза. Уж не видение ли меня посетило? Но нет, это была она, живая, настоящая. Только вместо спортивного комбинезона – легкая куртка на меху и модные джинсы. Конечно, она не на свидание со мной вышла, может, у нее было дело или какая-нибудь встреча, но я об этом даже не подумал. Сердце заметалось в груди, и, подчинившись его требованию, как заправский шпион, я двинулся за Светланой. Что буду делать, и близко не представлял.
   Довольно быстро я сообразил, что она просто бродит по улицам, без всякой цели. Шла очень медленно, словно размышляла над каждым шагом, часто останавливалась, подолгу что-то разглядывала, но, как мне казалось, не осознавала, на что смотрит. Светлана была глубоко погружена внутрь себя, иначе давно бы засекла «слежку». Потому что остаться незамеченным при такой рваной, черепашьей скорости  было нереально. 
   С яркой, кричащей улицы мой «объект» свернул в тихий темный проулок. Я начинал чувствовать настроение Светланы – что-то печальное было в этой ее прогулке. Неудивительно, что она упорно сторонилась шумного туристского раздолья, выбирая места попустыннее. Я тоже любил подобные хождения в белые ночи по паутине набережных, улочек и проспектов Петербурга. В свое время бродил до утра и в одиночестве. Правда, со мной это случалось в минуты особенно острой душевной тоски. А у Светланы завтра гонка… Неужели сейчас она способна думать о чем-нибудь другом?   
   На этот счет можно было гадать сколько угодно, но того, что случилось в следующий миг, мне ни за что не удалось бы спрогнозировать. Светлана в очередной раз замедлила шаги, я уже привычно остановился поодаль, когда она пошатнулась. Схватилась рукой за воздух, пытаясь устоять, но не найдя опоры, осела на землю. Окончательно упасть ей не позволила стена ближайшего дома, на которую она бессознательно привалилась. Это был самый настоящий обморок! Откинув конспирацию, я рванулся к Светлане и обхватил ее за плечи.
- Что с вами? Вы слышите меня? Светлана! 
   Нет, похоже, она еще ничего не слышала. Во всяком случае, не осознавала. Мне на руки легла вся тяжесть ее обмякшего тела, щеки и губы были белыми с каким-то зеленоватым оттенком. Я легонько встряхнул ее, стараясь привести в чувство.
- Светлана!
   Наконец она открыла глаза. Взгляд был мутным, она словно бы заново знакомилась с окружающим, вспоминала, кто она и где находится. Мой портрет Шубина проидентифицировала последним, и было видно, что она никак не может связать его с собой и с произошедшим. Но в себя Светлана уже пришла, а потому, опершись о мое колено, поднялась на ноги. Высвободилась таким образом из моих объятий. К сожалению.
- Извините, ради Бога, - смущенно произнесла она и провела рукой по глазам. Я давно подметил, что этим жестом в таких случаях пользуются почти все люди. Наверное, так легче вернуть себе концентрацию.
- Что это было? Вам плохо? – с тревогой заглянул я в лицо Светлане. У нее явно всё еще кружилась голова - неуверенные движения выдавали.
- Ничего страшного, слабость вдруг накатила. На высоте у меня такое бывает.
- Как же вы завтра побежите гонку?
- Как все. Не волнуйтесь, приложу максимум сил, чтобы выиграть.
- Вы какой-то дежурной фразой отвечаете, как будто я интервью у вас беру, - возмутился я. – По мне, так лучше бы вы вообще не стартовали. После того, что я видел.
- А что вы видели? – снисходительно улыбнулась Светлана. – Наши тренеры обморок за болезнь не считают. И правильно, кстати. Но я забыла сказать вам «спасибо». Вас, кажется, Юрием зовут?
   Я кивнул, слова от волнения вдруг скатались в тугой комок и намертво застряли в горле. Потому что я понял: это прелюдия к прощанию. Но так просто отпустить Светлану я не мог! Слишком долго и призрачно караулить следующий шанс встретиться с ней.   
- Надо же, - тем временем задумчиво сказала она, - поздним вечером, в чужой стране, где миллион туристов, на пустой улице тебя выручает твой соотечественник. Вам не кажется это странным?
   Мне это странным не казалось, но я, естественно, промолчал.
- Ну что ж, мой чезанский спаситель, - тихий голос окрасился нотками доброй иронии, - еще раз спасибо вам, и …
- И даже не подумаю! – со смелостью, которую придавало отчаянье, перебил я. – Неужели вы полагаете, что теперь я отпущу вас одну? Давайте, хотя бы до отеля провожу. Между прочим, один раз вы мне сегодня уже отказали, два – это перебор. 
- Ну… - похоже, Светлана просто не нашла, что возразить, - уговорили.
   Мы шли рядом обратной дорогой и молчали. Несколько раз, когда мне чудилось, что она слегка спотыкается, я пытался поддержать ее за локоть, но Светлана поспешно отводила мою руку.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, - прибавила она после очередного моего предупредительного жеста. – Со мной уже всё в порядке. Мне не нужна опека.
  Замечание получилось резковатым, эта интонация не очень шла Светлане. Она, кажется, это почувствовала и отвернулась от меня, словно сама себе не понравилась.  «Ну что ж, - подумал я, - будем держать дистанцию. Раз вам так хочется».
- И часто у вас подобная слабость случается?
- Не очень, - уклончиво ответила Светлана. – В обычной жизни такие вещи элементарно устраняются – одна таблетка, регулирующая давление. А нам нельзя. Допинг считается. Найдут – позора не оберешься.
- Обычный андипал – допинг?!
- Ну не сам андипал, конечно. В его состав много чего входит. Вот кое-что из этого попадает в список запрещенных веществ. Нам анальгин – и то не всегда можно принимать. А перед гонкой – вообще ничего, хоть умирай.
- Но вы, надеюсь, не собираетесь умирать?
- Я же вам сказала: всё хорошо.
- Вас раздражают мои вопросы?
   Светлана отрицательно покачала головой, но ее глаза будто застонали. Я снова, как и тогда по телевизору, только теперь ближе и острее увидел в них тоску раненого. Глубокое, неизбывное несчастье. Сейчас Светлана Шубина совсем не напоминала звезду, победительницу.
- По-моему, вы жутко нервничаете,- осторожно предположил я, с трудом перебарывая желание, как маленькую обиженную девочку, обнять ее и приласкать.
- Я жутко устала, - бесцветным голосом, обращаясь в пространство, ответила она. – Я устала нервничать перед стартом, устала хотеть побеждать, устала заставлять себя надрываться на тренировках. А больше всего мне надоел режим: подъем – завтрак – обед – ужин – отбой. И никакой прослойки… Тренировки, гонки, гонки, тренировки… Вот вы знаете, Юра, - она резко обернула ко мне бледное лицо с дрожащими губами, - что через 15 минут я должна быть в постели? А я вот тут с вами, на жизнь жалуюсь. Зачем только, непонятно.
- Но вы же сегодня выиграли! Первый раз в жизни!
- Да, надо было от счастья прыгать, а меня вдруг опустошение накрыло. Интересно получается, как только добиваешься того, о чем мечтала, сразу ощущаешь, какая она незначительная была – твоя мечта. А на ее исполнение столько ухлопано: сил, здоровья, души, лет. И всё это назад уже не вернешь. Когда я сегодня вдруг поняла это, даже выть захотелось. Что, не верится?
   Этот вопрос не требовал ответа, как и вся ее исповедь, поначалу оглушившая меня. Я оказался для Светланы тем случайным попутчиком в купе поезда, которому можно без оглядки доверить самое сокровенное, ведь наши пути никогда больше не пересекутся. Она поэтому и откровенничала, а до меня окончательно дошел смысл маминых слов про холод и одиночество звезды. Светлана Шубина с той же секунды перестала быть для меня телевизионным персонажем, чемпионкой, известной спортсменкой, звездой. Всё отвалилось как короста, открыв мне живого человека, женщину.
- Вам обязательно прямо сейчас возвращаться в отель? 
- Наверное. Хотя ужасно не хочется.
- Вы одна в номере живете?
- Нет, у нас так не принято. С подругой. Олей Верховцевой.
   Олей Верховцевой! Я вновь поразился про себя: еще неделю назад эту фамилию я воспринимал как нечто недосягаемое, инопланетное, и вдруг кто-то  рядом так просто говорит «с подругой Олей Верховцевой»! Олимпийской чемпионкой Верховцевой, героиней Солт-Лейк-Сити! Но это для меня она была «золотой» медалисткой, а для Светланы, прежде всего, подругой, которая так же тянула нелегкую лямку профессиональной спортсменки.
- Может быть, в честь победы вы все-таки нарушите режим?
- То есть?
- Давайте зайдем в кафе, посидим немного. Мне кажется, вам не помешает. И потом, за вами должок, Светлана, - из портмоне  я достал сложенный вчетверо листок и протянул ей.
   Она внимательно перечла собственную приписку «В следующий раз, обязательно. Светлана Шубина» и засмеялась.
- Получается, вы меня поймали. Теперь я не могу отказаться, но предупреждаю: сегодня я плохая спутница для кафе или ресторана. Алкоголь нельзя, мучное, сладкое, жареное – не рекомендуется.
- А вареное?
- Честно говоря, нам вообще не советуют во время соревнований посещать места общепита. Теоретически ведь подсыпать в еду или напиток могут что-нибудь. И потом доказывай, что не принимала стимуляторы. А то и просто организуют пищевое отравление. Хотя, кому надо ломать спортсменам карьеру, не  понимаю. Но береженого Бог бережет.
- Ну давайте я вас мороженым угощу.
- Тоже нельзя, - развеселилась Светлана. – У меня сейчас пик формы, дуновения ветерка достаточно, чтобы простудиться. А мороженое – прямая угроза. Особенность человеческого организма:  чем выше способность переносить нагрузки, тем беззащитнее он для любой инфекции.
- Тогда скажите, что вам можно, - сдался я. 
- Всё, но потом. Лет через несколько, когда со спортом завяжу. А сейчас мне противопоказано даже вести подобные разговоры. Психологическая устойчивость нарушается. А завтра надо выиграть! Ох, как мне надо выиграть!
   Несчастная женщина куда-то исчезла. Передо мной вновь была целеустремленная, волевая биатлонистка, тоску в глазах затмил азартный блеск. Светлана уже горела от нетерпения скорее окунуться в еще минуту назад такую ненавистную гонку. Как много разного уживается в каждом человеке! Казалось бы, абсолютно несовместимые образы, стремления. «Вот такая она на лыжне!» – восхитился я, глядя на преобразившуюся, воодушевленную Светлану. Да и разве может быть по-другому? Она же все-таки не забитая одинокая женщина, она - элита мирового спорта, на нее вся страна смотрит! А это такая ответственность!
- Знаете, по-моему, вы жить не сможете без биатлона, - сказал я вслух. – Ненавидите и обожаете. Мне это напоминает жалобы женщины на мужа, испортившего ей жизнь. Но если кто-нибудь вдруг скажет ей: ну брось его или отпусти, она невероятно удивится такому выходу. Он ей просто в голову никогда не приходил, потому что она даже не представляет себя без мучителя-мужа. Отними у вас сейчас гонки, тренировки, да вы зачахнете! А минуты слабости у всех бывают, но они проходят.
- В точку, - слабо усмехнулась Светлана. - Вы правы. К сожалению, у меня биатлон плохо совмещается с другим… А время однако идет.
   Подтекста ее слов я не уловил, зато уловил настроение – моя спутница опять погрустнела. Всё-таки я ощущал в ней какой-то внутренний надлом, она билась и никак не могла решить для себя что-то очень важное. Металась и страдала из-за этого. А меня ее состояние странным образом волновало. Никакие женские прелести не заставили бы мое сердце стучать чаще, чем измученные глаза этой женщины. Впрочем, печаль делала Светлану привлекательной. Как и радость. 
   Хотя двигались мы медленно, к отелю всё же пришли. Этот момент застал меня врасплох, я так и не составил плана: что сказать и сделать, чтобы добиться новой «аудиенции». Поэтому меня вдруг охватило нескрываемое смятение. И безумный страх, что вот сейчас она повернется, уйдет и всё. Мне останется только ее тень, неживое отражение на экране телевизора.
    Светлана же явно не собиралась растягивать процедуру прощания. Да и кто я для нее был? Случайный знакомый на один вечер. Ей еще надо было отдать должное: для моего легковесного статуса она довольно деликатно со мной обращалась. Вот и сейчас тепло улыбнулась, прежде чем протянуть напоследок ладонь.
- До свидания, Юрий. Спасибо вам за внимание и заботу. Извините, с кафе не вышло, но может, вот это как-то спасет мою репутацию в ваших глазах, - в ее руке я разглядел билет на завтрашнюю гонку преследования. – Приходите поболеть. Я выиграю, обещаю вам.
- Не сомневаюсь, - я принял подарок, а заодно, воспользовавшись ситуацией, взял ее ладонь в свою. – Светлана… Мне бы хотелось увидеть вас снова.
- Зачем? – искренне удивилась она. 
- А вы сами как думаете?
   Светлана аккуратно высвободила руку. Даже бровью не повела. Мою просьбу, почти мольбу она, видимо, сочла шуткой.
- Не надо, Юра, - тем же тоном со смесью мягкости и стали, каким отказывала мне на стадионе, произнесла она. – Не придумывайте себе сложностей на пустом месте. Ничего этого вам не надо. До свидания.
   Что мне было сказать? Мол, сам знаю, что мне надо? Да, уже через полчаса я сочинил целую речь, с тысячью железных аргументов, которые вдребезги расколотили бы  «тухлый» настрой Светланы и убедили ее в том, что я не просто так заикнулся о свидании. Но всё это пришло потом. Когда ее уже не было рядом.
   Я вдруг испугался показаться навязчивым. Очень «вовремя» проснулась тактичность! Весьма неконструктивное качество оказалось. Ибо, продемонстрировав свою воспитанность, в результате, я остался один перед играющим огнями отелем.
   Вспоминая тот момент сейчас, спустя год, описать свое тогдашнее состояние могу одним словом - одержимость. Да-да, именно так. Никакой там хандры или вселенской печали. Вся моя прежняя жизнь враз окрасилась в серый, безрадостный цвет. Мне резко стало всё в ней неинтересно и безразлично. Я видел только одну яркую, как маяк в сизом тумане, точку – Светлану. Будто кто-то сверху запихнул мне в грудь невидимый моторчик, повернул ключ зажигания и шепнул на ухо: «Иди за ней». И меня со страшной силой потянуло в ее мир, в ее судьбу, в ее глаза. Находиться там, где была она, пусть даже незримо – вдруг стало смыслом моей жизни. Неведомая сила, поселившаяся у меня внутри, отныне определяла все мои поступки и действия. Кто-то всё решал за меня. Забавно, но я тогда даже в мыслях не произнес слова «любовь». И только потом понял, почему. Просто я почувствовал его раньше, чем осознал разумом. В жизни «до Светланы» всегда бывало наоборот. Я слишком торопился назвать новую встречу любовью, а вскоре оказывалось, что за бриллиант я принимал блестящую стекляшку. Сердце-то не обманешь. И когда ты начинаешь думать, анализировать, раскладывать достоинства и недостатки – пиши пропало, нет и не будет там никакой любви. Настоящее чувство, оно не задает вопросов и не нужны ему ответы. Тебя просто подхватывает бурлящий горный поток и неумолимо тащит куда-то. И тебе всё равно, что ждет впереди. Может, повезет – и он перельется в спокойную, полноводную реку семейного счастья. А может, превратится в грохочущий водопад, тогда тебя с огромной высоты швырнет вниз, на камни и разобьет в кровь. Ну и что?!
   В коттедж, где мирно посапывал мой итальянский друг, я вернулся только под утро. Всю ночь вышивал маршруты по Чезане. Раза четыре повторил тот, которым шел со Светланой. В общем, ничего оригинального.

***

   Подаренный Светланой билет был на лучшие места – на стадионе. Передо мной возвышалась громада табло, где высвечивались все изменения в ходе гонки на трассе; как на ладони, лежало стрельбище, и я имел возможность отслеживать результаты упражнений на огневом рубеже; вокруг свистели, кричали и хлопали свои, русские, болельщики – короче, условия лучше не придумаешь, а я изнывал от тревоги и неизвестности.
   Накануне, во время спринта, у меня не было никакой информации, но мне было, в общем-то, неважно, кто выиграет. Другим голова была занята. А сегодня я отчаянно болел за Светлану. Ее волей я имел полное представление о ходе гонки преследования, и поэтому уже на середине соревнования сходил с ума от беспокойства.
   Она ушла на дистанцию первой. Правда, больше номинально. Уже через полторы секунды за ней вслед рванула немка Аккель. А еще через 15 секунд стартеры выпустили на трассу норвежку. За остальными я не следил.
   Светлана бесподобно прошла первый круг. Ее преимущество росло с каждой сотней метров, и к стрельбищу составляло уже 20 секунд. Когда она появилась на стадионе и стала гасить скорость, готовясь к «лёжке», камера показала ее крупным планом на экране табло. Мои эйфорию и восторг тут же как ветром сдуло. Лицо Светланы искажала гримаса боли! Соседи-болельщики ничего особенного явно не заметили, как ни в чем не бывало продолжали вопить: «Све-та! Све-та!» и размахивали «триколорами». Но я-то видел, ей было плохо! Вчера, когда она боролась только с усталостью и напряжением гонки, то выглядела абсолютно по-другому! Не морщилась, задерживая дыхание, и не прикусывала нижнюю губу чуть ли не до подбородка. Больше ничего табло мне не позволило рассмотреть, но и того хватило!
   Светлана подъезжала к своему коврику напротив первой мишени, я впился глазами в ее фигурку, будто взглядом мог перелить в нее силы, а обратно забрать неизвестно где сидящую боль.
   Раздались хлопки выстрелов. Народ счастливо орал, приветствуя меткость Светланы. Она стреляла медленно, но поразила все мишени. Я даже рта не раскрыл. Немка получила штрафной круг, норвежка справилась на «отлично» и убежала за Светланой, отставая на полминуты. Всё складывалось превосходно, а я места себе не находил.
   Мои опасения начали подтверждаться ближе ко второй стрельбе. Норвежка, как говорят биатлонисты,  «съела» Светлану уже на середине гоночного отрезка. 30 секунд – это была слишком солидная фора, чтобы так просто ее растерять. Тем более Светлане, тем более, в ее нынешней отличной форме.
- Вот, е-мое, небесный тихоход! – услышал я чье-то желчное замечание и, как ужаленный,  повернулся на наглый голос. Рядом толстомордый мужик с размалеванными в бело-сине-красный цвет щеками прикладывался к бутылочке с коньяком. Поймав мой недружелюбный взгляд, он панибратски ткнул меня в плечо.      
- Вот так вот, парень. Не бежит она. Наши – они все стоячие. А Шубина зря так ломанулась на старте. Теперь сдулась.  Нет, ты посмотри только!
   Я оглянулся на табло. От норвежки Светлана отставала на глазах. 2, 4, 10 секунд – отсечки беспристрастно фиксировали ее бесплодные усилия. Ее уже догоняла немка на пару с нашей Верховцевой. К счастью, наступила передышка в виде стрельбы.
   Движения Светланы (а что еще мог я увидеть с трибуны)  не выдавали ничего. Механически она скинула с плеч винтовку, улеглась на коврик, вставив обойму, прильнула к прицелу. Стреляла она точно и на сей раз немного быстрее. Остальные замешкались на огневых позициях. Светлана уходила опять первой, но легче мне не стало. Когда она покидала стадион, рукой прихватила правый бок. Даже согнулась чуть-чуть. Может, тогда мне показалось, конечно, но дальнейший ход гонки окончательно убедил, что Светлана борется не с соперницами, а с собой.
   Ее снова достали и опять с пугающей легкостью. Болельщики, возбуждаемые толстомордым любителем коньяка, шумно выражали недовольство. А я уже не слышал чужих грубостей, призванных лишь отомстить Светлане за горечь фанатского разочарования. Внутри у меня всё горело и кололо, как будто это я сейчас был там, на лыжне, и из последних сил пытался удержаться в числе лидеров. Я уже не сомневался, что Светлана бьется на пределе. Господи, а еще ведь два круга! Да пусть она проиграет, пусть придет десятой, двадцатой, только невредимой! Только пусть уже скорее наступит этот чертов финиш!
   Но, видимо, не таков был у Светланы характер. Она не сдавалась. На двух рубежах «стоя» не промахнулась ни разу. И начала заключительный отрезок второй. Но на трассе, похоже, ее состояние мгновенно ухудшалось. За пятьсот метров до финиша Светлана была уже третьей, и на пятках у нее сидела француженка. Мне хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть этого несправедливого финала, но я не мог отвести взгляда. Светлана как никто заслуживала ступени на пьедестале! Соотечественники ворчали об упущенной победе, но я точно знал, что это неправда -  она победила! Независимо от итоговой позиции. Но, если есть на небе справедливость, она должна занять место в тройке! Да, соперничество было неравным. Измученная Светлана и одна из лучших лыжных гонщиц мира. Но ведь осталось совсем чуть-чуть.   
   И вот француженка лихо выскакивает у Светланы из-за спины и, кажется, ничто уже не помешает ей взойти на пьедестал. Светлана выдирает из наста палку, в которой, наверное, тонна веса, толкается. Обреченно. У нее больше нет сил сражаться. Она не глядит на счастливую соперницу. И та тоже перестает воспринимать Светлану в качестве угрозы. Француженка приближается к финишу и не видит, как Светлана яростно тащит себя вперед. («Ох, как мне надо выиграть!») Сначала это выглядит бесперспективным - расстояние не сокращается, но вот лыжи заработали чаще, еще чаще, взбивая снег подобно миксеру, и Светлана вдруг не катит, а летит по трассе. На лице известной французской гонщицы лишь неописуемое изумление, когда за считанные метры до красной черты, русская биатлонистка непостижимым образом  вырывается вперед и, словно на амбразуру, бросается на финиш. И выгрызает бронзу!   
   Впрочем, порадоваться своему успеху Светлана уже была не способна. Взяв штурмом решающий рубеж, она, как подрубленная, рухнула на снег. Прошла минута, две, она не поднималась. Кто-то из арбитров наклонился над ней, перещелкнул предохранитель на винтовке. Я больше не мог сидеть на далекой трибуне и помчался в микст-зону.
   Конечно, меня не пустили дальше обозначенной рекламными щитами границы. Через море чужих голов, камер и протянутых микрофонов я только разглядел, как к Светлане подбежала Ольга Верховцева, успевшая уже избавиться от лыж и винтовки, а вслед за ней приземистый седой мужчина в синем спортивном костюме – тренер. Вдвоем они поставили Светлану на ноги, Верховцева быстро отстегнула ей крепления, и только тогда не победительница, но,  тем не менее, лучшая участница завершившейся гонки преследования сделала несколько неуверенных шагов из финишного коридора. Верховцева шла рядом и, по-моему, практически подпирала Светлану. Отворачиваясь от камер и настырных вопросов журналистов, они проследовали сквозь толпу. Куда? Надо думать, к врачу!
   На награждении третья ступень пьедестала пустовала. Никто ничего не понимал. По этому случаю и церемония получилась какой-то скомканной. Озабоченные, без тени радости -  норвежская и словацкая биатлонистки – золотой и серебряный призеры. Организаторы - в некоторой растерянности. Торопливо поздравили спортсменок, вручили по букету цветов. Победительницы, едва поприветствовав зрителей, тут же спустились с пьедестала. Не было на «цветочной церемонии» и Верховцевой, хотя ей, как занявшей шестое место, это полагалось.      
   Я, словно тигр, запертый в клетку, метался по биатлонной деревне в попытках узнать хоть что-нибудь. Все местные спортивные новости начинались с репортажа о гонке преследования, где снова и снова демонстрировали феерический финиш Светланы. К вечеру я посмотрел его, наверное, раз десять. Но, как маньяк, упорно караулил новые выпуски, чтобы опять увидеть кадры, которые и так уже помнил до мельчайших деталей. И каждый раз у меня спазмом перехватывало горло. От гордости и горя. Репортеры что-то без устали тараторили на экране, может, даже они что-то выяснили про Светлану, но я ни черта не понимал по-итальянски!
   Наконец явился Сержио. Оборвав на полуслове фонтанирующий дифирамбами в честь русской биатлонистки монолог, я усадил его к телевизору и велел переводить.
- О Шубиной в репортаже мало информации, - сообщил Сержио, посмотрев сюжет. – Всё-таки она – русская, не итальянка. К тому же не выиграла. Если бы не ее отсутствие на награждении, вообще бы одно предложение сказали, наверное. 
- Что с ней случилось? – раздельно, чуть не по слогам, произнес я. Всё это лирическое вступление меня абсолютно не интересовало.
- По словам ваших тренеров, у нее во время гонки начался болевой приступ. Обострение… - Сержио согнулся, зажав правый бок, - изобразил недуг Светланы, потом защелкал пальцами – искал подходящий синоним. – Извини, не знаю, как это будет по-английски. Но сейчас вроде ей уже получше.
   С уличных болельщицких гуляний Сержио вынес бутылку виски. «Подарил кто-то из ваших, - подмигнул он, вытаскивая из карманов куртки шкалик и бумажные одноразовые стаканчики.- Русские там сейчас гуляют – аж стены домов гудят! Знаешь, как они называют здешние соревнования? Этап имени Шубиной». 
   Мы выпили. За дружбу, за гонку, за Светлану. Вливая в себя плохой, отдающий сивухой,  виски, я чуть ли не сделку мысленно предлагал Богу: если выпью до дна эту несусветную гадость, со Светланой всё будет хорошо.
- Ух! – похоже, Сержио едва не захлебнулся подаренным «виски». – Юра, это что?
- Не пугайся. Судя по всему, над тобой пошутили немножко. В бутылку из-под виски налили…самогон.
   Последнее слово я произнес по-русски. Английского эквивалента этому напитку, по-моему, не существует ни в словарном, ни в алкогольном запасе. Разумеется, Сержио не понял.
- Ну как тебе объяснить? Считай, что попробовал русский народный виски, - схохмил я. Мой итальянский приятель сочно расхохотался. Видимо, оценил подарок.
    На мои взвинченные нервы спиртное подействовало быстро и благотворно. Немного отпустило дикое внутреннее напряжение, прекратилась лихорадочная трясучка, в состоянии которой я пребывал уже несколько часов.  Мне вдруг до смерти захотелось курить.
- А всё-таки вы странные, русские, - серьезно сказал Сержио, наблюдая, как я жадно затягиваюсь сигаретой. – Вот ответь мне: зачем Шубина убивалась сегодня? Это ведь не Олимпиада, не Чемпионат мира. Здесь даже медалей не дают. Чуть живая шла, а билась. Ну, пошла бы пешком или прекратила гонку, слова бы никто не сказал.
- Ты прав. На сто процентов. Знаешь, когда я понял, что ей плохо, шептал про себя: «Не надо!», но вот рядом со мной была куча народу, и они мечтали только об одном – чтоб Шубина всех «сделала». Может, ради них она и дралась? А может, просто сдаваться не умеет. 
- Не на войне же.
- А мне как раз всё больше кажется, что современный спорт заменяет странам и политикам войну. Разница только в том, что в спорте не убивают. И то, как посмотреть.  Это не объясняется словами. Национальностью тоже не объясняется. У каждого человека свой порог – выносливости, чести, совести, характера. Значит, Светлана не могла иначе. Я тоже хотел бы знать, почему.
- А ты гордишься ею, - Сержио не спрашивал - утверждал.
- Еще как, - сипло отозвался я и от волнения сломал в пепельнице сигарету. 
- Ты завтра уезжаешь?   
- Да. Вот дела, первый раз жалею, что не магнат какой-нибудь! Ведь и не хочется уезжать, и самолет только через три дня, а что делать, когда деньги кончились? Поеду догуливать свой официальный тур.
- И какие планы у тебя на вечер?
   Вот с планами как раз у меня всё было ясно. Без альтернативы, что называется. Я готов был хоть всю ночь простоять под окнами отеля «Чезана», но выяснить, что за обострение терзало Светлану. А может, вчерашний обморок из той же оперы?
   Я мерил шагами тротуар перед парадным входом взад-вперед уже около часа, когда меня (не иначе от холода) осенила простая, но гениальная идея: обратиться к регистраторам в отеле. На «ресепшн», как сейчас модно говорить.
- Скажите, пожалуйста, в каком номере живет Светлана Шубина? – девушка в синей с белым воротничком униформе в ответ на мою просьбу заученно улыбнулась и забарабанила пальцами по клавиатуре компьютера.
- Извините, но эта информация разглашению не подлежит, - сообщила она, прочитав что-то на мониторе. 
- И по телефону связать меня с ее номером вы тоже не можете?
   Девушка сочувственно развела руками.
   Стенка. Тупик. Этого следовало ожидать. Кто же разрешит выдавать всем подряд справку о номерах комнат спортивных звезд? Да еще в разгар соревнований! Впору действительно ночевать на коврике под дверью отеля. Только вряд ли с этим согласятся охранники. Неужели так и уеду, ничего не узнав и не повидав Светлану?
    Наверное, у меня был очень расстроенный вид, потому что девушка на «ресепшене» вдруг смилостивилась.
- Если хотите, - предложила она, - напишите записку своей знакомой. Я отправлю ее наверх с посыльным.
   Если б не строгие правила отельного этикета, ей-богу, расцеловал бы эту барышню! В критический момент Случай опять подставил мне плечо – Надежду.  Взвешивать и подбирать слова для послания было некогда, и я написал, как думал: «Сначала Вы падаете в обморок на улице, а потом без чувств – после финиша. Светлана, что с Вами случилось? Как Вы себя чувствуете теперь? Никто ничего не знает. Очень прошу Вас, ответьте мне. Жду в холле отеля. Юрий Латников».
   Этот текст спустя минуту был вручен молодому человеку в униформе, который тут же с достоинством, но тем не менее ходко, двинулся к широченной лестнице. Вот как просто – лестница, каких-нибудь пятнадцать – двадцать ступенек, и там сейчас Светлана. Может, отдыхает, читает или телевизор смотрит. А может, с тренером разговаривает. Да, она была здесь, рядом. Через этаж или даже ближе, а я не мог до нее дотянуться. Как будто стоял перед сейфом с сокровищами и не знал кода. Ужасно глупо! Оставалось уповать только на Удачу. Один раз эта капризная госпожа уже проявила ко мне благосклонность. Так что же, всё, кредит закрыт? 
   Подобные мысли неотвязно лезли мне в голову по мере того, как шло время, а ни Светланы, ни известий от нее не было. А ведь служащий отеля вернулся и доложил, что передал мое послание по адресу. Значит, решила проигнорировать.
   Я прекрасно отдавал себе отчет, что мои шансы, которые и изначально не слишком высоко котировались, тают с каждой минутой. Нет, ни малейшего упрека не шевельнулось у меня в душе по отношению к Светлане. Даже если она еще помнит, кто такой Юрий Латников, с какой стати ей тратить на него время и силы? Почему она должна что-то объяснять ему? За что такие привилегии? За поддержку в момент слабости? Ха, после этого ей, скорее, неприятно меня видеть. И всё-таки я упрямо что-то высиживал в холле под настороженным взглядом плечистого охранника.
   Миновало полтора часа. Я успел до царапин изучить рисунок на паркете, наверное, навсегда запомнил гобелен, изображавший венецианского гондольера в ярких веселых красках: голубое небо, золотистый парапет, набегающая мелкой волной гладь канала и гондольер в красной, как у дятла, шапочке. Последние полчаса я развлекался тем, что мысленно клеил «ярлыки» посетителям и служащим отеля. Пытался по внешнему виду и манере поведения представить, какой у человека нрав, как складывается у него жизнь. При этом я перестал то и дело возвращаться взглядом к лестнице. Мои глаза уже достаточно молили, жгли, гипнотизировали этот бездушный кусок мрамора, покрытый ковровой дорожкой.
    Но эти шаги я ощутил кожей. Не было их звука – скрадывал ковер, я сидел почти спиной к лестнице и ничего не видел. И вдруг всё существо пронзило – она. Боясь поверить самому себе, повернулся – по ступенькам спускалась Светлана.
   Женщина, чтобы нравиться, должна быть накрашенной, с уложенной прической и в модном наряде. Кто это сказал? Темные круги под смертельно уставшими глазами, бледное лицо, свободно рассыпанные по плечам волосы, а вместо сногсшибательного туалета – спортивные куртка и брюки – этого оказалось вполне достаточно, чтобы я за какое-то мгновенье умер и снова воскрес. Это даже не метафора. Короткий удар, вспышка, и я понимаю, что забыл, как надо дышать. И не хватает кислорода, словно высоко в горах. А потом все предметы вокруг приобретают неправдоподобно четкие очертания и сочные краски, и даже из примитивной регистрационной стойки брызжет горячий свет. И я не могу надышаться обыкновенным отельным воздухом, который почему-то пьянит меня, как запах майского ветра. Я действительно чуть не умер, так мне вдруг сделалось хорошо!
   Вот странно, подобно большинству мужчин, я тоже всегда «западал» по длинным ногам, коротким юбкам, густо накрашенным ресницам, соблазнительным формам, обтягивающим их платьям. Женщины, обладающие всеми этими «приметами», вызывали у меня в груди приятный холодок, иногда желание или страсть, наконец, ими просто хотелось любоваться. Со Светланой всё было не то. 
   Море, которое созерцаешь с берега, манит и восхищает, пока не нырнешь в глубину. Там тебе открываются такие красоты, что в дальнейшем морскую гладь, как бы не переливалась она на солнце или не чернела в преддверии шторма, ты воспринимаешь лишь как двери в чудесный мир. В Светлане была спрятана загадка – обаяние и притяжение личности, проявления которой меня завораживали. И какая после этого разница, накрашены у нее губы или нет?! 
   Я переживал что-то невероятное, совершенно незнакомое. Было немножко страшно, но ни за какие сокровища в мире я не отказался бы от этого. Сердце у меня щемило от жалости и нежности. Светлана выглядела абсолютно выжатой – вот она, цена «этапа имени Шубиной».
   Медленно, не сводя с нее глаз (как будто иначе она бы тут же исчезла), я встал с кресла ей навстречу. Улыбка, которой меня поприветствовали, была вымученной и свидетельствовала только о том, что сил у Светланы не осталось даже на дежурную вежливость.
- Честно говоря, я была уверена, что вас здесь уже давно нет. Извините, сразу выйти не получилось. 
- Не страшно. Я очень терпеливый, когда надо. Здравствуйте, Светлана!
- Здравствуйте, Юра. Были на гонке?
- Да.
- Выходит, опять я вас обманула  – не выиграла.
- Вы же знаете, что это не так. Я… У меня даже слов нет… Я впервые такое видел!
- Ну что вы…
   Как-то вяло это прозвучало. Без всякого энтузиазма. Мне вдруг показалось, что я угадал, почему.
- Вас утомляют расспросы и разговоры, да?
- Нет, сейчас уже ничего, - Светлана просветлела лицом. – До меня наконец дошло, что я третье место заняла. Положительные эмоции немножко взбодрили. А то после финиша всё равно было. Ничего не помню.
- Так что же с вами опять случилось?
- Если вы не против, давайте выйдем, воздухом подышим. Мне хочется.
   Я придержал резную дверь, пропуская Светлану вперед. Мы сделали несколько шагов по тротуару, удаляясь от гостиницы. Светлана остановилась, рукой в перчатке обняла тонкий ствол аккуратного аллейного деревца.
- Интересно, как оно называется? – повернулась ко мне.
- Вам это лучше должно быть известно. Я-то впервые здесь, вообще, за границей второй раз, а вы регулярно бываете.
- Представляете, а я не знаю. И не задумывалась никогда раньше. Мы тут с девчонками недавно обнаружили, что как-то не умеем оценить даже красоту пейзажей. Не до того всё время. Хотя есть в Армении такое местечко – Цахкадзор называется, высоко в горах расположено, у нас там база для подготовки, вот там я много гуляла. Очень красиво, и воздух там лучше, чем здесь.
- В Армении вы не падали в обморок?
- Падала, - с веселой запальчивостью ответила Светлана. – Но реже. И с тем, что вы видели на трассе, это не связано. Вчера был просто скачок давления, а сегодня печень скрутила. Да так не вовремя, прям беда!
- Вам смешно?
- А что теперь  - плакать? Это я там – на дистанции – чуть не ревела.
- Зачем же вы…?
- Продолжала гонку? Да обидно стало так легко взять и отказаться от шанса на победу.
- По первому впечатлению не сказал бы, что вы – фанатка.
- А я и не фанатка, - улыбнулась Светлана. – Как говорит мой тренер, это всего лишь необходимый процент здорового честолюбия. Кстати, завтра меня об этом же наверняка начнут спрашивать все журналисты. Наши репортеры очень любят слово «подвиг», поэтому и от меня ждут пафосных речей, вроде того, что я не вышла из гонки, потому что не могла обмануть ожидания болельщиков или до последнего за честь флага билась…
- А это не так?
- Да так, так. Только это где-то в подсознании, наверное, сидит. Может, оттуда и силы черпаются, когда, кажется, всё:  ноги подкашиваются, и вот-вот упадешь. Но говорить об этом, да еще в камеры, диктофоны, чтоб потом растиражировали… От неоднократного употребления выхолащиваются и опошляются самые прекрасные слова. А знаете, о чем я на самом деле думала, когда первый раз выстрелило в боку? Попробую бежать, а там посмотрим. Я тогда хотела просто дойти до финиша. Вот и вся цель была.
- А на финише?
- А я его не помню, ей-богу. Туман вместо картинок, и только спина Любер с винтовкой перед глазами дергается. Так меня эта мелькотня раздражала! – засмеялась Светлана.
- Сейчас-то как вы? Ставят вас на эстафету?
- Нет, наверное. Сказали, подвигов пока хватит. Полдня сегодня у врачей провела. Болеть перестало, но слабость. Домой вернемся, пообещали более тщательно обследовать. Так что всё в порядке, Юра. Обычные дела. 
- Да уж… – вздохнул я. – В порядке…
   Светлана вдруг внимательно и, как показалось, изучающе посмотрела мне в лицо. И какой- то удивительной добротой засветились у нее глаза. 
- Не пойму, почему с вами я становлюсь такой болтливой? Вообще-то я тяжеловато схожусь с людьми, а уж чтоб с ними откровенничать… Может, вы психолог? Знаете, на какие пружины надо нажать, чтоб человека разговорить?
   Теперь настала моя очередь улыбаться.
- Вы мне льстите. Хотя, применительно к вам, мне бы хотелось обладать такими способностями. Но я всего лишь обыкновенный инженер. 
   Вы не поверите, но это известие почему-то несказанно обрадовало Светлану.
-Серьезно? Мне уже стало казаться, что эта профессия в нашей стране вымерла. Одни экономисты и юристы встречаются. Да, еще артисты. Все, как на подбор, «звезды», и все хотят только денег. Много денег. Такая позиция мне мало нравится.
- Разочарую вас: я тоже хочу денег.
- Ну, если бы вы стали убеждать меня в обратном, я бы и не поверила. Вы на заводе работаете?
   Я рассказал вкратце, чем занимаюсь.
- Интересно, - Светлана снова положила ладонь на ствол «безымянного» деревца, погладила шершавую кору. – Когда смотрела в иллюминатор перед взлетом или после посадки, видела, как возле самолета снуют какие-то люди, делают что-то, значит, это…
- Это техники. И они не просто снуют. А я над ними начальник. А надо мной еще пять начальников.
- Как много! Трудно?
- По всякому бывает. Хуже всего, когда что-нибудь случается, все начальники начинают валить друг на друга, и крайним оказываешься почему-то ты. Отвечать ведь никто не любит. Даже если за ответственную  должность платят оч-чень приличные деньги.
- Это когда самолет разбивается? 
- Ну, вы взяли крайность. Не обязательно – разбивается. Ломается, например. И рейс откладывается, а техники никак не могут обнаружить неполадку. Самолет простаивает, компания-владелец несет огромные убытки. Вот тогда у нас весело! Только и успеваешь всем объяснять, почему задержали вылет, и что мы не в домино стучим, а ищем причину отказа систем. Хм, теперь, кажется, я чересчур разговорился. Извините. 
- А вы думаете, мне интересно только про себя да про спорт?
   Я нисколько не сомневался в разнообразии пристрастий Светланы, но себя и свою работу к ним как-то не причислял. Поэтому не нашел, что ответить на ее вопрос.
   На другой стороне улицы тем временем появился забавный персонаж. Какой-то мужчина, нарядившись Санта-Клаусом, вытанцовывал ламбаду и нимало не смущался идущих по тротуару людей. Каждому встречному он норовил пожать руку и зычным басом поздравлял с наступающим Рождеством на двух языках – английском и итальянском. Это зрелище направило мои мысли в иное русло.
- Светлана, а где вы встречаете Новый год?
- Поеду к родителям, в Самару. Нам обещают дня три дать на отдых. А потом опять на базу. Народ будет наслаждаться рождественскими каникулами, а мы готовиться к Контио-Лахти. 
- Очередной этап Кубка?
- Да. И генеральная репетиция перед Чемпионатом мира. Вот провалюсь, и не возьмут меня в Рупольдинг. 
- Этого не может быть, - убежденно сказал я. – Вы не умеете проваливаться.
   Светлана от души рассмеялась.
- Это вы мало меня знаете! Еще как умею! Но когда привыкаешь побеждать, такие моменты переживать всё сложнее. Поэтому постараюсь выиграть всё, что можно.  Что ж…
- Вам пора уходить? – догадался я.
   Она чуть виновато кивнула. Для меня настал второй «момент истины».
- Светлана… - я смешался, потому что гладкая заготовленная речь вдруг вылетела у меня из головы, а экспромтом я боялся всё испортить, - я завтра уезжаю… Понимаю, что веду себя нахально и навязчиво, но… я хочу попросить у вас на память одну вещь…
- Надеюсь, не винтовку?
   Я так волновался, что даже не понял шутки и, отвечая, был до неприличия серьезен.
- Нет. Телефон.
- Телефон?
- Ваш номер, – (Боже, как колотилось у меня сердце!)
- Зачем? – тот же, что и накануне, вопрос, только теперь с другой – усталой интонацией. Так говорит мама, «наевшаяся» затеями фантазера - сына, когда тот в сто пятый раз просит завести в доме очередную зверушку. После этого сказать правду о своих мотивах и чувствах показалось мне просто моветоном. Я попытался призвать на помощь иронию, но вышло совсем неуклюже:
- Хочу попробовать снова разговорить вас.
- Звучит неубедительно. Юра, давайте не будем играть в детские игры. Вы не похожи на человека, флиртующего направо и налево. А по-серьезному я не хочу ни во что ввязываться.
- Почему?
- Вы слишком много хотите выведать. Какая разница, почему? Мне сегодня очень приятно было с вами пообщаться. Правда, это не дежурная благодарность. Я чуть живая в номер пришла, настроение было на нуле. Вы мне как-то помогли прийти в себя, мне сейчас действительно очень хорошо стало – знаете, бывает так, что ты собой довольна, и жизнь улыбается. Благодаря вам, я почувствовала это. Гонка, этот вечер, наш разговор – мне всё вдруг стало очень нравиться, понимаете?
- Тем более…
- Тем более, не надо ничего портить. Всё хорошо в меру. Не расстраивайтесь.
- Я смотрю, это у вас любимая присказка, - буркнул я. Очень невежливо, но меня взяло неописуемое зло. Цель, которой я уже рукой касался, опять ускользала, растворялась в воздухе, как мираж. Особенно бесило то, что я не понимал, почему Светлана упорствует.
   Что ей стоило – черкнуть на бумажке 12 цифр?! И как всё упростилось бы! Мне не пришлось бы больше изобретать головоломных способов, чтобы устроить новую встречу. Отпала бы необходимость сидеть в засаде, выслеживать ее. Ну почему она не облегчила мне ухаживание?! Вот они  - звезды! Только на себе зациклены, черт бы их побрал!
   Я ехал автобусом в Турин, потом поездом в Рим и всё продолжал злиться. Клял Светлану на все лады и клялся сам себе, что вот доберусь до дома и первым делом выкину в мусорное ведро все билеты, купленные в Италии – авиационные, автобусные, железнодорожные, биатлонные. А вместе с ними и свое неудачное приключение. 
   Однако пока билеты выбрасывать не следовало - мой тур заканчивался только через два дня. Не потому ли Светлана ни на секунду не выходила у меня из головы? У нашей туристической группы оставались еще две экскурсии – путешествие в Милан и осмотр Собора Святого Петра в Риме.
   Поездка в Милан прошла, как во сне. Нет, я всё помнил. Помнил облик одного из древнейших городов Италии, основанного, страшно подумать, аж в V веке до нашей эры. Помнил остроугольные шпили Кафедрального собора, соединенные между собой резными «лесенками», отчего всё сооружение напоминало королевскую корону. Я хорошо представлял после экскурсии театр Ла Скала, замок Сфорцеско, служивший крепостью и резиденцией местных правителей, церковь Санта Мария - делле – Грацие и хранящееся в ней бесценное полотно Леонардо «Тайная вечеря». Но весь день меня грызла глухая досада, что на такую красоту я смотрю без Светланы.
   Да, ее не могло быть здесь ни при каких раскладах! Но мечтать не запретишь. И я, стоя перед Кафедральным собором, воображал, как восторженно загорелись бы у Светланы глаза при виде величественного архитектурного ансамбля огромной площади, как, обернувшись ко мне, она приглушенно, чтобы не спугнуть хрупкое ощущение гармонии, сказала бы: «С ума сойти можно! А у меня никогда не было времени, чтобы увидеть и сохранить в памяти всё это!» А в следующий миг, забывшись, она доверчиво берет меня под руку, плечом я чувствую ее тепло и понимаю, что мне больше ничего не надо в жизни. С неба падают белые хлопья, ныряют в черные волны ее волос, я протягиваю руку и осторожно смахиваю налипшие снежинки с ее бровей и ресниц. Светлана улыбается своей неповторимой, загадочной улыбкой, и ласково светят мне умные, серьезные глаза. Неужели этого никогда не случится наяву?! 
   Милан был великолепен. Но я оценил это только умом. В груди же всё время теснило и саднило от неразделенности полученных впечатлений. И после посещения, бесспорно, заслуживающего самых высоких эпитетов города, меня одолели грусть и тоска. 
   Учитывая печальный опыт первого экскурсионного дня, я уже не ждал ничего особенного от Собора Святого Петра. Тем более я видел его мельком. Ну да, грандиозно, и что? В Ватикан, в итоге, я, конечно, поехал, но без всякого энтузиазма. В самом деле, не сидеть же в отеле!   
   Я сам не заметил, когда это случилось. Мне казалось, я был полностью погружен в собственное кислое настроение и ничего вокруг не воспринимал. Но как-то так вышло, что в мозг сквозь толщу хандры стала просачиваться информация гида, и мало-помалу его рассказ меня увлек. Я уже нетерпеливо ерзал на автобусном сиденье в предвкушении зрелища, подтверждающего слова экскурсовода.
   По преданию, на месте Собора Святого Петра располагался цирк. Только не в нашем понимании: зверушки – клоуны, а арена для казни христиан. Это были кровавые времена правления императора Нерона. Сюда после судилища привели и апостола Петра. Его должны были распять на кресте, как Христа. Но он считал себя недостойным Учителя, поэтому попросил казнить его как-нибудь иначе. Тогда его распяли головой вниз. Бр-р!
   Однако взгляды Нерона на христианство разделяли далеко не все римские правители. Через 250 лет император Константин в память о мученической смерти Апостола Петра повелел построить на месте казни церковь – базилику. Согласно дошедшим сведениям, это сооружение восхищало современников изяществом своего облика. Но за базиликой особенно не следили, в итоге, потомкам от нее осталось только описание предков. Церковь обветшала настолько, что уже не подлежала реставрации. Поэтому следующий, кого тронула трагическая судьба Святого Петра, римский папа Николай V начал сразу возводить собор. Однако «разрезать ленточку» в ознаменование окончания строительства ему было не суждено. Проект оказался слишком грандиозен, а папа слишком стар. Хорошо, если он успел увидеть заложенный фундамент. После смерти Николая V работа была заморожена. И капитально, надо сказать. Собором занялись вновь только через 50 лет. Первый проект принадлежал архитектору Браманте и представлял собой храм в виде равностороннего греческого креста. В итоге, эта идея и нашла воплощение в камне, правда, уже по воле Микеланджело Буонаротти. Кстати, он тоже не успел закончить самое масштабное свое произведение – достраивали собор ученики Микеланджело. В общей сложности, его возводили 6 архитекторов в течение 176 лет! Вот это долгострой! Но, наверное, оно того стоило. По крайней мере, до 1990 года Собор Святого Петра являлся самым большим христианским храмом в мире. 15 лет назад он уступил пальму первенства собору в столице африканского государства Кот-Д’Ивуара, которое до недавнего времени было французской колонией. 
   Как описать собор Святого Петра словами? Пожалуй, это невозможно. Мне эта громада, овеянная узнанными легендами и историей, внушила почти что священный трепет. Я как-то притих, подавленный и одновременно гордый величием Человека, который создал Такое. Ну представьте, 189 метров в высоту! Шестидесятиэтажный дом! Прибавьте сюда 211 метров длины, и, может быть, вам удастся поймать хотя бы отблеск тех эмоций, которые охватили меня.   
   Огромный, как раздутый парашют, над собором возвышался главный купол. Он  господствовал в небе, выделяясь серо-голубой головой на фоне небесной сини. Стены и крыша здания вырезаны так, что если смотреть на храм сверху, он действительно предстает в форме равностороннего креста. Казалось, здесь нашло отражение всё, что чистого и превосходного есть в человеке. 
   Мы вошли через центральные ворота. Как сказал гид, в собор ведут еще четыре двери. Последняя, Святая, замурована бетоном. Она открывается только в Святой год – раз в 25 лет. В древности начало юбилейного года знаменовалось ревом козлиной трубы «юбел», откуда, оказывается, и пошло слово «юбилей». И вот через каждые 25 лет накануне католического Рождества бетон разбивают, после троекратного коленопреклонения и трех ударов молота Святая дверь отворяется. Но первым в нее имеет право войти только Папа Римский. В конце юбилейного года дверь снова замуровывают.
   Кстати, проникновение в Святую дверь – не единственная исключительная прерогатива главы католической церкви на территории собора. В центре храма находится приличной величины алтарь с негасимыми лампадами, называется он папским. Поскольку только понтифик может служить перед ним мессу.
   Я, затаив дыхание, смотрел на анфиладу великолепных, просторных залов, вереницу капелл, мозаичные панно, надгробия римских пап, выполненные великими мастерами, и всё больше проникался мыслью о всемогуществе человека. Для ума, сердца и души нет невозможного! Людскими волей, талантом и руками создано то, что трудно даже вообразить, а я психую и ною, потому что понравившаяся женщина не дала мне номер своего телефона! И правильно не дала! Уж наверное разыскать Светлану не сложнее, чем создать  Григорианскую капеллу!
   Рядом с главным алтарем располагалась бронзовая фигура «хозяина» храма – Святого Петра, сидящего на папском престоле. В руке он держал ключи от Царствия Небесного. Я обратил внимание, что ступни апостола цветом отличались от всей скульптуры – они были белыми и как будто бы стертыми. Я спросил об этом экскурсовода. Тот улыбнулся и объяснил, что ступни Святому Петру отшлифовали посетители храма своими прикосновениями. Есть поверье: если загадать желание и, держась за стопу Петра, попросить об исполнении задуманного, всё непременно сбудется. Главное, верить.
   Вы знаете границу между суеверием и верой? Я – нет. Не знаю, как назвать то, что я почувствовал после рассказа гида. Может, к вере в Бога это не имело никакого отношения, но я понял, что Святого Петра с отполированной чужими желаниями стопой именно сейчас мне послал кто-то свыше. И еще я твердо решил, что не уйду из собора, не дотронувшись до бронзовой ноги.
   Когда мне, наконец, представилась эта возможность, я, глядя туда, куда уносился сотворенный Микеланджело купол, загадал то, о чем думал уже несколько дней. В католическом храме, положив ладонь на ступню Апостола Петра, я попросил у всех Богов, чтобы Светлана Шубина стала моей женой.

***
   
   Идея, положившая начало дальнейшим событиям, осенила меня в самолете. Пришла сама собой, не то чтобы я особенно истязал себя размышлениями, что теперь делать. Загорелся я мгновенно. И всё, остатки «страданий» как в иллюминатор вытянуло. У меня снова была ясная цель, и я не видел на пути к ней непреодолимых препятствий.
    Оставалось еще две недели отпуска. И довольно неумно было растратить их на пустые шатания по Авиагородку или даже по Питеру. Приближался Новый год, любимый мой праздник, который до сих пор ассоциировался у меня с чем-то сияющим, волшебным, сказочным. И пусть в последние годы 31-го декабря долгожданная сказка оборачивалась обыкновенной пьянкой с друзьями, меня не оставляло предчувствие новогодних чудес.
   Никакой другой праздник не подходил так для того, что я задумал. Без чуда мне точно было не обойтись. А как еще, скажите, в новогоднюю ночь разыскать в незнакомом миллионном городе одного-единственного человека, не имея ни адреса, ни телефона? Да, Новый год я решил встретить в Самаре.
   Очень кстати пришлось, что уже несколько лет я играл в Гобсека . Это шутка, конечно, а правда заключалась в том, что я копил на иномарку. Была у меня такая истинно мужская мечта. Пока другая не появилась, и предыдущая утратила весь свой манящий блеск. Сейчас мне нужны были деньги, и нужна была машина. В итоге, к Новому году вместо давно лелеемого «Форд-Фокуса» я подарил себе 15-ю модель «Лады». И находился в прекраснейшем расположении духа. Мне очень нравилась моя новая машина. И салон, и европанель приборов, и цвет «снежная королева» я счел достаточно стильными. Но главное, это были колеса! По большому счету, всё остальное для меня было вторично. Я радовался не столько конкретному автомобилю, сколько возможности добраться до Самары, которую он мне предоставлял.
   «Обмывать» свою покупку я не стал. После возвращения из Италии я вообще избегал веселых холостяцких компаний с девочками и круглосуточным кутежом. Больше сидел дома или уезжал в центр Ленинграда. Там часами гулял в одиночестве, пока сырой ветер с Невы не пробирал до костей. За неделю перечинил в квартире всё, до чего раньше месяцами не доходили руки: электрические розетки, текущий кран, болтающуюся створку шифоньера, привинтил в ванной новую полочку под умывальные принадлежности. Мама, естественно, просто диву давалась, что за метаморфоза приключилась с бездельником-сыном. Но пик изумления наступил у нее, когда я принес бутылку шампанского и предложил ей чисто символически отметить мою покупку.  Она-то была уверена, что праздновать я буду где угодно, только не дома. Еще две недели назад так и было бы. Но две недели назад я совсем другими глазами смотрел на мир. Всё, что тогда мне казалось важным, вдруг превратилось в ничего не стоящие пустяки. И наоборот.   
- Юра, ты Новый год где встречаешь? С Мишкой, как обычно? – это мама спросила, когда и ужин, и шампанское почти закончились.
   Отвечая, я постарался придать своему голосу максимум будничной интонации, хотя заранее предвкушал реакцию на такое известие.
- Нет. Поеду в Самару.
- В Самару? – мама наморщила лоб, явно вызывая в памяти список адресов родственников и друзей. – У нас же там вроде никого нет…
- Теперь есть. 
   Видимо, я сказал это как-то по-особенному, потому что мама долго смотрела на меня, как рентгеном просвечивала. Когда сеанс «облучения» закончился, я по выражению ее лица увидел, что она всё правильно поняла. Поняла, что «теперь есть» та самая биатлонистка из телевизора.
- У тебя есть шансы? – в простом вопросе уместились и женское любопытство, и тревога за меня, и острая жажда счастья для единственного сына, и материнская надежда на внуков.
- Не знаю. Даже у приговоренного с петлей на шее, когда из-под него уже выдергивают табуретку,  есть шанс, что прискачет гонец с помилованием. 
- Юра, - мама произнесла мое имя так, будто ставила ногу на минное поле, - пойми меня правильно, я не собираюсь лезть в твои дела. Просто, зная тебя, хочу посоветовать: будь терпелив.
- В смысле?
- Вы, мужики, не любите быть на втором плане. А в случае с этой женщиной, ты постоянно будешь даже не на втором, на десятом месте. Ты должен понимать, у нее в жизни сейчас другие приоритеты. И ты не имеешь права заставлять ее разрываться между собой и спортом. Ее жизнь и предназначение, возможно, выше, чем доля обыкновенной жены, чего бы мужчинам хотелось в идеале.
- Ну это ты зря! Я никогда не мечтал о жене - босой, беременной и на кухне.
- Я не об этом. Видишь ли, в паре кто-то один всегда значительнее и главнее. По-другому просто не бывает. И тогда второй обязан жертвовать собственными амбициями, желаниями, иначе всё разрушится. Причем причинив всем жуткую боль. Хочешь ты того, или нет, но прими как факт: она сейчас главнее тебя. Ее успех нужен всей стране, а твой – только тебе.
- О чем мы говорим? Мама, она уже давно обо мне забыла! 
- В данном случае важно, забыл ли ты о ней. И потом, это сейчас она легко тебя забывает. Ты, ведь не под окнами у нее стоять, в Самару ехать собрался? А, я правильно понимаю?
- Абсолютно правильно, - не сдержал я улыбки и с чувством поцеловал маму в щеку. – Спасибо.
- Кушайте на здоровье, - отшутилась она.   
   Следующие три дня я пребывал в радостно-возбужденном состоянии. Конечно, я не имел понятия, как отреагирует Светлана на мое появление, на то, что я собирался сделать, но, по чести сказать, и не думал об этом. Я был захвачен идеей, как таковой. Весь мой замысел был направлен только на то, чтобы повеселить Светлану, доставить ей несколько приятных минут, и ничего больше. Я не рассчитывал набрать зачетные очки в ее глазах. Не надеялся, что она тут же упадет в мои объятия из чувства признательности или пригласит меня встречать с ней Новый год. Лишь бы не выгнала!  Впрочем, та женщина, с которой свела меня судьба на темной улице Чезаны, обязательно примет мой новогодний подарок. Так или иначе, я мало рассуждал, а больше действовал. Может, потому что боялся анализировать, чтобы не прийти к логичному, но крайне болезненному для себя выводу? 
   Гостиный двор, Пассаж, универмаг на Московском проспекте, дом Книги – я облазил все самые знаменитые торговые центры Петербурга, насквозь пропитался предпраздничной суетой и закупил такое количество разнообразных подарков, словно намеревался подработать Дедом Морозом на школьных ёлках.
   Вообще, я из той породы людей, для которых ожидание Нового года куда интереснее самого праздника. Наступает конец декабря, и над городом будто кто-то взмахивает волшебной палочкой. Правда, это напоминает сказку про Золушку. Была неказистая девушка в рваном, перепачканном платье. И вдруг, раз! перед вами королева. Конечно, Питер и в будни – царская резиденция, но всё-таки мое сравнение вполне уместно. В разноцветье гирлянд и огни неона одеваются даже угрюмые проулки, не говоря уж о помпезном центре. Богатство новогоднего убранства просто ослепляет. На Невском ночью светло, как днем. Дворцовый мост, словно рыболовной сетью, опутан сверкающими нитями и кажется каким-то неземным сооружением. А витрины магазинов! Ёлки, большие и маленькие, игрушки, Снегурочки, Деды Морозы и Санта-Клаусы всевозможных размеров, мигающие гирлянды, свечи, хлопушки, конфетти и серпантин! В воздухе витает запах хвои и мандаринов, и его не в силах заглушить даже автомобильные выхлопы. На этом блистающем фоне перестаешь замечать то, что обычно раздражает – жижу из смеси снега и воды под ногами, грязь и сырость, пробки, нищих возле метро. Преображается всё!
   На каждом шагу встречаются сценки, как живая иллюстрация к произведениям Диккенса, или к рождественской рекламе кока-колы, кому что более знакомо. Малыши с сияющими от восторга глазами тычут пальцами во что-то яркое и веселое за стеклом витрин, родители улыбаются, ниже склоняются к своим чадам, чтобы лучше разглядеть, на что им указывают. И такой чистой, доброй, светлой улыбки у взрослых людей я больше не видел нигде и ни при каких обстоятельствах. 
   Впрочем, вечером 30 декабря, когда я прибыл в Самару, меня уже не волновали никакие новогодние мотивы. В упор не заметил, как был украшен праздничный провинциальный город. Приходилось признать, что я несколько переоценил свои силы. Два дня за рулем, причем, главным образом, в темное время суток, вымотали меня до предела. На автопилоте я дотянул до центрального автовокзала, где у меня был забронирован номер в гостинице «Октябрьская».
   Едва перешагнув порог своей комнаты, я брякнулся на постель, даже одежду снимать не стал, и вырубился через две секунды. Зато на следующее утро, открыв глаза  в девять часов, уже чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Горячий душ и плотный завтрак это ощущение лишь упрочили. Итак, настало время познакомиться с Самарой. Поистине меня ждали великие дела! 
   Не стану особенно вдаваться в методику сыска. Как выяснилось, в нынешний век цифровых технологий и Интернета найти человека, когда ты знаешь его имя, отчество и фамилию, совсем несложно даже в чужом мегаполисе. На самарском книжном рынке я приобрел компьютерную базу городских адресов и телефонов, после чего без труда обнаружил и распечатал координаты Шубина Сергея Алексеевича. О том,  что отца Светланы зовут именно так, меня любезно просветил ее личный сайт в мировой паутине.
   Дальше было дело техники. Часов в семь вечера я принял душ, побрился и надел новый синий костюм.  По-моему, мама подарила мне его не без умысла. Костюмчик оказался ничего себе – что называется, насыщенного цвета, который красиво оттеняла голубая рубашка. А галстук я даже толком не определил на предмет палитры – какой-то сине-красный отлив, типа баклажана. Но всё вместе смотрелось довольно элегантно. Проведя энергичный аутотренинг перед зеркалом, я, наконец, набрался храбрости и позвонил из номера в квартиру Шубиных.
   Разговаривать я не собирался. Мне всего-то нужно было убедиться, что жильцы дома. Но трубку сняла Светлана. Ее глуховатое «Алё?» заставило меня в течение пары секунд пережить все температурные контрасты и по Цельсию, и по Фаренгейту. Виски сдавило, словно железным обручем, голос Светланы на какой-то миг заполнил пространство вокруг меня целиком, стал почти что объемным. У меня аж зубы заныли, до того захотелось сказать в ответ простое и многозначительное «Здравствуй». Но я понимал, что для нее чужой человек, потому так и не проронил ни звука. Она еще некоторое время выкликала молчавшего собеседника, а я, как парализованный, стоял, зажав микрофон ладонью, чтобы Светлана не услышала, как рвется у меня из груди наружу сердце. И вот в трубке замычали короткие гудки, я медленно опустил ее на рычаг. Интересно, если Светлана так действует на меня по телефону, то что же будет, если мы встретимся лицом к лицу?
   Но верный взятому курсу, я шел вперед и не оглядывался. Поэтому быстро оделся, погрузил в мешок новогодние подарки и прыгнул в свою измученную трехдневными путешествиями машинку.
   Светлана, вернее, ее родители жили на проспекте Ленина в новом девятиэтажном доме. То, что здание построено относительно недавно, читалось во всем:  в фигурной архитектуре кирпичных стен, в оригинальных - не то, что амбразуры в блочных «коробках» - лоджиях, чистеньких крылечках и блестящих вороной сталью дверях с домофонами.
    Эта маленькая противная штучка, приклеенная у входа, стала очередным препятствием на моем пути. Но ровно до того момента, пока на крыльцо не поднялась молодая женщина, в одной руке державшая аккуратную «живую» елочку, а другой крепко сжимавшая ладошку пятилетнего мальчика. Я в три прыжка очутился сзади, вежливо придержал тяжелую металлическую дверь и следом за жильцами проник внутрь.
- Спасибо, - обернулась ко мне молодая мама.
- С Новым годом! – важно пробасил я.
   Пока мы ехали в лифте до девятого этажа (хотя мне нужно было на четвертый), белокурый сорванец по имени Рома успел рассказать мне стихотворение про снежинку и получить за усердие в подарок плюшевого Мишку.
   Вы спросите, с какой стати мальчики читали мне в лифтах стихи? А, я и забыл сказать. На мне был полный комплект экипировки Дедушки Мороза. А за плечами, как и положено, огромный мешок с подарками. Сейчас меня и родная мама не узнала бы.
   Ну вот и моя цель – квартира номер 193. Наверное, если бы я хоть на секундочку притормозил и задумался о том, что я делаю, тут же развернулся бы на 180 градусов и пришпорил себя аж до самого Питера. Но у меня отказали «тормоза». Я надавил на кнопку звонка и услышал изнутри соловьиную трель. Мысленно подобрался и в последний раз строго внушил себе: «Ты – Дед Мороз!»
    Дверь открыла мама Светланы. Я никогда ее не видел, даже на фотографии, но узнал сразу же. Это от нее унаследовала Светлана едва уловимую «восточность» своего облика. Галлия Ренатовна Шубина была по национальности башкирка и редкой красоты женщина. Невысокого роста, статная, с хорошей фигурой, черты лица будто нарисованы большим художником: черные с миндалевидным разрезом глаза, бархатные брови в разлет, прямой нос и яркие, даже без помады, губы, способные складываться в обворожительную улыбку, модная короткая стрижка. Конечно, ее лицо уже носило приметы возраста – морщинки там и прочее, а повязанный поверх нарядного платья фартук «одомашнивал»  внешность, но я был очарован, как если бы увидел перед собой Шахерезаду из сказок «Тысячи и одной ночи». 
   Вряд ли моя персона внушила потенциальной теще подобные чувства. У нее еще выдержка оказалась будь здоров, другая на ее месте могла вообще в обморок хлопнуться. Ибо картинка ей открылась неслабая.
   На коврике перед дверью на задних лапах сидела черная с белой «манишкой» и «перчатками» западносибирская лайка. В зубах она держала букет из семи алых роз, к спине собаки был приторочен цветастый пакет для подарков. Пес был в натуральную величину, как живой, только неподвижные глаза-бусины выдавали его плюшевое происхождение.
   А за лайкой красно-белой горой (рост у меня метр 87 все-таки) возвышался бородатый вестник Нового года. То есть я. То есть Дед Мороз.
- Зд-дравствуйте! – с запинкой произнесла опешившая женщина.
- С Новым годом! – раскатисто ответствовал я. Уж не знаю, почему, но мои страх и мандраж куда-то испарились. Всё у меня вдруг стало получаться так, как я и задумал, и как бы само собой. Наверное, вид красивой женщины подействовал.
- С Новым годом! – озадаченно среагировала Галлия Ренатовна. - А вам кого?
   И тогда… Нет, в какой-то момент она все-таки, по-моему, была близка к обмороку, по крайней мере ее и без того немаленькие глаза увеличились до неестественных размеров. Потому что Дед Мороз достал из мешка гитару и запел! Да к тому же совсем не про «В лесу родилась елочка».
   Я пел шуточную серенаду на мотив популярной в 40-х годах песенки «Чарита». Слова придумывать не пришлось – я очень хорошо помнил их по старому советскому фильму «Дайте жалобную книгу». Так только, слегка подработал текст, и, в итоге, вот что услышала не только мама Светланы, но и все соседи по этажу:

Гитара играет, и месяц сияет,
Стоит у дверей мужчина.
Конечно же есть причина – стоит у дверей мужчина.
Ай-яй-яй-яй, что за мужчина! 
И пес тоже тут, они вам поют
Конечно, не без причины!

Пою серенаду, мне встретиться надо,
Так выгляни ж на мгновенье!
А то уж я всполошил тут
Почти что всё местное населенье!
Ай-яй-яй-яй, выйди, Светлана!
Ведь я не артист – мне петь не легко,
Где ж ты, моя Сулико?!

А если не выйдешь, то очень обидишь –
Обидишь меня морально.
А меня обижать морально – это ведь аморально!
Ай-яй-яй-яй, выйди, Светлана!
Отсюда меня враз прогонят сейчас,
Так выйди ж скорей, Светлана!
Ча-ча-ча!

   Финальные аккорды моей арии потонули в шквале аплодисментов и хохота. Неизвестно, чего было больше. Но я несомненно имел успех. Мало того, что, заслышав, мой «рев» и «стон», в прихожую из разных комнат сбежалось всё семейство Шубиных, так еще пооткрывали двери соседи по лестничной клетке. В результате, концерт получился, что называется, «на публику». 
   Пока я пел, на Светлану смотреть боялся. А сейчас уже не мог отвести глаз. Впервые она предстала передо мной в обычном, «цивильном» виде. Ее черные волнистые волосы, аккуратно уложенные, свободно ниспадали на воротник белоснежной блузки. В ушах поблескивали прикрытые пушистыми прядями серьги. Тонкую талию охватывал пояс с золотой пряжкой. Юбка на Светлане была голубого цвета, и я, заметив это, подумал, что, как минимум, по колерной гамме мы друг другу сегодня подходим идеально.
   Она тоже смеялась и хлопала. Она меня не узнала, ведь Юрий Латников говорил «не своим» голосом. И, пользуясь нераспознанным «инкогнито», я продолжил представление.
- Дорогие товарищи! – пробасил мой Дед Мороз Шубиным. – Я хочу вас познакомить со своим другом. Он сегодня вместо Снегурочки, его зовут Север. Он родился почти на самом Полюсе. И приехал поздравить вас с Новым годом. Ну что же ты, Север? Набрал подарков и не отдаешь? Извините, это он застеснялся. Столько внимания!
   Под одобрительный смех «зрителей» я «вынул» из пасти собаки привязанный букет и вручил его Галлие Ренатовне. Раздался новый взрыв аплодисментов.
   Я забыл упомянуть, что в прихожей Шубиных собрались не только Светлана и ее родители. Еще была молодая женщина, внешне на Светлану похожая, из чего я заключил – сестра, и круглый усатый дядька с добродушными глазами. Я было заволновался, но тут он очень вовремя решил разгладить свои усы, и на его пальце сверкнуло обручальное кольцо. Уже хорошо, хотя я так и не понял, чей он. 
   Впрочем, Деду Морозу полагалось не в дедукции упражняться, а раздавать подарки. Чем я честно и занялся. Разные полезные и симпатичные вещички получили все. Кроме Светланы.  Я с укоризной взглянул на своего плюшевого друга.   
 - Север! Это всё? А для Светланы, что же ты, ничего не припас?
   У нее в глазах мелькнуло что-то вроде смутной ассоциации, она пыталась сообразить, где уже слышала свое имя, произнесенное этим голосом, но слишком невероятной должна была быть догадка. Светлана снова безмятежно улыбнулась, не подозревая, что финала осталось ждать совсем недолго.
- Ах, да! – хлопнул я себя по лбу, будто что-то вспомнил. – Ну конечно! Север, иди сюда!
   Я взял лайку на руки и подошел к Светлане.
- Тебе ведь нравится здесь? - сказал я псу. – Ну, а раз нравится, оставайся. Это твоя новая хозяйка, Север. Будь ей другом.
- Мне? – не поверила Светлана, и по зардевшемуся от удовольствия лицу я понял, что с подарком угадал.
- Это еще не все. Посмотрите у него на шее.
   Светлана провела ладонью вокруг ошейника и нашла маленький бархатный мешочек. С золотым браслетом. Пока она, онемев от удивления, разглядывала подарок, я снял бороду и «нормальным» голосом сказал:
- Я вас поздравляю с Новым годом, Светлана!
- Юра???
   Галлия Ренатовна с улыбкой несколько раз перевела глаза с дочери на меня, после чего решительно втащила меня в квартиру.
- Ну хватит через порог разговаривать! Юра, или как вас там, вы заслужили новогодние сто грамм!
- Увы, не получится. Я за рулем.
- Значит, шампанского выпьете! Сережа!
   Она побежала куда-то в комнату, и мы со Светланой на минуту остались одни в прихожей. Светлана никак не могла прийти в себя от изумления. Но изумления со знаком «плюс». Неприятных эмоций мое появление у нее точно не вызвало. И это несказанно меня воодушевило и обрадовало.
- Господи! Как вы меня нашли?
- Очень хотел найти и нашел. Сегодня же Новый год, любые чудеса случаются.
- Да что вы делаете в Самаре? Вы же, кажется, из Ленинграда?
- М-м-м, - нечленораздельно промычал я. Правдоподобное вранье не сочинялось, а правду сказать…
- Ну, Юра, и повеселили вы нас! – в прихожую вернулась Галлия Ренатовна с бутылкой шампанского и тремя фужерами. – Можно сказать, новогоднее настроение обеспечили! И за цветы спасибо. Сережа, Галя, Вадим, ну вы идете?
   Опять собралось всё семейство. Мне вручили фужер, наполнили его игристым напитком.
- За Новый год! – торжественно провозгласила Галлия Ренатовна, чокаясь со мной.
- За Новый год! – с одному мне ведомым значением повторил я, и, дотронувшись краем фужера до бокала Светланы, смущенно посмотрел ей в глаза.
- Света сказала, вы из Ленинграда. А почему тогда за рулем? – минуту назад Галлия Ренатовна меня спасла, а теперь топила.
- Я на своей машине приехал, - вздохнул я, с неохотой расставаясь с этой маленькой тайной.
- Из Ленинграда? – хором ахнули все присутствующие.
   Я кивнул, окончательно смешавшись.
- У вас тут родственники, наверное, какие-нибудь? – «подсказал» Сергей Алексеевич.
- Да, конечно! – схватился я за протянутую соломинку. – Полно! За ночь всех не объедешь.
   Ух, каким взглядом посмотрела на меня Галлия Ренатовна! Словно до донышка проткнула. Мне стало ужасно неудобно за неуклюжие выдумки, но разве лучше навязываться – рассказывать жалостливую историю, что мне не с кем встречать Новый год в чужом городе? Я знал, на что шел. И куда ехал.
- Ну вот что! – безапелляционно заявила Галлия Ренатовна. – Не знаю я ничего про ваших родственников и знать не хочу! Вы сюда пришли? Сюда. Ну и не уйдете, пока я не разрешу. Нам тоже нужен Дед Мороз! 
   И будто у всех с души свалился тяжелый камень. И Галина, и ее муж Вадим, и Сергей Алексеевич широко и искренне заулыбались. Можно было подумать, они все очень хотели оставить меня, но не решались попросить. Но мне нужно было знать, что против этого не возражает Светлана. 
   Я улучил минутку, когда народ плавно перетек на кухню доделывать какие-то особые, фирменные «шубинские» пельмени, и тихо сказал:
- Простите, мне очень неловко, что так вышло. Давайте, я незаметно уйду. 
- А вам этого хочется?
- Нет, - честно признался я.
- Тогда не надо. Не расстраивайте маму.
- Маму?
   Светлана тихонько засмеялась и пальцами коснулась моей руки. Ничего не значащий, ни к чему не обязывающий, дружеский жест. Но меня словно электрическим током ударило.
- Останьтесь, Юра. Вы сами сказали: сегодня Новый год, и случаются чудеса. Считайте, что одно уже произошло.
   Не знаю, о чем говорила она, но для меня действительно свершилось самое невероятное, что и представить было невозможно. Я сидел на кухне у Светланы Шубиной с повязанным на поясе вместо фартука полотенцем и под руководством Галлии Ренатовны постигал премудрости пельменной технологии.
   Шутки-шутками, но такие пельмени мне действительно никогда не попадались. Что я знал – «уши» да «витые» вареники, а у этих я сначала даже не понял принцип лепки. Потом разобрался: у вареников края склеивались, после чего скручивались, здесь же передняя «стенка» оставалась нетронутой, а по задней ложилась складка. Как гордо сообщил Сергей Алексеевич, в этой форме – весь секрет необычного вкуса. Мол, сок иначе распределяется по пельменю. На его родине – в Оренбургской области – других пельменей просто не признают. Ну не дать, не взять – преданье старины глубокой.
   Лепить по-оренбургски я, конечно, не умел. Но с помощью Галлии Ренатовны освоился, испортив, правда, предварительно пару «моделей». Светлане на этом семейном «конвейере» была отведена роль раскатчицы лепешек. Я был потрясен тем, как виртуозно она это делала. Точно, не хуже, чем стреляла. Ровные и одинаковые кругляши вылетали из-под скалки со скоростью промышленного станка. Она одна успевала снабжать «заготовками» 5 человек!
- Вот это да! – не сдержал я восхищенных эмоций. – Как это у вас получается?
- Годы тренировок, - с легкой иронией сказала Светлана. – Я с третьего класса так развлекаюсь по всем праздникам.
   По сути, это был наш единственный диалог за два часа. В присутствии родителей я стеснялся лишний раз обратиться к Светлане, чтобы не провоцировать ни у кого ненужных мыслей и подозрений. Я старался держаться в тени, больше помалкивал, регулярно напоминая себе, что Светлана и ее домочадцы, планируя новогоднее празднество, на мое появление не рассчитывали. Откровенно говоря, с каждой минутой «скромность» давалась мне всё труднее. Шубины были такими простыми, милыми и сердечными людьми, что я постоянно забывал о том, что знаком с ними едва три часа. Они вели себя со мной так, будто я всегда встречал Новый год в их обществе. Удивительное дело, мне было уютно, комфортно, и хотелось сделать этим людям еще что-нибудь красивое и приятное, чтобы отблагодарить их за собственное ощущение.   
   Поскольку время в Самаре отличается от московского на час, Новый год здесь встречают дважды. Сначала по Самаре, потом – по Москве. Без пяти двенадцать на экране телевизора возникла обаятельная ухоженная физиономия местного губернатора, и он отеческим тоном начал традиционную поздравительную речь в адрес земляков.
   Потом заиграла музыка, видимо, имитируя куранты, и Вадим выстрелил в потолок пробкой от шампанского. Галлия Ренатовна зажгла бенгальский огонь, и все потянулись фужерами к пенной струе, лившейся из бутылки. Ура! В Самаре начался 2005-й год.
   Я не заметил, как вышел Сергей Алексеевич, зато его возвращение пропустить уже было трудно. Он воспользовался костюмом Деда Мороза, который я оставил в прихожей, и теперь шумно стучал посохом на пороге зала.
- О, самарский Дед Мороз! – воскликнула Галина. – Какие сюрпризы нас ждут в вашем исполнении?
- Подарков – гора, раздать их пора, - сплел рифму живой символ Нового года. – Бродить я устал, пришел в этот зал. Устроим праздник, господа, споем и спляшем без труда! Сначала вы, мадам, - сбившись на прозу, обратился Дед Мороз к Галлие Ренатовне. – Мы ждем от вас песню.  Мою любимую.
- Чего не сделаешь для престарелого человека! – добродушно поддразнила та переодетого мужа. – Галя, Вадим, вы поможете? 
   Зал у Шубиных был не «хрущевский» - просторный, как дискотечный танцпол, так что для исполнения «эстрадного» номера не пришлось ни стол двигать, ни людям тесниться.
   Галина села к пианино и бойко сыграла вступление к песенке «Любовь такая – глупость большая» из оперетты Кальмана «Королева чардаша». Легко узнаваемый мотив мое любопытство удесятерил. Это что же, мама Светланы с опереточными ариями справляется? 
   Не просто справляется, а блестяще. И не только она, но и Вадим. Пока мы сидели за столом, он казался увальнем, для которого ничего вокруг не уронить за вечер – достижение, но с первыми звуками задорной музыки его словно подменили. С необыкновенной легкостью и ловкостью он сделал несколько па по направлению к теще и самым настоящим тенором начал «диалог» Бони и Стасси:
- Ах, мой друг, весь наш брак – это трюк,
  Мне жена – не жена, хоть мила и нежна…
   Учитывая присутствие рядом законной жены Вадима, что он не забывал отыгрывать, сцена выглядела уморительно смешной. Он приплясывал вокруг Галлии Ренатовны, пока она капризно не повела плечом и легонько не стукнула его по губам. Теперь настал ее черед вступать:
- Ах, мой друг, вы отбились от рук,
   Будь я ваша жена, не была б я нежна…
   У мамы Светланы действительно был необыкновенный голос (тысяча первое достоинство), какого-то хрустального тембра. Я не могу подобрать другого эпитета, чтобы охарактеризовать его чистоту и красоту. Ко всему прочему она еще и замечательно двигалась, чувствуя музыку каждой клеточкой тела. Их с Вадимом танец получился  искрометным, зажигательным, с обязательным канканом, будто передо мной выступали заслуженные артисты. Впрочем, даже профессиональные артисты не всегда способны вызвать столь бурную реакцию у зрителей. Под конец номера я изо всех сил отбивал ладони в такт еще звучавшим пассажам и вместе с остальными азартно подпевал:
Любовь такая – глупость большая,
Влюбленных всех лишает разума любовь.
Все это знают и понимают,
Но все равно влюбляться будут вновь и вновь!

   Потом эстафету у пианино приняла уже Галлия Ренатовна, а Галина и Вадим исполняли знаменитый джазовый хит «Хэлло, Долли!» на английском языке. Да, это семейство серенадой точно было не удивить! Музыка тут текла у всех в крови. Интересно, Светлана тоже будет петь? Неужели и у нее вокальный талант?   
   Этого я в тот вечер так и не узнал, потому что она выбрала другой способ «отработать» подарок.
- Мне недавно на сборах попалось одно стихотворение Рождественского. Мама, ты, наверное, знаешь его, ты, по-моему, все стихи знаешь, и все-таки я хочу сейчас прочесть его. Оно очень подходит к тому, что мне хотелось бы сказать.
   Светлана покраснела, как пионерка на смотре школьной самодеятельности, и зазвучали проанонсированные строки. Сначала тихо, раздумчиво, потом звонче и тверже, а под конец – с теплотой. Светлана читала так, будто действительно поверяла нам свои мысли.

Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете мама.
Сколько нужно ей, -
жила…
Человеку надо мало:
Чтоб искал и находил.
Чтоб имелись для начала
Друг
Один
И враг –
Один…
Человеку надо мало:
После грома – тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь – одну.
И смерть –
Одну.
Утром свежую газету –
С человечеством родство.
И всего одну планету –
Землю!
Только и всего.
И – межзвездную дорогу
Да мечту о скоростях.
Это, в сущности, -
Немного.
Это, в общем-то, пустяк.
Невеликая награда.
Невысокий пьедестал.

Человеку мало надо.
Лишь бы кто-то дома
ждал.

   Я раньше не слышал этого стихотворения, и меня поразило, как просто и как емко оно передает все самое главное, что есть в человеческой жизни. И я понял, что хотела сказать Светлана своим родным. И был счастлив, что, пусть нечаянно, но мне тоже досталась частичка ее признания. Потому что она позволила мне лучше узнать женщину, с каждой минутой становившуюся для меня дороже и дороже.
- Ну-с, а что нам приготовил ленинградский коллега? – я даже вздрогнул, потому что не ждал, что до меня дойдет очередь.
- Как, и я?
- Ну, а вы как думали, - хитрая улыбка пряталась где-то в бутафорской бороде, только щурились на меня зеленые, как у Светланы, глаза.
- Или вы только по серенадам специалист? – Галлие Ренатовне палец в рот класть явно не следовало.
   Деваться было некуда. И хоть после эстрадного ревю в исполнении Шубиных, я сильно засомневался в своих вокальных и аккомпаниаторских способностях, все же достал гитару. Поскольку я не готовился заранее, решил поступить по примеру Светланы – спеть то, о чем думал. Пальцы как-то сами взяли аккорды песни моего тезки Визбора, и память услужливо подсказала полузабытые слова.
Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
И узнаешь с первого же взгляда.
Мне бы только знать, что где-то ты живешь,
И клянусь, мне большего не надо!

Снова в синем небе журавли трубят,
Я брожу по краскам листопада.
Мне хотя бы мельком повидать тебя,
И клянусь, мне большего не надо!

Дай мне руку, слово для меня скажи!
Ты – моя тревога и отрада!
Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь,
И клянусь, мне большего не надо!

   Нет, все-таки глаза у Галлии Ренатовны обладали каким-то пронизывающим эффектом. Знаете, этакая ведьма в божественном обличии. Ничего не скажешь, выгодную я пытался заполучить тещу! По-моему, после этой песни она уже всё про меня знала. Даже то, чего я сам еще не знал. Может, конечно, я переоценивал ее магические способности, но за то, что она поняла, о ком я пел и что хотел этим сказать, мог поручиться.
   А вот Светлану прочитать у меня не получалось. Трудно было уловить, нравится ей всё, что происходит, или она только делает вид. Уже потом, через несколько месяцев, я натолкнулся на умную фразу, вроде того, что любимый человек – самая сложная и неразрешимая загадка. Потому что слишком мешают собственные эмоции. А трезвый анализ с ними несовместим. И всё, что давным-давно очевидно окружающим, ты зачастую замечаешь последним. Поэтому очень вероятно, что я единственный не догадывался об истинной реакции Светланы на фактически ей адресованное признание.
   В пять минут второго я ушел в кухню, чтобы поздравить своих с «ленинградским» Новым годом. Маринка с мужем и детьми были у мамы. И по-семейному, и удобно – встретили праздник, посидели, детей оставили у бабушки, и по друзьям.
- Ну, как там у тебя? Юра, ты не скучаешь? – стала спрашивать мама, даже не дослушав мое поздравление.
- Все в порядке! Мне некогда скучать. Я тебе потом расскажу.
- Юрка! – выхватила Маринка трубку. – С Новым годом! Где тебя черти носят? Мама сказала, ты в Самаре? Что ты там забыл?
- А мама что тебе сказала?
- Да ничего она не сказала! Молчит, как Ульяна Громова на допросе.
- Значит, так и надо, - засмеялся я. – Не волнуйся, всё узнаешь в свое время. Андрюшке с Кириллом подарки понравились?
- Не то слово! Кирюха, я думала, в этих коньках спать ляжет. И с клюшкой.
- А тебе я угодил?
- Что творится на белом свете?! – патетически воскликнула Маринка. – Мой младший брат, которого это в жизни не интересовало, переживает, понравился ли мне новогодний подарок! Свою тайну можешь оставить при себе. Я уже и так всё знаю. Похоже, наш озорной гуляка наконец влюбился!
- Все-то она знает! Поаккуратнее с версиями, а то я сейчас живо напомню тебе знакомого младшего братца.
- Передавай ей привет! И удачи тебе, братец. Да, от подарка я была в восторге. Даже не думала, что ты так хорошо знаешь мой вкус.
- Я на свой ориентировался. Ладно, еще раз вас всех с Новым годом! Пока, сестренка.
   Я отключил мобильник и посмотрел на улицу. Дом напротив весь был расцвечен огнями окон. То в том, то в этом мигали гирляндами елки, мелькали фигуры мужчин и женщин с фужерами в руках, слышался смех, хлопки пиротехники и крики «Ура!». Как далеко я сейчас от своего дома и от своих друзей! Но странное дело, голоса мамы и Маринки связали для меня Петербург и Самару в единое пространство. Я физически ощутил их поддержку, меня как будто подпитали новыми силами. Допинг, как сказала бы Светлана.
   Не успел я в мыслях произнести это имя, как спиной почувствовал чье-то присутствие. Пусть это будет Светлана! – загадал я. Повернулся – мое желание исполнилось.   
- Вы давно здесь? – просиял я.
- Не очень. Вы звонили домой?
- Да, у меня там тоже полный комплект родственников – почти, как здесь у вас. Только еще плюс два маленьких разбойника – племянника.
   Светлана подошла к плите, щелкнула конфорочным вентилем, на голубое пламя поставила чайник.
- Не жалеете, что приехали в такую даль? – обернулась через плечо ко мне. В ее глазах плясали озорные чертята. – Сидели бы сейчас дома, со своими…
- Не жалею, - в тон ей отозвался я. – Не познакомиться с вашими мамой и сестрой – это была бы невосполнимая потеря.
- Ах, даже так?
   Мы посмотрели друг на друга и хором рассмеялись.
- На самом деле, мама вас уже потеряла. Знаете, а вы ей понравились. Удивительное дело, она даже Вадима не сразу признала. Как это у вас получается?
- Увы, получается далеко не всегда, - намекнул я на саму Светлану. Прозрачно, раз она чуть покраснела. 
- По-моему, нам пора вернуться в зал.
- Согласен.
   Галина и Вадим собирались продолжить новогодние гуляния где-то в другом месте, со своими друзьями, видимо. Когда после порции поздравлений и прощаний за ними закрылась входная дверь, Галлия Ренатовна переключила внимание на меня.
- Юра, у вас машина под окнами?
   Я озадаченно кивнул.
- Я так чувствую, несмотря на то, что Самара битком набита вашими родственниками, вы здесь впервые? – (ну и язва! – аж дух от восторга захватывает).
- У меня слишком короткий отпуск, чтобы их всех объехать, - это была попытка отразить выпад.
- Ну и замечательно. Светочка, нам сейчас все равно спать надо ложиться, отцу завтра рано на работу, а праздник в самом разгаре. Может, вы с Юрой покатаетесь по городу? Заодно покажешь ему Самару, а?
   И я, и Светлана растерялись в равной степени. Но в этом доме распоряжения Галлии Ренатовны обсуждать  не привыкли. А я-то думал, восточные женщины славятся покорностью. Да по сравнению с Галлией Шубиной сам маршал Жуков – мальчишка.
- Ну что, выпроводили нас на улицу? – задорно спросила Светлана, когда мы спустились с крыльца. Мороз тут же расцеловал ее в обе щеки, глаза засияли, как звездочки, и я даже тайком ущипнул себя, проверяя, не сон ли это. Так хорошо мне еще не было никогда в жизни!
- Куда направимся? – полюбопытствовал я, запуская двигатель и включая для прогрева «нейтралку».
- А что, есть варианты?
- На край света! – нечаянно сорвалось у меня. Светлана нахмурилась.
- Я смотрю, вы вообще любите большие расстояния.
- А вы – провокационные вопросы, - не остался я в долгу. – Ладно, предлагаю компромисс: покажите мне красивые места в Самаре. Надо же маму слушаться.
- Я начинаю понимать, почему вы ей так понравились. Такой же Змей Горыныч.
- К вашим услугам! – я выжал сцепление и дал газ.
   Согласно указаниям Светланы я сворачивал с одной улицы на другую. Меня несколько удивило, что все они, кроме самой широкой Ново-Садовой, были погружены в кромешную тьму, с которой едва справлялись фары автомобиля современной модели. Ни одного фонаря, только гирлянды кое-как подсвечивали дорогу! Свои наблюдения я держал при себе, не желая показаться неблагодарным гостем, но Светлана, покосившись на меня, сама завела эту тему.
- В Питере, наверное, светлее?
- Там нельзя по-другому. В городе полно иностранцев.
- Здесь тоже хватает. А фонарей с каждым годом все меньше и меньше. А у вас там сейчас нарядно, да?
- Очень. Вы никогда не были в Петербурге под Новый год?
- Никогда, - покачала Светлана головой.
   У меня моментально родилась очередная безумная идея, но до поры до времени я решил «придержать лошадей». 
   Тем временем мы въехали в крутой подъем, я зорко глянул по сторонам, нет ли гаишников, и проскочил под знак, запрещающий поворот налево. Светлана усмехнулась.
   Нам открылась небольшая площадь, в центре которой гарцевала группа бронзовых всадников с шашками наголо, в вожаке при помощи подсветки я без труда узнал легендарного Чапаева. Архитектурный ансамбль дополняло небольшое, вроде теремка здание из красного с белой отделкой кирпича. Живое, веселенькое и уютное. В Питере таких нет в принципе. Это столица чопорного аристократизма в зодчестве. А здесь за версту угадывался купеческий стиль и дух.   
- Вот это наш знаменитый театр Драмы, - сказала Светлана. – Визитная карточка города. Я даже на коробках с конфетами его изображение видела.
- А Волга где?
- У вас за спиной. Летом здесь красиво. Ну что, а теперь давайте я покажу вам центральную площадь Самары – имени Куйбышева. Тем более, что она совсем рядом, и там сейчас происходит самое грандиозное празднество.
   Мы поднялись на один квартал вверх. Собственно, то, что где-то там народ вовсю гуляет, я понял, еще стоя перед драматическим театром. Воздух звенел от воплей; так, что вибрировали стены домов, гремела музыка; небо каждую минуту освещалось россыпями салютов.
   Я приткнул машину прямо перед бурлящей морем людей площадью, и мы двинулись к возвышавшейся в центре елке. Перед ней, как столбы или стражники, стояли две снежные скульптуры – Деда Мороза и Снегурочки, а «тыл» прикрывала бронзовая фигура Валерьяна Куйбышева. Кстати, самарский вариант этого революционера своей позой, сжатой в кулаке фуражкой, прической да и вообще всем обликом поразительно напоминал памятник Сергею Мироновичу Кирову на одноименной площади в Питере. Может, по одной форме отливали? 
   Ой, а какое здание возвышалось за спиной Куйбышева! Серое, мрачное, монументальное, непобедимое, как сталинский режим. Колонны ассоциировались с охранниками из НКВД, а украшавшие верхний портик композиции из скрещенных флагов издали казались торчащими иглами дикобраза. Интересно, что же это за учреждение?
- Как вы думаете, что это за здание? – Светлана будто угадывала мои мысли.
- Тюрьма! – предположил я, порядком насмешив своего «экскурсовода».
- У вас очень буйная фантазия. Кто же устраивает новогодние гуляния перед тюрьмой?
- Ну не знаю, может, здесь правительство ваше заседает. Хотя нет, тогда был бы флаг. Сдаюсь.
- Да, никудышный из вас получился бы спортсмен, если вы так быстро капитулируете.
- Зато инженер хороший. И потом в некоторых случаях я сражаюсь до победного конца. Надеюсь, в этом вы тоже сможете убедиться.
   Ура, она смутилась! Значит, правильно поняла. Кажется, мне очень нравилось смущать Светлану. Словно это приближало меня к моей недосягаемой звезде.  А может, просто делало сильнее.
- Это театр Оперы и балета, - Светлана предпочла развивать прежнюю тему. – Шедевр сталинской архитектуры. Мне он, кстати, тоже всегда напоминал тюрьму.
- А в этом что-то есть, не находите? Оазис культуры, зажатый в серый монолит. Да просто символ эпохи!
- Ну, если на то пошло, та эпоха не только тисками характеризуется. Я иногда думаю, родилась бы на 15 лет позже, не стала бы спортсменкой. Развалилась недавно наша самарская школа биатлона. Тренеры поувольнялись, база обветшала. А ребята разбрелись, кто куда. Вот вам и свобода. Году в 98-м мне звонил мой первый тренер, Иван Константинович Краев, голос аж звенел от гордости и счастья, знаешь, говорит, какая у меня девочка есть – Лена Ефимкина – раз в пятьдесят лет такие биатлонистки рождаются. Талантливее тебя, смеялся. Я ее видела на юниорском чемпионате России. Данные там и правда были фантастические. Она все дистанции выиграла и будто не особенно напрягалась даже. А потом пропала. Оказалось, чтобы продолжать тренироваться, выступать, по соревнованиям ездить, денег у ее родителей не нашлось. Тогда всё за свой счет было. Экипировка, проезд, проживание. Даже у нас, сборников первой команды. А уж у юниоров – подавно. Вот так вот. А для нее биатлон, может, единственный шанс был в люди выбиться. Да и обидно такие таланты разбазаривать. Вот вы сказали – зато инженер хороший. Ведь это так важно – на свое место в жизни попасть. А она проскочила мимо. Потому что из бедной семьи. Глупо и бездарно. А на Олимпиаде это никого не волнует – давайте, побеждайте, требуют. Честь флага, великая держава, болельщики… Вот Оля Верховцева выиграла олимпийское золото для этой державы, в Солт-Лейке наши функционеры ее на руках готовы были носить, как же: она им должности сохранила, ведь без ее медали картина вообще жуткая была бы. А здесь уже ноги вытирали. Она просила, чтоб ей с квартирой помогли, а то позор – олимпийская чемпионка ютится с семьей в однокомнатной халупе на окраине Екатеринбурга, но ей сказали: не положено. Зарабатывай и покупай. А ее олимпийской премии даже на комнату не хватило, после того, как из нее 30% налога вычли. Ладно, губернатор свердловский человеком оказался – подарил трехкомнатную квартиру. Я, кстати, тоже милостью нашего губернатора «шикую». Ключи от нового дома мне после прошлогоднего Чемпионата мира вручили. А видели бы вы, где мы до этого жили! Великая держава…   
- В нашей стране понятия «Родина» и «государство» не тождественны, - серьезно сказал я.
- Это точно. Знаете, так странно… Сколько бы проблем ни было, но когда стоишь на пьедестале, поднимается флаг твоей страны и играет ее гимн – это такой адреналин в кровь! Я вам не смогу передать, наверное, но ради таких мгновений стоит жить. Глядишь по сторонам и думаешь: тысячи людей, и все они сейчас склоняют перед твоей страной головы, встают, слушая ее гимн, потому что ты – первый! Эта секунда, она окупает годы затрат!
- Помнится, еще недавно вы как-то иначе оценивали сладость мига победы, - слегка подначил я Светлану.
- Помнится, еще тогда вы охарактеризовали мое поведение, как «минута слабости», - вернула она мне назад мою шпильку.
   Шуточная пикировка явно доставляла нам обоим удовольствие. Прервал ее раздавшийся совсем рядом хлопок фейерверка. Кучка молодых людей, запустившая салют, взвыла от восторга. Над нами в небо взметнулась разноцветная россыпь звезд. Букет расцвел, осветив черное небо, а затем его пышная шапка, угасая, медленно стала падать прямо на нас. Я даже зажмурился, но где-то на полпути всё растворилось в воздухе. Вслед за первым раздался второй, третий залп. Это было очень эффектно и создавало то самое ощущение волшебства.   
   Однако, Самара-городок! Стоило мне на минутку отвернуться от Светланы, как ее тут же попытались похитить местные последователи Степана Разина.
- Такая красивая девушка и такая грустная! – пролог был стандартным для знакомства, а голос выдавал изрядную загруженность спиртным.
   Я обернулся так резко, что чуть не свернул себе шею. Перед Светланой пританцовывали три каких-то желторотых юнца, лет двадцати пяти. У одного в руках была бутылка шампанского, второй обнимался с водочной «поллитровкой», о третьем я ничего не мог сказать – лицо закрывала обезьянья маска. Таким образом, подумал я с усмешкой, они являли собой наглядную иллюстрацию постепенной деградации человека.
- Выпейте с нами! – наседал на Светлану парень с шампанским. – Валера, дай стаканчик девушке. 
- Спасибо, не хочется.
- А может быть, вы поедете с нами? Мы вас приглашаем в приятную компанию. Шампанское рекой, и танцы до упаду. Здесь недалеко. Какой смысл скучать в одиночестве?
   Они даже попытались перейти от слов к делу - тот, кого назвали Валерой, чуть прихватил Светлану за рукав шубы и потянул в сторону. Пора было вмешаться. Я решительно (прямо, как законный муж) взял ее за локоть и весело проинформировал добровольных «массовиков-затейников»:
- Ребята, у нее уже есть компания. И достаточно приятная. Так что вы опоздали. 
   Мы дружно посмеялись, парни долго, поскольку находились в подпитии, расшаркивались перед нами в извинениях, я в свою очередь отказался от радушно предложенной водки, наконец, они нырнули в толпу. Не иначе в поисках очередной грустной и красивой девушки.
- Лишили меня молодого и веселого общества, - притворно вздохнула моя спутница.
- Это легко исправить. Они еще не успели далеко уплыть. Хотите, догоню?
   Светлана обвела взглядом беснующуюся по соседству молодежь: пьяные, перекошенные физиономии, дурные вопли, опорожненные бутылки под ногами, нецензурная брань вперемешку с новогодними поздравлениями (некоторые, по-моему, уже и в любви на матерном языке объясняются) – и вздохнула на этот раз действительно печально.
- Давайте уедем отсюда.
- Хорошо. Только скажите, мне кажется, или за вашей спиной залит каток?
- Не кажется. Пятачок сомнительного удовольствия.
- Вот уж не соглашусь. Ледовый овал на новогодней площади – это же здорово! Прокатимся?
- На чем??
- На ботинках, конечно! И сразу уедем, я вам обещаю.
- Вы прямо как мальчишка, - добродушно усмехнулась Светлана. – Вам так хочется попадать?
   Я угукнул в ответ и увлек ее к маленькому катку. Не было бортов, лавочек для переобувания – просто кусок площади, залитый водой. Я ступил на скользкую поверхность, сделал два шага вперед, и тут ноги у меня предательски разъехались. Если б не отчаянное балансирование руками, навернулся бы, как пить-дать.
    Но я быстро сообразил – чтобы не падать надо не ходить, а скользить. В два прыжка разогнался, и вот уже катился, пытаясь изобразить что-то, отдаленно напоминающее элемент танцев на льду. Сила инерции увезла меня почти на середину «пятачка». Я задел плечом какую-то девушку (народу хватало и здесь), поспешно извинился и повернул назад, к Светлане. Она, кстати, по-прежнему стояла на «твердой» земле и от души потешалась, наблюдая за моими косолапыми телодвижениями.   
- Идите сюда, - позвал я, немного не доехав до нее.
   Кажется, она заразилась общим бесшабашным весельем, потому что упрашивать себя не заставила. Смело встала на лед, оттолкнулась и, с трудом удерживая равновесие, покатила ко мне. Некоторое время мы перебирали ногами, как циркачи на барабане, цеплялись друг за друга, чтобы не упасть. От Грищук и Платова   это зрелище было, конечно,  весьма и весьма далеко, но зато сколько удовольствия! Прямо-таки детский восторг! Светлана радовалась, как маленькая, сейчас она словно сбросила с себя тяжкий груз мыслей, сомнений, тревог о предстоящем Чемпионате мира. А я радовался за нее. Оказывается, мне так хотелось видеть ее спокойной и счастливой! 
   Она, дурачась, выполняла какой-то сложный пируэт, но, завершив поворот, потеряла равновесие. Я среагировал, как заправский вратарь, и поймал ее в объятия. Все произошло само собой, случайно, в общем-то. Но то, что какая-то грань пройдена, вмиг почувствовали мы оба. Резко, как если бы выключили звук у телевизора, оборвался мой смех, а на лице Светланы я прочитал самое настоящее смятение. Почти панику. Она отпрянула от меня, стоило мне даже не шевельнуться - чуть глубже вздохнуть. Я не препятствовал.
- Извините, - я поднапрягся и выдал максимально беззаботную улыбку. – Вы были правы: на коньках несравненно удобнее.
   Чтобы окончательно снять неловкость, я галантно предложил Светлане руку и помог выбраться с коварного льда. Кажется, она снова обрела былую уверенность. Только меня это, скорее, огорчало. Между нами восстановилась прежняя километровая дистанция.
- Ну, а куда теперь? – спросил я, едва мы нырнули с мороза в салон машины. Тоже, кстати, порядком промерзший.
- Предлагаю посмотреть на наш железнодорожный вокзал.
   Я кивнул и притопил педаль акселератора. Мне было всё равно, куда ехать, лишь бы Светлана подольше оставалась рядом. Вокзал - так вокзал. Хотя, что там может быть интересного, я не очень понимал.
   Как я ошибался! То, что я увидел, было гораздо красивее центральной площади с ее снежно-бронзовыми скульптурами. Хотя при этом потрясающе бестолково. Самарский вокзал являл собой нечто ассиметричное - нагромождение стеклянных геометрических форм, от которых устремлялся вверх купол, похожий на очень-очень толстый милицейский жезл. Эта архитектурная какофония в стиле модерн до такой степени не вписывалась в окружающие прямоугольные, невысотные здания, что оставалось только восхищаться смелостью автора сего проекта, а также городских начальников, позволивших возвести такой вокзал. Но про красоту я не соврал. Подсветка синих стеклянных стен делала неуклюжее сооружение сказочным замком. Плазменное рекламное табло по соседству, богато украшенная елка перед входом в административный корпус железнодорожников, веселенькие неоновые часы вроде тех, что отличали знаменитый театр Образцова, усиливали эффект. К тому же на площади почти совсем не было людей. И я вдруг на секундочку представил: мы со Светланой одни в этом волшебном мире из огней, снега, сияния стекла и неона, часы отсчитывают минуты, но время застыло. Будет ли у меня когда-нибудь возможность откровенно поговорить с ней?
- Юра! – услышал я ее голос и очнулся. – Вы не уснули? На морозе это опасно. Ну как вам наш вокзал?
- Европа! – это было абсолютно искренне.
- Посреди Азии, - «приперчила» Светлана мой восторг. – Но, по крайней мере, такого нигде больше нет.
   И вот уже мы снова куда-то ехали. И кружился передо мною продолжавший ликовать и праздновать город. 
- Подождите, Юра! – вдруг воскликнула Светлана, и я инстинктивно с силой вдавил педаль тормоза. Машина, истерично взвизгнув, замерла возле какой-то автобусной остановки.   
- Что случилось?
- Там человек, - Светлана кивнула на будку из оргстекла.
- Ну и что?
   Она не ответила, вышла из машины. Я, так и не сообразив, в чем дело, последовал за ней. На скамейке внутри остановки, свернувшись калачиком, лежал мужчина. Вместо подушки – барсетка, дубленка – распахнута, норковая кепка валялась под лавкой. Он спал, широко распялив рот, и, конечно, был в стельку пьян.
   Светлана осторожно потрясла его за плечо, пытаясь разбудить – никакого эффекта. Растерянно оглянулась на меня.
- Он же так замерзнет. И ограбят, не дай Бог. Одет-то он хорошо, и барсетка…
- Давайте вызовем милицию.
- В новогоднюю ночь милиция, в лучшем случае, приедет под утро. Кому охота возиться с пьяным? Да и потом после милиции денег у него не останется точно.
- Откуда вы знаете? В милиции бывали?
- Чистить карманы задержанных – это сегодня настолько норма, что милиционеры даже не обижаются на подобные обвинения. 
- Ну и что же делать тогда?
- Надо отвезти его домой.
   Мне показалось, я ослышался. 
- Чего-о? Куда – домой?
- К нему домой, естественно. В барсетке наверняка есть какие-нибудь документы. Посмотрите, пожалуйста.
   Даже если бы я очень постарался, и то не смог бы такого нафантазировать – мировая спортивная знаменитость в праздничную ночь нянчится с пьяным мужиком! Да не всё ли ей равно, заберут его или нет, вывернут ли ему карманы в «ментовке» и ждут ли его дома?!  Светлане было не всё равно.
   Я аккуратно извлек из-под щеки спящего сумку, он не подал ни малейших признаков жизни. Только с глухим стуком голова встретилась с лавкой. Светлана кое-как пристроила ему на макушку головной убор. Я удивленно хмыкнул про себя по поводу такой заботы и заглянул в барсетку. Портмоне, ключи, пластиковые карточки, какие-то бумажки, ага, автомобильные права! Бурцев Денис Леонидович. 1966-го года рождения, место жительства – город Самара. И всё. И куда его везти?  Конечно, у меня был диск с электронной базой адресов, но где его посмотреть в четыре часа утра?   
   Оставалось еще, правда, портмоне. Бывает, оно хранит в себе гораздо больше информации о владельце, чем паспорт. Я копался в чужом бумажнике, пока не нашел в отделении для крупных купюр извещение об оплате телефонного счета. Сверху на бланке черным по белому значилось: улица Гагарина – 10, квартира 42. Бурцев Денис Леонидович. 
- Вы знаете, где это? – я показал Светлане адрес.
- Да, не очень далеко отсюда. Теперь надо как-то затащить его в машину.
   Понятное дело. Но мне вовсе не хотелось, чтобы в этом участвовала Светлана. Здоровый кабан, от которого вдобавок разит всевозможными алкогольными напитками, еще чего доброго вывернет его. Нет уж, если этого «удовольствия» не избежать, то пусть оно целиком достанется мне. 
- Подержите дверцу, - попросил я свою помощницу.
   А вот Бурцев Денис Леонидович помогать мне явно не собирался. Я с трудом перевел его из лежачего в сидячее положение, он даже глаз не открыл – так, ругнулся только неразборчиво.
- Ну, Денис Леонидович, скажите спасибо, что вы упились у ног чемпионки мира по биатлону, - проворчал я, взваливая этот мешок себе на спину. – А то охлаждаться бы вам тут до утра. Как раз машина из морга подоспела бы.
- Какой мрачный у вас юмор, - улыбнулась на мою шутку Светлана, но глаза остались тревожными – следили за тем, как я волок «клиента». Не враз, но мне все-таки удалось запихнуть его на заднее сиденье. Он тут же брякнулся набок и продолжил всхрапывать. 
- Фу ты! – плюхнулся я на водительское место. – Загрузили, слава те Господи. Рулите, товарищ штурман!
   По пустым улицам мы действительно доехали очень быстро. Минут за семь. Дом 10 по улице Гагарина был обыкновенной пятиэтажной «хрущевкой», где еще даже домофон не установили. Над нужным нам подъездом горели несколько рядов окон. Не исключено, что где-то там не спали именно из-за нашего пассажира.
- Предлагаю поступить следующим образом, - повернулся я к Светлане, - поднимитесь в 42-ю квартиру и выясните, знают ли там вообще этого друга. Вам скорее откроют. А потом уж я его подтащу.
   Светлана скрылась в подъезде, а буквально через пару минут оттуда вылетела заплаканная женщина лет тридцати пяти в нарядном платье и тапочках на босу ногу. «Сейчас закричит: где он?» - отстраненно подумал я, и она меня не разочаровала.
- Где он?! – судя по интонации, она находилась уже в предынфарктном состоянии.
   Я вышел из машины ей навстречу. 
- Не волнуйтесь, он жив и здоров. Хотя, наверное, завтра я ему не позавидовал бы. Вы идите домой, я его приведу. У вас тяжелый муж…
- Валентина, - подсказала она.
- Валентина.
   Ее супруг, естественно, нисколько не проспался. Поэтому извлекать его из салона было куда сложнее, чем засовывать в салон. Пришлось проявить инженерную смекалку. Ладно, хоть он ноги начал сам переставлять. Но ему определенно не нравилось, что его заставляли двигаться. До третьего этажа я успел наслушаться вполне недвусмысленных характеристик, предназначавшихся как лично мне, так и всей моей родне. 
   Наконец товарищ Бурцев, сброшенный мною на мягкую постель, обрел покой. Жена разула его и любовно укрыла пледом. Вот черт, всех напившихся мужей так встречали бы! 
   Торопливо вытирая мокрые от слез глаза, Валентина пригласила нас пройти в зал. Светлана начала отказываться, но столь трогательный ангажемент трудно было отвергнуть. В комнате мы обнаружили  несколько «разоренный» стол. В переменных режимах мигала искусственная елочка на комоде, и вовсю старались певцы в телевизоре.   
   Валентина расчистила половину стола, поставила перед нами по чистой тарелке и бокалу. Налила коньяку. Я отодвинул свою рюмку, да и есть, по правде говоря, не хотелось. По извиняющейся улыбке Светланы я видел, что и она не горит желанием пить, но хозяйка ничего этого не замечала. У нее начался «откат». Нервное напряжение, в котором она, по-видимому, пребывала большую часть новогодней ночи, отпустило, и теперь она без умолку говорила, говорила, говорила.   
- Ой, огромное вам спасибо! – адресовано это было, главным образом, мне. – Я тут вся извелась. Думаю, вот замерзнет, и всё. И где искать его, не представляла. Как хорошо, что на свете еще есть такие люди, как вы!
- Полностью с вами согласен. Только благодарить вам надо Светлану Сергеевну. Это она спасла вашего мужа от участи генерала Карбышева.   
- Спасибо! – Бурцева даже руки к груди прижала. – Понимаете, мы уже 13 лет вместе живем, и Денис никогда  меня не ревновал. Иногда чуть ли не обидно от этого было. А сегодня… как с цепи сорвался. У нас компания собралась, всё, как всегда. В половине двенадцатого пришел друг Дениса – Саша. У меня с ним когда-то был роман. Хотя, конечно, не просто роман – сумасшедшая любовь. Я чуть руки на себя не наложила, когда он меня бросил. Задумал жениться, партия выгодная подвернулась. А с Денисом они и тогда дружили, и вот когда всё это приключилось, Денис ни на шаг от меня не отходил. Я его гнала, а он снова и снова возвращался. Ну и отогрел меня, что ли. Не сразу, но я забыла Сашу, честное слово, забыла! Они с женой часто бывали у нас на Новый год, у меня сердце даже не екало. У меня был замечательный муж, зачем мне чужой? А сегодня Саша пришел и объявил, что развелся. И начал, ну понимаете, ухаживать. Я за чем-то на кухню вышла – он за мной. Схватил меня и сказал, что хочет, чтобы я ушла от Дениса. Вот так вот запросто. Как будто чемодан сдал в камеру хранения, а теперь забрать решил. Я попыталась вырваться, но он только смеялся. Вот сволочь, уверен был, что я до сих пор люблю его. И в этот момент появился Денис. Он ни слова не сказал, вообще, сделал вид, что ничего особенного не происходит, а потом…   
- А потом напился, - закончил я за Валентину. – Гордый у вас муж.
- Господи, ну какой дурак! – она чуть не плакала, словно опять наяву переживала минувшие события. - Решил, что стоит меня пальцем поманить, и я побегу. Да мне кроме него никто не нужен! А он набрался, я его в жизни таким не видела, оделся и хлопнул дверью. Еще бутылку водки прихватил. А мне на прощание бросил что-то вроде: «Не буду вам мешать».
- Благородно.
- И глупо! Я сразу выставила Сашу за порог, хоть он и сопротивлялся, - Валентина усмехнулась. – Ну разве можно так не верить собственной жене?!
- Согласитесь, на его месте любой усомнился бы, - проявил я мужскую солидарность.
- Ерунда! Если ты любишь человека, ты должен доверять ему. В любом случае. А вас муж часто ревнует? – вдруг спросила она у Светланы. И я только секунд через 15 сообразил, что хозяйка имела в виду меня.
   Светлана смешалась. Вспыхнула, слабо улыбнулась и, так и не найдя, что ответить, пожала плечами.
- Очень часто, - пришел я ей на помощь. – Хотя я стараюсь этого не показывать. Но если бы  застал Светлану в объятиях другого мужчины, убил бы обоих.
   Прозвучало достаточно комично. Моя «жена» не выдержала и прыснула. Я окончательно влез в шкуру мужа, сжал Светлане пальцы и поднес к губам. Она завороженно посмотрела мне в глаза.
- И все-таки вы, по-моему, очень счастливы, - с завистью вздохнула Валентина, и мне стало смешно.
- Перестаньте, Валечка, всё худшее у вас уже позади. Вот проспится ваш Отелло, и снова заживете, как в сказке. Вы же так друг друга любите, что по-другому просто не может быть. 
- Давайте выпьем за доверие, - предложила Бурцева, поднимая рюмку с коньяком. – За то, чтобы в Новом году ни у меня, ни у вас не случилось глупых недоразумений, которые разлучают близких людей.
- За это нельзя не выпить, - поддержал я, наливая себе на донышко бокала шампанское. – Светлана?
   Она чокнулась коньяком с Валентиной, потом со мной и сделала маленький глоток. Нет, всё-таки эта ночь положительно мне нравилась! Особенно, чего греха таить, за то, что подарила мне звание мужа Светланы. Пусть даже в шутку.
   Мы уже стояли на пороге квартиры Бурцевых, когда хозяйка вдруг «прозрела»:
- Светлана Сергеевна, мне очень знакомо ваше лицо. Где я вас раньше видела?
- Не знаю. Вы, наверное, обознались. Я редко в Самаре бываю.
   Меня так и подмывало подсказать Валентине правильный ответ, но она сама справилась.
- Нет, нет. Подождите, вы - биатлонистка, вы выиграли недавно этап Кубка мира! Светлана Шубина, так?   
- Так, - застенчиво улыбнулась Светлана.
- Мы с Денисом немножко смотрим биатлон. Муж вообще любит ваш вид спорта, времени только не всегда хватает. Мы так за вас болеем!
- Спасибо, - чемпионка мира смущалась, как первоклассница.
- Вот ему будет радостно узнать, что его вынесла с улицы сама Светлана Шубина, - засмеялся я.
- Да уж представляю, как он расстроится, что не смог лично с вами пообщаться, - хихикнула Валентина. – Но я обязательно расскажу ему, какой вы замечательный человек, - прибавила она с жаром.
- А что особенного?
- Вы еще спрашиваете! Да сейчас люди в толпе от сердечного приступа умирают, потому что никто возиться не хочет. «Скорую» вызвать не могут. А здесь – пьяный, а вы известная личность и не побрезговали… Удивительно. 
   Точно. Непостижимая женщина была Светлана Шубина. Вообразите, первое, что она спросила, когда мы тронулись от дома Бурцевых, не сержусь ли я на нее!
- За что? – опешил я.
- За то, что втянула вас в это приключение. Ведь и правда можно было просто вызвать милицию. Подождать и дальше развлекаться. Вы, наверное, злитесь на меня…
- Я восхищаюсь вами! Вы удивительный человек, я никогда таких не встречал.
- Перестаньте, Юра. Хоть вы не делайте из меня идеал.
- Почему вы так упорно отбиваетесь от комплиментов? Они вам не нравятся?
- Да нет. Просто они очень далеки от реальности.
- Опять не понимаю. Я говорю вам то, что думаю. Например, весь вечер собираюсь сказать, как потрясающе вы красивы. Что здесь нереального?
- Оставим в покое мои неисчислимые достоинства. А, знаете, чего бы мне сейчас хотелось?
   Я покосился на Светлану и ласково усмехнулся.
- Знаю.
- И чего же?
- Сидеть у горящего камина и пить горячий шоколад.
- Фантастика! – она чуть не задохнулась от изумления. – Правда, я думала о горячем кофе. Но как вы догадались??
   Мне нечего было ей ответить. Я просто знал. Необъяснимо, непонятно, как природа любых чувств. Этим она и прекрасна, наверное.
- Что ж, горящий камин я сотворить, к сожалению, не могу, а вот горячий кофе…
   Я свернул на очень кстати возникшую небольшую площадку перед обшарпанным трехэтажным зданием с застекленным фасадом. В советские времена так выглядели парадные подъезды почти всех научных институтов или исследовательских учреждений. Я оказался прав. Согласно табличке у дверей это был филиал российского архива научно-технической документации. Хоть облик здания и отдавал «пылью веков», площадка, укрытая от оживленных проспектов елочками, выглядела очень уютной. И главное, здесь не было ни души.   
   Я поставил машину багажником к архиву, так чтобы можно было любоваться на «огни большого города», и достал с заднего сиденья термос с кофе. В дальней дороге вещь незаменимая. Да и по Самаре я путешествовал, предварительно обеспечив себе неприкосновенный запас. Без кофе мне редко удавалось прожить больше трех часов в день. Мама не уставала повторять, что это очень вредно для сердца. Очень может быть. Зато в данном случае мое сердце только выиграло от дурной привычки.   
- Ву-а-ля! – протянул я Светлане стаканчик с дымящимся напитком. – И скажите после этого, что я не умею исполнять чужие желания.
- Вы просто волшебник, - она отхлебнула кофе. – Как хорошо! 
   О, а вот это уже был полновесный комплимент! Посмотрим, что будет дальше. Ведь у меня в запасе имелся еще один симпатичный сюрприз.
- Куда вы? – спросила Светлана, увидев, что я собираюсь выйти из машины.
- Секунду терпения.
   Из багажника я вынул несколько длинных толстых «хлопушек». Когда я покупал эти разнообразные фейерверки, вовсе не был уверен, что их удастся применить по назначению, скорее так, на всякий случай. Но теперь мне ужасно захотелось на этой безлюдной, затерянной площади устроить для Светланы персональный салют.
   Я отошел от автомобиля метров на 15, как предписывала инструкция, воткнул свечи в сугроб и запалил торчавшие сверху фитили. Едва я вернулся к машине, хлопушка выстрелила в небо первым снарядом. Набирая высоту, сноп огня распался на три сине-бело-красные веточки, а спустя две секунды их догнал залп второго фейерверка. Они переплелись и, загадочно вспыхивая, подмигивали нам.   
- Это вам вместо камина, - пояснил я, открывая дверцу со стороны Светланы.
   Она ничего не сказала, только как-то странно посмотрела на меня, а потом медленно перевела взгляд на небо, где по-прежнему с легким потрескиванием зажигались и гасли пиротехнические звезды. 
   Сумрак мягко обнял черты ее лица, и только отсветы салюта периодически заставляли таинственно поблескивать зеленые глаза, пугающие меня своей красотой и глубиной. Вот губы Светланы дрогнули в доверчивой, открытой улыбке, и горячая волна захлестнула мое сердце. Да, эта улыбка была дарована не мне – яркому зрелищу в вышине, но ведь я сумел вызвать ее! Тьма растворила следы прожитых лет на лице Светланы, она сейчас казалась совсем юной, девочкой, которой вручили первый в жизни подарок. Бог мой, я готов был перевернуть для нее весь мир! 
- Да вы и впрямь настоящий Дед Мороз! – обратилась ко мне Светлана, когда последний разноцветный «одуванчик» исчез за крышами домов. – Откуда у вас столько талантов?
   Интересно, что бы она сказала, узнай правду? Ведь еще месяц назад я и сам не подозревал, что способен на такие порывы! Для меня целая проблема была поднять телефонную трубку и назначить встречу, а теперь!
- Надеюсь, я заслужил один танец?
- Где – здесь??
- Ну да. А что – замечательное место, музыка сейчас будет.
   Я быстренько нырнул в салон, ткнул кнопку на магнитоле. «Трек №1» - сообщила ожившая панель. Это был невероятно красивый «медляк» в исполнении Лорен Кристи из кинофильма с Брюсом Уиллисом. Я прибавил громкость и протянул Светлане руку.   
- Пойдет?
   Она улыбнулась в знак капитуляции и положила ладонь мне на плечо. Я помнил, как отшатнулась Светлана на катке, поэтому вежливо держался на «пионерском» расстоянии. Хотя усилий это стоило титанических. У меня кружилась голова – до того хотелось коснуться щекой ее волос, от желания крепче прижать ее к себе ныли пальцы, а едва я представил вкус ее кожи, как от огня, начали гореть губы. И еще музыка… Музыка утаскивала меня с пути благоразумия, искушая, нашептывала на ухо что-то страстное, абсолютно несовместимое с доводами рассудка.  Ведь никогда еще Светлана не была так близко, нужно было всего лишь наклонить голову…
- Вы знаете, как переводится название этой песни? - собственный голос донесся до меня, словно со стороны.
- «Цвет ночи», нет?
- Именно так. Интересное сочетание слов, да? А как вы думаете, какой цвет у сегодняшней ночи?
   Светлана задумалась, поглядела куда-то поверх моего плеча.
- Серебристый, - наконец, сказала она, и я удивленно поднял брови.
- У меня этот цвет ассоциируется с чем-то искристым, чудесным, неожиданным, - объяснила она.
- Из этого следует, что вам понравилось?
- Ну… Было нескучно, это точно.
- Это лучшее, что вы могли сказать. Ибо нет хорошего или плохого, истины или лжи, добродетели или порока. Есть либо прелестное, либо скучное. 
- Согласна. Хотя вы порядком переврали сэра Оскара Уайльда .
- Да?
- Держу пари, вы были уверены, что я в своей жизни не читала ничего, кроме инструкции по эксплуатации винтовки, - съехидничала Светлана.
- Вовсе нет, - запротестовал я. – Просто вы первая женщина, которая не подумала, что это шикарное изречение принадлежит мне.
- Скорее всего, ваши знакомые только делали вид, что не знают настоящего автора. 
   Я очень в этом сомневался, но не стал спорить с ней.
- Скажите, почему я всё время чувствую вокруг вас какую-то невидимую стену? Вы словно в броню закованы и не хотите отвечать даже на самые пустяковые вопросы о себе.
- Броня нужна всем, она предохраняет от инфекций внешней среды. А мне сейчас и вовсе ни к чему оголять душу и провоцировать всякие переживания. Тем более, уверяю вас, ничего интересного во мне нет. Странно, что вы до сих пор этого не увидели.
- Да, я увидел совсем другое. Но вообще вы правы: из меня плохой кавалер. Я очень старался сегодня ухаживать за вами, но, по-моему, вы этого даже не заметили.
- А почему вы ухаживали?  - вопросом на вопрос ответила Светлана.
- Мне хотелось, чтобы вы расслабились. На несколько часов забыли, кто вы, что вас ждет, забыли обо всем!
- И у вас это получилось, - тихо-тихо сказала она, и я затаил дыхание, - Юра, это была замечательная новогодняя ночь. Веселая и захватывающая. А кофе в машине, фейерверк в небе, этот наш танец на пустой площади… Знаете, мне сейчас так уютно, так спокойно…  Как будто я где-нибудь в горах, в маленьком домике, за окном валит снег, а в комнате горит камин. Я помню, в юности смотрела спектакль БДТ «Пиквикский клуб»…
- Вам тоже нравилась рождественская концовка со свечами и камином? – я видел этот спектакль раза три и всегда уходил с ощущением доброй сказки в душе именно из-за финала. – Истинное Рождество – только по Диккенсу?
- Я уже начинаю вас бояться. Вы всегда знаете, что я собираюсь сказать…
- Если бы! Но вам не надо меня бояться. 
   Господи, я до ломоты в висках чувствовал, как нас тянет друг к другу, и как она этому сопротивляется! Изо всех сил, а у нее их было много. Магнетизм музыки и очарование новогодней ночи, конечно, произвели должный эффект: пространство вокруг нас казалось буквально наэлектризованным, я не мог глаз отвести от лица Светланы. Она же глядела на меня как-то очень серьезно, словно просила: «Пожалей мое спокойствие». И эта безмолвная мольба парализовала меня. Я не сделал ни одного движения, чтобы хотя бы приблизить Светлану к себе, а ведь сначала едва не поцеловал! Песня кончилась. Мне не хотелось ничего говорить. В тишине заключалось больше надежды и искренности. А вот Светлану, кажется, именно поэтому молчание пугало. Она и заговорила первой.
- А ведь я вам так ничего и не подарила!
- Не смертельно. Хотя… У вас есть одна вещь, которая могла бы меня осчастливить.
- Неужели? 
- Те-ле-фон, - пропел я, хотя внутри все было скручено судорогой от страха, что она опять прочтет мне отповедь и отправит восвояси. 
- А вы упрямы, - то ли с досадой, то ли с умилением констатировала Светлана.
- Проницательное наблюдение. Только не спрашивайте, зачем мне ваш телефон.
- Почему?
- Потому что я не хочу объяснять это словами. Получится непременно плохо, и вы мне опять откажете.
- Почему же непременно плохо? – в ее зрачках заиграло ведьминское пламя. Сейчас она удивительно была похожа на свою мать. И бесподобно красива.
- У меня такое ощущение, что я бестолковый мышонок в ваших пушистых и когтистых лапах. Мои аргументы закончились. Я сдаюсь и молю о пощаде.
   Как и было положено ведьме, она посмеялась. Но без издевки. Благосклонно. Выходя из коварного образа и возвращаясь к себе настоящей – воплощению доброты. И спустя минуту в памяти моего сотового телефона уже имелся ее номер. Абонента я обозначил коротко и емко – Она. 
   Неотвратимо надвигался самый печальный момент самой чудесной новогодней ночи в моей жизни. Было что-то около семи часов, когда мы вновь очутились у дома, где жила Светлана. С каждой минутой я всё явственнее чувствовал себя Айртоном , который с тоской провожает глазами удаляющийся от его необитаемого острова корабль.
- Ну, а вы-то довольны, мой рыцарь? – шутливо спросила Светлана, пытаясь хоть как-то замедлить процесс «скисания» моей физиономии.
- Спасибо вам, - просто ответил я. – У меня еще никогда не было такого праздника. Жаль, что время промелькнуло слишком быстро…
   Мы еще немножко поговорили. Отвечая на мои расспросы, она рассказала, что сбор у нее начинается 4 января, а для подготовки выбрана база «Смена» в Псковской области. Добираться Светлана намерена самолетом до Петербурга, а дальше – на поезде. Это была судьба!
- У меня есть предложение лучше, - бросился я в атаку. – Давайте так: 3-его, как и намечено, вы прилетаете в Питер, сдаете билет на поезд, путешествуете со мной по городу, а потом я доставляю вас на базу. На машине. Ну как?
- Слушайте, ну у вас и скорость, - в замешательстве пробормотала она. – Я даже не знаю, что сказать…
- Скажите «да»!
- Не знаю. Да и как вы успеете вернуться в Ленинград до 3-его? У меня самолет в 16.00 уже приземлится, а вы еще в дороге будете.
- Я буду у трапа. Встречать вас. Если же этого не случится, вы всего лишь сядете в свой вагон и отправитесь в Остров, как и собирались с самого начала.
- Не представляю, как вы доберетесь, - пожала она плечами, но тут наткнулась на мою самонадеянную ухмылку и строго свела брови на переносице. – Вот оно что!  Не смейте гнать ради этого, слышите? Ничего не случится, если я не увижу новогодний Петербург.
   Вот именно. А меня это ну никак не устраивало. Светлана на прощание еще раз категорически запретила мне безумствовать. А я и не думал. То, что она называла сумасшествием, для меня уже было нормой.
   Проспав едва 5 часов, я рванул обратно на север. Давил на газ, пока разметка шоссе в свете фар не начала троиться. Пришлось взять паузу на отдых. Я заночевал в какой-то подмосковной гостинице, но был так взбудоражен, что сон толком не шел. Ранним утром уже снова сидел за рулем. Никогда еще длинный путь не казался мне таким приятным и скоротечным.
- Я люблю дорогу, скорость и шум мотора –
   Всё, что хоть немного в жизни сближает нас.
   Мне для счастья надо быть с тобою рядом,
   Чтобы видеть мог я блеск твоих зеленых глаз, -
в унисон моим мыслям спел из магнитофона Юрий Антонов. И я вспомнил еще одну его строчку, из другой песни: «Я иду от тебя до тебя». Да, я уезжал от Светланы и в то же время  сейчас летел на свидание с ней. Бывает же!

 
***
   продолжение следует...

***
   
   В 10 часов утра 3-его января я был дома. Наша с мамой встреча очень походила на сцену из фильма «С легким паром!», когда  Женя Лукашин  разговаривает со своей родительницей после возвращения в Москву. Она (в смысле, моя мама) была переполнена любопытством, а я еле держался на ногах от усталости и не мог связать двух слов. В итоге, мама (прямо, как в фильме) перестала мучить меня вопросами, уложила на диван и укрыла пледом. Я успел пробормотать:
- Заведи мне будильник на половину третьего, пожалуйста, - и тут же отключился.
    К сожалению, дальше события развивались не по сценарию лирического шедевра Рязанова. Никакая Надя, то бишь Светлана, не пришла, чтобы меня разбудить. Проснулся я от тривиального перезвона  будильника. Принял душ, выскоблил щеки бритвой, причесался. Из зеркала на меня смотрело вроде бы знакомое лицо, и все же теперь в нем было что-то новое. Какая-то искра в глазах, огонь мысли, жизни, что ли. Раньше я улавливал в своей физиономии даже нечто инфантильное, нерешительное, безразличное. Куда всё это делось? Ну просто тигр перед прыжком! Так или иначе, сегодня я себе нравился. Может, и Светлана оценит… Я подмигнул собственному отражению, натянул джемпер и джинсы и помчался в аэропорт.
   Самолет из Самары приземлился точно по расписанию в 15.50. Город на Неве встречал гостей из города на Волге истинно питерской погодой. Дул сырой ветер, в воздухе висела сизая морось, небо было затянуто унылым полотном серых облаков. Красота та еще. Одна надежда, что через полчаса ранняя темнота скроет всё это безобразие.
   Пользуясь служебным положением, я прошел прямо к стоянке самолета. Здесь ветер казался еще студенее. Я бережно спрятал на груди под дубленкой букет из трех роз. Иначе эти злющие порывы моментально растащили бы цветы на отдельные лепестки. 
   Наконец распахнулся самолетный люк, и в проеме возникло недовольное лицо стюардессы. Ей явно не улыбалось из теплого салона выходить на пронизывающий холод. Пассажиры же, как водится, наперегонки стремились покинуть гостеприимный лайнер. Видимо, замкнутое пространство, даже если оно ничем страшным уже не грозит, подсознательно давит на человека и вызывает желание  поскорее вырваться на волю.   
   Впрочем, к Светлане либо это вовсе не относилось, либо она умела контролировать свои инстинкты. Вышла она одной из последних. Петербургский ветер шаловливо растрепал ее волнистые волосы, бросил в лицо прядь. Светлана уже знакомым мне движением убрала ее с глаз и в тот же миг натолкнулась на мой нетерпеливый взгляд.
   Ее лицо выразило целую гамму эмоций, главной из которых, пожалуй, был притворный гнев. Притворный, потому что за плотно сжатыми губами она явно пыталась скрыть душивший ее смех.
- Опять вы! – ее «возмущению» не было предела, когда я подал ей руку, помогая сойти с трапа. – Это просто невероятно! Совершенно очевидно, вы меня преследуете!
- Глупо отпираться, - я вытащил из запазухи слегка помятый букет. – С прибытием в северную столицу! 
   Светлана приняла цветы и, с благодарностью поглядев на меня поверх роз, вдруг не сдержала смешок. Показалось, что от ее улыбки блеснуло наглухо запертое в тучах солнце.
- Вы очень торжественно смотритесь, - пояснила Светлана в ответ на мой немой вопрос. – Хотя обстановка, прямо скажем, не располагает.
- Скоро вы измените свое мнение.
   Я предложил оставить машину у станции метро «Московская» и поехать в центр подземным транспортом. Иначе весь вечер пришлось бы любоваться только автомобильными пробками. Светлана не возражала.
   Мы вышли из метро на Невский, у Гостиного двора, и минуты, события полетели с космической скоростью, подобно огням станций метрополитена, сливающимся в одну сплошную цепочку, если смотреть из окна мчащегося поезда.   
   Я почти не помню, что говорил и делал. Тот вечер сохранился у меня в памяти, как сгусток ослепительного счастья. Оно было во всем – в сияющих глазах Светланы, в ее радостно-изумленной улыбке, в кричащем великолепии Невского проспекта, в грозно вздыбленной фигуре Медного всадника, в сотканной из золота гирлянд дуге Дворцового моста. В тот момент я любил всё человечество.
    Я обожал Петербург. Для меня это был лучший город Земли в любую погоду, в любом районе, в любом обличии. У него была своя душа, и я относился к нему, как к живому - чувствовал его дыхание, слышал его голос, понимал настроение. Он дарил мне незабываемые минуты во время прогулок, когда от одного взгляда на ансамбль Петропавловской крепости в резких закатных красках внезапно перехватывало горло, и мне будто открывался тайный смысл жизни, истины. Город хранил меня, как талисман. Я искренне верил, что под этим небом, на этих берегах, среди этих зданий со мной никогда не случится ничего плохого. Наоборот, Петербург принесет мне счастье.
   Я знал все закоулки центра не хуже, чем комнаты в собственной квартире. Мог показать тысячи любопытных мест и видов. Мог подобрать маршрут под любое душевное состояние так, чтобы депрессия безвозвратно улетучилась, а сердце пело от необоснованной вроде бы радости. Я никогда не уставал от Питера. Он всегда был для меня новым и интересным, всегда умудрялся приготовить какой-нибудь сюрприз.
   Мне хотелось, чтобы Светлана приняла и полюбила «мой Петербург». Чтобы хоть на сотую долю она почувствовала этот необыкновенный город и уже никогда не забывала его. Поэтому, сам того не замечая, я говорил увлеченно и откровенно обо всём, что успел когда-то передумать за время своих хождений. Я ни с кем еще этим не делился. Многие мои восторженные, не по возрасту юношеские мысли, окрашенные романтикой, вызвали бы только смех у моих друзей и родных. Ну на самом деле – 35-летний инженер гражданской авиации с поэтическим «заскоком»!
    Но Светлану я не стеснялся. Она так меня слушала, что мне хотелось рассказывать еще и еще. Я правильно угадал в ней духовно близкого человека. Видел, что мои слова находят у нее живой отзвук, будят внутри какие-то прекрасные, пока скрытые от меня мотивы. Да-да, прекрасные, потому что ее лицо сказочно преображалось.
      От замерзшей Невы мы вернулись на Дворцовую площадь. Притихшим, словно уставшим от многодневного шума гуляний, казался Зимний. Ветер потихоньку уморился, эстафету от него принял легкий морозец. В воздухе закружился крупный снег, хлопья принялись ткать серебристый игольчатый капор на волосах Светланы, и я вспомнил свои миланские фантазии. Было удивительное ощущение умиротворения и чуда. И еще неодолимое желание чем-нибудь поразить воображение «звезды». Идея, сверкнувшая вспышкой, была чистой воды мальчишеством, абсолютно бесполезным с точки зрения нормального человека, но меня уже было не остановить. 
- Вы можете представить гимнаста посреди Дворцовой площади? – хитро спросил я.
   Она покачала головой, явно не догадываясь, куда я клоню. А в следующую секунду тихо ойкнула, потому что ее спутник уверенно с ног перевернулся на руки, и в таком положении сделал несколько «шагов» в направлении Александрийской колонны.
- Что вы делаете?
- А вы знаете, в этом что-то есть, - по-прежнему находясь вниз головой, пропыхтел я. – Расскажете потом на базе, что видели на Дворцовой одного ненормального инженера.
- Обязательно, если только этого инженера сейчас не заберут в каталажку. Юра, на нас уже милиционер смотрит!
- Ну, на вас – это неудивительно. А я ему зачем? Что, он никогда не видел, как люди на руках ходят?
- Судя по всему, ему просто не достанет воображения оценить вашу экстравагантность.
- А как насчет вас?
   Тут я накренился вправо и кулем шлепнулся на заснеженную брусчатку Дворцовой площади. Снизу вверх, прищурившись, посмотрел на Светлану. Если она и волновалась за наш «имидж» в глазах слуги правопорядка, то уже не сейчас. Теперь она беззвучно смеялась. 
- Тибул!   
- Но он, кажется, по канату всё больше ходил, - поднимаясь и отряхивая с дубленки снег, заметил я. – Хотя, если это  доставит вам удовольствие, я могу попробовать.
- Не надо. Мне хватило.
- А хотите послушать музыку Петербурга?
- Как это?
- Сейчас узнаете. Для этого нужно место потише.
   Мы пересекли площадь и свернули на узкую улочку, которая вывела нас к Малому Эрмитажу. В отличие от Дворцовой, здесь и впрямь было тихо и малолюдно. Я подвел Светлану к ступеням высокого крыльца и шепотом спросил:
- Слышите?
   Требовательно взирали сверху каменные Атланты, удерживающие на своих руках портик, едва уловимо шелестел падающий снег, снежинки ложились на обнаженные мускулистые тела скульптур, словно укрывая их от мороза. Мимо проследовала молодая пара: парень обнимал зардевшуюся от холода и счастья девушку, целовал на ходу ее заиндевевшие ресницы. Под их каблуками бодро скрипнул наст. Гудел автомобильными моторами заслоненный от нас Эрмитажем Невский проспект. Все эти картины и звуки непостижимым образом складывались в виртуальную партитуру, и, стоило лишь на секундочку замереть, как она начинала звучать у меня в душе, исполняемая невидимым оркестром. В этот момент Светлана непроизвольно положила свою ладонь мне на рукав.   
- Кажется, я действительно слышу музыку, - приглушенно сказала она. – Но не понимаю, как это может быть?
- Просто это волшебный город. Но свою мелодию он играет далеко не всем. Поздравляю, Светлана, Питер вас принял.
- Куда?
- В клуб своих поклонников. Вы для него теперь свой человек.
- И какие льготы дает членство в этом клубе?
- Это не льготы. Это привилегии. У вас теперь есть доступ к самым чудесным и неповторимым ощущениям.
   Я хотел добавить еще что-нибудь в том же духе, но вдруг забыл, что собирался сказать. Вместо слов остались только переполнявшие эмоции, которым тесно было в груди, а я не знал, как всё это выразить. Впервые в жизни я тогда понял, зачем человечество придумало поэзию. И тихо произнес, глядя в безлунное небо:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла...

И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой -
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!

   Концовку я прочитал уже громче и торжественнее, что называется, войдя в раж. По лицу Светланы я видел, что строки Пушкина затронули в ней лирические струны, в ее глазах будто отражались и гранит набережной, и Адмиралтейский шпиль, и шаль белых ночей, и тяжелые волны Невы, и зимний сон города. Светлана слушала зачарованно, не сводя с меня взволнованного, влажного взгляда. Но стоило мне замолчать, она решительно тряхнула головой, тем самым вырываясь из плена красивых слов, которые обволакивали как дурман. Она явно избегала малейших намеков на романтические мотивы в нашей прогулке, и как только между нами возникала даже слабая искра притяжения, Светлана тут же превращала всё в фарс, во флирт, во что угодно, лишь бы подальше от серьезных чувств.
- А какие еще стихи вы знаете? - ее вопрос, а главное, насмешливая интонация были продиктованы именно желанием уклониться от наметившегося контакта.
   Меня это странным образом завело. Хватит, в конце концов, идти у нее на поводу! Теперь мы поиграем в мою игру. «Что ж, милая, посмотрим, как ты выкрутишься!» 
 - Какие еще? - непринужденно переспросил я. – Например, вот такие…
   Я в упор посмотрел Светлане в глаза и проникновенно сообщил:

Я Вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
Но в этой глупости ужасной
У Ваших ног я признаюсь…

   У нее застыло лицо. Смятение Светланы послужило мне достойной наградой за трюк, но только в первые две-три секунды. К концу четверостишия в ней, видимо, проснулись материнские гены. Не успел я набрать в грудь воздуха, чтобы оформить признание, как Светлана его «прокомментировала»:

- Вам не к лицу и не по летам,
Пора, пора Вам стать умней!

- Но узнаю по всем приметам болезнь любви
В душе моей, -

все же продолжал я гнуть свою линию, хотя с трудом сохранял подобие серьезности. Светлана оказалась не такой стойкой - не выдержав, засмеялась, и тут со мной что-то случилось. «Переклинило», как выражается нынешняя молодежь. Я взял в ладони лицо Светланы, притянул к себе и поцеловал. Даже не поцеловал, а просто прижался к ее губам, и так стремительно, что с них не успела слететь улыбка. Она обожгла мне губы, и я тут же отпустил Светлану. Встречаться с ней глазами было страшно, я ожидал чего угодно, вплоть до пощечины, и всё-таки посмотрел на нее.
   И опять ничего не сумел расшифровать. Было только совершенно очевидно, что ни о какой пощечине она не помышляет. Будь на ее месте другая женщина, с которой я чувствовал бы себя увереннее, я вообще сказал бы, что ей понравилось. Но, Боже мой, как она этого испугалась! Мне даже стало жаль ее. Такого растерянного, мятущегося вида я еще не наблюдал. Пощечина! Для этого надо было, как следует, разозлиться, а Светлана просто не знала, что ей сказать и сделать! Конечно, ничего не стоило воспользоваться сумбуром, царившим в ее душе, и с кем-нибудь другим я так и поступил бы, но здесь…
   Светлана действовала на меня, как волшебное зелье. Я открывал в себе такие качества, о которых раньше и не подозревал. Когда это я испытывал буквально священный трепет, прежде чем коснуться женщины? А когда я до такой степени страшился обидеть женщину неверным словом или поступком? Прямо как на первом в жизни свидании! Ей было достаточно просто вот так, как сейчас, робко улыбнуться, и у меня начинало таять сердце. Я превращался в покорного теленка, которого она могла вести на веревочке хоть на край света. К собственному неописуемому удивлению я становился добрым и великодушным, терпеливым и деликатным, мягким и послушным.
   Господи, значит так и вправду бывает?! Когда раньше я сталкивался с чем-то похожим в исполнении, например, Маринкиного мужа, то посмеивался про себя. Потому что не понимал. Иногда меня от этого охватывало отчаянье, ведь я видел, как преображал мою сестру один такой Женькин взгляд. А мне было не дано! Я был какой-то дефективный! Как я злился! Но вот появилась Светлана и, не сказав об этом даже слова, убедила меня: я тоже способен чувствовать все эти ранее недоступные, непостижимые, невероятные грани.   
   Один взмах ее ресниц заставлял меня позабыть обо всём. В огромном городе оставалась только Светлана, и я, настроившись на нее, как на нужную волну приемника, знал всё, что она переживает. И, опять увидев перед собой  ее раненые глаза, едва не сгорел со стыда. Как если бы нечаянно наступил на красивый, редкий цветок. Тогда я впервые осознал, что скорее умру, чем причиню боль этой женщине. Потому что, если ей плохо, я чувствую то же самое. Пределом моих мечтаний в этот миг стала прежняя беззаботная улыбка Светланы. Надо было срочно исправляться.      
- Извините, - я сделал шаг назад и отвернулся к Атлантам, чтобы дать Светлане время прийти в себя, - я, кажется, слишком вошел в роль. Разрешаю вам придумать для меня любую казнь.
   По идее, моя физиономия в этот момент должна была выражать глубочайшее раскаяние. Но у меня, видимо, получилось не до конца, потому что моя спутница сурово сдвинула брови по Станиславскому: «Не верю!»   
- Вы похожи на волка в овечьей шкуре!
- А вы на прокурора, - парировал я, понимая, что она сердится, но в то же время еле-еле сдерживает смех, и достаточно небольшого усилия, чтобы снова развеселить ее. – Что ж, я смиренно жду вашего приговора.  Да, кстати, а как насчет последнего желания?
- Вообще-то, вы его не заслужили. Но… правило есть правило. И чего же вы хотите перед казнью? 
- Улыбнитесь мне.
- И всё?
- Применительно к вам – это очень много. По-моему, вы решили повторить достижение царевны Несмеяны. А ведь у вас чудесная улыбка. Вам надо тренировать этот элемент. Ну-ка давайте, через «не могу»…
   Сопротивление Светланы было сломлено. Она изо всех сил пыталась сохранить суровость, но моя последняя фраза ее «доконала». И вот снова заискрились теплые глаза, зазвучал живительный и приятный, как журчание родника, смех. Я с удовольствием присоединился.
- Так нечестно, - всё еще смеясь, запротестовала Светлана. – Вы применили запрещенный прием и вывернулись.
- Я обещаю вам искупить свою вину. Хотите есть? 
- Ужасно! Вы вдобавок едва не уморили меня голодом!
- Вот этого Родина точно никогда бы мне не простила.
   Забегая вперед, должен сказать, что именно с посещения уютного кафе на Невском проспекте началась череда событий, в итоге трансформировавших для меня прекрасный вечер в кошмарную ночь.
   В первые минут 30 всё было замечательно. Мы уплетали итальянскую пиццу, я разными провокационными штучками заставил моего «прокурора» заказать коктейль из текилы с апельсиновым соком. Сам потягивал минералку и наслаждался тем, что Светлане понравился предложенный мною напиток, что она тут же согрелась, стала немножко раскованнее.
   А потом случился неприятный инцидент. Конечно, пьяные в нашей жизни встречаются регулярно, и, по большей части, мы научились не обращать на них внимания, но надо же было, чтобы нам со Светланой попался на пути именно этот ублюдок!       
    Хотя на каком там пути! Он просто завалился на наш столик, и если бы я не сгреб его за плечо, свою физиономию он бы уронил точно мне в тарелку.
- Эй, товарищ! – с силой встряхнул я его. – Вы, по-моему, сбились с курса.
   Он навел на меня бессмысленный, как у барана, взгляд. Молодой мужик, лет 30, наверное. 20-килограммовая морда, «модная» стрижка ежиком. Эдакий «трамвайный хам». Если бы я знал, как мое ощущение окажется близко к истине, тут же вышвырнул бы эту скотину на тротуар!
   «Бычок» оттолкнул мою руку, очень четко прибавив  «Иди на…». Он вообще был не так невменяем, как показалось сначала, а потому еще более омерзителен. Особенно, когда его блуждающий объектив сфокусировался на Светлане. По его противной «вывеске» растеклась сальная ухмылка. У меня тут же возникло жгучее желание стереть ее кулаком. Надо было так и сделать. А то для без пяти минут обезьяны у него обнаружилась потрясающая скорость мышления. Пока я раздумывал, как бы половчее отправить его туда, куда он послал меня, подвыпивший наглец заграбастал лапищей ладонь Светланы и попытался помусолить своими губами! Она торопливо выдернула руку, даже не скрывая брезгливости.   
- Какая разборчивая у тебя подружка! – скривился отверженный кавалер в мою сторону. – Не подхожу я ей, видишь ли. Тоже мне – сокровище. Кстати, она у тебя похожа на ту козу, которая на прошлой неделе на лыжах с винтовкой в телевизоре круги нарезала. Тужилась, тужилась и пшик! Бегать не научилась. А! Всем известно, через какое место они в телевизор попадают!
   У меня багровой пеленой застелило глаза. В мозг, расплавляя все «провода» и «контакты», хлынула магма ярости. В тот момент я так ненавидел эту сволочь, что мог бы, наверное, убить.   
   Всё-таки я успел двинуть его по ухмыляющейся роже, прежде чем на плечах у меня повисли охранники из заведения. Он, естественно, выстроил многоэтажную матерную конструкцию, завозился в «объятиях» секьюрити, но его скрутили крепко. И через десять секунд  уже выдворили из пиццерии, пригрозив вызвать милицию, если он не утихомирится.
   Администратор несколько раз извинился передо мной и Светланой, готов был даже предложить нам что-то за счет заведения, но дело было сделано. Вечер был испорчен. И кажется, безнадежно.
   Мы оба понимали, что попали на обыкновенное подзаборное хамство, на которое глупо обижаться или просто обращать внимание. Но этот мордоворот даже меня выбил из колеи. Я потерял мелодию нашего со Светланой вечера. Жутко злился на себя, что не пресек пьяные речи в зародыше. Хорош рыцарь! 
   Ведь это я был виноват в том, что у Светланы перевернулось лицо. Ее как будто сбросили с большой высоты, где она безмятежно порхала, на землю. Она ударилась со всей силы, и сказка кончилась. В мгновение ока рассыпалась магия возникшей было духовной близости, мы снова были чужими людьми, чувствовавшими себя друг с другом безумно неловко, будто стали свидетелями взаимного позора.      
   Культурный, мягкий по характеру человек очень уязвим для напористых наглецов, в совершенстве владеющих ненормативной лексикой. На мат можно ответить только матом, если ты на это не способен, ждет неминуемое поражение. После «диалогов» с хамами ощущение одно – тебя исхлестали по щекам, вываляли в грязи, а ты не дал достойного отпора. И это обидно до слез!
   Светлане сейчас, по-моему, тоже хотелось плакать. Оттого, что она вынуждена была хлебнуть порцию незаслуженных оскорблений. Как я проклинал себя за то, что не уберег ее! Ведь переживаний ей и в ближайшие недели хватит, так хотя бы сейчас и здесь…
- Вот что, значит, думают о нас болельщики у экранов, - невеселой усмешкой прервала Светлана мои терзания. – Интересно, в сборную через постель. О таком варианте я впервые узнаю.
- Да какой он болельщик! Он вообще не соображал, что нес. Простите меня!
- Вас? А причем…? Подождите-ка… Юра, мне кажется, вы расстроились больше меня.
- Я расстроился за вас. Если бы я мог, запихнул бы ему каждое слово в глотку. А потом выдернул бы ноги, руки и голову оторвал.
   Моя агрессивность неожиданно вернула Светлане хорошее настроение.         
- У вас такой мрачный вид! – расхохоталась она. - Как у Мефистофеля. Вы, оказывается, страшный человек. Какая изощренная казнь! Я была к вам милосерднее. Кстати, вы так и расплатились за свой грех, помните?
- Конечно. Что я должен сделать?
- Улыбнитесь мне! – подчеркнуто строго потребовала Светлана, смеясь одними глазами.
   Я был потрясен. Она же еще и вытаскивала меня из болота злости и подавленного состояния! Светлана была сильнее меня, мудрее и добрее. Сейчас мне как никогда хотелось просто прикоснуться губами к ее ладони. В знак признательности и преклонения. Но вместо этого я подчинился «приговору» и изобразил что-то вроде улыбки. Она вышла виновато-благодарной.
- Так значительно лучше, - удовлетворенно заключила Светлана и серьезно прибавила:
- Не хватало еще, чтобы этот пьяница испортил такой замечательный вечер! Я хочу, чтобы вы забыли о всяких там орангутангах и помнили только людей!
- Слушаюсь и повинуюсь! - вот тут мне показалось вполне уместным поцеловать у нее руку. И я поцеловал. И абсолютно безнаказанно.
   Светлана в этот момент была такой… Я даже пожалел, что не поэт и не художник, и не могу словами или изобразительными средствами передать выражение ее лица. Оно стоило того, чтобы его запечатлеть. Одновременно было нежным и лукавым, кротким и отчаянно решительным, грустным и ироничным. Эта разноцветная палитра каким-то фантастическим образом слилась в гармоничное целое. Я словно созерцал Джоконду Леонардо да Винчи - жадно вглядывался, пытаясь постичь загадку знаменитой улыбки, и чувствовал свое бессилие, как перед величайшей тайной Вселенной.   
- Почему вы так пристально на меня смотрите? – спросила Светлана, невольно краснея.
   Я спохватился, что и в самом деле чересчур поедаю ее глазами. А ведь и не заметил. 
- Стараюсь как можно подробнее сберечь в памяти ваш облик. Вы сейчас как-то особенно удивительны… А знаете что? Давайте не надеяться на мою память. Пусть от сегодняшнего вечера останется нечто материальное – рисунок.
- Какой рисунок?
   Я молча показал в сторону известного далеко за пределами Питера уличного вернисажа на Невском проспекте. Уникальный пятачок под открытым небом, на котором бок о бок топчутся десятки художников. Продают свои картины и рисуют с чистого листа всего за 20 минут всё, что угодно. От зубастой карикатуры до пейзажа. Словом, любой каприз за ваши деньги!    
- Что вы еще придумали? – ахнула Светлана. - Я же не умею позировать!
- И не надо. Просто будьте самой собой. Ну, пожалуйста! Вы сделаете мне бесценный подарок.
- И почему я позволяю вам уговорить себя? Это же безумие!
   Легкий карандашный портрет-набросок, который сделал молодой парень с залихватским чубом, я потом поместил в рамку и повесил в своей комнате. Этот рисунок и сейчас передо мной. Во время «сеанса» я, не переставая, смешил Светлану, и на картинке она, конечно же, улыбалась. Своей фирменной застенчивой улыбкой, когда-то заставившей впервые дрогнуть мое сердце. Темный завиток волос упал на лоб, придав образу трогательность. Художник поймал и вложил в летящие штрихи ту одухотворенность черт Светланы, которая и сподвигла меня заказать ее изображение.  Лицо на портрете не носило фотографического сходства с оригиналом, но было живым, от него веяло теплотой. Я смотрел на лист бумаги и чувствовал характер Светланы, она словно бы возникала на короткое время рядом. Я даже слышал тембр ее голоса, ловил выраженье прозрачных глаз. Этот портрет и впрямь тут же возвращал меня в нашу прогулку по новогоднему Петербургу, напоминал запах морозного воздуха, скрип снега под ногами, звук самого желанного для меня в мире смеха, собственное романтическое с грустинкой настроение, сменявшееся возбужденной радостью открытий.      
   Итак, совместными усилиями мы изгнали «тень» пьяного скандала из нашего волшебного вечера. Но сам вечер на этом кончился. Как летело для меня время, когда я находился рядом со  Светланой! Мне казалось, что я только-только встретил ее с самолета, еще не успел ни наговориться с ней, ни наглядеться на нее, а уже пора было везти ее в Псковскую область.
   База подготовки лыжников и биатлонистов «Смена», как объяснила Светлана, находилась возле местечка Остров, на берегу озера Гороховое. Я там никогда раньше не был, но, судя по карте, поездка обещала получиться несложной: что-то около 350 километров по федеральной, а затем областной псковской трассе. 
   Убаюканная мягким покачиванием, сумраком ночной дороги и тихой, мелодичной музыкой, Светлана вскоре задремала. Я не тревожил ее, хотя предпочел бы пообщаться эти четыре часа перед предстоящим расставанием. Что-то мне подсказывало, что это последние размеренные минуты для Светланы, что вот сейчас она уже прощается с самарско-петербургскими каникулами, где была обыкновенным человеком, а не лидером сборной и надеждой спортивной общественности; что с приездом на базу у нее не будет больше ни удовлетворения, ни умиротворения, а будет вечный бой. С собой, обстоятельствами, соперницами, секундомером. Ну и как я мог украсть у Светланы эти последние мгновения покоя?   
      Где-то под Лугой я остановился, чтобы купить сигареты. Сунув пачку «Кэмела» в карман дубленки, прыгнул обратно за руль, повернул ключ зажигания… А в ответ – зловещая тишина. Даже стартер не крутился.   
- Не понял, - озадаченно пробормотал я, повторяя попытку. С тем же успехом.
- Что случилось? – приподняла Светлана голову. – Мы сломались?
- Похоже на то. Но вы не волнуйтесь. Сейчас посмотрим, может, ерунда какая-нибудь.   
   Я нажал на рычажок, отмыкавший капот, и уже одной ногой был на улице, когда услышал:
- Наверное, это нелогично, но почему-то с вами я совершенно не волнуюсь.
   От этих слов мне стало вдруг нестерпимо жарко. Светлана как-то умела вот так – одной простой фразой перевернуть всё у меня внутри. И даже мироощущение менялось. Сейчас, например, я готов был за 15 минут разобрать и собрать свою машину, так высоко вознесла меня эмоциональная волна.   
   Сглотнув ком в горле, я выразительно посмотрел на Светлану и вылез на мороз. Здесь несколько отрезвел и принялся размышлять о вещах более прозаических, а именно, что за болезнь приключилась с моим новым автомобилем. Судя по признакам, электрический импульс до стартера не доходил вообще. Я открыл капот и посветил фонариком под воздушный фильтр, куда убегал провод на втягивающее устройство. Так и есть! Провод выскочил из зажима, почему и пропал контакт. Поломка была пустяковая, но в темноте пришлось провозиться несколько дольше, чем я бы сделал это днем.
   Зачистив конец, я с третьей попытки воткнул провод в гнездо и убедился, что тот сидит надежно. Руки у меня к этому моменту едва ли не покрылись инеем. Пальцы ломило от холода, и я испытал настоящее блаженство, вернувшись в неостывший еще салон.   
- Ну-ка, что ты теперь скажешь? – обратился я к «Ладе», запуская двигатель.
   Мотор послушно заурчал, как присмиревший мальчишка-хулиган под твердой, властной рукой.
- Ну вот и умница, - похвалил я технику и повернулся к Светлане. – Всё, можем ехать дальше.   
   Но она взглядом попросила меня подождать. Я замер, потому что так она еще на меня не смотрела. Долго-долго. Как будто только что со мной познакомилась и пыталась что-то определить для себя. Закончилось всё тем, что, загадочно улыбнувшись, Светлана потянулась ко мне и поцеловала в щеку.
- А это за что? – поинтересовался я.
- По совокупности. За то, что благодаря вам, у меня прибавилось приятных воспоминаний.  За то, что с вами нестрашна даже поломка машины. Ой, - она нечаянно задела мою кисть, - какая холодная! Вы сильно замерзли? 
- Не очень. Хотя погреться не помешало бы, - я накрыл своей рукой руку Светланы. Она была теплая, и мне показалось, что я поймал в ладонь солнечного зайчика.
   Мы были одни, вокруг царила непроглядная ночь, и только ненавязчиво подсвечивала приборная панель.  Слабые блики метались по лбу, скулам и подбородку Светланы, делая лицо мягче, и от этого мне чудилось, что она улыбается с одобрением. Мои пальцы касались ее запястья, в них отдавались удары ее пульса. Частые и упругие. Она не спешила убирать руку. Можно ли после этого осуждать меня за то, что я потерял голову?   
   Было такое чувство, словно гипнотизер, введя меня в состояние транса, подает подсознанию команды, и я, следуя им, наклоняюсь к Светлане. Ниже, ниже… Пока мои губы не встретились с ее губами. Она не отвернулась, и у меня в ушах зашумело море. Этот поцелуй был совсем не похож на тот первый – под Атлантами. Сейчас я целовал Светлану неторопливо и осторожно, будто снимал с ее губ сливки или мороженое. Это было восхитительно! 
   Тогда, в первый раз, всё произошло мимолетно, как если бы я на скаку вырвал из рук красавицы нежный цветок, не успев оценить ни того, ни другого. Теперь же я смаковал полученный подарок. Наверное, Светлана слышала мое сердце, не могла не слышать – оно едва не выскакивало из груди. Я был весь переполнен странным волнением. Странным, потому что мне от него было, чудо, как хорошо. Оно поднимало меня куда-то ввысь, к звездам. Я был готов петь лирические песни, декламировать сентиментальные стихи, сыпать избитыми словесными красивостями так громко, чтобы они разносились по всему земному шару. Мне захотелось сказать об этом Светлане.
   Я совсем чуть-чуть отстранился, щекой по-прежнему ощущая ее дыхание, она медленно открыла глаза. В них смешались любопытство, смешинка и симпатия, ее взгляд обволакивал меня, подобно туману, опьянял и вот такого, совершенно беспомощного, утаскивал в свои глубины. Мне с трудом повиновался язык.    
- Светлана, я… 
- Тс-с, - прикрыла она мне рот ладонью. – Не надо ничего говорить. У вас это не очень хорошо получается. 
   Отняла руку, и в ту же секунду сама приникла к моим губам, вернув мне поцелуй. Сама! Сердце у меня сладко замерло, а спустя миг погнало по всему телу жаркие волны. Я сжал руку Светланы, которая всё еще лежала в моей, и тут резко, точно выстрел, блямкнул ее мобильник. Эсэмэска, черт бы ее побрал!
   Светлана вздрогнула от этого звука, как от удара хлыстом. Ее буквально отбросило от меня. Еще не прочитав послания, она стала какой-то виноватой и даже жалкой. Судорожно схватила телефон и принялась с преувеличенной сосредоточенностью набирать ответ. Я почувствовал себя лишним. 
- Вы похожи на пугливую птицу, - улыбка далась мне с явным усилием. – От кого вы улетаете?
- Ни от кого, - вздохнула Светлана. – Просто меня вернули меня в реальность. А она в том, что завтра с утра у меня первая в Новом году тренировка. Аж в 8 утра. Поехали, Юра.
- Как скажете. А я было решил, что это ваш муж.
- Почему?
- По вашей реакции.
   Светлана оставила мою реплику без внимания, из чего я сделал вывод, что продолжать разговор о своем загадочном собеседнике она не жаждет. А вот он, похоже, дорвался до общения. В следующие полчаса Светлана только и делала, что нажимала на кнопки телефона, набирая и отправляя эсэмэски. Передо мной в лобовом стекле тем временем мелькнул злорадный оскал старухи-ревности.
   Надо сказать, что пару раз сотовый у Светланы тренькал и раньше. Но она спала и не услышала, а я, понятное дело, не стал ее будить ради этого. И вот теперь бесконечная череда сообщений… Кто же ей пишет? Ни о чем другом думать я уже не мог, как ни старался. И с каждой минутой наливался раздражением, потому что выяснить что-либо не получалось. 
   Бросив беглый взгляд на свою пассажирку, я в тот же миг нарвался на снисходительно-ласковую улыбку, с которой Светлана читала очередное «письмо». Сил сражаться со всё растущим неприятным зудом в груди у меня больше не было.
- Какой у вас говорливый поклонник! – видит Бог, я призвал на помощь всю выдержку, только чтобы не выдать переполнявшей досады.
   И ничего в жизни я так не желал, как простых слов в ответ: «Это моя мама». Или папа. Или сестра. Или подруга. Любой из этих вариантов годился, чтобы моментально потушить пожар, разгоравшийся в моем сердце. Но Светлана ограничилась лишь неопределенным «Да уж…» и сделала только хуже. Меня уже раздирало не просто любопытство – тревожные сомнения. Ведь до этого мне и в голову не приходило, что у Светланы может быть… друг. Тот факт, что она не замужем, еще не говорит о том, что свободно ее сердце. Ох, какая буря поднялась у меня в душе, стоило произнести про себя эту фразу!
   Развязка наступила очень скоро. Хотя сейчас я думаю, что для меня, да и для Светланы, было бы лучше, если бы я и дальше пребывал в неведении. Оно, конечно, было мучительным, но показалось милым пустячком в сравнении с той болью, которую причинила мне ясность.   
   Светлана попросила меня остановить на какой-нибудь заправке. Когда она отправилась по своим делам, единственное, что меня интересовало – местонахождение ее мобильника. Без колебаний я беспардонно перетряхнул Светланину сумку…
   Если у кого-то по предыдущим страницам сложилось обо мне представление, как о тонко чувствующем, возвышенном молодом человеке со стильной внешностью и глубоко интеллигентной сущностью, вынужден попросить прощения за невольный обман. Фимиам романтического увлечения, окутав меня с головы до ног, несколько изменил и мир для меня и меня для мира, но всё же не столь кардинально. Должен признаться, что вообще-то, до появления Светланы, большинство моих друзей и знакомых считали меня холодноватым, а временами даже циничным и надменным субъектом. Я всегда предпочитал сам управлять ситуацией, поэтому иногда не брезговал подлогами, ложью, жестокими словами. Ни в коем случае не будучи последователем тезиса «Цель оправдывает средства», я, тем не менее, умел, когда надо, усыпить свою совесть. И совершал поступки, которые мораль толкует однозначно отрицательно. Нет, это всё было по мелочи, но чести оно мне не делало. Наверное, и Светлане сейчас не понравилось бы такое наглое вторжение в ее личную жизнь. Но я уже ничего не мог с собой поделать. Совесть было возмущенно пискнула из дальнего уголка души, но я одним щелчком заставил ее умолкнуть и вытащил из сумки напичканный чужими тайнами сотовый телефон. 
   У Светланы была простенькая модель, поэтому я без труда разобрался, как попасть на страницу «Входящие сообщения». Пара манипуляций с кнопками, и аппарат услужливо высветил имя абонента, с которым переписывалась Светлана. У меня тут же вспотели ладони, потому что на экране красовалось: Ромео! О, черт! Доброго приятеля или знакомого так не назовешь! 
   Кончиком языка я облизнул сухие губы и принялся читать «сонеты» этого Ромео. 
- Как ты там, солныш?
- Я люблю тебя, мой Светлячок!
- Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?! Мне очень плохо без тебя!!!!
   У меня оборвалось всё внутри. Не осталось никаких иллюзий: она несвободна! Столь откровенные вещи не пишут и не говорят, если за ними нет определенных отношений. Какой же я дурак! И надо же мне было затеять такую головоломную комбинацию, чтобы по уши втрескаться в женщину, которая никогда не будет моей! Теперь я это отчетливо понимал, как и многое в поведении Светланы, казавшееся мне странным. Ее сдержанность, желание перевести наше общение в легкий флирт, отказы в просьбах о свидании… А как долго не хотела она давать мне номер своего телефона! Она-то с самого начала знала, что мне ничего не светит, и пыталась вести себя со мной честно. А я пёр, как баран. И вот она, расплата!
   Я швырнул телефон обратно в сумку, словно он был сделан из раскаленного металла, и обеими руками вцепился в руль. Всё перевернулось. Дружба со Светланой, которая представлялась мне прологом красивого романа, теперь стала фиглярством. Глупым и несмешным анекдотом. Как я, должно быть, надоел ей со своим прилипчивым ухаживанием! Наверное, она просто мечтает от меня избавиться!
   А как же поцелуй? – напомнил я себе. Да, ее поцелуй в мои рассуждения не вписывался, но, в конце концов, это такая мелочь… Подумаешь, секундное увлечение или забвение… Я сам тысячу раз целовал женщин, к которым не чувствовал ровным счетом ничего. При этом даже не считал себя обманщиком. Я же ничего им не обещал. Как и Светлана мне…
   Незримыми тисками сдавило сердце, и я услышал собственный глухой стон. Боже мой, я и не знал, что бывает так больно! Что же мне делать? Как теперь вести себя, чтобы Светлана ни о чем не догадалась?
   Я едва успел мысленно задать этот вопрос, когда она вернулась. Веселая и оживленная, впорхнула в салон вместе с запахом влажного воздуха, к которому примешивался слабый «аромат» бензина. Я царапнул Светлану тяжелым взглядом и поспешно отвернулся. Смотреть на нее я почему-то не мог – глаза прямо резало. 
      Но надеяться, что она ничего не заметит, было, разумеется, наивно. Я и сам понимал: актер из меня никудышный. Изобразить сейчас себя прежнего я был не в состоянии. Максимум, на что меня хватило – молчать, делая вид, что полностью сосредоточен на управлении машиной. Это могло бы пройти, будь Светлана равнодушной эгоисткой, озабоченной исключительно собственной персоной, или хотя бы бестолковой курицей. Но ни то, ни другое к ней не относилось.    
- У вас что-нибудь случилось? - искреннее участие в ее голосе только сыпануло горсть соли на мою свежую рану.
   Слова, поднимавшиеся из горла, кто-то заваливал сверху, как выработанную шахту. Я сопел, стараясь составить вежливый ответ, который бы пресек дальнейшие расспросы, но мешало жжение в висках и тяжесть в груди. Я вздохнул поглубже – не помогло, наконец, выжал из себя одну фразу.
- Всё в порядке.
- По вам не скажешь. 10 минут назад вы были совершенно другим.
- И каким?
- Довольным жизнью. А теперь вы потухли.
- Ничего подобного, - я растянул губы в пустую резиновую улыбку. – Я и сейчас всем доволен.
- Юра, притворство – это самое утомительное занятие на свете. Особенно, когда играть не получается. Если не хотите говорить, не надо. Но не мучайте себя, сохраняя хорошую мину при плохой игре.
   «Не хотите говорить!» Да если бы она знала, как жаждал я вытащить из сердца проклятую занозу, выложив Светлане всё начистоту! Но кто я был такой, чтобы устраивать ей разборку? К тому же пришлось бы рассказывать и про мои методы добывания информации, а это было стыдно. Поэтому я ограничился невразумительным мычанием, на чем и закончилось наше общение. Еще недавно нам было так легко друг с другом! А сейчас мне становилось физически трудно находиться со Светланой в тесном пространстве автомобильного салона. Между нами повисло гнетущее напряжение, оно давило и выматывало, но я не искал слов, чтобы разрядить обстановку.
   В итоге, Светлана задумалась, что унесло ее куда-то очень далеко от меня, а я вскоре действительно вынужден был всё свое внимание переключить на дорогу.
   Нет, все-таки Бог на свете есть! Не доехав 100 километров до Острова, мы попали в полосу жуткого тумана. Со стороны она выглядела сплошным дымным занавесом, потом моргнули фары встречной машины, и занавес раздвинулся, открыв тоннель метрополитена. Его образовывала широченная арка белесого облака. Мы нырнули в распахнутую пасть тоннеля, и в ту же секунду его стены сомкнулись вокруг автомобиля. Я потерял край шоссе, в двух метрах уже ничего не было видно. «Лада» разрывала капотом туман на отдельные клочья, но впереди тут же вырастал новый непроницаемый ватный ком. Чуть лучше делалось лишь, когда мы разъезжались со встречным транспортом. Его фары на мгновения пробивали молоко и, хоть слабо, но успевали осветить границы трассы. 
   Я сбросил скорость вдвое, тем не менее, каждый раз вздрагивал, когда прямо перед лобовым стеклом выскакивали габаритные огни грузовика или «легковушки». В какой-то момент устав вглядываться в седую пелену, я пристроился в хвост чьей-то «десятки». Так ехать было удобнее, но недолго музыка играла. Водитель «десятки» быстро разгадал мой хитрый маневр и, не будь дурак, начал плавно притормаживать. Пока мы двигались со скоростью 50 километров в час, я еще терпел, но когда стрелка спидометра упала на цифру 30, не выдержал и включил левый поворот для обгона.    
   Борьба с экстремальными погодными условиями заставила меня позабыть про личную драму. Вот за что я был благодарен густому псковскому туману! Он сопровождал нас практически до самого лыжно-биатлонного комплекса «Смена», так что у меня не было ни минутки, чтобы отвлекаться на посторонние мысли. Я всё время помнил про Светлану, но только в одном-единственном контексте: она должна попасть на базу живая, невредимая и в срок.
   Эта сотня километров для меня тянулась бесконечно. Вдобавок я совсем не знал трассу, и чтобы не пропустить указатель или вписаться в тот или иной поворот, вынужден был ехать очень медленно. Это выматывало до крайности! Да и нервы у меня были натянуты, ведь я отдавал себе отчет: чем позже мы прибудем на место, тем меньше у Светланы останется времени на отдых перед завтрашней тренировкой. Она же сидела тихо, как мышка. Лишь изредка раздавался ее испуганный вздох, когда мельтешня в глазах становилась особенно невыносимой.
   Наконец, мы дотащились до озера Гороховое, пара поворотов, и прямо посреди дремучего леса возник забор базы «Смена». А может, дремучесть мне померещилась в ночи.  Но лес и вправду был внушительный.
   Я заглушил мотор и даже нашел в себе силы объявить, имитируя манеру стюардесс:
- Дамы и господа! Наш самолет произвел посадку на берегу озера Гороховое! Температура воздуха в аэропорту прибытия – 0 градусов по Цельсию. Наш рейс подошел к концу, командир корабля и экипаж прощаются с вами. Желаем вам всего доброго и надеемся вновь увидеть вас на борту нашего самолета!
  Она вздохнула – на этот раз радостно, с облегчением. Мне тем самым будто поставили зачет за выполненное задание, и я «сдулся». Всё существо сразу затопила свинцовая усталость. Закрыв глаза, я откинулся на спинку сиденья. В пальцах ощущалась гудящая вибрация, словно меня всё еще трясло на неровной дороге.   
   К моей щеке нежно прикоснулись теплые губы, и тихий голос произнес:
- Спасибо.
   Не читай я тех сахарно-мармеладных эсэмэсок, благодарность Светланы вознесла бы меня на седьмое небо. А так от ее поцелуя вернулись уснувшая было боль и присмиревшая ревность. «Не надо мне твоих подачек! – ожесточаясь, подумал я. – Ишь ты, пожалела!» 
- Не за что. Вам спасибо, что столько времени терпели меня.
- Это было очень приятно.
- Неужели? – брызнул я сарказмом.   
- Да.
    Зачем я спрашиваю?! Ведь ясно, как Божий день, что она говорит это из светской любезности! А я будто специально тяну время, будто всё надеюсь, что те послания мне приснились… Да не будто! Так и было!
   В начале нашего путешествия я грустил в преддверии предстоящей долгой разлуки, но теперь-то я знал, что это вообще последняя наша встреча! Светлана – звезда из другой Галактики, и мне никогда до нее не дотянуться. Тогда какой смысл путаться у нее под ногами? Она, наверное, скоро выйдет замуж. Судя по тем сообщениям, Ромео уже давно «спекся». К чему ей в счастливой, безоблачной жизни желчный инженер-неудачник?
   Но одним махом порвать, сказать: «Прощайте!» у меня не хватало духу. И я, мучаясь от присутствия Светланы, тем не менее, цеплялся за каждую лишнюю минуту, оттягивая момент расставания. К тому же Светлана пока не отошла до конца от наших приключений и мгновенно исчезать явно не собиралась. 
- Ну надо же, какой туман! Я ни разу такого еще не видела. Даже страшно было. Вдруг мы заблудимся, или вы потеряете сознание от напряжения… 
- Ну что вы, я не такой хлипкий. А вам не доводилось стрелять в подобном молоке?
- Нет. При густом тумане гонки отменяют. Думаю, я ни в одну мишень не попала бы. Я ведь вообще слепуха.   
- В смысле?
- У меня минус 4. Я в контактных линзах бегаю. И если во время гонки начинается дождь, снег, туман – туши свет. Каждый выстрел стоит столько сил! И вести машину, когда вокруг ни зги не видно, я бы точно не смогла. Вы молодец, Юра!
   «Молодец, а тебе всё равно не нужен!»
- Я не имел права обмануть надежды миллионов болельщиков, - уклонился я от комплимента. – Они ждут вас на лыжне. И я в том числе. Ваша победа станет лучшей наградой мне за потраченные усилия.
- Всё-таки у вас что-то произошло. Раньше вы так церемонно не выражались.
   Еще бы! Да я сейчас просто кривлялся. Потому что на душе кошки скребли.
- Это неважно, Светлана. Вам ни к чему мои проблемы.
- Вот как? А еще говорили о невидимой стене вокруг меня! Да вы сами загадочнее Гудвина.
- Наверное, от вас заразился.
- Тогда очень жаль... Юра, мне пора. Счастливого вам пути, - вдруг она запнулась и взволнованно посмотрела на меня. – Я даже не подумала… Вам опять в этот туман? 
   Я пожал плечами. Мне и в самом деле было всё равно. Худшее со мной уже случилось.
- Может, вы переночуете в гостинице?
- Не волнуйтесь за меня, я уже большой мальчик, - грустно усмехнулся я. - Разберусь.
- Я прошу вас, позвоните мне, когда доберетесь. Как вспомню про эту дорогу… - Светлана передернулась.
- Ладно. Но вы не переживайте. Всё будет в порядке. Лучше берегите себя. Пожалуйста…   
- Опять беспокоитесь за миллионы болельщиков?
   Здесь я не мог притворяться.
- Нет. Только за вас. Когда я думаю, сколько на вас там сваливается, - я кивнул на ворота базы, - мне хочется… Впрочем, это тоже неважно.
   В зеленых глазах, устремленных на меня, плескалась добрая, всепонимающая ирония. Зачем Светлана так смотрит? Ведь можно решить, что она… Черт возьми! Я до того свихнулся, что уже обыкновенную признательность толковал, как проявление нежных чувств! Но разум теперь был волен вопить, что угодно. Светлана, наверное, и впрямь умела колдовать, если имела надо мной такую власть. Пусть чужая, пусть любит другого! Но я отдал бы всё на свете, чтоб только задержать ее в своей машине еще хоть на несколько секунд!   
- У меня к вам одна просьба, - угрюмо заговорил я.  – Совершенно точно, дерзкая, даже наглая, но…
- Что? – мягко подбодрила она.
   Я поднял на нее беспомощный взгляд.
- Можно я вас поцелую?
   Мой вопрос застал ее врасплох и опять посеял в душе панику. Быстрее всего ее выдали глаза, в которых не осталось и тени уверенности. Светлана залилась алой краской и опустила голову.
   - Не надо, - смятым голосом ответила она. – Лучше не надо. Не сердитесь, Юра. Вы очень милый, но просто… не надо.
   Вы всё поняли, Юрий Андреевич? Есть еще вопросы? Или дурацкие, неуместные просьбы? А то, может быть, предложите руку и сердце? С вас станется!
   Я издевался над собой, подбирая самые язвительные комментарии, чтобы одной болью выгнать другую. Клин клином. Но напрасно. Конечно, я улыбнулся Светлане, но, боюсь, самой истрепанной своей улыбкой. Прощание было скомкано.
- Извините.
   Как ехал обратно, я совсем не помню. Я не видел тумана, снега, грязи. Не чувствовал усталости. В голове бушевал шторм, по вискам будто колотили молотком, а внутри нестерпимо жгло и кололо. Куда мне теперь? Этим беспросветным киселем окутало не только мою машину – всю мою жизнь. Еще сегодня днем у меня была четкая цель, у меня был смысл жизни, был свой собственный маяк, и вот ничего… Туман, холодный и липкий. Я заблудился, потерялся и остался совершенно один в целом мире. Впервые мне стало по-настоящему страшно. Но Светлана мне не поможет. Ее необходимо было вытравить из сердца. И я верил, что немного погодя справлюсь с этой задачей.   
   До Авиагородка я добрался только к 4 утра. Через 4 с половиной часа мне уже следовало быть на работе. Из зеркала в прихожей на меня взглянули чужие, одряхлевшие глаза. Как будто за истекшие сутки я прожил огромную жизнь, полную невзгод.   
   Надо было выполнить обещание, данное Светлане, и я отправил ей коротенькую эсэмэску о своем благополучном прибытии. Не сомневаясь, что она давным-давно спит, хотел отключить телефон, как вдруг на дисплей прилетел электронный конвертик. «Я ужасно рада, - писала Светлана. – Хотя надеялась, что вы не уедете в ночь».   
   Повинуясь внезапному импульсу, я нажал на кнопку вызова абонента. «В последний раз поговорю с ней, и всё, - оправдывался сам перед собой, пока трубка молчала. Гудок, второй, третий, и я услышал дорогой каждой ноткой тембр:
- Алло?
- Почему вы не спите?
   Пауза.
- Я волновалась.
      Два обыкновенных слова, без кружев патетики, которые пригвоздили меня к полу и почти лишили дара речи от счастья. Она думала обо мне! Но эйфория тут же улетучилась, вытесненная чувством вины.
- По моей милости вы совсем не отдохнули…
- Как и вы, по моей. Вам ведь сегодня на работу?
- С чего вы взяли? У меня еще неделя отпуска.
     В мембране камушками перекатился негромкий смех. 
- Юра, вы не умеете врать, разве вы еще этого не поняли?
- Нет. Со всеми, кроме вас, у меня это отлично получается. 
- Просто я не такая слепая и глухая от любви к себе «звезда», как вам кажется.
- Я ни секунды так не считал. Светлана…
- Что?
   «Пошлите к черту своего Ромео, потому что без вас я не могу нормально дышать! Я не способен смириться с тем, что больше никогда не увижу вас! Скажите, что вы так же одиноки, как и я».
   Смешно? До слез.  Но ничего другого говорить не хотелось. Поэтому я замялся. Пару раз собирался с духом, чтобы выпалить признание, и каждый раз оно прилипало к губам. 
- Юра?
- Я здесь.
- Почему вы замолчали?
- Плохо и медленно соображаю. 
- Я этого за вами не заметила, - по голосу я слышал, что она улыбается. – Опять норовите меня обмануть?
- Нет, - я тоже не сдержал улыбки, хотя уже тяготился этим разговором. Подлинные свои мысли мне озвучить было нельзя, а вести пустую светскую беседу, когда вся душа ноет, я устал. – Удачи вам, Светлана. Пусть всё у вас будет хорошо. 
- И вам.
   Сном мне удалось забыться едва на полчаса.

***
   Помещение для техников, где начальники смен обычно проводили планерки, поразило меня своей будничностью. В нем за месяц моего отсутствия ничего не изменилось. Тот же телевизор на подставке в углу, тот же продавленный диван, исцарапанный деревянный стол, на котором как всегда валялись костяшки домино. Техники Сулейманов и Афонин, молодые двадцатилетние парни, по-прежнему спорили о том, кто выиграет чемпионат России по хоккею – звездный «Ак Барс», тольяттинская «Лада» или московское «Динамо». Так же пасьянс «косынка» на компьютере раскладывала секретарша начальника АТБ. Влажный ветер доносил от ангара запахи железок и технического масла. Воздух разрезал рев реактивных двигателей. Подобно майским жукам, по летному полю сновали электрокары с багажом, автобусы для перевозки пассажиров, самоходные трапы, машины сопровождения «Следуйте за мной». Это была моя стихия, до мелочей знакомая и любимая обстановка, почему же она не вызывала у меня и проблеска прежней щемящей восторженности? Как можно, изумлялся я, с ярым увлечением драть глотки по поводу шансов хоккейных команд? Когда произошло такое… А что, собственно, произошло? Для техников и всех остальных, кто составлял мой «старый» мир, ничего не изменилось. Это я стал другим.
       Представьте человека, который всю жизнь провел взаперти. Он привык к клеткам, решеткам, запорам, к расчерченному по часам распорядку дня. Он просто не знал другого и считал, что вполне благополучно существует. И вдруг его выпустили на волю. Ненадолго, всего на сутки или двое. Он увидел слепящее синее небо, сочную листву, вдохнул запах теплого весеннего ветра, бросился в простор полей, прохладную тень леса, любовался рассекающими горизонт молниями, стоял под струями проливного дождя. А потом его снова втолкнули в темницу… Затхлость и убожество собственного удела острее и ярче осознать невозможно.   
   Со мной происходило то же самое. То, что раньше заставляло ликовать, чем я бы искренне гордился – вовремя выпущенные в рейс самолеты, предотвращенные поломки, похвала начальства, уважение подчиненных – теперь потеряло в моих глазах всякую цену. Это был лишь контур настоящей жизни, в котором не было ни четкого рисунка, ни цвета.  Потому что не было главного - Светланы.
- Юрий Андреевич, вас в отпуске в телегу запрягали?
- Нет, он, наверное, на Дороге жизни новую машину испытывал.
- Или пешком из Италии возвращался, - сыпались со всех сторон шуточки.
   Да, видок у меня после бессонных суток был тот еще. Причесанный и выбритый Кощей Бессмертный (хотя тому причесывать было нечего, по-моему). Я вяло поотбивался от дружного напора подначек и принялся «руководить».
    Суточный план полетов на 4 января включал в себя 60 рейсов. Для аэропорта Пулково, по нынешним меркам, это считалось средней интенсивностью движения. 35 бортов нужно было отправить, 25 – принять, шести из них – обеспечить стоянку, так как они намеревались «заночевать» в Питере. Я «раскидал» рейсы, закрепив за каждым конкретных техников. Утром и днем интервал между посадками и взлетами был небольшой, так что почти все ребята тут же разошлись обслуживать свои самолеты.
    В 10 утра на меня свалился борт вне расписания. В Екатеринбурге свирепствовал буран, и Ту-154, следующий туда из Калининграда, решили посадить у нас. Я только хмыкнул. Вообще-то, по правилам, экипаж обязан был привести самолет в зону аэропорта назначения и, лишь убедившись, что посадка невозможна по погодным условиям, следовать на запасной аэродром. Но их заправили впритык. Если бы Кольцово  отказалось их принимать, ни до какого запасного аэродрома они бы уже не дотянули. И что же за бардак творится в нашей славной гражданской авиации?!
   Экономика должна быть экономной! Полные баки – роскошь. Зачем дополнительное топливо, когда долететь хватит и минимума? Опять же командир воздушного судна премию получает за «бережный» расход горючего. Только вот как быть в случае чрезвычайных ситуаций? Это же не автомобиль, в конце концов, - раздраженно думал я. Это там ничего страшного, ну встала машина, долил бензин – поехал дальше. Здесь же эта дурацкая погоня за экономией кончается катастрофой и сотнями оборванных жизней.
   В советское время мы уже это проходили. Нашелся какой-то умник, перевел экипажи на «хозрасчет»: чем меньше сожжешь керосина, тем больше денег в кассе дадут. Расчетливым командирам полагалась особая «министерская» надбавка. Наверное, кто-то там, в высоких кабинетах, очень гордился тем, сколько денег сохранил для государства. Ровно до того момента, пока минский Ту-134 не рухнул в аэропорту Новосибирска, похоронив 75 человек. При снижении стало ясно, что самолет не вписывается в границы взлетно-посадочной полосы. Надо было уходить на второй круг. Но ведь это означало скушать лишние литры горючего! И командир, очень не вовремя вспомнив про свою министерскую премию, решил, что обойдется без второго захода. Вырулит как-нибудь…
   На полосу он не попал. Машина приземлилась на грунт, сломав шасси, кувыркнулась и загорелась. Никого не спасли. После этой истории эксперименты с экономией стратегического для Родины керосина быстренько свернули.
   И вот теперь опять. Можно подумать, что те, кто сейчас вершат политику в гражданской авиации, пришли в нашу сферу из какой-нибудь медицины. И ничего не знают об историях катастроф!
   Однако надо было заняться прибывающим самолетом. И как назло отсутствовали все техники, кроме Новикова. С Новиковым связываться мне не хотелось, тем более рейс предстоял внештатный. Саша был уникум. До него я таких людей вообще не встречал. Читал только. И то считал, что они – плод схематичных писательских доктрин. Оказывается, жизнь преподносит экземпляры почище книжных!
   Наши остряки-техники с ходу прозвали Новикова «облаком в штанах». Первый раз познакомившись с этим выражением коллективного признания, я хохотал до упаду, потому что точнее охарактеризовать Сашину внешность было нельзя. Это и в самом деле была бесформенная гора сала, где временами проблематично становилось отыскать даже глаза, не говоря уж о торсе или подбородке. Но за одну только полноту его бы так зло никогда не высмеивали. Толстые люди славятся добродушным и веселым нравом, являются всеобщими любимцами. Новиков же из кожи вон лез, чтобы настроить против себя всех.
      Всегда он был чем-то недоволен. И хотя его никто об этом не просил, нудным голосом читал лекции и нотации. Ни один человек не был настолько хорош, чтобы удостоиться от Новикова хотя бы доброго слова. За всеми он следил и всех обсуждал. Сулейманов плохо прицепил «водило» к самолету, Афонин не умеет разговаривать без мата, Латников отдает неправильные распоряжения, Мерцалов – просто набитый дурак. И так далее, и тому подобное. И только он один, Саша Новиков, был светилом неизвестных наук и непризнанным гением. Всегда у него на губах болталась самоуверенная, пренебрежительная ухмылка, которая в сочетании с полудетским выражением лица выглядела плохо нарисованной маской. Она нисколько не убеждала и вызывала лишь презрительную жалость.
   Но, так или иначе, выбором я не располагал. Самолет должен был вот-вот сесть.
- Новиков! – оторвал я его от чтения какого-то компьютерного журнала. – Для тебя появилась работа.
- Мой рейс через 40 минут.
- Будет еще один. Внеплановая посадка. Калининград - Екатеринбург. Стоянка номер 12.
   Физиономия Новикова скривилась в недовольной гримасе. Он лениво потянулся, подкинул и поймал краснобокое яблоко.
- И что с ним делать?
- Обеспечишь стоянку. Неизвестно, сколько они тут просидят. Кольцово вот-вот закроется по метеоусловиям.
   Демонстративно медленно «облако в штанах» приподнялось с дивана. Еще медленнее шел процесс облачения в меховую куртку.
- Будь добр, ускорься, - посоветовал я. 
- Ну, конечно, как что потруднее, так Новиков. А эти сначала квасят, а потом возле одного самолета полдня копаются.
   Я сделал вид, что не слышу. Тогда тактика изменилась.
- Вот и Афонина долго нет, - со знакомой уже мне паскудной интонацией произнес Новиков. Таким голосом он всегда разговаривал, когда кляузничал на кого-нибудь из товарищей. – Неповоротливый он какой-то. Впрочем, в его состоянии – неудивительно.
- В каком состоянии? – рассеянно спросил я.
- Да он же поддатый, разве вы не заметили? Вчера у Юльки Минаевой, бухгалтерши, день рождения был, вот он и нагрузился. А сегодня похмелялся.
- Павлик Морозов, а ты там стенографистом, что ли, трудился? – съязвил я. – Не пил, только смотрел?
- Я еще вначале ушел. Меня столь примитивные мероприятия не привлекают.
   У меня от его занудства заныли зубы. Ни слова в простоте, что за человек!
- Ну да, ты же у нас разносторонняя личность. Позже мы непременно вернемся к твоей уникальности, а теперь ноги в руки, и на двенадцатую стоянку! И не забудь воду из системы слить! Следопыт ты наш!
   Желеобразная щека колыхнулась от снисходительной ухмылки: мол, что с тобой разговаривать? Всё равно ты ничего не понимаешь.
   А ведь Новиков действительно где-то месяца полтора назад чуть не подставил меня и всю смену. Видимо, чересчур увлекшись обсуждением других техников и их огрехов, он не слил воду из системы самолета при обеспечении стоянки. Мороз тогда стоял нешуточный и, не перепроверь я за Новиковым работу, могло случиться что угодно. Вплоть до разрыва труб и, как следствие, лайнер глухо встал бы на многодневный ремонт. А машина была, между прочим, не наша – ростовская. Короче, не сносить бы мне головы. Но этот случай ни капли не заставил Сашу усомниться в собственной исключительности. У него моментально нашлись виноватые. Кто-то его отвлек, что-то не то сказал… В общем, кругом враги.
   Появился Афонин. От него и вправду разило перегаром. Я поморщился. И не столько от запаха, сколько от необходимости проводить «воспитательную беседу».   
- И давно ты помогаешь Новикову оттачивать мастерство ябеды? – хмуро поинтересовался я. - Он и так им владеет почти в совершенстве.
- Не понял.
- Неужели? Да рядом с тобой опьянеть можно, пару раз поглубже вздохнув.
- Юрий Андреевич!
- Что? Тебе пять лет, что ли? Не врубаешься: любая осечка, и с работы вылетишь, как реактивный снаряд?! И я заодно с тобой! Для этого надо даже меньше. Новиков по доброте душевной поделится где-нибудь примерами моего либерального руководства, и привет! Ну что ты смотришь, как баран на новые ворота?!
- Я больше не буду.
- Детский сад, ясельная группа! Уйди куда-нибудь, а? И не дай тебе Бог попасться на глаза Мерцалову! Я тебя лично прикончу.
   Вечером, за пару часов до окончания смены, когда я уже с трудом боролся со сном, мы получили «инцидент». Так характеризуется летное или техническое происшествие любой степени серьезности. На этот раз самолет после посадки съехал с полосы и застрял в сугробе. Вернувшийся оттуда техник Ромашкин, сопровождая свой рассказ конским ржанием, в красках обрисовал, как до заикания перепугался второй пилот. Это он рулил  по полосе. Когда шасси попало на ледяную корку, машину немного повело, хоть и скорость была черепашья, а он сдуру нажал на тормоза. Что бывает в таких случаях на шоссе? Правильно, юз. А что автомобиль, что самолет – разницы никакой. В итоге, их развернуло и вынесло с бетонной дорожки. Там они, естественно, завязли.
- Ох, как крыл своего пилота командир! - корчился от смеха Ромашкин. - Я такого витиеватого мата отродясь не слыхал! Высоколитературный язык! Это тебе не Афонин - три слова на всё про всё. Я даже пару выражений хотел законспектировать.
- А ты запишись к нему на лекцию, хоть в этой дисциплине асом заделаешься - с насмешкой порекомендовал я. – Ладно, теперь к делу. Здорово они сидят?
- Да вроде нет. Снегу-то нападать не успело.
- Значит, так. Бери «водило», и к самолету. Мне уже Мерцалов весь телефон оборвал. Эта 135-я через час должна быть на стоянке. 
- А что за срочность?
- Во-первых, - вкрадчиво сказал я, - не хочу, чтобы самолет вмерз в наш аэродром. Во-вторых, благодаря этому любителю ралли, у нас закрылась одна ВПП . А в-третьих, это не обсуждается!
      В ту же секунду его как ветром сдуло. У меня на столе пятый раз за последние 20 минут зазвонил красный – «начальственный» - аппарат.
- Рустам, - скомандовал я Сулейманову, на ходу натягивая куртку, - меня нет. Скажи, уехал лично вытаскивать самолет.
   Техник кивнул, давясь от смеха, и слово в слово повторил в грозно рыкнувшую трубку мой ответ.
    На летном поле царил редкий штиль. Знаете, этакая поэтическая, звездная ночь, какие зимой в Петербурге и его окрестностях случаются раз в пятилетку.
   Когда я прибыл к эпицентру событий, из самолета выгружали последних пассажиров. Оперативно подогнали и автобусы, но вопреки обыкновению народ не спешил занять место в салоне. Еще бы такое экзотическое зрелище – скукожившаяся в сугробе стальная птица! Люди вовсю щелкали фотокамерами сотовых телефонов, стремясь запечатлеть не только несчастную «тушку», но и себя на ее фоне.
   Как мне показалось, всем своим накренившимся фюзеляжем, крыльями и вздернутым хвостом лайнер выражал недоумение по поводу происходящего с ним. Конечно, железка, она и есть железка, но я никогда не мог относиться к самолету, как к бездушному созданию. Это было умнейшее и поистине удивительное творение человека! Оно безропотно сносило все испытания, которым мы беспощадно его подвергали, и часто продолжало нам служить вопреки всем нормативам и срокам. 
   Немного в стороне от толпы я приметил нашего начальника службы авиационной безопасности с очень подходящей для его должности фамилией - Кротов. Компроматы он рыл не за страх, а за совесть. Как правило, на пустом месте. Хотя сам он, конечно, так не считал. Вот и сюда Кротов наверняка заявился в поисках шпионов и диверсантов, которые подстроили инцидент. Или вредителей, которые намерены сорвать ликвидацию ЧП. Это уже напрямую относилось ко мне и моим ребятам. Тем более что мы всё еще не начинали работу, хотя необходимая техника уже была стянута. Мешало столпотворение пассажиров.
   «Лучше бы твои орлы народ с полосы убрали, чем тут стоять и пялиться», - ругнулся я про себя и со злостью гаркнул:
- Так, товарищи, представление окончено! Всех прошу пройти в автобус!
   Когда мы остались «один на один» с застрявшим самолетом, я велел техникам прицепить к нему «водило» и еще два троса от тягачей, а сам поднялся в кабину экипажа. В правом кресле сидел виновник «торжества» - тощий, как Дуремар, второй пилот. Вид он имел бледный - и в прямом, и в переносном смысле.
   Командирское место занимал крепко сбитый, «метр с кепкой в прыжке» мужичок в черном с золотыми обшлагами кителе. КВС , не умолкая, в режиме радио костерил своего подчиненного и его кривые руки. Попутно он поминал и Бога, и черта, и их матерей, и весь наш замечательный аэропорт.
- Ну что? – громко спросил я, чтобы прервать этот поток красноречия. – Будем выбираться?
   Мужичок метнул в меня испепеляющий взгляд и разразился новой матерной тирадой. Ромашкин был прав: «закручивал» он мастерски. Я терпеливо переждал апофеоз командирского монолога и вполголоса распорядился:
- Выключайте «разворот» . Мы сейчас начинаем.  А выяснять отношения будем потом, на твердой полосе.
   Убедившись, что экипаж мою просьбу выполнил, я спустился обратно к тягачам. Вездеходы оскалили свои бульдожьи морды и тихо ворчали в ожидании команды к действию. Я еще раз оглядел застывшую технику - всё ли мы сделали в плане подготовки – и дал водителям отмашку: «Начали!»
   Захлебываясь яростью, взревели моторы тягачей. Вездеходы пятились задом, волоча лайнер за собой. Поначалу он упирался (ошибся Ромашкин – зажало самолет прилично), автомашины со злобой (и впрямь, как собаки) принялись рвать и дергать троса, раскачивая шасси.
- Ох, нелегкая эта работа – из болота тащить бегемота, - прокричал мне в ухо Ромашкин. – Ну же, черт тебя побери! – это уже предназначалось упрямому самолету. Я не отреагировал, хотя мысленно тоже твердил: «Ну же!»
   И вот «тушка» поддалась. Сперва совсем чуть-чуть, как бы нехотя стронувшись с «нагретого» места, а затем всё увереннее продавливая наст и вырываясь из снежного плена, машина покатилась к бетонной магистрали.
   Через полчаса «инцидент» был исчерпан. Правда, прежде чем я смог поехать домой отсыпаться, пришлось еще минут 40 заполнять журнал, отчитываясь на предмет случившегося.   
      В разного рода мелких и не очень происшествиях пролетели два моих рабочих дня. Вернее, день и ночь. Потом настали выходные, и судьба коварно предложила мне делом подтвердить свою браваду, что, мол, легко забуду Светлану.
    Этот экзамен я с треском провалил.
    Я уже, кажется, обмолвился, что без особого труда прекращал романтические отношения с женщинами. Иногда это было по их инициативе, но в основном – по моей. Я часто задумывался, отчего я сам никогда ни за кем не бегал. Ну, в самом деле, стоило моей подруге перестать звонить или в силу каких-либо обстоятельств появляться на моем горизонте, как у меня тут же возникало ощущение, что этого человека и не было в моей жизни. Словно я посмотрел приятный сон, но, пробудившись, моментально о нем забыл.   
   Мне сразу становилось скучно, и отношения разваливались сами собой. Хотя, должен признаться, были две женщины, которые сражались за меня. Не подумайте, что друг с другом, это происходило в разные периоды. Я имел в виду, что они долго не отступали, даже когда пропала инициатива с моей стороны. Наверное, они меня любили. По крайней мере, это мне твердили все окружающие, взывая к моему черствому сердцу. Уговаривали открыть глаза, не искать добра от добра, ценить и беречь чужие чувства – чего только я не наслушался. Но не грела меня чужая любовь! Я честно старался щадить женское самолюбие, не обижать, быть деликатным и предупредительным, но почему-то делал только хуже. Начинались слезы, крики, хлопанье дверями, мои угрызения совести. Всё хорошее быстро куда-то уходило, уступая место бесконечному выяснению отношений. Лишь некоторое время спустя я понял, что безответная любовь – по своей сути моральный тупик. Ничего путного не получится, когда один сходит с ума от влечения, нежности и страсти, а второй – от чувства вины, что не способен ответить тем же.
   Это оказались два самых мучительных для меня разрыва. Я видел, какую боль причиняю хорошим женщинам, но ничего другого дать им был не в состоянии. От этого мне было очень скверно.
    Сердца у меня нет. Вместо него – кусок железа. В течение многих лет мне усиленно внушали эту мысль. В конце концов, я с ней сжился. Порой даже намеренно поступал в соответствии с «имиджем» расчетливого ловеласа.  И вот теперь кусок железа плавился, как воск, но той, которая совершила чудо, это было не нужно!  Может быть, меня настигло возмездие?
   Светлана превратилась в наваждение, в навязчивую идею. Чем больше я старался не думать о ней, тем чаще она возникала у меня перед глазами.
   Я теперь по полчаса проводил перед зеркалом и, до мельчайших черточек разглядывая свое лицо, напряженно анализировал, что Светлане в нем не нравилось. Но это был еще не весь абсурд. Я на полном серьезе в воображении рисовал портрет неизвестного Ромео. Меня по-настоящему занимал вопрос, какой он из себя? Ну что в нем есть такого, что он дорог Светлане? 
   У меня были русые волосы, не кудрявые, но немножко вились. По крайней мере, что бы ни вытворял я со своей прической, они неизменно аккуратно ложились на виски и лоб. По теории противоположностей я решил, что у Ромео должна быть буйная черная шевелюра, точно у цыгана. Непокорная. В то время, как я всегда стригся в хороших парикмахерских и любил, чтобы голова не напоминала дикий кустарник.
   Дальше. В зеркале я видел тонкие губы, легко складывающиеся в язвительные усмешки и презрительные гримасы. Правда, они умели и очень ласково улыбаться, но этого еще надо было добиться.  Приятель Светланы наверняка не такой. Скорее всего, добродушный, веселый малый. И улыбка – от уха до уха, как принято в Голливуде. А может, он еще и усы носит до кучи? Или бороду? Вот уж что я ненавидел всю жизнь – так это растительность на своей физиономии! 
   Мои серые глаза смотрели на мир ироническим, пронзительным взглядом. Раньше я этим гордился, считая, что в подчеркнутой саркастичности есть некий шарм. Например, в литературе мне импонировали персонажи Оскара Уайльда. Лорд Генри , лорд Дарлинг .. Блестящие умы, блистательные острословы и очаровательные циники. Мне это казалось куда более интригующим, чем прямолинейная честность или занудный снобизм, называемый порядочностью.
   Я знал, что при желании умел быть чертовски обаятельным, но на Светлану мои чары не действовали. Она была слишком естественная и настоящая, чтобы затевать с ней глупую игру под названием «флирт». К тому же в ее присутствии мои богатые познания в искусстве обольщения обнулялись. Я чувствовал себя несмышленым первоклашкой и при этом пребывал на вершине блаженства.
   А надо было от этого отказаться! Выкинуть из головы и больше не вспоминать! Я полагал, у меня достанет силы воли сделать это. На деле же хватило лишь на то, чтобы не писать Светлане. Хотя меня всего ломало – так тянуло напомнить ей о себе, поинтересоваться, как она там. Несколько набранных сообщений я стирал в последний момент, когда телефон уже спрашивал: «Отправить?»
   Я очень скучал по Светлане. И это было неизлечимо. Мое размякшее сердце не желало мириться с очевидным, не собиралось ничего забывать и требовало подать ему предмет вожделения. Оставалось терпеть и надеяться на одного врача – время.
   Мама, за что я был безмерно ей благодарен, после возвращения из Острова не задала мне ни единого вопроса. Поняла как-то. Однажды она застала меня за рассматриванием карандашного портрета Светланы. Собственно, у меня от нее ничего больше не осталось, поэтому я подолгу не столько созерцал, сколько разговаривал с ее изображением. Всё допытывался у картинки: «Ну чем ты меня держишь? Зачем ты мне? Я-то ведь тебе ни к чему!» И тут же едва не стонал: «Господи, хоть бы слово написала!» Ответом мне служила застенчивая, извиняющаяся улыбка нарисованной женщины. Я искал изъяны в ее внешности, пытаясь втолковать глупому сердцу, что ничего особенного в Светлане нет. Но спустя уже секунду память уносила меня в новогодние праздники, словно на слайдах, показывая лицо Светланы, которое могло быть таким разным, и я с тоской думал, как шли ей самые противоположные эмоции. Она нравилась мне и сердитой, и веселой, и насмешливой, и усталой, и обиженной, и грустной, и смущенной. Мне с ней было так легко и тепло! Я будто много лет брел по ледяной пустыне среди чужих людей, и вдруг нечаянно наткнулся на пристанище, где именно для меня «горел очаг». Здесь всё понимали и ни о чем не спрашивали. Здесь меня всегда ждали. Я впервые в жизни встретил женщину, про которую мог бы сказать: она согревает всё вокруг своей добротой и чистотой. Как же мне ее не хватало!
   Я не услышал, как мама подошла сзади, и не успел спрятать портрет. Как обычно в считанные секунды она оценила всё: и мой меланхоличный вид, и то, какими глазами я смотрел на рисунок, и как растерялся от ее присутствия, точно меня застигли на месте преступления.
   Мама вздохнула и мягко провела ладонью по моей спине, прогоняя тоску, взъерошила мне волосы. Тихо и серьезно сказала, кивнув на изображение Светланы:
- А у нее очень хорошее лицо… Не сдавайся, Юра.
    Я торопливо отвернулся, словно она бросила мне в глаза горсть металлической стружки, и сунул портрет в стол. Глухо попросил: 
- Давай раз и навсегда закроем эту тему. Всё совсем не так.
- Бедный мой сыночек! – прошептала мама.
      Мне не понравилась жалость. Даже мамина. Я не хотел ее принимать. И нацепил на физиономию беспечную петушиную улыбку. Но губы как-то плохо слушались. Облегчения не было.
- Всё будет в порядке, - без всякой уверенности пообещал я.
   Начинался очередной этап Кубка мира по биатлону в финском Контио-Лахти. У женщин соревновательная программа открывалась индивидуальной гонкой на 15 километров. В тот день я работал с утра. И все силы прилагал, чтобы забыть о телевизионной трансляции. Тем более что она попадала на рабочее время. Вы, наверное, и сами догадались, что у меня снова ничего не вышло. Проклиная всё на свете, а больше остального собственное безволие и мягкотелость, я то и дело возвращался глазами к стрелкам на циферблате. 
   К четырем часам дня моя нервозность приобрела параноидальный характер, я не мог усидеть на стуле, бестолково метался по комнате, порываясь то нестись куда-то, то наоборот тупо замирая. В голове билась только одна-единственная мысль: «Мне незачем смотреть на Светлану!» Иначе рана никогда не заживет. Это твердил разум. А сердце подлизывалось и увещевало: «Ну что случится, если ты поглядишь на нее по телевизору? Ведь это всего лишь гонка. А тебе так этого хочется». Да, себя обманывать было бессмысленно: я умирал от желания увидеть Светлану!
   Колебания, раздиравшие мою душу и заставлявшие меня так нервничать, в два счета прекратили Афонин и Кудашов. Воспользовавшись выдавшейся паузой между взлетами и приземлениями, они просто включили телевизор. В нашей смене я не один любил биатлон. Черт побери!
   Вы имеете представление о том, что такое современные телетрансляции спортивных соревнований? Тогда вы знаете, что это мелькание лиц участников, чередование пейзажей с видами цветастых, громогласных трибун, сдобренное перебивками вроде лыж, винтовок и прочих деталей экипировки. Из всего вышесказанного следует, что мне было катастрофически мало того, что показывал бездушный ящик с голубым экраном! 
   Светлана являлась одной из самых именитых спортсменок, к тому же находилась в прекрасной форме (по крайней мере, до Нового года), а, следовательно, считалась фавориткой. Неписаное правило ведения спортивных репортажей обязывало финских режиссеров выхватить из толпы разминающихся и «расчехляющихся» участниц всех, кто с наибольшей вероятностью мог подняться на пьедестал.  И я увидел ее.
   Светлана с деловитым видом снимала верхнюю куртку. Очки сдвинуты на лоб, на лице выражение крайней сосредоточенности. Я уже знал его. Помнил, как умела Светлана уходить глубоко в себя, переставая замечать всё вокруг.
   Она снова была далекая и чужая. Человек, принадлежавший миллионам. Звезда. В моем сознании никак не связывалось, что женщина, которая целовала меня в машине на ночном шоссе, и женщина в телевизоре, которая, казалось, из металла сделана, - это одна и та же Светлана. И всё-таки это была она. Такая разная и такая притягательная. Хоть немножко, но мне было известно, что скрывается под этой твердой оболочкой. И вовсе не из металла сделана Светлана Шубина. Наверное, она очень сейчас волнуется. Все-таки первая гонка после перерыва, и в ней так много поставлено на карту! Но еще сильнее переживал я, тем более что от меня абсолютно ничего не зависело, а больше всего в жизни мне хотелось, чтобы Светлана выиграла. Тем самым сразу сняла бы все вопросы о своем участии в грядущем Чемпионате мира.
   У нее был 11-й стартовый номер. В числе первых 20 участниц значились почти все фавориты. 3-ей на дистанцию ушла Ольга Верховцева, 7-й – главная соперница Светланы по рейтингу Кубка мира немка Аккель, через минуту еще одна немецкая биатлонистка Ройнер, а в спину Светлане снова дышала француженка Любер. 
   Обе примы нашей сборной пребывали явно не в лучших гоночных кондициях. Верховцева три огневых рубежа прошла абсолютно чисто, при этом обе немки, схлопотавшие по штрафной минуте каждая, выигрывали у олимпийской чемпионки Солт-Лейк-Сити 15 и 27 секунд соответственно! Можно было подумать, что Верховцевой к ногам привязали пудовые гири.
   Светлана передвигалась по трассе резвее. Филигранно отработав «лёжку» и «стойку», она занимала третье место, а после того, как Аккель и Ройнер синхронно промахнулись на предпоследней стрелковой сессии, стала лидером. Но позади Светланы с каждым километром набирал обороты французский тайфун по имени Мари Любер. Она проявляла себя истинным снайпером, но главное, мчалась по лыжне, как ошпаренная. Расправившись с очередным стендом, она уходила на дистанцию, сразу на десяток секунд увеличив свое преимущество над Светланой. На четвертую, заключительную стрельбу россиянка и француженка прибыли вместе. Это означало, что извечная соперница ходом опережает Светлану на целую минуту!
   Их мишени показывали параллельно. У Светланы не было права на ошибку. Я молился за нее, а заодно, чтобы Любер не попала минимум дважды. Тогда бы уже никто не помешал Светлане оформить победу. Французская биатлонистка первой открыла огонь, и этот выстрел ушел в молоко. Есть один! К результату француженки тут же прибавили минуту, и она теперь шла в одно время со Светланой.
   Щелк! Щелк! Это уже Светлана, поймав ритм, методично принялась превращать черные кругляши в белые пятна. Три, четыре, пять, умница! У нее были все шансы выиграть эту гонку!
   Любер после промаха выдержала гроссмейстерскую паузу. Секунд пять-шесть она медленно втягивала и выпускала сквозь зубы воздух, усмиряя пульс. Затем резко вскинула оружие, будто влипнув в окуляр прицела. Что произошло дальше, я не успел осознать. Я еще не видел, чтобы так стреляли. Как будто в руках у симпатичной девушки Мари была не винтовка, а автомат Калашникова.  Я моргнул от силы два раза, в то время как она одну за другой всадила 4 пули в оставшиеся мишени и бросилась в погоню за Светланой. Проигрыш Любер составлял 8 секунд. 
   Уже к следующей отсечке эта фора растаяла без следа. Было ощущение, что автомобиль соревнуется с пешеходом. Светлана отставала с каждым метром, хотя нельзя было сказать, что дистанция дается ей тяжело. В том-то и дело, она выглядела вполне свежей, и движения не были вязкими, а Любер уходила от нее, как от «стоячей».
   От своих мужиков в эти минуты в адрес Светланы я наслушался практически тех же «комплиментов», что в свое время в Чезане. И, конечно, долго терпеть это не смог.
- Хорош уже! – оборвал я очередную забористую тираду Афонина. – Что ты честишь ее, как будто экзамен помогаешь сдать?! Второе место – это отличный результат.
- Пусть она сначала займет его! – язвительно вставил Ромашкин. – Там Ройнер наседает, от 20 секунд уже половину скушала. Блин, а если б немка не промазала! Ну как их тренируют?!
- Интересно, как бы ты там бегал! - разозлился я.
   Но гандикап Светланы перед Ройнер и вправду убывал на глазах. До финиша оставался километр, и вся надежда была лишь на то, что немке элементарно не хватит дистанции. Или, что в Светлане проснутся скрытые, необъяснимые логикой силы, которые однажды уже на моей памяти позволили ей одержать победу в безысходной ситуации.
   Ройнер закончила дистанцию первой из претенденток на подиум. Следом за ней лицом в снег бухнулась Мари Любер. Ее спина с винтовкой тяжело вздымалась.  Француженка никак не могла отдышаться и, наверное, поверить в то, что совершила. На последнем гоночном отрезке она «привезла» Светлане 28 секунд!
   Но меня, как и моих сослуживцев, заботили не подвиги реактивной Любер. На финиш накатывала Светлана. Ее уже вели по времени Ройнер – по второму результату. Цифры бежали значительно быстрее, чем приближался финиш. С немкой Светлану разделяли едва 10 секунд, а я никак не мог понять, где эта красная черта! Мы все затаили дыхание, не желая мириться с тем, что серебро ускользает. Мельком показали Ройнер. Она стояла с лихорадочно горящим лицом и не спускала глаз с табло. 
- Не успеет! – желчно предрек Новиков.
- Успеет! – хором рявкнули мы с Афониным.
   «Ну поднажми еще, хорошая моя!» - мысленно добавил я, приклеившись взглядом к крупному плану таранящей лыжню Светланы.  Вдруг камера переключилась на общий вид стадиона, и в двух метрах перед Светланой как из ниоткуда возник финишный створ! В последнем усилии она выбросила вперед лыжу, а в следующий миг победно вскинула обе руки – 2 секунды, всего 2 секунды поставили Грету Ройнер на ступеньку ниже Светланы!
   - Ну слава Богу! –  счастливо выдохнул Афонин. – Теперь можно и к нашим баранам. То есть к пеликанам. Бараны вроде не летают.
- Какое знание животного мира! – прокомментировал я. – А в самолетах ты так же хорошо разбираешься?
   Техники дружно загоготали. Под непрекращающееся веселье несколько человек принялись одеваться – прибывали очередные рейсы. Бригадир базовой бригады Кудашов, уже немолодой, степенный мужик, тоже потянулся за старой, еще времен Аэрофлота, шапкой, на «фасаде» которой красовалась знаменитая «птичка». К моему величайшему удовольствию (правда, никто об этом не догадывался, разумеется) Михаил Васильевич изрек:
-  Молодец Шубина! Во характер у девки! Очень мне такие нравятся. Что в прошлый раз через боль медаль вытащила, что сейчас. Ведь ясно, что не тянет против немки, а всё равно не сдается. И ведь, подумайте, совсем рядом с нами.
- Что – рядом?
- Да она рядом. И все эти страсти-мордасти. Этот Контио-Лахти отсюда, как Рязань от Москвы. На электричке три часа.
- По-моему, через Финский залив электрички не ходят, - с умным видом и как всегда непрошено встрял Новиков.
- Да ты что?! – блеснул озорным взглядом из-под мохнатых бровей Кудашов. – Вот спасибо, сынок, просветил дедушку. А я-то всё думал, где она, ента Финляндия.
   Новый взрыв смеха. У порога Кудашов обернулся ко мне.
- Андреич, ты следи дальше-то. Потом нам расскажешь.
   Я пообещал, а сам всё повторял про себя: «Она рядом, рядом, рядом…» Да ведь и вправду рядом! Нет уж, про это лучше вообще не думать! Что у нас там в телевизоре?
   Все основные события уже произошли, а миновала лишь треть гонки. Некоторые спортсменки с сотыми номерами еще даже не стартовали! Трансляция продолжалась. Нам, как и Светлане, предстояло ждать еще около сорока минут окончательного распределения мест на пьедестале. На экране кто-то опять стрелял, кто-то изо всех сил уминал лыжами снежную кашу, комментатор без устали сравнивал результаты то одной, то другой биатлонистки со временем Светланы. Ее второму месту пока никто не угрожал. Были шансы у какой-то молоденькой шведки, вчерашней юниорки, на половине дистанции она проигрывала Светлане что-то около 15 секунд, но затем сорвалась: три штрафные минуты на предпоследнем огневом рубеже, и гуд бай.
   А потом мне сделали шикарный подарок. А может, подвергли новому испытанию. Всё, что касалось Светланы, теперь было для меня коктейлем мучения и радости. Во всяком случае, я просто прирос к стулу, когда комментатор, захлебываясь от возбуждения, завопил:
- А сейчас у нас появилась возможность задать несколько вопросов одной из героинь сегодняшней гонки Светлане Шубиной! Мне подсказывают, что она уже на связи. Светлана, вы меня слышите?   
   И, преодолевая треск и шипенье рации, в эфире раздался голос, вызвавший у меня буквально сердечный спазм:
- Да, здравствуйте.
   Ее спрашивали о причинах потери скорости. Она, ощутимо волнуясь, но обстоятельно объясняла, что проблема в функциональной готовности. У нашей сборной был перерыв на новогодние праздники, а французская и немецкая команды в это время усиленно тренировались. Отсюда и такая разница в форме, прежде всего, гоночной. Но это временный спад, и к Чемпионату мира наши спортсменки должны подойти во всеоружии. Светлана еще что-то говорила о том, как работали лыжи, а у меня в ушах неотвязно звучало сказанное этим же голосом: «Я волновалась»… И как ни старался, я не мог отделаться от наваждения.   Сколько же теплоты было в ее интонации! Она сближала нас сильнее, чем тысяча встреч и миллион пустых слов. На секунду мне показалось, что я не читал никаких эсэмэсок, что по-прежнему полон надежды и ожидания, что впереди у нас со Светланой прекрасная жизнь, жизнь вместе. Всё это было в «диезах» и «бимолях» ее голоса! Или просто мне хотелось это слышать? Но даже если я себя обманывал, мне было невероятно хорошо от этого воспоминания. Всё существо пронизывало сладкой болью, и я раз за разом прокручивал в памяти одну и ту же короткую фразу.
    Неожиданно благозвучный фон резко сменился, мне в уши ворвались аплодисменты  зрителей какого-то ток-шоу, перекрываемые навязчивым и бестактным конферансом Малахова. Новиков, ни у кого не спросив, переключил канал. Я вскочил, опрокинув стул, и зарычал, как раненый зверь.
- Какого черта?! Кто тебя просил лезть?! Верни назад!!
   Наверное, таким разгневанным я не казался ему, даже когда отчитывал за «косяк» с обслуживанием самолета. Сашина лунообразная физиономия вдруг превратилась в вытянутый эллипс, выразив крайнюю степень испуга и растерянности. Он тут же «перещелкнул» обратно на «Спорт», но интервью со Светланой уже закончилось. Я почувствовал себя так, словно у меня предательски украли последнюю радость в жизни. И опять взорвался.      
- Ты охренел, что ли? Не видишь, что все смотрят биатлон?
- Да там ничего интересного всё равно не было…
- Это не тебе решать! Тоже мне – знаток выискался! Свои обязанности для начала выучи! И вообще, займись уже для разнообразия каким-нибудь делом! Почему вечно кто-то делает за тебя твою работу?
   Новиков просто обомлел. Я никогда не позволял себе подобных высказываний в адрес подчиненных, и он, конечно, терялся в догадках, что могло вызвать столь неадекватную реакцию.
- И с чего так психовать? – пробормотал Саша себе под нос. – Можно подумать, что это ваша жена там говорила, и вы пропустили от нее привет.
   «В каком-то смысле ты не так уж далек от истины», - подумал я. Но мне стало неловко перед Новиковым и остальными за неконтролируемую вспышку бешенства. Повод-то был ерундовый. Кем была для меня Светлана и что значило для меня услышать ее голос, знал только я. Никто не был виноват, что всё в моей жизни складывалось наперекосяк. Запал ярости перегорел, осталась одна усталость.
 - Ладно, проехали, - вяло махнул я рукой.
- Это всё нервы, - примирительно сказал Ромашкин. – Гонки всё-таки надо смотреть на стадионе, вживую. Тогда эмоции выходят наружу естественным образом.
- Вот очень глубокомысленную речь ты сейчас произнес, - подколол я. – Только непонятно, к чему.
   На самом деле тогда я уже твердо знал, что через день отправлюсь в Контио-Лахти. И помешать в этом мне мог разве что конец света…
   … Светлана сохранила заслуженное серебро, и уже к вечеру российские тренеры объявили в новостях, что вопрос по двум первым номерам сборной на Чемпионате мира решен. Светлана Шубина и Ольга Верховцева в обязательном порядке едут в Рупольдинг…

***
   Что я забыл в маленьком финском городишке? На что я надеюсь? Зачем затеял это путешествие, съевшее к тому же и остатки моих сбережений, и последние крупицы сил после ночной смены?
   Я честно терзал себя этими вопросами, но ответы, по большому счету, меня не интересовали. Холодный рассудок не зря предостерегал от просмотра гонки. Он-то знал о возможных последствиях. Стоило мне увидеть Светлану, услышать ее голос, как сердце невыносимо защемило. Накопившаяся за неделю тоска тут же трансформировалась в безумную тягу. Я должен был что-то сделать, что-то совершить, иначе вспыхнувший внутри огонь сжег бы меня дотла. Мои племянники такое состояние определяют ёмко: «сорвало башню». Это, наверное, точно. Почему-то потеряли какое-либо значение все неблагоприятные обстоятельства. Я просто хотел быть там, где была она. Просто поздороваться и вызвать на ее лице улыбку, предназначенную только мне. А не миллионам безымянных болельщиков. Неужели я многого требовал?
   Но мне опять не повезло. Перед самым началом «пасьюта» - гонки преследования – стало известно, что Светлана не будет стартовать. Это было странно. Ее пятая позиция, завоеванная в спринте, позволяла надеяться на высокий результат в преследовании. Но на табло напротив фамилии «Шубина» значился прочерк. Меня накрыло неописуемое разочарование. Я так мечтал хоть издали посмотреть на Светлану, и вот всё напрасно…
   Но что же случилось? Телезрителям тайны исчезновений спортсменов из протокола хотя бы раскрывал комментатор, а болельщикам на стадионе никто ничего не объяснял.
   Впрочем, я недолго страдал от неизвестности, решив проблему посредством «звонка другу» в Питер. Всё-таки полезное изобретение - сотовый телефон!
   Узнав причину отсутствия Светланы на старте, я окончательно потерял интерес к предстоящей гонке. Она слегла с высокой температурой. Еще накануне утром всё было нормально, она в общей группе готовилась к «пасьюту», но вечером внезапно почувствовала себя неважно. У нее начался жар, и врачи сборной тут же уложили ее в постель в отдельный номер. Ни о каком преследовании, понятное дело, речи уже не шло.   
   Сложно устроен человек! Когда мама сообщала мне, что у Маринки ангина с температурой под 40, я, конечно, расстраивался, беспокоился, но это не мешало мне развлекаться с друзьями. Да и вообще, я не воспринимал недуг сестры, как серьезную угрозу ее жизни или здоровью. Это же было обыкновенное ОРЗ!
   Известие о болезни Светланы испугало меня до полусмерти. Как будто у нее была не простуда, а, по меньшей мере, чума. Мысль, как привязанная, возвращалась к одному и тому же: Светлане плохо. Я никак не мог отвлечься, не мог думать ни о чем другом. Воображение рисовало какие-то жуткие картины: вот она мечется на постели в горячечном бреду, тонкие пальцы судорожно комкают край одеяла, Светлана что-то бессвязно шепчет пересохшими губами, и помочь ей совершенно некому! А вдруг у нее не просто ангина? А вдруг она умрет?
   Вам, вероятно, смешно, но я в тот момент начисто позабыл, что Светлана находится не в концлагере, а в комфортабельном отеле, и окружают ее прекрасные врачи – из числа лучших в нашей стране. Теперь мне нужно было увидеть ее во что бы то ни стало и убедиться, что она поправится!
   Всё время, пока спортсменки догоняли друг друга, я посвятил тому, чтобы разведать, «где эта улица, где этот дом» - штаб-квартира женской сборной России. Конечно, имелся  простейший вариант - позвонить самой Светлане, если мне так уж приспичило справиться о ее здоровье, но, как назло, на мобильнике кончились деньги.  Впрочем, мне почему-то легче было преодолеть сто преград и попасть в отель, чем нажать на кнопку телефона.
   Нет такого секрета о спортсменах, которого не знали бы настоящие фанаты. Болельщики со стажем. Таких в толпе на стадионе было не очень много, но я их разыскал. Пообщавшись с ними минут десять, я сделал вывод, что Интерпол – ясельная группа по сравнению с фан-клубами.  На каждую биатлонистку имелось подробнейшее досье, начиная с предпочтений в быту и заканчивая методиками тренировок. Расписание сборов и места их проведения для профессиональных «болел» тоже были рядовой информацией. И отели. Конечно, сборная могла поселиться не в той гостинице, которая была изначально запланирована. Но истинные поклонники в два счета и совершенно безошибочно вычисляли, где найти своих кумиров. Ни одному, даже самому ушлому, администратору не удавалось спрятать биатлонисток от всевидящего ока фанатов дольше, чем на 2 часа. Сеть осведомителей работала безупречно. Другое дело, что проникнуть в гостиницу это не помогало.   
    А в преследовании, между прочим, всех обставила Ольга Верховцева. Уж не знаю, какую роль в этом сыграло вынужденное выбытие Светланы, но свой триумф победительница посвятила именно ей. Пожелав скорейшего выздоровления. Это показалось мне дурным знаком. Что же такое со Светланой, что подруга по команде вспоминает о ее болезни даже  перед телекамерами?!   
   Так или иначе, чуть позже я возблагодарил Бога за то, что досидел до конца соревнований на стадионе, и знал все результаты. Очень мне это пригодилось.
    Перед походом в отель я не стал покупать никаких продуктовых гостинцев, памятуя о строгих ограничениях для спортсменов. Но вот на флору драконовские правила, слава Богу, не распространялись. Я долго бродил по цветочным магазинам, отвергая торжественные розы, легкомысленные хризантемы, томные лилии. Всё это было не то. Эти цветы совсем не подходили сейчас Светлане. Я даже не знал, что ищу, но когда на углу случайно наткнулся на девушку, торгующую фиалками, сразу понял: вот оно! Нежные, чудные, ранимые цветы, казалось, сами не осознавали своей неповторимой прелести и смущенно прятались куда-то за «спину» богатых и красивых «сестер». Я трепетно коснулся лиловых лепестков ладонью и будто увидел перед собой глаза Светланы. Этот бархатистый букетик был ее душой!          
   Гостиница, на которой в данный момент были сосредоточены все мои помыслы, называлась «Золотой лев». Ничем не примечательное здание, с виду не отличимое от обыкновенного жилого дома. Остановившись перед входом, я с важным видом вытащил сигарету и медленно закурил. На самом деле, мне нужна была передышка, чтобы осмотреться и решить, как ловчее пробраться в эту «башню из слоновой кости».
   Окна я отринул сразу. Все они выходили на оживленные улочки, и не успел бы я взгромоздиться на подоконник, как меня уже снимала бы оттуда полиция. Знакомство с финскими стражами правопорядка в мои планы не входило. Нужен был другой вариант. Но какой? Писать записки, как в Чезане, бесполезно: Светлана больна и, конечно, не станет разгуливать по этажам.   
   Тем временем напротив дверей припарковался синий «вольво», из которого вылезла странная парочка. Молодая женщина лет 30, ухоженная, с модной короткой стрижкой, одетая в черную норковую шубку. За ней прихрамывал мужчина, значительно старше по возрасту, весьма потасканной наружности. Слегка помыт, слегка побрит, не пьян, но водкою разит - как говорят у нас в стране. На нем были сильно измятые брюки и старая кожаная куртка. На боку болтался кофр, в каких обычно носят фото или видеоаппаратуру. Пара уверенно направлялась к дверям гостиницы, но у самого порога мужчина окликнул свою спутницу:
- Хелен, у нас еще есть минут 10?
- Даже целых 15.
- Может, тогда отравимся сигаретой? – в хриплом голосе сквозили просящие нотки.
- Хорошее настроение фотографа для меня важнее всего, - с юмором капитулировала «норковая шубка».
   Они были из газеты. Или из журнала. Репортер (а может, администратор) и фотограф. Видимо, приехали на какую-то съемку. Мужчина помог женщине прикурить, а я продолжал прислушиваться к их разговору. 
- Расскажи мне хотя бы, что это за мероприятие.
   Хелен пожала плечами.
- Обыкновенная конференция спортивных врачей. Никаких сенсаций. Как обычно, будут расхваливать друг другу согревающие гели и не более того. Настоящие ноу-хау они хранят надежнее, чем Пентагон свои секреты. Так что можешь особо не усердствовать. Пары десятков кадров с интеллигентными, оживленными поиском научной истины лицами будет вполне достаточно.
- А если там таких не найдется?
- Измени ракурс, - засмеялась журналистка. – Ну что, пойдем?
- Да. Как ты думаешь, аккредитацию спросят? Она у меня где-то в сумке погребена, так лень копаться!
- Кому тут нужна твоя аккредитация?! Это же сборище спортивных Айболитов, а не саммит стран большой «восьмерки».
- Ну и отлично.
   Перешучиваясь, они скрылись в гостиничных недрах. Я глубоко затянулся сигаретой и с силой выпустил дым. Вот он мой шанс! Пусть призрачный, но всё же…
   Войдя в холл, я сделал вид, что несколько озадачен, потому что не знаю, куда теперь деваться. Это сработало: мне навстречу тут же шагнул парень в черном костюме с вклеенной в лицо улыбкой.
 - Чем могу помочь?
- Простите, я журналист из российской газеты «Известия», - на всякий случай я махнул перед ним своим служебным пропуском, очень похожим на репортерские бэйджики. - Здесь сегодня проходит конференция спортивных врачей…
- Да, мистер, - он отрепетированным жестом (ему явно не первый раз за последний час пришлось изображать регулировщика) указал мне на лестницу. – Вам на второй этаж и налево. Там увидите большой конференц-зал.
- Благодарю вас, - двумя пальцами я отстегнул ему пижонский салют, хотя от страха аж ноги подгибались. Трудно было поверить, что всё получилось так легко. Я каждую секунду, пока преодолевал ступеньку за ступенькой, ожидал окрика за спиной: «Эй, мистер, а разрешите-ка еще раз взглянуть на вашу аккредитацию!» Но всё обошлось.
   Я благополучно миновал шумную толпу участников конференции,  поднявшись на один пролет выше, и остановился в лифтовом холле. Передо мной выскочил новый ребус: какой этаж и какой номер? Не нарезать же круги по гостинице вверх и вниз! Скорее, так встретишься со службой безопасности отеля. Разве что еще какое-то время поиграть в журналиста? Если удостоверение не читают охранники, вряд ли оно детально заинтересует и горничную.
   Озарение снизошло на меня, когда мимо по коридору, застеленному ковровой дорожкой, продефилировала опрятная барышня в темном строгом платье и белом передничке. Перед собой она толкала тележку с горой постельного белья. Я сорвался вслед. 
- Прошу прощения!
   Горничная удивленно оглянулась. Вблизи оказалось, что с «барышней» я погорячился. На это юное и порхающее определение она уже лет 15 как точно не тянула. Но женщина была миловидна и располагала к беседе. Вот любопытно, можно ли было то же самое сказать обо мне? 
   Я повторил сказку про газету и трюк с аккредитацией, горничная благожелательно улыбнулась, выразив готовность помочь мне в моем нелегком «стервятничьем» деле.
- Видите ли, - на ходу самозабвенно сочинял я, - у меня назначена встреча с российской биатлонисткой Ольгой Верховцевой для интервью. Вы, наверное, слышали, она сегодня выиграла… - женщина радостно закивала. – Но она забыла мне сказать, на каком этаже ее искать, а дозвониться я до нее никак не могу. Вы случайно не знаете, где обитает российская команда?
    Перебирая теперь в памяти эти эпизоды, я думаю, почему мне так фартило? Я приближался к цели мелкими шажочками, и на каждом этапе всё могло закончиться раз и навсегда. Но Фортуна почему-то посылала мне нужных людей в предлагаемых обстоятельствах. Вот, к примеру, эта симпатичная тетка оказалась давней биатлонной болельщицей. Конечно, это не так уж невероятно, учитывая статус маленького Контио-Лахти, как одного из биатлонных центров мира. Понятно, что здесь каждый второй житель стоял на лыжах, а уж за соревнованиями-то следили все без исключения. И всё-таки…
   Она знает российскую сборную по биатлону. Эти девушки не только очень хорошие спортсменки, они никогда не капризничают, простые и приятные в общении. Особенно, Светлана Шубина (у меня чаще застучало сердце). Она ведь тоже успела занять здесь высокое место – в индивидуальной гонке. И Фрида (горничная) тогда взяла у нее автограф. Прямо в коридоре гостиницы.  На четвертом этаже.
   Что и требовалось доказать! Я рассыпался в благодарностях любознательной женщине и отправился наверх. Первая часть шарады была разгадана. Но грош цена этому достижению, если я не выясню номер комнаты Светланы. Какой пустячок…
    Двери шли по обеим сторонам коридора, и навскидку я насчитал на этаже не менее 30 номеров.  Ну и…? 
     Игра в кубик Рубика закончилась – цвета не сошлись. Я тупо водил глазами по одинаковым коричневым дверям с одинаковыми золотыми ручками, чувствуя в голове звенящую пустоту. Ни одной, самой никчемной идеи!
   А ведь сейчас меня со Светланой разделяли не тысячи километров -  всего лишь тонкая перегородка, но с каждой секундой она превращалась в железобетонную стену. Эта мысль сводила меня с ума. Не может мост обрушиться, когда пропасть уже почти преодолена! Должен же быть какой-то выход!
   Злость на собственное бессилие заставила меня действовать решительнее. Клянусь вам, если бы дело касалось кого-то другого, не Светланы, я бы в жизни так не поступил. Но с ней для меня не существовало слова «невозможно». И уж тем более ничего не значили такие понятия, как «неудобно» или «нетактично».
   Терять мне было нечего, и я просто постучал в первый попавшийся номер. Ответом мне послужила тишина. Тогда я потревожил жильцов соседнего. В комнате что-то пошумело, затем в замке щелкнул ключ, и передо мной возникла… Ольга Верховцева! Я настолько этого не ожидал, что остолбенел, как если бы увидел призрак отца Гамлета.
   Однако дольше двух секунд по-телячьи хлопать ресницами в моем положении было явной роскошью. Тем более что мне по-английски уже задали законный вопрос: «Что вам угодно?».  Как там очаровывают женщин? Я попытался вспомнить какой-нибудь действенный приемчик из своего донжуанского арсенала, но обстановка как-то не располагала. Пришлось ограничиться широкой улыбкой. Мне хотелось надеяться, что она получилась обаятельной.
- Добрый вечер! – я сразу перешел на «великий и могучий», дав понять Верховцевой, что она имеет дело с соотечественником. – Моя фамилия Латников, я представляю газету «Известия»…
- Счастлива это слышать, - насмешливо перебила она. – По-моему, мы с вами о встрече не договаривались.
   Это точно. Я сразу почувствовал, что с Ольгой мне будет непросто. Это была не Светлана – застенчивая и мягкая. Верховцева протыкала насквозь ястребиным взором, голос резал, как ножовка по металлу. Она наверняка предпочитала во всех ситуациях, что в спорте, что в жизни, захватывать лидерство. Ладно, проверим ее на прочность.
- Верно, не договаривались, - моя улыбка расползлась еще шире. – Но я рассчитывал на щедрость победительницы.
- А вы нахал, - без особого выражения констатировала Верховцева.
- Мне все это говорят.
- Но, видимо, вы этим качеством очень гордитесь. Ну хорошо, раз уж пришли, задавайте свои вопросы.
- Что, прямо на пороге?
   Ольга хмыкнула и отступила в сторону, пропуская меня в номер.
- Огромное спасибо. Мне хотелось бы получить небольшой комментарий к материалу в номер о гонке преследования. И вообще, как вы оцениваете свое выступление в Финляндии, всё-таки большая часть этапа уже позади?
   Верховцева принялась честно делиться со мной своими соображениями по этому поводу, я в свою очередь  трудолюбиво имитировал стенографирование в блокноте, а сам исподтишка оглядывал апартаменты.
   Номер был однокомнатный, но светлый и просторный. В теплых, пастельных тонах. Европейского типа полу-люкс. Кожаный диван и кресла, между ними на стене изящный светильник. В том же стиле бра над двумя полутораспальными кроватями. Веселенькие картинки какие-то. Даже на окнах занавески вместо жалюзи. Уютно, в общем. По-домашнему. И не скажешь, что гостиница. Интересно, давно Ольга живет одна? Или так было с самого начала?  Светлана говорила, что у них жить по одиночке не принято. Наверное, ее отселили, когда она заболела… Как бы между делом выведать, куда?   
- А ведь вы меня совсем не слушали, - спокойно резюмировала Верховцева, завершив свой комментарий. – Может, объясните всё же, зачем я вам понадобилась?
   Прозорливо. Пожалуй даже, сейчас мне бесполезно с ней тягаться. Да и вряд ли нужно. Ведь какой бы резкой и жесткой ни казалась Ольга, она все-таки была лучшей подругой Светланы. Неужели она откажется мне помочь, когда узнает, в чем дело? Я стер с лица фальшивую презентационную улыбку и вздохнул.
- Вы абсолютно правы. Я не журналист.
- Об этом я уже догадалась.
- Если честно, я не думал, что встречу вас, это вышло случайно. Я хотел найти Светлану Шубину. Мне очень нужно ее увидеть. 
   У Верховцевой брови встали «домиком». 
- Светлану? Но она болеет.
- Знаю. Поэтому и прошу вас помочь мне. Я беспокоюсь за нее.   
- Очень интересно. И кто вы ей?
- Я люблю ее, - просто сказал я.
   Притом, что я признался абсолютно искренне, это можно было считать первым моим удачным ходом в шахматной партии с олимпийской чемпионкой. Я несколько сбил ее с толку, повергнув в состояние легкого шока. Но спустя долю секунды природная рассудочность взяла верх, и Верховцева вернулась к прежнему снисходительно-ироничному тону.
- Еще интереснее! А Светлана об этом знает?
   В точку. В самое уязвимое место. Ей бы сыщиком работать.
- Нет.
- Ну, а вас-то хотя бы знает?
   Она уже не воспринимала меня всерьез! Черт возьми! Я посмотрел на сцену нашего разговора со стороны: это и правда больше походило на цирк. Вероятно, в глазах Верховцевой я выглядел неуклюжим и неумным поклонником, который с помощью дешевого трюка рассчитывает получить доступ к предмету обожания. Мне долго не удавалось выдавить из себя ответ на элементарный вопрос.
- Мы знакомы, - наконец хмуро произнес я. – Понимаю, это, должно быть, смешно и нелепо, но я вас не обманываю. Мне просто нужно с ней поговорить. Всего 10 минут! Я прошу вас, пожалуйста…
  В ее стальном взгляде я уловил проблеск сочувствия. Но до конца поверить ей мешало опасение за подругу: вдруг у Светланы со мной связаны неприятные воспоминания, и зачем усугублять ее неважное самочувствие еще и плохим настроением? Я бросил последний «пробный шар».
- Может быть, Светлана что-нибудь рассказывала вам? Мы вместе встречали Новый год в Самаре, а потом были в Петербурге, перед вашими сборами в Острове…
- Может быть, и рассказывала, - медленно протянула Верховцева, оглядывая меня уже более внимательно и благосклонно. – А как вы попали в отель? Сюда ведь не пускают посторонних?
- Я же говорю: мне очень надо было встретиться со Светланой.
- А… Это, конечно, всё объясняет. И что прикажете с вами делать?
- Скажите хотя бы, как она?
- 15 минут назад была не очень хорошо. Температура пока держится. По правде сказать, Свете сейчас не до визитов.
- Пожалуйста… - других аргументов у меня уже не осталось. 
   И она «сжалилась». Придумала, что со мной делать. Да такое, что в первый момент я обалдел. Верховцева же откровенно забавлялась. Вот тебе и королева «пасьюта»! А ведь раньше она всегда мне нравилась…
- Давайте проведем тест. Как в сказке «Варвара-краса», помните? Вы выйдете в коридор и попробуете угадать, в каком номере находится Светлана. Предоставляю вам три попытки. Всё будет по-честному. Если вы так ее любите, вы и через дверь почувствуете, что там  по книжкам полагается влюбленному – флюиды, тепло и тому подобное.
- Вы… серьезно?   
- Абсолютно. Дабы облегчить вам задачу, я подскажу, на какой стороне ее номер. Но и только. Ну что, идем?
- Как будто у меня есть выбор, - фыркнул я, чтобы скрыть страх. Я вовсе не был уверен, что сердце мне что-то подскажет. Двадцать минут назад оно молчало. Хотя… как сказать. Вынесло же меня на эту подругу-чемпионку, будь она неладна!
   Согласно «наводке», номер Светланы располагался на той же параллели, что и апартаменты Верховцевой. Беспомощным взглядом я скользнул по длиннющему ряду дверей. Да уж, по-моему, царевичу в «Варваре-красе» было куда легче. Он, по крайней мере, имел дело с самой девушкой, пусть и многократно клонированной.
   Верховцева сделала приглашающий жест. Я велел себе расслабиться и успокоиться. И прежде чем призывать на помощь шестое чувство, следовало включить мозги. Само собой напрашивалось заключение, что вряд ли Светлану поселили за километр от Ольги. Наверняка подруга предпочитала находиться рядышком, чтобы держать ситуацию под контролем. Таким образом, я исключил все номера на дальнем конце коридора. Кроме того, вычеркнул и соседнюю комнату – в нее я уже пытался проникнуть. К счастью, Верховцева об этом не догадывалась.
   В итоге, круг поиска сузился до 6 дверей. А попыток было три. Короче, как ни крути, одним разумом не обойдешься. Печально, но я никогда не считал интуицию своим сильным качеством. И в лотерею ни разу в жизни не выиграл. Только вот Верховцеву это мало заботило.
   Я подошел к первому номеру, закрыл глаза и прислушался к своим чувствам. Ничего не ёкнуло? Нет. Сердце, конечно, ставило рекорды по силе и частоте ударов, но к «флюидам», проанонсированным Верховцевой, это не имело никакого отношения.
   Я передвинулся вправо. От комнаты Ольги меня уже отделяли две двери. Дотронулся до ручки – может, так будет легче? И снова внутри оглушающая тишина, как в помещении, обитом войлоком. Вот так, наверное, сходят с ума!   
   Мной потихоньку овладевало отчаянье. В этой русской рулетке у меня нет ни единого шанса! Верховцева победно улыбалась. Может, она феминистка?
   Не повернув в ее сторону головы, я поменял «угол атаки» - перешел к номерам, расположенным по другую руку от комнаты Верховцевой. Вновь смежил веки и на сей раз попытался вспомнить Светлану. Наш поцелуй, ласково смеющиеся глаза, неподражаемую улыбку, голос, который был нежен, даже когда им произносили слова отказа. Ореол безграничной доброты, обезоруживавший мой холодный прагматизм и пробуждавший в душе светлую романтику…
   Я представлял Светлану рядом с собой так ясно, как бывает только в самых правдоподобных снах. Или в реальности. В груди снова ожил неугомонный моторчик, и меня вдруг словно толкнули под руку. Я открыл глаза. Взгляд уперся в цифры 0405. У Верховцевой же был номер 0409. Господи, почему так бешено заколотилось сердце? Неужели здесь? Или я просто устал гадать на кофейные гущи?
   Стремясь унять внезапный озноб, я сделал несколько шагов в сторону – к другой двери. Наверняка симптомы там будут теми же. Но странное дело, меня кто-то прямо за шиворот тащил обратно – к номеру 0405. Для очистки совести я все-таки проверил себя еще пару раз. Ничего похожего больше не наблюдалось!
   Медленно, словно продолжая размышлять, я вернулся к «волшебной комнате». Секунд двадцать стоял возле нее неподвижно, а потом быстро посмотрел на Верховцеву. И она попалась! Не успела скрыть вспыхнувшего изумления. Оно скользнуло по ее лицу, как ветерок, который едва взволновал рябью зеркальную гладь озера. Но большего мне и не требовалось. Я почувствовал себя олимпийским чемпионом, когда небрежно кивнул на номер 0405:
- Она здесь. 
- Невероятно! – пробормотала изобретательная подруга, детально исследуя меня глазами. Так ученый изучает явление, одним своим существованием опровергающее теорию, которую все до этого считали единственно правильной.  – С первой попытки! Но как?
   Мне ужасно не терпелось получить заслуженный приз, но я не смог отказать себе в удовольствии вернуть ей должок за пережитые мучения.
- Как? Простите за нескромный вопрос, вы замужем?
- Да.
- И давно?
- Почти 10 лет.
- О, за столько времени можно разучиться делать это.
- Что именно?
- По одному только звуку поворачивающегося в замке ключа, определять, в каком муж настроении или состоянии. Слышать слабый аромат знакомого одеколона среди моря чужих запахов в огромном супермаркете и находить мужа в любой толпе. Жертвовать сериалом ради футбольного матча. Не выясняя ничего предварительно, готовить то единственное блюдо, которое облагодетельствует желудок мужа. Сидя на концерте с подругой, сквозь грохот музыки расслышать, как муж зовет вас, потому что ему стало плохо. Одним словом… любить.
   Верховцева сузила ястребиные глаза, я приготовился к ответным колкостям, но она вместо этого разразилась веселым смехом.
- Один-один! А вам, однако, палец в рот не клади. Вы мне определенно нравитесь, товарищ Латников.
- Мне тоже приятно было с вами познакомиться, - с саркастической любезностью отозвался я. – А теперь, если не возражаете…      
- О да, фарватер свободен! Но, пожалуйста, - посерьезнела Ольга, - недолго. Иначе тренеры с врачами нас заживо съедят. Ну надо же… Я была уверена, что вы туда не попадете.
- Я так и понял.
   Верховцева ушла к себе, а мне опять стало страшно. Я не составил даже начала разговора со Светланой. Не было времени. А теперь, на пороге ее номера, когда осталось сделать последнее усилие и просто повернуть дверную ручку, на меня накинулись старые сомнения, ревность, боязнь прийтись не ко двору. Но я знал, что никогда не прощу себе, если сейчас развернусь и откланяюсь. К тому же желание заново пережить непередаваемые эмоции, обуревавшие меня при встрече со Светланой, перевешивало все страхи. Вежливо постучав, я толкнул заветную дверь.
   Еще недавно я был убежден, что наши пути больше никогда не пересекутся. Я настраивал себя на это, верил в свою правоту и по-настоящему страдал. Что такое созерцать самого дорогого человека только по телевизору?! Я почти попрощался со Светланой навсегда. И вот она снова была передо мной – живая, настоящая! За эти бесконечно длинные дни, проведенные врозь, я успел сжиться с ее бестелесным образом, который сам же и нарисовал. Живая Светлана разительно от него отличалась, она была настолько прекраснее и роднее! Словами, наверное, не выразить, что я испытал. Меня тряхнуло так, что я потом несколько дней ничего не мог вспомнить о своем визите.      
    Она дремала, по-детски положив ладонь под щеку. Лицо горело лихорадочным румянцем. Я слышал ее дыхание – частое и свистящее. У нее был притихший и печальный вид, как у больного ребенка. Похоже, она действительно неважно себя чувствовала. Я аккуратно прикрыл за собой дверь и застыл на пороге, не решаясь двинуться с места. 
   Услышав щелчок замка, Светлана открыла глаза… и чуть не захлебнулась в надрывном кашле. Таким образом она еще секунд 10 выражала свое отношение к моему чудесному появлению. Очевидно, я уверенно замыкал список людей, которых она ожидала обнаружить в своем номере. Разве что, Джон Кеннеди или Григорий Распутин поразили бы ее сильнее. Я только виновато переминался с ноги ногу.
- Я, наверное, никогда не привыкну к вашим штучкам,- наконец, выговорила Светлана. – Это мне снится, вероятно. Откуда вы взялись?!
- Из города-героя на Неве. Вы должны его помнить.
- Для вас не существует слова «нельзя», да?
- Возможно, я стал бы более рассудительным, если бы вы перестали болеть. Почему каждый раз, как я приезжаю на соревнования, вы умудряетесь подбросить работенку врачам?
- Может, стоит завязать с приездами?
- Может, лучше завязать с лазаретами?
   Мы как будто и не расставались! Вначале мне мешала неловкость, которую ощущает всякий здоровый, полный сил человек рядом с немощным, страдающим, больным. Я не знал, куда девать руки, никак не мог прямо смотреть на Светлану, мне было стыдно своего цветущего вида. Но она так искренне и непосредственно мне обрадовалась, сходу втянув меня в столь любимую нами обоими шуточную дуэль, что скованность растаяла где-то в звоне виртуальных шпаг. Можно было подумать, что мы продолжаем прерванный вчера разговор. Светлана заметно оживилась. Вот только что казалась высохшей и утомленной, и вдруг смахнула признаки болезни с лица, как паутину.
- Вам, должно быть, не слишком весело здесь, – предположил я, усаживаясь на краешек постели напротив Светланы. – Карантин, да?
   На самом деле, я хотел, чтобы она объяснила мне свою такую явную радость. Зачем надеяться понапрасну? Я сам ей подсказывал оправдание и одновременно боялся, что она воспользуется подсказкой. Но она не придала настолько серьезного  значения моим словам. 
- В принципе, это обычная практика. Не хватало еще, чтобы вся команда свалилась. Но трудно с подругой, которая живет по соседству, общаться исключительно по телефону. Даже не поздравишь по-человечески с победой. 
   Вот и объяснение. Посиди в изоляции пару дней, обрадуешься не то что случайному знакомому – бродячей собаке!
   Словно в подтверждение фразы, произнесенной Светланой, заверещал телефон на тумбочке. Я сразу догадался, кто это был. Подруга-чемпионка волнуется, не совершила ли она непростительную глупость, допустив меня в святая святых.
   Я дождался, пока Светлана накормит Верховцеву порцией заверений, что всё в порядке, и многозначительно улыбнулся.
- Неудивительно, что вам бывает грустно. Вас стерегут здесь строже, чем Кощей Бессмертный Василису Прекрасную.
- И как же вы пробрались сквозь всех стражников и всех злых псов?
- У вас очень хорошая подруга, - неопределенно ответил я.
   Светлана подложила под спину подушку, устраиваясь поудобнее, и посмотрела на меня пристально-лукавым взглядом.
- Я знаю. И еще знаю, что просто так Ольга не пропустила бы вас.
- Своего рода фильтр для ваших ухажеров?
- Это грубо.
- Не спорю, - поспешно согласился я. – Мне, правда, неведомы испытания, которым подвергались другие визитеры, но мне досталось весьма своеобразное задание.
   Если утверждение, что смех лечит, хоть немного соответствует истине, из меня получился неплохой личный терапевт. Потому что Светлана в последующие пять минут смеялась до слез над моими приключениями. Меня это обстоятельство, разумеется, только подстегивало, рассказ сверкал и переливался сатирическими комментариями. 
- Вы действительно угадали с первой попытки? – недоверчиво переспросила Светлана, когда я почти закончил повествование.
- Да. Но я не гадал.
- А как же тогда?
- Честно говоря, сам не объясню. Почувствовал, скорее всего.
- Если у вас так со всеми, вам надо срочно менять профессию. Дэвид Копперфильд умрет от зависти.
- Не умрет. Я только с вами демонстрирую сверхъестественные экстрасенсорные способности.
   Светлана быстро опустила глаза и как будто сжалась. Тут же пропали легкость и непринужденность, царившие между нами. Ну вот, а ведь я клялся сам себе, что не позволю ни одной двусмысленной реплики, ни одного намека! Черт бы побрал мой длинный язык!   
- А как ваша температура? – попытка сменить тему выглядела довольно-таки топорной, но Светлана, по-моему, с радостью схватилась за нее.
- Последний раз была почти 39.
- Такая высокая? – растерялся я. - И не сбивается?
- Сбивается, - улыбнулась Светлана моему испугу. – А потом снова поднимается. Юра, у вас сейчас такое лицо, словно я при смерти. Уверяю вас, через два дня уже тренироваться буду.
- Простите. Я, вероятно, веду себя, как дурак…
- Вовсе нет. Хотя временами вы вели себя умнее.
   А ведь она права. Со своими страхами я, например, совсем позабыл о подарке. Фиалки путешествовали со мной под курткой, во внутреннем кармане, и поэтому вид имели слегка потрепанный. Я расправил лепестки, стремясь вернуть цветам хоть частичку презентабельности, и положил букетик Светлане на колени:
- Это вам.
- Юра, так не бывает…
- То есть?
- Вы будете смеяться, но я только сегодня утром подумала, хорошо бы кто-нибудь принес фиалки. Я очень люблю эти цветы, а их трудно найти. Все обычно дарят розы…
   Мне было не до смеха. Мне безумно хотелось ей сказать, что я легко читаю в ее душе, почти не зная ее. Чтобы она поняла, как близка и понятна мне. Но это была запретная тема. 
- Значит, я снова угадал…
- Может, вы сделаете еще одно доброе дело и поставите их в воду?
- Конечно.
   Я нашел в баре высокий стакан и отправился в ванную. Сразу скажу, никаких интимных предметов, кроме зубной щетки и косметики, там не наблюдалось. Хорошо хоть, рядом не стоял чужой бритвенный прибор… Боже, какая муть лезет мне в голову!
- Слушайте, а куда вы пропали после Острова? – полюбопытствовала Светлана, когда я водрузил на тумбочку импровизированную вазу. – Я думала, вы еще позвоните или хотя бы напишете. Или вы выпытывали мой телефон, чтобы потом перепродать журналистам? 
- После отпуска столько дел на работе свалилось, - солгал я, чувствуя, как нелепо звучит эта фраза в присутствии Светланы, и от этого ненавидя себя за вранье еще сильнее. – Но я часто вспоминал вас. 
- Пока ремонтировали самолеты?
   Я уловил в вопросе иронию и решил поддержать взятый ею тон.
- У вас несколько любительское представление о моей работе.
- Тогда просветите меня, чем вы занимались.
- Извольте, если вам это интересно. Но пока я не забыл, хочу подарить вам еще одну вещь. На время болезни вам может пригодиться.
   Я полез в карман куртки и вытащил маленький черный MP-3 плеер. 
- И что здесь?
- Здесь большой диск с песнями Анны Герман. Не знаю, как вы относитесь к ее творчеству, но мне кажется, вам оно будет близко. Почему-то, когда я слышу ее, представляю вас.
   Это была правда. На прошлой неделе по радио передавали известную песню «Эхо любви». Она не была для меня открытием, разумеется, я хорошо ее знал. Но у меня чуть сердце не остановилось, потому что при звуке серебристого, как ручей, волшебного голоса Анны Герман, я вдруг увидел Светлану. Из динамика лилось что-то удивительно светлое, трогательное, нежное, как прикосновение любимой женщины, а это ассоциировалось у меня только с одним-единственным человеком! В тот же день я разыскал в магазине пятичасовой диск с полным собранием песен Анны Герман и, скинув его в плеер, взял в поездку. 
- Вы не перестаете меня удивлять, - качнула Светлана головой, принимая проигрыватель. – Я никогда не соотносила себя с Анной Герман. По-моему, масштаб личностей несопоставим.
- А я не об этом говорю. Вы послушайте и, может, тогда поймете, что я имел в виду.
- Ну хорошо. Так что там у нас с самолетами? 
- Не боитесь, что избыток информации спровоцирует у вас аэрофобию?
- Нет, - рассмеялась Светлана. -  Я и так не в восторге от ваших крылатых подопечных, но деваться некуда. Поэтому рассказывайте.
 - Как только вам станет скучно, сразу перебивайте меня.
  Призвав на помощь всё свое чувство юмора, я в комических и порой анекдотичных красках расписал ей историю с застрявшим самолетом, портреты своих начальников, техников. Светлана веселилась до самозабвения. А я смотрел в ее искрившиеся глаза и думал, что за такие мгновения готов терпеть все муки безответной любви и жить годы в разлуке. Пусть наградой будут всего 15 минут, проведенные с ней наедине, для короткого счастья мне хватит и этого! Но я не могу совсем не встречаться со Светланой!
   В разгар нашего приятного общения раздался сильный стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, в комнату ввалился молодой человек с охапкой кровавых (уж извините за избитый эпитет) роз. При виде нового гостя Светлана резко прекратила смеяться, как-то угасла и занервничала, точно ее поймали за запрещенным занятием.  Однажды я уже наблюдал похожую реакцию – когда пришла злосчастная эсэмэска. Так это и есть наш друг Ромео?! Ну и воспаленное у меня, оказывается, воображение! 
   Буйная черная шевелюра? Ха-ха! У него были жидковатые светлые волосы, коротко подстриженные, как травка на английском газоне, что делало Ромео похожим не на романтического героя Вероны, а на взъерошенного воробья. Никакой бороды или усов, только очки, воинственно восседавшие на переносице. Сложен он был, как типичный «ботаник» - худощавый, сутулый, с узкими плечами и почти без талии. Но «ботаники» - безобидные создания, а этот… Короче, с добродушным нравом я тоже не угадал. У него был угрюмый, злой взгляд испорченного мальчишки. Вернее, сначала он был иным – полным радостного ожидания, всё изменилось, когда вместо тягучей больничной тишины он «врезался» в наш беззаботный смех. Судя по всему, он шел сюда, как Прометей, с огнем лирической беседы, способным разогнать мрак скуки вокруг Светланы. А выяснилось, что мрака-то и не было.
   О, такой взгляд мне был знаком! Он говорил о том, что человек уже всё для себя решил и сдвинуть его с этой точки зрения невозможно. Неважно, что, скорее всего, она весьма далека от истины, главное, процесс упивания собственной гордыней. 
    Ромео мне не понравился с первого взгляда. Почему-то у меня возникло непреодолимое желание начистить ему физиономию, чтобы он перестал вести себя со Светланой, как султан с наложницей. Совершенно очевидно, чувство это было взаимным. Он смотрел на меня так, словно хотел расчленить. Ну просто Ипполит из бессмертной «Иронии судьбы…»!
- Познакомьтесь, - старательно избегая моего взгляда, сказала Светлана, - Константин Болдин, сервисмен нашей сборной. Костя, а это Юрий Латников. Случайно оказался здесь и решил проведать больную сестру. Он мой дальний родственник.
   Мне стало нестерпимо горько. Какая забота о спокойствии этого нахохлившегося птенца! Что же, она так его любит?
- Да, - подхватил я, лучезарно улыбаясь - моя матушка когда-то согрешила с троюродным дядюшкой Светланы. В итоге, у нее появился брат.
   Она не сдержала улыбку (мне положительно удавалось рассмешить ее почти в любой ситуации), и это не укрылось от Ромео. С каждой секундой белобрысый воздыхатель всё явственнее психовал. А меня это с той же скоростью начинало забавлять. Нет ничего комичнее патологического ревнивца. 
- Я смотрю, не так уж ты и больна, - демонстративно игнорируя меня, обратился он к Светлане. – Может, тебе на завтра уже лыжи готовить? 
   А ему бы, конечно, хотелось, чтобы она умирала! А он тут сидел и гладил бы ее по голове. Страдая вместе с ней.
- Думаю, еще рановато, - вымученно улыбнулась Светлана. – Какие красивые цветы…
   По-моему, она сказала это, потому что обязывал ритуал – уж больно жаждал Ромео благодарности. Правда, его вряд ли устроил градус признательности. Светлана, по его мнению, должна была минимум полчаса рассыпаться в восторгах.
   Тут суровый взор Кости-воробья схватил в прицел скромные фиалки. Если бы глазами можно было поджечь, от несчастных лиловых цветов не осталось бы даже кучки пепла. 
- А это кто принес? – ей-богу, следователи НКВД с подозреваемыми разговаривали мягче.
- Это я захотел побаловать сестренку, - моя физиономия просто лучилась от приветливости. – Но ваши розы, безусловно, затмили мой дар.
   Костя снова не удостоил меня ответом. Интересно, в каких джунглях воспитывали этого Маугли? Он практически швырнул розы на тумбочку, и, естественно, тяжелый букет сбил на пол стакан с фиалками. Светлана вскинулась, как если бы ей дали пощечину. «А вот за это ты у меня получишь!» - мстительно подумал я и бросился ликвидировать последствия «аварии»:
- Не беспокойтесь, пожалуйста, Костя, я сейчас всё уберу. Это я неудачно поставил вазу.
   Он, кстати, сам испугался своей властной наглости. Враз скукожился, как сухофрукт, и стал похож на нашкодившего первоклассника. Облизывая Светлану по-щенячьи покорными глазами, пробормотал: «Извини». Стенания вроде «Любимый Светлячок! Что мне сделать, чтобы ты меня простила??!», наверное, приберег для SMS. И, наверное, Светлана еще полночи будет утирать его сопли и слюни.
   Наступил момент, когда нашего блондинистого Отелло следовало хорошенько проучить. Я наклеил на лицо самую ослепительную улыбку, на которую только был способен.
- Скажите, Костя, сервисмен – это тот, кто лыжи спортсменам мажет?
- Не мажет, а готовит, - мрачно отозвался он, давая понять, что не настроен на беседу.
   Ну уж нет, дружок, так просто ты от меня не отвяжешься!
- Ух ты, как интересно! – с невинным видом простофили продолжал я. – Наверное, особые рецепты есть? А что будет, если вы мазь с носка нанесете под колодку?
   Светлана, которая отлично ориентировалась в ситуации, приглушенно фыркала от распиравшего ее смеха. Я же напротив состроил очень серьезную мину. Ведь мне предстояло выслушать рассказ об очень серьезных вещах.
- Ничего хорошего, - буркнул Костя.
   Та-ак, не будет рассказа.
- Говорят, это целое искусство! Вы ощущаете себя Сальватором Дали, когда колдуете над лыжами? Или нет, скорее ваша работа ближе к творчеству Пикассо. А может, Айвазовского?
   У Светланы от усилий подавить смех на глазах выступили слезы. Лицо Ромео стало свекольного цвета. Он слишком оглох от ревности, чтобы слышать и отбивать издевку, но сообразил, что его выставляют неучем, и бесился.
- Может, хорош умничать? – откровенно по-хамски спросил он. – Тут не все книжным мусором голову себе забивали. 
   О, а вот это уже признак бессилия! Сейчас-то я его и прикончу.
- Боже упаси! Я совсем не хотел вас обидеть. До вашего прихода мы со Светланой как раз обсуждали литературу, в частности, произведения о спорте. Вы читали Станислава Токарева? Книжный мусор, конечно. Но у него есть любопытный роман о биатлонистах. А ваша профессия в нем незаслуженно обделена вниманием. Там спортсмены, представляете, сами себе лыжи мажут, ой, простите, готовят. Даже обидно! Я всю жизнь мечтал постичь секреты смазки, узнать про тюбики и скребки. Под разную погоду свой тюбик и свой скребок, да? Как жаль, что никто о вас не пишет толком! Можно подумать, у вас совсем неинтересная и ненужная профессия. Так что вы правы: зачем нужна книга, если из нее не тянет заучить наизусть хотя бы одну фразу.
- Разве я это сказал?
- А разве нет? Вы полностью подтвердили мысль Олдоса Хаксли. Хотя она, возможно, чересчур заумная…
   Я осекся, встретившись глазами со Светланой. Она безмолвно умоляла меня прекратить избиение младенца Кости. «Он вел себя недостойно, как последний дурак, но вы же умнее, пощадите его. И пожалейте меня», - просил ее взгляд. 
   Я смущенно кашлянул и сказал Светлане, будучи уверенным, что она меня поймет:
- Прямо как в «Бесприданнице», да?
   Она поняла. И улыбнулась мне с безграничной благодарностью. 
- Извините, Костя, - повернулся я к белобрысому мавру. -  Иногда я несу такую околесицу, что сам себе удивляюсь. Не обращайте внимания. Что ж, ребята, мне пора…
   Светлана чуть заметно побледнела. Я осторожно взял ее руку и ободряюще пожал.
- Не надо больше болеть.
   Наши глаза, как намагниченные, не отпускали друг друга. Ей не хотелось, чтобы я уходил? Это было короткое мгновение, а потом я порывисто наклонился и поцеловал ее в щеку. Брату не возбраняется. Возможно, конечно, поцелуй длился несколько дольше, чем положено у родственников, но мне это было всё равно.
- Не пропадайте больше, - шепнули ее губы.
- Я позвоню, - тихонько - ей и уже громко - для Кости:
- Всего хорошего и удачи в вашем тонком деле!
- До свидания, - ответил он, как будто разговаривал с бельевым шкафом.
   Он был рад, что я убираюсь восвояси, и Светлана достанется ему в безраздельное пользование. Он уже и злиться, в общем, перестал. Скорее, дрожал от нетерпения, словно боевой конь в стойле. И я ему уже не был так ненавистен, а просто безразличен. Правильно, ведь через 30 секунд меня здесь не будет, и очень может быть, я больше никогда не омрачу его горизонт своим присутствием. Ну почему жизнь так чертовски несправедлива?! 
   Выйдя за дверь, я еще несколько минут топтался в коридоре. У меня мелькнула мысль постучаться к Верховцевой и выведать у нее что-нибудь о нервном сервисере, но пока я колебался, поезд уехал. Ольга прошмыгнула мимо меня вместе с подтянутым немолодым мужчиной в форме сборной России. Успев, правда, по пути обронить усмешку сопереживания. Иначе, вероятно, Ольга и не умела выражать сочувствие классовому врагу. Но неужели и ей нравится этот ощипанный воробей Костя Болдин? 
   Очнулся я только на улице, когда порыв ледяного ветра ожег мне щеку. Всё, что я увидел сегодня, должно было окончательно похоронить мои беспочвенные надежды, но… но… но… Не так я представлял себе избранника Светланы. Конечно, любят не за что-то, а любят вопреки, но в данном случае уж как-то слишком вопреки.  Не укладывалось у меня в голове, что такая необыкновенная женщина, как Светлана, может всю себя положить к ногам заурядного Кости Болдина.
   «А ты не заурядный?» - ущипнул внутренний голос. Когда-то я был в этом почти уверен. Не то чтобы считал себя гениальной личностью, но способным и интересным человеком считал. Я же видел, как реагируют на меня окружающие. Особенно, женщины. Но умение, не напрягаясь, связывать слова в разговоре и обаятельно улыбаться – это отнюдь не признак незаурядности. К тому же может статься, что в рецепте завоевания сердца биатлонистки Шубиной такие ингредиенты вообще не прописаны.
   Сколько ни тужься, я никогда не смогу стать Костей Болдиным. Потолок его духовного развития и восприятия мира – книжка про Буратино. Нет, нет, не сочтите это за жлобство. Литературу я взял для примера. Дело не в том, что он больше ничего не читал, а в том, что он этим гордится. Потому что гордиться незнанием гораздо удобнее, чем стыдиться его. И вот это уже диагноз для человека, потому что такая позиция не может не отразиться на его способности понимать и сопереживать. Литература придумана, чтобы научить мыслить, познавать природу чувств вместе с авторами, которым Бог дал талант выражать словами то, что большинство людей ощущает лишь на уровне эмоций, порывов, инстинктов. Отрицать необходимость чтения, заявлять, что это абсолютно никчемное занятие, означает добровольно обрекать себя на жизненный путь в компании собственных измышлизмов. Отсюда и рождается уродливое убеждение в своей вечной правоте. А это тянет нежелание идти навстречу кому бы то ни было, неумение анализировать собственные промахи, беспомощность и злобу, когда требуются деликатность и терпение. Незнание рождает комплексы, а комплексы - тиранию…
   Я не зря вспомнил «Бесприданницу». Все жалели несчастного Карандышева и считали законченным подлецом Паратова. А ведь Карандышев не столько жалок, сколько страшен в своей ограниченности, из которой пытается сделать культ. Свою, еще даже не жену, он уже хочет заставить гордиться его самыми презренными качествами. Нарываясь на человека умного и действительно образованного, он тут же превращается в глупца. Который еще глупее, оттого что кичится своей глупостью. Нет бы помолчать, а он начинает доказывать, что белое - это черное, потому что намерен казаться умнее и значительнее. Как лягушка, которая хотела походить на быка, и надувалась, лопнув, в итоге. Сильные и богатые над Карандышевым смеялись, Лариса упросила не добивать «жениха», тем самым спасла его от полного позора, но он бы потом всё выместил на ней. И даже ревновал он не свою любовь, а свою собственность. Дай ничтожеству хоть каплю власти, и оно превратится в монстра.
   Светлане нельзя выходить замуж за светловолосого мавра. Он запрет ее в клетку и наденет паранджу!
    Да, я плохо знал Костю Болдина. Но мне хватило и 10 минут, чтобы понять, к какому типу людей он принадлежит. Ограниченный, избалованный, самовлюбленный болван. Мне была невыносима одна мысль, что в эту минуту он по-хозяйски обнимает Светлану, целует своими безвольными губами, а она отвечает ему… Нет! Я не Лев Толстой, и всепрощение со смирением мне не свойственны. Поэтому повременим покуда выбрасывать белый флаг.  Я не уступлю Светлану без борьбы!

***

продолжение следует...