Дорога в Никуда. Гл 8. На северо-восток - 74

LXXIV
29/VI – 1968
БАРНАУЛ
Майе Доманской

                Здравствуй, Майя.


Все! Завтра работаю последний день, первого получу расчет, третьего навсегда покину цирк и прилечу в Абакан (ох, неужели в третий раз придется мариноваться в Толмачево?..), буду работать и учиться. Закончится Дорога в Никуда, погибнет великолепный экземпляр Мистера Икса, зато появится скромный музыкант-труженик, в будущем, надеюсь, хороший семьянин, верный муж и любящий отец! Гм… Почему-то вспоминается злоехидственное изречение Валерки Хорунжего: «зарекалась свинья… рылом в апельсинах не копаться»!..

Самое забавное, что нежданно-негаданно оказался отцом близнецов. Двойня у меня! Я уехал в гости, а Портос с Арамисом распустили слух, что, де, у Далматова родилась таковая, потому, де, и поехал!.. Сволочи. Приезжаю, а мне жмут руку и поздравляют. Всем оркестром поздравили! Гита Львовна спрашивает: мальчики или девочки? Мальчики, говорю, Олег и Игорь. Она аж запищала от восторга – молодец, Вадинька! Так что уеду беспрепятственно. Как же, счастливый отец стремится в объятия покинутого по недоразумению семейства! А у меня семейство: саксофон, гитара, да ветер в поле. Нельзя же, в самом деле, считать за семейство собственных родителей, которым ты помеха в их личных жизнях! Что они Гекубе и что Гекуба им.

В оркестре (чуть не брякнул – у нас!) перемены. Первый альт и дирижер побили, таки, горшки; Куропаткин написал заявление (на испуг Якимовича брал), а тот не испугался и заявление подмахнул. Так что в воскресенье Куропаткин играл в последний раз – вводил в курс дела нового саксофониста-альтиста, некоего Юлиана Толмачева (я вздрогнул, услышав его фамилию – такие от нее неприятные ассоциации).

Альт у него хороший, звук очень мощный и красивый, но саксофонист он посредственный, зато арап добрый. Из тех виртуозов-импровизаторов, послушаешь которых – и за голову схватишься, но мэтр-джазмен, почему-то, примитивную цирковую партию прочитать ритмично не может, играет более по вдохновению и трудное место норовит заменить «импровизом», сыграть который такая серая саксофоновая скотинка, как Далматов, ни за что не сможет. Не смогу. Согласен. Туп, как дерево. Баобаб.

Во всех буги-вуги, что нам приходилось играть, обязательно попадались сольные куски и для альта, и для тенора, я свои сольные отрывки выучивал в поте лица (в ненормально быстром темпе они становятся почти неисполнимыми), а Юлиан, смотрю, и не думает надсаждаться – импровизирует! А точнее, если по фене, – фуфло гонит. Боря Виляев (гитарист, тоже новоприбывший), не далее, как сегодня, ядовито попросил: «По ноткам соло, по ноткам, пожалуйста!» Толмачев психанул: «Да ради бога!» – и прочирикал соло, как попросили. Убого прочирикал. Даже, как будто, инструмент не тот в руках.

Начал было врать, что родился в Китае, Яша Сумской обрадовался земляку, давай вспоминать долженствующих быть общих знакомых, но вышел конфуз: новоявленный китаец совершенно не ориентировался в географии КВЖД. Как говорится, нарвался. Замолк глухо. Виляев цедит сквозь зубы: «Трепач! Загадочная личность! В Китае он был!» Но в некотором уме, поверхностной начитанности и в мизантропическом чувстве юмора ему не откажешь.

Подбросили нам новую музыку (в манеже также ротация, рассказывать уже скучно) и если б хоть музыка была! А то – «Наш сосед», что лабает «на кларнете и труба». «Наш сосед» механически и без паузы переходит в знаменитую сейчас «Ладу», не знаю, которая из этих песенок уродливее, но быдло визжит, поэтому Далматов должен выдувать на саксофоне «хмуриться не надо» «на кларнете и труба». Он и выдувает, кушать-то хочется. Юлиана тоже, видать, одолела тоска и злоба, он улучил момент и затянул на припев «Лады» русскую народную песню – «Коробейники». Она удивительно удачно ложилась на потасканные гармонии «Лады», можно было лопнуть со смеха, все и лопались, только Якимович задергался и замахал руками: «Прекратите безобразие!.

Из Абакана, почти год назад, все мои инструменты ехали за казенный кошт в цирковом вагончике, а вот тащить их обратно в своих руках – удовольствие небольшое. Да еще купил серое осеннее пальто, войлочные сапожки с молнией в стиле «прощай молодость» и плащ. Пришлось морочить голову: для альта заказал сколотить посылочный ящик и отправил на свое имя в Абакан до востребования, сапоги замотал в пальто, пальто в мешок и запустил следом, балалайку подарил Мише Зотову, хотя зачем она ему – на память, разве? Но вдруг, когда-нибудь, подастся в коверные, или в музыкальные эксцентрики – пригодится. Так что в правой руке потащу чемодан, в левой – саксофон, гитара – за плечами, билет буду держать в зубах.

А, все-таки, жалко уезжать… Володя Свириденко с такой укоризной пенял: «Куда ты едешь? Зачем?» У него ко мне непонятная слабость, как к младшему брату, у меня к нему почтение и некоторая робость, как к старшему. Раде Щербаковой подарил на память три своих рисунка, крохотный букетик темно-синих цветочков и крохотное стихотвореньице:

                Дарю тебе эти цветы
                Не так, как дарил тебе прежде:
                В тех были любовь и мечты,
                А в этих – прощанье с надеждой.

                Дарю тебе их, чтобы ты
                Чуть-чуть вспоминала меня
                И знала, что эти цветы –
                Лишь отблеск ушедшего дня.


Пожалуй, впервые Рада посмотрела мне в глаза с задумчивым и грустным удивлением. Бог с ней – она заставила бродягу пострадать, но зла не таю – она еще девчонка, что с нее спросишь. Обидно, что со временем из этого прелестного создания получится весьма серый персонаж Человеческой Комедии. Миша Зотов повесил нос. У нас с ним странная, какая-то холодноватая дружба. Его поразило имя города – Абакан, говорит – созвучно с Зурбаганом. Миша большой поклонник Грина. И фамилия Далматов, по его мнению, перекликается с фамилией Давенант…

И – Наташа Биляуэр! Боль души моей! Кто теперь будет учить Вадьку Далматова играть в поддавки и шашки? С кем она будет играть в догонялки? Улучила момент, когда никто не мог услышать, и робко попросила: «Подари фотографию, где ты в Фергане, с бородой!» Подарил. У нее попросить не осмелился.

Попрощался с Таней. Долго стояли, держались за руки. Попросил прощения за некоторое нахальство. Улыбнулась, и тоже извинилась за некоторое несгибаемое свое упорство! Созналась: «Ты моя первая и последняя любовь! Мой путь – консерватория!» Дай ей бог удачи.

Грустно… Вот и ушел цирк, дальше что?..


До свидания.


                Вадим.