Житие упыря Марии гл. 21

     Глава 21 УБИЙСТВО СЕСТРЫ  ОЛЬГИ                Братья и сёстры, Владимир Ульянов с упорством одержимого маньяка взялся за подготовку экзаменам экстерном. Надо было попасть в число выпускников университета одновременно с  казанскими абитуриентами 1887 года, чтобы  в их толпе не так были заметны поблажки к сыну «Фрейлины». И вот лживые составители Истории КПСС уверяют нас в том, что «ударенный копытом отрок»  за полтора года самостоятельно, в «Володином уголке», проштудировал тот объём наук, которые другие студенты изучали  за четыре года обучения в Санкт-Петербургском храме науки. В 1891 году «революционер по заказу» сдаёт экстерном в весеннюю и осеннюю сессии все Государственные экзамены. Бог весть, каким образом договорились между собой Министр Внутренних дел с Министром Духовных дел и Народного просвещения Российской империи, но  сын упыря Марии  получает на выпускных экзаменах высшие оценки по всем предметам. Ему присуждают Диплом Первой степени по профессии юрист.  А  в перерыве между экзаменами экстерном  стряпчий-самоучка совершил свой следующий смертный грех по наущению Сатаны. Доносчик на старшего брата Александра в те месяцы убил  свою младшую сестру Ольгу! Ольга была младше Володи на полтора года.  Буйным характером она не отличалась от брата-погодка, такая же беспокойная и шкодливая. Не иначе как наш Господь  Бог наш, Иисус Христос, наказал её родителей за кощунство при наречении этой рабы Божьей именем Ольги, которое носила покойная дочь 1868 года рождения, не прожившая и трёх месяцев на этом свете. В православных семьях подобного греха при тезоименитстве  не допускают, но для Марии Александровне Ульяновой, дочери адамита Бланка, - законы не писаны, поэтому она их и не соблюла в 1871 году… Сия чета детей всегда играла вдвоём весьма шумно. Куда Володя, туда и Оля. Куда Оля, туда и Володя! Брат –крепкий и коренастый юноша, сестра – миниатюрная, худенькая, но нехворая юница. В отличие от «Кубышкина»  она рано начала ходить на ножках и ни в чём из проказ не отставала от своего идола. В отличие от четы старших детей, Ани и Александра, которые были нрава тихого и здравомыслящего, чета средних детей, Владимира и Ольги,  была резвая и шаловливая. Другие братья и сёстры Ульяновы прозвали Ольгу «Обезьянкой», из-за пристрастия девочки к лазанию по деревьям сада. Сестра беспрекословно слушалась брата. Оба проказника любили отсиживаться тайком от взрослых в старом каретном сарае, забираться на чердак дворового сарая и вести там игры в индейцев из книг романиста Купера. Иногда они снисходили в  своём внимании до своего младшего брата Мити, который много лет спустя простодушно поведал: «Помню, как-то однажды я забрёл в глухой уголок сада и увидел там сестру Олю, сидящую в каком-то шалаше из хвороста. Около шалаша  лежала кучка мелко наломанных веток, посыпанных огненно-желтыми листиками шафрана. Это… горящий костёр, на котором в каком-то котелке готовился обед. Над головой у Оли пристроен большой зелёный лопух, изображавший головной убор индейца. Одежды на сестре не было. Володя где-то промышлял охотой, она в ожидании «мужа» стерегла жилище и готовила еду. Оля дала мне понять, что всё это тайна и рассказывать о ней родителям нельзя.» Но так как участников сих языческих игрищ было мало, то бойкой девочке приходилось быть не только в роли хранительницы очага, но и не прошенного бледнолицего охотника, который неизменно попадал в плен индейца. Володя не мог придумать способа снятия скальпа с пленника, поэтому он «сжигал» Олю на «священном костре». Для этого выдумщики сначала вдвоём смастерили носилки. Затем девочка раздевалась донага и укладывалась на них над «пламенем». Индеец по имени «Огненный Змей» брал в руки краски и кисточкой разрисовывал тело Ольги в красный цвет - это оно так «горело и текла кровь». Однажды за этим занятием застала греховодников  их мать в тот час, когда дочь «догорала», а сын – тоже нагой, - исполнял ритуальный танец  краснокожего индейца. Упырь Мария не стала ругать язычников, только сказала им, что так делать некрасиво. - Найдите себе другое занятие, дети! –проронила безбожная мать спокойно и начала быстро одевать дочь.» А вот другой случай беспутного поведения средней четы чад Ульяновых, упомянутый  Г. Г. Потаповым, однокурсником Дмитрия Ильича  по московскому университету. «Однажды родители сдали на лето молодой супружеской паре флигель в своей усадьбе в Симбирске.  И те как-то под вечер не придумали ничего умнее, как заняться супружеской любовью прямо в саду за кустами смородины. Володя, Оля и Дима в это время находились в сарае, на чердаке.  - Ребята, смотрите, квартирант сейчас задушит свою жену! – испуганно закричала вездесущая Обезьянка, глядя  в маленькое слуховое окошечко. Братья по очереди посмотрели на греховодников. Умник Володя засмеялся, ему было  тогда 11 лет.  - Глупая! Они хотят, чтобы у них родились дети. Сестра неистово вытаращила глаза, не в силах оторвать свой порочный взгляд от совокупляющихся супругов. Братья отталкивали её от окошка и тоже утоляли своё порочное любопытство. Когда молодожёны насладились друг другом, Оля неожиданно спросила: - А у нас может ребёнок родиться? - Конечно, - не моргнув глазом, ответил книгочей, - Раздевайся. - Привыкшая «гореть на костре» пленница индейца «Огненный Змей» сестра сняла одежду без смущения перед братьями.   - Ой, как интересно! Давайте и мы попробуем сделать ребёнка! Володя, сними одежду… - Попробуй с Димой! – схитрил «предводитель племени». Начали пробовать совокупляться, старший брат командовал, что и как делать. Младший брат взобрался на среднюю сестру с раздвинутыми ногами и стал повторять движения квартиранта, только что увиденные им в саду, за кустами смородины. - Ай, больно! – закричала Оля. – Может не надо больше? - Надо, - уверенно сказал «супругам» Володя, но число фрикций должно быть ровно до пятидесяти.» В гимназии «Кубышкин» только что освоил счёт «до ста», поэтому не упускал ни одного случая, чтобы не похвалиться этим достижением. Не ведаю, чада мои, лишили ли братья невинности сестру, но и поведанных господином Потаповым  сведений достаточного для уяснения уровня порочности потомков адамита и гернгутера Бланка! Губернский город Симбирск  не объезжали стороной кочующие цирки. Наоборот, они часто раскидывали на площади Старого Венца балаганы с аттракционами, а то натягивали длинный и толстый канат для воздушных гимнастов. Вот эти-то  канатоходцы и подвигли Володю и Олю на новую забаву у них в каретном сарае. Достали крепкую верёвку, натянули её на саженной высоте и давай упражняться в опасном ремесле канатоходцев, причём подошвы ног натирались густо мелом и для равновесия употреблялся длинный шест. Первой и искусной  показала себя бесстрашная «Обезьянка», не в пример неуклюжему и трусливому уродцу Володе. С весны 1890 года в  саду одновременно с соискателем диплома Императорского Санкт-Петербургского университета  на профессию «Юрист» стала готовиться к вступительным экзаменам и его сестра Оля, неразлучная спутница по жизни и проказам, Она намеривалась поступить на медицинский факультет  Гельсингфорсского университета. И во время сей подготовки также много трудилась, хотя в женской гимназии всегда училась весьма успешно по примеру  братьев Александра-Висельника и Владимира-Доносчика, за что была удостоена благодарственного листа учебного начальства. Ненасытная любознательность отроковицы сочеталась в Ольге с весёлостью нрава и не давала ей превратиться в «синий чулок», как прозывали в те годы старых дев. Но лёгкость нрава имела меру, да и кроме брата Володи у неё не было других кумиров.  Паче того, девица была одержима высокой целью служить благу общества и лицом к лицу встречаться с великими бедами человечества социального и экономического характера. Вот потому-то она и выбрала милосердную профессию доктора, дабы исцелять простых и бедных людей. Но для поступления в упомянутый университет на скандинавском берегу Балтийского моря абитуриентам требовалось знание финского языка, неведомого ни в каких гимназиях  Поволжья. По этой серьёзной причине Ольге пришлось оставить свою затею с карьерой эскулапа, хотя в самой Российской империи тогда девиц и молодых женщин на медицинские факультеты не принимали. По настоянию упыря Марии деятельная провинциалка решила стать домашней учительницей. И опять же с помощью высоких чинов в голубых мундирах осенью 1890-го года Ольга была зачислена в списки слушательниц Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге, которые едва ли не четыре года назад так и не удалось окончить её старшей сестре Анне Ульяновой-Елизаровой. Да, братья мои и сёстры. Несмотря на  несносный характер предательницы брата Саши, истеричка на правах венчанной супруги уже не первый год  носила фамилию Марка Елизарова. Старшая дочь упыря Марии тоже стала упырём, о чём я поведаю вам, чада мои, в своём месте сей скорбной повести. Весной 1891 года тесный умом Владимир вылез из своего «зелёного кабинета»  в  глухих  зарослях  хуторского сада и отбыл в Северную Пальмиру  для…подготовки  сдачи в канцелярию университета необходимых редкостному абитуриенту бумаг и свидетельств. У него были просительные письма вдовы к сенатору Фуксу, к профессору Таганцеву и прочим полезным знакомцам, вроде полицейского врача Иванова… Мудрено ли с таким тылом успешная осада храма науки душевнобольным оказалась делом нетрудным.  Не иначе,  как благодаря  ревности господина Иванова,  никто из столичных эскулапов, его коллег и знакомцев, не признал соискателя диплома юриста непригодным к сдаче трудных и многочисленных экзаменов экстерном. А покровительство Петра Николаевича из Департамента полиции оградило абитуриента от попрёков в родстве с казнённым Цареубийцей Ульяновым!   Каюсь я перед вами, чада мои, в неверие такого события. Видит Бог, я не тугодум и не дурак, но не могу поверить в успешную сдачу экстерном экзаменов по целому сонму учебных предметов и дисциплин за весь университетский курс. Можно подумать, что и я мог в Духовной  семинарии бить баклуши все годы, а потом вдруг объявить себя готовым к сдаче экзаменов по Священному Писанию, по Библейской истории с географией, по риторике, гомилептике  и иже с ними!  А хлопоты редкостного абитуриента были до того успешны, что довольный  «Кубышкин» в день сдачи экстерном очередного экзамена накупил по пути из университета до наёмной квартиры сестры Ольги  вкусной снеди, сладостей и пива, до которого «юрист» сохранил пристрастие на всю жизнь. Сестра ахнула от радости, будто в дверь её квартиры вошёл в конце апреля сам  ар- Рашид, халиф Багдадский. Первые бокалы хмельного напитка, выпили, не чокаясь, в связи со  скорбной для семьи годовщиной: сегодня, в  8-й день мая месяца исполнится ровно четыре года со дня казни  старшего брата Саши по приговору Особого присутствия Правительствующего Сената Государства Российского. Жадно закусили. Выпили пива по второму бокалу… - А помнишь, Обезьянка, - обратился захмелевший брат к захмелевшей сестре. – как в те дни мама была здесь, в Санкт-Петербурге, а мы  дома в Симбирске прочли в газете «Губернские новости» сообщение о казни Саши? Няня Варвара Григорьевна сказала тогда покорно: - «Так, значит, это Богу угодно было!».  А ты  ей крикнула сквозь слёзы: -«Не Богу, а царю, палачу проклятому!». Нянька ещё  перепугалась до беспамятства: - «Господи, что ты говоришь? Разве можно так, Оля?». Помнишь? - Помню, Володя… Мне до слёз жалко Сашу, тихого и доброго, - всплакнула сестра о покойном брате, - Мама его не любила почему-то… Лишь «Кубышкин» у неё в любимчиках! Хотя ты в сравнении с Сашей бессердечный и крикливый  себялюб! - Кхм… кхм… - поперхнулся пивом брат, - Отчего это ты обижаешь меня, Обезьянка? - Из-за своего неумеренного самолюбования ты, Кубышкин,  не видишь, что перед тобою уже не «Обезьянка», а столичная курсистка  Бестужевки; что я уже не та провинциалка, которая переехала из Симбирска в Санкт-Петербург аж  год назад; что на многие вещи и явления я имею собственное мнение. Моей сокурснице  пришло письмо про твоё поведение во время голода в Поволжье в начале этого года. Тогда  в России повсюду создавались комитеты помощи голодающим, а в особо бедствующих уездах открывались кухни для раздачи населению бесплатной похлёбки. В Самаре каждый горожанин, кому позволяли средства, давал посильные деньги для голодных. Писатели Лев Толстой и Антон Чехов тоже откликнулись на народную беду, посылая продукты в деревни и сёла, где голод свирепствовал особенно сильно… Один ты, Владимир Ульянов, брат казнённого революционера Александра Ульянова, не пожелал присоединить своих усилий к доброму делу, присовокупить хоть один рубль в общую копилку… Саша так не поступил бы!  Да и я добровольно  отдала голодающим всю стипендию за месяц, хотя испытала чувство голода не меньше, чем несчастные наши земляки на берегах Волги… - Гм…  Гм… Обез… Ой, Оля, ты не права! – стал оправдывать свою скупость новоиспечённый юрист. – У меня на этот счёт есть своя теория! И с нею согласился бы сам Нечаев, будь он живой сегодня… Я уверен в том, что какое бы бедствие не постигло Россию, его нужно только приветствовать ибо оно приближает социальную революцию! - Что - о?  Да как тебе не совестно Кубышкин?  Да как ты не стыдишься вслух провозглашать такие бесчеловечные теории?  Нет, Саша так не… - Да что твой Саша хвалённый?  Заладила, как сорока: Саша, Саша… - закричал Владимир в сумеречном состоянии души, - А знаешь ли ты, дура провинциальная, что наш тихоня и добряк Саша и в заговорщики пошёл после того, как несколько раз переспал в одной постели  с какой-то там Реввекой?  Знаешь ли ты, глупая гусыня, что сия потаскушка от брата и перебежала в постель к революционеру Говорухину, так влюблённый в неё наш интеллигент не только не надавал сопернику по физиономии, а оплатил из своих денег его побег за кордон?  Знаешь ли ты, простушка, что в погоне за ласковым словом шлюхи наш брат сдал свою золотую медаль в ломбард, дабы за залоговую сумму накупить химикатов для метательных снарядов, пару револьверов, пуль со стрихнином и листового свинца… Знаешь ли ты, что он изготовил непригодные бомбы, которые не взорвались 1-го марта 1887-го года и подвели метальщиков взрывных снарядов под виселицу… Те на него были в такой обиде, что не хотели с ним висеть  в петле рядом и одновременно… А ты стрекочешь, Саша, Саша… - Откуда ты про всё это знаешь, Кубышкин? – сурово спросила расстроенная сестра. - Анна рассказывала со слов писателя Песковского… Помнишь,  зять  тёти Веретенниковой… - Допустим… Тогда ещё скажи вот о чём: почему нам, братьям и сёстрам казнённого цареубийцы, такая поблажка от властей? Смотри, на тебя не распространился процент ограничения в приёме иудеев  в университет… Да и гимназию нам  разрешили окончить… - Скажу коль просишь, Обезьянка, - мстительно заявил Владимир. – Я нужный для властей гражданин, ибо это я  летом 1886 года написал донос на Сашу в полицию Санкт-Петербурга, как на участника студенческого заговора на Священную особу Государя. Это во-первых. Во-вторых Саша в тюремном каземате сошёл с ума, а мама, в угоду властям и на пользу себе, не потребовала ни адвоката, ни медицинского освидетельствования обвиняемого. В-третьих, партийную программу заговорщиков написала за Сашу Анна, написала его почерком… - Что я слышу-у… - простонала Оля. – Моя  семья – семья  подлецов и негодяев!  Уйди, низкий доносчик, с моих глаз долой… Вон из моей комнаты, подлец! А я сегодня же отнесу в полицию письмо с перечнем всех ваших торговых сделок из-за корысти.. - Ах ты так, макака проклятая! – впал в истерическое состояние брат. – Да я тебя удушить мало… Я не позволю тебе клеветать на нашу революционную семью! И «Кубышкин» в запальчивости выполнил своё страшное  обещание задушить сестру! Господи, пронеси мимо нас чашу сию! Аминь!