Коморес. Глава 3. Раскаяние

За       что?
За что мне это?
Тишина.
Мама.
Мама!
Нет ответа.
Кто такая мама?
И кто такая я?
Я помню лишь боль, струящуюся по артериям вместо крови. Боль – это моя жизнь. Боль – это мой удел. Мне нельзя жить без боли. Ибо велик мой грех, не смогу его замолить я.
Верхние смотрят за мной. Верхние помогают мне его искупить. И не должна им ни в чем отказывать. И не должна сопротивляться, даже если режут на части. Опыты – это мое искупление. Надрезают кожу, выпускают кровь, вонзают лезвие в живот, отрезают руки, режут волосы, прижигают губы, вырезают символы. Нет мне иной доли.
Верхние играют мной. Они возвращают мне прежний облик. За это на коленях перед ними стою. Терплю. Искупляю. Искуплю. Они добродушны ко мне. Иногда даже разговаривают со мной:
- Дитя, неужели это не наилучшая судьба для отброса общества?
А я могу лишь мычать в ответ. Первым делом мне отрезали язык.
***
Я жила в лаборатории как подопытная крыса. И даже не думала о возможности другой жизни. Прежняя жизнь струилась во мне лишь со словом «мама». Что это? Ответа я не знаю. Но само слово было запретным. Высшие не знали его. Я вытаскивала его из памяти, лишь когда они уходили, заперев меня в клетке. И позволяла себе наслаждаться этим словом, лаская его. МАМА. Это был мой грех.
Я не знаю, как выгляжу. Иногда я смотрю на свое тело, ужасаясь его несовершенству. Люблю лишь руки. Они прекрасны – покрыты цепью грубых шрамов с голубоватым отливом. Высшие не любят мои руки. И даже пытались полностью их отрезать. Но всегда возвращали. Почему? Почему они так хорошо ко мне относятся? Как я могу выразить свою благодарность?
Высший. Я видела их хозяина. Как же он велик. Я даже помню его слова:
- И такая девка сумела…
Высший, стоявший рядом, ударил мне по голове. Поэтому я лишь расслышала «вся, без остатка». И последние слова:
- Никто не должен об этом знать.
Я никому не скажу.
***
В какой-то момент начала возвращаться память. Не вся, просто вспышки прежней жизни. Лучше бы этого не было. Когда я во время игры с Высшим замерла, увидев внутри изображение какой-то женщины, меня сильно избили. Если бы у меня был язык, то еще бы и допросили. Тогда могли убить. Спасибо им за то, что забрали его у меня. Я слаба.
А потом…
(- Мама?
Ты улыбаешься мне и ласково гладишь по голове.
- Где мы, мама? Я не узнаю этого место.
- Еще бы, - грустно говоришь и прижимаешь к себе. – Проклятые сеоты смогли практически выбить из тебя всю память. Оглянись. Это место не смогло измениться.
Летом не берегу речки холодно, как зимой. И земля не сбрасывает ледяные оковы. Что это?
- Здесь я нашла ту сосульку.
- Дурочка, - зачем ты еще говоришь? – Это не сосулька. Ты еще не понимаешь.
Но пойму, так?
- Мама…)
Ее же нет в живых? Сеоты не могли оставить ее и живых. А те люди, что прибежали вместе с ней? Живы ли они? Прервалась ли цепь смертей?
Я не хотела этого помнить. Уж лучше быть безмолвной игрушкой сеотов, чем знать, кем я была до этого ада. Я грызла свои руки, пытаясь заставить себя забыть. Но память возвращалась. А с ней тот вопрос, ответ на который когда-то стоил маме жизни. Что за вещь я взяла в руки в тот адский день? Что с ней случилось? Нет ответа. Как и нет изменений в моей жизни.
Глупое место. Лаборатория. Ряд столов, на которых лежат люди. Рядом со мной – живые. Их тихие стоны уже не будят меня по ночам. Подальше – мертвые. Чего сеотам нужно от их тел? Бью себя по щекам. Раскаяние.
Инструменты на стенах. Все – острые, как сила. Я хочу быть сильной. Почему же нельзя?
***
(- И что мне делать теперь?
Я задала этот вопрос вслух, не надеясь на ответ. И правда, что мне может сказать берег реки? «Спасибо за вечный холод в моих жилах?» Оставалось лишь поудобнее устроиться на песке, не скованном вечным льдом.
- Зачем ты отдала им посох?
Мне уже не нужно оборачиваться. Этот псих являлся не в первый раз.
- А что могла сделать маленькая девочка? Убить всех сеотов, явившихся за посохом?
Мне не хочется думать. Я не могла. Не могла и не могу.
- Но ты смогла использовать посох.
- Как-то.
- Да?
- Ты забыл добавить «как-то». Я не пыталась это сделать.
- Но смогла.
- Не играй словами.
Здесь я была красноречивой. Здесь я могла говорить, петь, спорить. Жаль только, что с призраком неизвестного мне человека.
- Сколько я тут нахожусь? – я задала этот вопрос берегу реки. Тишина. Интересно, сколько поколений сменилось за время моего плена?
- Не больше того, что ты думаешь – ответил призрак за моей спиной. – Боль имеет одно неприятное свойство – растягивать время. И минуты пыток могут казаться часами, а из них складываются дни, тянущиеся месяцами, плавно переходящими в годы.
- Мне стоит быть благодарной за это?
- Нет. Тебе вообще не стоит быть.
- Я не смогу.
Я не смогу уничтожить себя.
- И не стоит. Тебя обязательно вытащат.
- Кто?)
- Очнись, тупая скотина! Нну же!
Я настолько привыкла к боли, что сумела проснуться лишь от голоса. Удара в бок заметно не было. Хотя стоящий рядом хозяин явно меня не пожалел.
- Проснулассь? А теперь живо, приведи ко мне 147 образец! И чтоб в нормальном сосстоянии был, понятно? Марш!
Я сумела кивнуть. Я хочу, чтоб меня вытащили.