Веточки из родословной

     Наш младший брат - Василий Игнатьевич, будучи прикованным недугом к постели, начал рассказывать о жизни нашей семьи, начиная со своего детского возраста. Материал интересный, но без его разрешения не могу выставить на обозрение. "Много личного" - выразился братишка.               

    Его повествование пришлось немного дополнить и получились - "Братские повести".
   
    Я старший в семье, "довоенный", как говорил отец.
   
    Помню многое.Возможно вы не поверите, но хорошо помню свое первое утро, само рождение.

    Оставим общий материал до получения братского разрешения, а кое-что представим на ваш суд.



                *   *    *


                Дни летят, как тройка с бубенцами,
                Были здесь – и вот, уже вдали.
                Теперь за ними не пошлёшь с гонцами -
                За горизонтом все - растаяли в пыли…

    В моих архивах есть несколько коротких рассказов о той жизни, возможно, стоит начать с них?
 

                Село Верхнее


    О нём пока не рассказывал, это место моего рождения, моя настоящая Родина, куда  привязан своей пуповиной. Родина наших предков по материнской линии, здесь, за Горушками, справа от Жуковской дороги нашли покой деды-прадеды. Село состоит из нескольких «краёв»: «Шигонина» (Шигонь), Горушки, Чегыровка, Пешков край. Шигонина – южная сторона села. Шигонский край от основного села отделяет речка Куртамыш, повернувшая течение на восток после впадения  в неё речки Берёзовки, берущей своё начало в Косулинских лесах.
 
    Мост в устье Берёзовки является связующим звеном Шигонины с Горушками – самым высоким краем села.  Здесь всё сельское управление, школа, детский сад.  В 1918 году рядом со школой была построена красивая каменная церковь Ильи Пророка, у моему великому сожалению, разрушенная уже в годы перестройки. В тот же год, после освящения храма владыкой, нашего деда земляки единодушно избрали церковным старостой, но работать, почти не пришлось, в связи с начавшимися гонениями новой власти. Напротив храма была «пожарка»  с восьмиярусной каланчой. С её смотровой площадки открывался вид  на десятки километров окрест. Наш дед – Семён Иванович, был «главным» пожарным в годы войны и после, до ухода на пенсию.

    Шигонский бор, окраина Шигони и речка Куртамыш. – любимая картина  из детства, видимая почти без изменений с первых дней моей жизни, видимая из окна дома нашего деда – Семёна Ивановича Пешкова. По центру фото, всегда прудили пруд, чуть левее Никишкин курень, где он выжигал уголь для нужд кузницы и гнал дёготь  для других крестьянских нужд, это и колёсная смазка, и лекарство для скота, и мазь для пропитки обуви, да и многое другое.

    За спиной фотографа – гора, на которой стояли две ветряных мельницы «ряжовки». Одна  в наше время ещё работала. В век электричества запустили новую мельницу и ветрянки стали не нужны, а жаль. Искренне жаль эти добротные творения мастеров, они словно были частью самой природы, сливаясь с ней в одно целое.
 
    За кромкой Шигонского бора (см. фото), там, левее дальнего леса идёт дорога на бывшую Константиновку, где через небольшой ручей, на Плоской низине в 1936 году был построен мост. Ведущими строителями этого моста были: наш дядя Константин Семёнович  со своим отцом Семёном Ивановичем. Сохранилось фото, на котором они с мамой нашей, и бабушкой Евдокией Егоровной (стоят  вблизи телеги, их собственности, у дяди – руки на поясе, у телеги бабушка).
 
   
    Пешков край  с Чегыровкой, от Горушек отделяет речка Куртамыш, текущая  из Жуковского бора с севера на юг, затем делающая крутой поворот к слиянию с Берёзовкой. Эти два края стоят вплотную друг к другу, но Чегыровка расположена севернее.

    Пешковы были основателями своего края, возможно, и села. Здесь и ныне живут потомки Андрея Осиповича, Михаила Осиповича, Степана Осиповича, Фёдора Ивановича, Ивана Андреевича – родословное древо растёт и зеленеет, несмотря на перипетии общественной жизни.
    Помню: разнёсся слух: «ломают дом Пешковых»! К месту события, сбежалось всё село.
Старинный дом  стоял в глубине участка, а новый хозяин – Илья Соков, решил перенести его ближе к дороге, может, и другое чувство двигало, кто знает.

    Разобрали крышу, высокую веранду, раскатали дом. О! Чудо! Дом стоял на естественных  кондовых пнях! Много усилий потребовалось рабочим, чтоб выкорчевать это древние основания.

    Верхнёвцы испокон века были мастеровыми людьми, любое дело по плечу, будь – то каменные или плотницкие работы, работы по железу так же подвластны их умелым рукам,
не говоря об основных крестьянских работах на земле-кормилице, которая не только кормила, но и одевала жителей села, как и по всей Святой Руси. Не ленись – работай!

    Весенний  бурный паводок зачастую сносил мосты – одно из красивейших творений мастеров, и люди упорно возводили новые переправы, краше прежних. На мостах, по вечерам любила собираться на гуляния молодёжь.  Какой-нибудь заводила крикнет:

    - Пошли к бору! На игрища! – или – Купаться на пруд! – Вся толпа с шумом и гамом спешит на рёлку к запруде или к Шигонскому бору, где расположен Никишкин курень. Их голосам вторит звонкое эхо бора, как бы усиленное водной гладью. Красота! Незабываемые впечатления.

    Я думаю: что каждый хранит в глубинах своей души самые тёплые воспоминания о малой Родине, той, где появился на свет, где провёл своё босоногое детство, милее родного края у каждого нет.

    Можно долго, подробно и интересно рассказывать о селе, о славных своих земляках, думаю это сделать позднее, чтоб привести нахлынувшие в голове воспоминания в порядок.

    Посмотрим на фото с Ильёй Соковым. На фото колхозники 30-х годов. О нём дед говорил:

    -  Илья старательный, трудолюбивый и хозяйственный мужчина! – многое можно определить по фотографии, оставлю это вам – делайте свои выводы.

    Жена Таисия умерла вскоре после родов последнего сына Юры. Толя был немного старше меня, но мы были дружны. Он продолжил труд на родной земле, стал кавалером ордена «Трудового Красного Знамени». Юра стал капитаном милиции, но чем-то не угодил начальству и ушёл в строители.

    Не знаю тех, кто ещё запечатлен на фото, кого-то угробила война, кто-то остался жив и вернулся в родные края. Сергей Николаевич  - наш двоюродный дядя (второе фото) – погиб в последнем бою под Сталинградом, в день, когда сдался Паулюс.

    Константина Семёновича – родного дядю, вместе с другом - Василием Столбовым, застрелил немецкий офицер из команды «Бранденбург» переодетый в форму командира Красной Армии.

    Сын Ерофея Кузьмича – Василий, отвоевав, вернулся с фронта.

    Я запомнил вкус Победы. По-другому сказать не могу, это надо видеть и чувствовать!
Видеть людей, дождавшихся свою «кровиночку» с фронта, видеть выплаканные глаза тех, кто уже никогда не дождётся…



                Отец

    
    Октябрь 1945 года. Раннее утро. В доме топится печь, перед ней копошится бабушка:

    - Сейчас, Фётко, я тебе блинчиков испеку, посиди пока здесь! – говорит она ласково, усаживая меня к стене, в уголок шестка.

    За окном, на голых ветках сирени, в лучах утреннего солнца, о чём-то спорят воробьи. Интересно!

    У ворот скрипнула калитка. От неё спешит солдат с чемоданом.

    - Баба, там солдат!

    Бабушка, глянув в окно, вскрикнула:

    - Твой отец, беги, встречай! А ты куда?! – остановила маму, которая кинулась, было к окну,  – Он уже на крыльце! – В начавшейся суматохе, мать чуть не опрокинула деревянное корыто, в котором стирала бельё, кинулась к выходу.

    Выбегаю на высокое крыльцо, мать уже висит на шее отца. Увидев меня, он её отстранил, взял меня под мышки и поднял над головой:

    - Это сын так вырос?! – Опустил меня на пол, и вошли в дом. К вечеру пришёл дед. Отец начал раздавать подарки; маме – шёлк кремового цвета на платье, деду – что-то на рубашку, бабушке что – не помню, мне блестящая губная гармошка. День прошёл в расспросах и суете. Гармониста из меня не получилось, наверное, ещё раньше – медведь наступил на ухо.
 
    На утро наступило мне испытание. Лежу с отцом на верхнем голбчике у печки, принюхиваюсь к новому запаху, говорим о чём-то. Вдруг отец задаёт вопрос:

    - Ну  что, сын, как меня звать будешь?

    Заочно, я всё время называл его тятя – как было принято на Руси с древних пор.

    Предчувствуя скорое возвращение отца с войны, к нам в гости приехала его сестра – Мария и начала меня учить, что так «не хорошо», «не культурно». Я знать - не знал что такое  культура, пришлось прислушаться к её совету. Долго ворочал в голове  эту культуру, и в ответ на вопрос отца выдохнул:

    - Папа! – Хотя я и сейчас против этой сдобы, против засилия иностранщиной Русской культуры.

    Тётя была младше отца на десять лет, но при каждой встрече с ним, учила его «жизни».

    Бабушка - Прасковья Ивановна много сил потратила на обучение Марии в педучилище, затем постоянно поддерживала на месте первой её работы – Половинке, куда ходила пешком. На дорогу в один конец уходило трое суток. Вернувшись от дочери, бабушка рассказывала о своих приключениях  в пути следования; где ночевала, кто подвёз, о паромной переправе и так далее. Затем учёба Марии в партшколе г. Челябинска.

    Дочь, начав жить в достатке, утратила чувство сострадания, сочувствия к бедности, в которой оставались близкие ей люди.


    Здесь стоит рассказать о дедушке «Митрее» - Дмитрии Ивановиче Телегине – родном брате нашей бабушки Прасковьи.

    Их родовое гнездо в селе Телегино, близь Долговки. Дмитрий Иванович проходил воинскую службу вместе с Александром Яковлевичем Головиным в 139 Пехотном Моршанском полку. Воевали в Русско-Японскую на Дальнем востоке. После службы решил поселиться в Пепелино, ближе к другу, женившись на Анне Фроловне, славной труженице.

    У них, как я помню, были дочь и сын.

    Где, на каких дорогах пропал их сын Яков – ни кому неизвестно. Неизвестность причиняла родителям неимоверную душевную боль и страдания.

    Любовь Дмитриевна вышла замуж за Тимофея Смирнова, и уехали в Челябинск. Жильём им долгое время служил вагон-теплушка, стоящий на рельсах рядом с цинковым заводом за грудой утильсырья. Гора эта состояла из окровавленной одежды фронтовиков привозимая для производственных нужд завода из прифронтовых госпиталей и прочих горестных мест.

    Дед  Дмитрий по два-три раза навещал дочку. В колхозе он работать уже не мог по причине старости, паспорта в то время не имели, справку с места жительства тоже не добьешься. Дед нашёл выход.

    В Пепелино есть большие запасы белой глины. Дед заготовлял её, слепляя в шары, наподобие большого детского мяча, подсушивал под навесом. Она становилась товаром для его коммерции.

    Грузил на телегу воз комковой глины, запрягал в ярмо корову и отправлялся за триста вёрст в «Челябу». На путь уходила, порой, неделя. Так как в пути нужно было «заправить» транспортное средство - дать отдых корове, подоить её, накормить, и так далее.

    Белая глина была ходовым товаром нужным для побелки. В сёлах можно было поменять на продукты, в городе продать за деньги.  Почему-то известь в те годы считалась стратегическим сырьём и была запрещена к использованию.

    «Купец» останавливал свой транспорт на Колхозном рынке, что был в центре города, рядом с площадью Ленина, где товар раскупали мгновенно, затем ехал к Любе на Цинковый. Там выбирал что-либо из одёжки, брюки, гимнастёрки, либо военные шапки-ушанки, рукавицы и так далее. Нагостившись у дочери, грузил выбранный товар в телегу, и отправлялся в обратный путь. По дороге домой, менял товар на продукты: картофель, яйца и другие. Сольно не торговался, зная положение деревни. Одному из моих друзей дед подарил шлем стрелка-радиста, с клапанами для наушников, чем Лёня был очень доволен.

    Об одной поездке из «Челябы» дед вспоминал долго.

    - Стою на рынке, подходит милиционер, спрашивает паспорт. Я объясняю, что «пачпорт» нам не дают, справку тоже не допросишься. Новый вопрос:

    - Откуда? – Отвечаю:

    - Из Телегины.

    - На чём приехал?

    - На этой телеге.

    Он долго на меня кричал, приняв за дурака, затем выгнал с рынка, не поняв моей правды. Кто из нас оказался дураком, не знаю.

    Мог Дмитрий Иванович, и стоять с протянутой рукой, просить милостыню - жить-то надо. Надо кормить и больную жену – Анну Фроловну.

    Стоит дед на мосту через Миасс, сняв шапку и протянув руку. Мимо бежит стая студенточек, одна из них наша тётя Мария.

    - Мне стало так неловко, мы опешили, но потом положила ему три рубля. – Вспоминала она однажды.

    В партшколе не учили понимать крестьянские души, там важнее были Марксизм-Ленинизм, их теории. Как и утописты, «слишком далеки они были от народа»!

    Не получающий пенсии, фактически бесправный дедушка Дмитрий, в моих глазах был  на голову выше и честнее партийных стипендиатов. Он не крал и не обманывал, просил на кусок хлеба, на пропитание, не считаю это зазорным, но не знаю – смогу ли выпросить сам.

    Последние дни своей жизни он прожил у тёти Любы, получившей комнатку в бараке.

    Анна Фроловна – крёстная мать нашего отца покоится  метрах в трёх к северу от места упокоения своего крестника - нашего отца.

    Тётя Люба развелась с Тимофеем, поводом послужили пьянки и гуляния. Младшая дочка Нина живёт в Челябинске, старшая – Клава на станции Чернушка.

    Любовь Дмитриевна с отцовой стороны и Надежда Николаевна с материной стороны, привечали меня как родного сына, роднее не бывает. Много видел от них добра и настоящей материнской ласки.

    Еще пару слов о дедушке «Митрее» - так я его называл.

    Ездил он на своей бурёнке по каким-то делам в Куртамыш. На обратном пути заехал в село Верхнее, чтоб забрать меня от деда Семёна и привезти в Пепелино, к родителям. Зима. Февраль. Снега глубокие, морозец знатный. Закутанный в огромный тулуп, мороза не чувствую, но дед иногда прыгает с саней и идёт следом, «для сугреву». Проехали его родную деревню Телегину, он показал бывшую свою усадьбу, за деревней древний курган, за ним вижу плоскую низину, по которой навстречу нам летит тройка с бубенцами под свист и улюлюканье подгулявших парней. Крик:

    - Берегись!!!

    Дед натянул вожжи, корова ступила вправо и провалилась глубоко в снег передними ногами. Коробушка на санях была не привязана и лихая кошевка с маха ударяет нас в бок.
Мы с дедом летим в снег, короб накрывает нас сверху. Тройка остановилась. Дед их костерит, но без мата. Ребята  Накаряков с Докшиным смеются, усаживают нас в короб и водружают на сани, кто-то из них выводит корову на торную дорогу, и мы следуем дальше уже без приключений.

    - Не ушибся?

    - Нет.

    - Ну и, слава Богу!


    Говоря об отце, невозможно обойти стороной его родственников, как по материнской, так и по отцовской линии.

    Григорий Иванович был двоюродным братом со стороны отца, то есть нашего деда – Александра Яковлевича. Гриша в молодости был хулиганистым парнем. Что он натворил – не помню, но его начал выслеживать участковый. Гриша вначале скрывался, а затем решил уехать в Челябинск. Уехал без каких-либо документов. На работу не берут – молод, всего 17 лет. Что делать?  Решил добавить к семнадцати ещё три года  и пришёл в милицию. Взяли рядовым, документы оформили, поверив на слово. Дослужил до майора. Во время войны был грозой для воров и бандитов. «Чуть самого на пирожки не измололи». После ухода на пенсию ему была посвящена целая газетная страница в  городской газете. Там были описаны его боевые дела в мирном городе. Только разгром одной банды, помог вернуть государству более полутора миллионов рублей.

    Как говорят: «дело прошлое», Григорий Иванович помог многим землякам перебраться от пустых колхозных трудодней в город, найти людям место в жизни.

    Бывая в Челябинске и устав от нравоучений сестры, отец всегда уходил к Григорию Ивановичу. 
 
    Когда я решил определить своё место в жизни, приехал в город, дядя Гриша предлагал идти к нему в милицию, чтоб «сохранить династию», но я не согласился. Хотел быть строителем или военным, как многие наши предки.
 
    Гришин отец – Иван Яковлевич любил выпить, как говорила бабушка: «был бражник», и говорила о нём с пренебрежением. Скончался в 1946 году.


                *   *   *

    Младшая сестра отца – Шура (Александра) родилась в 1930 году после смерти нашего деда Александра Яковлевича. Нашему отцу было 14 лет.

    Тётя Шура стала моей крёстной матерью. Со мной всегда разговаривала с улыбкой, подкрепляя её какой-нибудь шуткой. Порой споёт шуточную частушку:

                «Ребито, вы, Ребито, где вы денег берито,
                Курито, воруито, из карманов дуито?»
    
    Я не курил и не воровал, мне было просто смешно, но, в какой-то степени, это была своеобразная воспитательная мера.

    Бабушка Прасковья очень не хотела, чтоб Шура выходила замуж за Мишу Дмитриева, словно предчувствуя недоброе, говорила:

    - Не ходи, Шурка, покаешься! Он не из доброй семьи, смотри! – Но «любовь зла…», не послушала Шура материнского предостережения, а стоило бы.

    Уехали они жить в Чурилово, теперь пригород Челябинска. Зарезал муж Шуру и спалил на костре, вблизи станции Потанино в берёзовой роще, осознав содеянное – сам бросился на рельсы под проходящий поезд, но это произошло уже в Чурилово.
   
    Правильно младший брат сказал, что «жизнь каждого человека – это ненаписанная повесть» со своими горестями и радостями. Люди на первый план ставят своё «Я». Прожитые жизни других людей, их опыт – никому не нужен, это словно опавший осенний лист, прошли по нему и забыли. Пока живы – будем помнить!

 
    О жизни семьи Вася всё написал верно. Он не знает истории моего ухода. Много путей предлагала Судьба, но я выбрал тот, по которому прошёл без сожалений.

    В годы шумного освоения целинных земель отец решил круто изменить свою жизнь – решил поехать на целину. До какой станции он брал билет, этого я не знаю. В вагоне познакомился с директором совхоза «Катайский», тот ехал в Курган, на какой-то семинар.

    - Игнатий Александрович, зачем ты едешь в такую даль? У нас рядом своя целина, давай ко мне в Альменевский район.

    Отец подумал и согласился. Вернулся домой. Мать с бабушкой в «штыки»:

    - Не поедем!! Что там, в Могильном делать? – Так раньше называлось Альменево, расположенное среди болот на глинистой почве.

    - А ты, сын, поедешь на новое место?

    - Поеду!

     Отцу дали для переезда грузовую машину с прицепом. Он разобрал баню, конюшню, заборы – всё это загрузили и мы отправились в неведомый для меня край.

    Разгрузились. Приютили нас переселенцы из Долговки – Семья Ермаковых, Иван и Клава.

    Отец вышел на работу. Я охранял брёвна, а по вечерам вместе готовили новое основание для бани  и шкурили свежие брёвна на первые ряды дома.

    Уходя на работу, отец однажды сказал:

    - Разложи брёвна бани по меткам, разберёшься. Первый ряд у нас готов, а вечером приду и складём сруб на мох.

    Я задание быстро выполнил и чтоб не бездельничать, начал мшить и укладывать брёвна на место. К приходу отца сруб был уже собран. Заслужил первую похвалу:

    - Молодец! Сейчас мы потолок настелем и крышу соорудим.
    На следующий день, к вечеру, мы переселились от соседей в своё временное жилище – баню.

    Первые три ряда основания дома нам помогали рубить новые переселенцы отец с сыном из Ставрополя на Волге, ныне Тольятти. Старшего, помнится, звали Николай, имя сына Саша. Николай, стуча в грудь кулаком, гордо называл себя:

    - Мы Шмураки!

    Что это было, кличка или фамилия – я не знаю, но в его словах проскальзывала гордость за своё  мастерство, умение владеть топором.

    Их помощь оказалась дорогой, за три ряда отец заплатил 75 рублей и отказался от услуги. Начал меня приучать к топору. Остальные работы мы делали вдвоем без найма чужой силы.

    Сарай для коровы я делал один. Жерди укладывал в «ряж» и забивал соломой. Сарай оказался очень тёплым.

    Сложили русскую печь, подтопок и отец перевёз остальную семью.

    В школьные каникулы я начал работать в совхозе на посевной, сенокосе, уборке. Работал и на прицепе у Володи Бурлева. Их семья была когда-то выселена из Карелии.
Сосланы сюда были не только Бурлевы, но и семьи молдаван, западных украинцев. Как говорила бабушка:

    - Вся «сгонщина» собралась! – То есть люди, сдвинутые с родных мест не по своей воле. Нынешней молодёжи этого не понять. Теперь другие причины гонят людей с насиженных мест.

    На посевной мы с Володей отличились – за смену засеяли сорок гектар пшеницы и нам  на трактор повесили красный вымпел. Поле в сторону озера Седяшево было обработано не плохо, был простор для большой сцепки сеялок. О земле и людях надо написать отдельный рассказ.


    За меня получку обычно получал отец. На этот раз я зашёл в контору, когда привезли получку. Кассир мне выдал одному из первых. Окрылённый лечу домой. Мать говорит:

    - Хоть бы получку во время дали. Муки ни пылинки, занимать придётся, завтра без хлеба будем.

    - Не будем, мама, я уже получил, на, держи! Да и муку свежую в магазин привезли.

    - Тогда бери велосипед и купи мешок, довезёшь?

    - Было бы что, довезу!
   
   Вечером явился подвыпивший отец:

    - Ты, сын, деньги получил?

    - Да, получил.

    - Давай сюда.

    - Я купил мешок муки, остальные у матери.

    - Какое ты имел право отдавать матери? Я в доме хозяин, надо отдавать мне, я должен распоряжаться финансами. Так будешь поступать – из дому выгоню!

    - Я ничего плохого не сделал, муку купил для семьи, деньги не пропиваю, а из дому я и сам уйду.

    Уходу из дома способствовали еще два обстоятельства:

    Первое – на всех экранах в тот год шёл фильм «Высота», я смотрел его с интересом, и понял, что это моё – буду монтажником – высотником.

    Второе – меня попросил управляющий, чтоб подменить на три дня пастуха уходящего в отпуск, пока не найдут подходящей замены. Через три дня он заявил, что подмены не будет, так как он правление решило направить меня в животноводство. Я ответил, что этого не будет, лучше отправьте учиться на механизатора или агронома.

    Начали давить на мою сознательность вместе с парторгом:

    - Будешь!!

    - Я лучше уволюсь.

    - Мы тебе не дадим трудовую книжку!

    - Оставьте её себе на память! Больше я не работаю! Почему моей жизнью кто-то должен распоряжаться? До свидания!

    Следующим утром мы с Володей Ерёминым отправились на станцию Шумиха. О дальнейшей жизни в Челябинске, отметил в записках Василия. Еремин – племянник Фёдора Евдокимовича, сын родной сестры, что проживала на пятом отделении Катайского совхоза. Володя поступал в техническое училище на ЧТЗ.

    Об отце много сказано у Васи, я, пожалуй, закончу. С отцом мы простились по  христиански, в конце его жизни и оба получили огромное моральное удовлетворение.

    Научитесь прощать и быть прощёными! Чувство это неописуемо. Обретёте покой Души.

    Фото из книги ЧАСТИЦА МАЛАЯ РОССИИ".
 На переднем плане мои родные: Мама, дедушка Семен, дядя Константин, слева бабушка Евдокия.