Непризнанным трубочистам посвящается 1 глава

   1 глава
Понедельник для многих  день тяжелый, а для меня нет.
Мне нравится моя работа, и я  иду  на службу с радостью.
Кто Я? Я- Сергей Анатольевич Зимний, военный врач.
Если отмести всю военную атрибутику. То военный врач- это все равно врач. Опять это слово врач выскочило. Не люблю я этого слова, вернее перестал  признавать, когда узнал, что оно происходит от слова « врать». Был поражен - это ничего не сказать!  Я был раздавлен! Конечно, нам приходится иногда говорить больному не всю правду, а, так называемую, ложь во благо.
Но, ведь, не каждый день приходится иметь дело с безнадежными или  очень мнительными пациентами, и,  успокоившись, я  согласился, что не такая уж это и неправда.
По большому счету, врач существует за счет болезни и ему выгодно лечить больного десятилетиями, но если, конечно, у больного есть деньги. А если нет, то - живи здоровым и умри спокойно. Нет  у тебя возможности оплатить обследование – значит и болезнь не найдена, а не найдена и лечить нечего. Живи человечище, радуйся!
Другое дело- военный врач. Ему с солдатиков взять нечего и хочешь- не хочешь, а положи все силы, чтобы поскорее выписать, чтобы опять не попал к тебе с тем же самым. Начальство за этим следит и ничего не остается, как делать дело хорошо.
Сделал плохо- сам и расхлебывай.
А уж если расхождение диагноза,  тогда такой геморрой – не отмоешься!
А взять опыт в боевых условиях - это гражданскому и не снилось- не все же работали в глухих деревнях.
Конечно, молодые, как и на гражданке выполняют самую грязную работу:  самые тяжелые  больные и самые конфликтные у молодых.
Мы себя называем мусорщиками.
  Настроение испортил вид грязной машины, но радость, что никто не написал пальцем по грязи «вымой меня» и « танки грязи не боятся» вновь сгармонизировало мое настроение.
У меня новенький. Зелинский Александр Григорьевич, 19 лет. Травма теменной области головы. Пошел в палату а там- следователь. Опять неуставные отношения! Странно! В последнее время – это редкость. Пришлось  отложить осмотр.
В восьмой палате у меня майор с головными болями. Боевой офицер среднего роста, лысоватый, в свежей пижаме. Встретил меня вымученной улыбкой, и уставшие глаза, измученные бессонницей тоже вымученно заискрились.
- Здравствуйте, Сергей Анатольевич!
- Здравствуйте Юрий Борисович! Вижу, опять не спали.
- Не спал. И знаете, чем занимался? Занимался я, Сергей Анатольевич, своей любимой мигренью, как вы ее окрестили-
« Хартоновской». Короче, за ночь я разобрался с одним ее подразделением- шумом.
- Интересно!
- Да вы не улыбайтесь! Я, может быть, для науки стараюсь.  Так вот, шум в голове. Я, Сергей Анатольевич, в помощь разделил это понятие на три.
Первый шум- мягкий. Он очень похож на шипение песка, высыпаемого из самосвала.
Шум второй- треск. Это уже из самосвала вылетает щебень.
И третий – звенящий, как  если бы из пожарного шланга вместо воды вылетала струя серебряных монет. Ну, как? 
Наверное, у меня был удивленный вид.
Майор был  доволен.
- Юрий Борисович, а вы знаете, это очень точно и очень образно подмечено. Обязательно запомню, спасибо.
 Майор расплылся в уже неподдельной улыбке.
- Рад  стараться! Служу России! А теперь о деле, доктор,- майор взял меня под  руку и, заговорщицки оглядываясь, заговорил очень тихо,- я не сплю не только от боли;  у меня еще одна беда- сон, один и тот же. Я не говорил вам, потому что стыдно - офицер, орденоносец, а снов боится, но уже невмоготу мне.  Меня как в окопе присыпало, так теперь одно и тоже каждую ночь: бревна, взрыв, темнота, и как со всеми прощаюсь, мысленно конечно, и страх- мучает меня: найдут- не найдут, откопают- не откопают.
Когда как. Или от страха просыпаюсь, или всю ночь жду, пока вызволят. Какой год по врачам хожу. Таблетки, гипноз, разговоры всякие- все в пустую. Может вы мне чем поможете? Жена не спит- боится вместе со мной, но вы меня  понимаешь- но не про блиндаж конечно, а  за меня вообще.
Спать боюсь, одно слово- вымотаться за день, на ночь нажраться поплотнее и водки- тогда ничего не снится.  Жена ругается, что спиваюсь, а что делать?
- Вот это номер! А я все гадаю,  в чем дело? Уже начал подозревать, что вы по ночам в город налево бегаете.
- Какое налево?- возмутился майор.- Я с женой нормально в постели…..по пальцам  можно пересчитать за последний год!
- Давайте так, Юрий Борисович, успокойтесь, я подумаю,  позвоню в Москву профессору  Жуковскому, а потом мы сядем и поговорим.
Майор умилительно замахал руками:
_ Ах, как хорошо, а то спасу нет, жизнь под откос пошла. Вы уж постарайтесь.
- Я постараюсь.
- Вы уж хорошо постарайтесь, Сергей Анатольевич, а за мной не  заржавеет.
Майор схватил мою руку  и стал сжимать ее так, что лицо мое стало несчастным. И только гримаса на моем лице прекратила уже не дружественное рукопожатие. Майор спохватился, извинился и удалился.
« Эх, доктор, доктор, и что ты пообещал, и чем ты поможешь? Человек пережил смерть свою, похоронил себя и что же можно придумать такое, что смогло бы переплюнуть собственный похороны? Думай, Анатолич, думай.
Вот и получается, Сергей Анатолич, что ты –врач- соврал и не моргнул глазом. Назвался патроном- полезай  в рожок! Срочно звони профессору».
Проходя мимо пятой палаты заметил отсутствие следователя , вошел. Дежурное приветствие: « Здравствуйте. Я ваш лечащий доктор, зовут меня Сергей Анатольевич, я сказал на одном дыхании.
Больной с перевязанной головой сухо буркнул в ответ: « Здрасьте!»
Осмотр прошел тягостно, больной отвечал неохотно, как бы из-под палки.
« Эх, друг, отдубасили тебя одни, а ты на всех обиду затаил».
Уже в ординаторской записал: « травма теменной области головы. Исключить  перелом задней дуги  С1.»
 Отзвонился рентгенологам, попросил сделать снимок через рот, и сел на  телефон-  выполнять обещанное майору.
И опять положительные эмоции, потому что тактичность и доброжелательность старого московского профессора меня всегда поражали. Кто я ему? А, поди ж ты, всегда разговор на Вы, всегда искренний интерес и искренняя готовность помочь. Профессор заинтересовался:
-Уважаемый коллега, давайте скоординируем диагноз и тактику лечения, но сначала  ответьте  на несколько моих вопросов.
Вопросов было много. Профессор  выудил у меня даже майоровскую градацию шумов- она ему очень понравилась.
- Сергей Анатольевич, я теперь буду по- майоровски опрашивать. Как это точно, остроумно, нет, не остроумно, это  не то слов, это очень точно! Передайте ему мою глубочайшую признательность.
 После разговора я сидел, курил и не хотел двигаться.
Чтобы не спугнуть это невидимое облачко неосязаемого блаженства общения с хорошим и умным человеком. Я расплылся по креслу. Медсестра Настенька, по- видимому, долго наблюдала за мной и ее вопрос на лице относился, скорее всего, к моей дурашливой улыбке.
Заметив медсестру, неохотно собрал свое тело и включил голову.
- В чем дело?
- Вы не делали обхода в третьей и во второй палате, а мне назначения переписывать.
- Да, да, уже иду,- работа продолжалась: два радикулита и тройничный нерв ждали меня с нетерпением.
Заведующий Волынский вызвал меня к себе в кабинет в конце работы.
 Пригласил сесть.
- Слушай, Сережа, у тебя лежит Зелинский. Следователь приходил, говорил, что парня убить хотели. Зелинский ничего не говорит, но я тебя прошу, если что расскажет, ты, пожалуйста, мне доложи. Дело гнилое, с погранцами, сам знаешь, все -  через органы.
- Там неуставные,- ответил я. Мне он, правда, тоже ничего не сказал, но я и не напирал на него. Шел,- говорит, удар, больше ничего не помню.
- Я следователю тоже, но он не унимается. Всех говорит, опросил, никто к Зелинскому вражды не питал, а наоборот его из университета взяли, а  он и компьютерный кружок вел, и офицерам переводы с английского делал, его в обиду не дали бы.
Афанасий Петрович, но вы же знаете, как солдаты относятся к студентам.
- Я следователю про то же, а он говорит, что Зелинский был в казарме нарасхват, хорошо на гитаре играл и репертуар подходящий.
- Что это за репертуар подходящий?
- Ну, подходящий, серьезный.
У дедов пользовался уважением. И стихи сочинял для писем девушкам. На все руки.
Я согласился: набор – чего изволите?
- Это точно!  Студент- маменькин сынок, а всю заставу обаял. Тут еще один фактик, - следователь доверительно намекнул, - ты только не рассекречивай, у этого Зелинского роман намечался с дочкой начальника заставы.
- Ну и куда следователь смотрит? Все ясно! Это начзаставы дело, чтобы дочка не обрюхатилась, шарше ля фам.
- И я про то же. А следователь,- мне то  что, начзаставы во сне только и видел, чтобы Зелинский дочку с заставы увез. У этого солдата родители очень и очень….
Заведующий указал многозначительным взглядом на потолок и для убедительности ткнул еще вверх пальцем.
-Да, если родители очень и очень, что же они его в армию  сдали-  такого хорошего студента- музыканта.
И я сомнения высказал, а следователь говорит, что и сам не знает, может, что-то серьезное на гражданке натворил. Но то, что родители очень и очень, это точно! В прокуратуру звонки с самого верха.
Заведующий опять многозначительно посмотрел на потолок и опять добавил пальцем.
- Ладно, ты иди, я тебя предупредил,- и уже в спину,- да, слушай, дай закурить.
Из протянутой пачки Афанасий Петрович  взял три сигареты.
В ординаторской собрались все. Дым не успевал выветриваться через окно. Пошли всем табуном на улицу.
- Серега, дай закурить, мои Аркадич все расстрелял.- Костя Шеходанов- психиатр, злой, закурил и продолжил,- мы с ним пока на склад ездили, пол пачки выудил. Если куришь как паровоз, так имей при себе сигареты. А то говорит, я свои на столе в кабинете забыл!
Как это забыл?! Ты куришь и сигареты забыл! Это он специально их забыл, а может, и вообще, в кармане забыл или забыл купить, или и не забыл, а  не купил.
- Да ладно, ты канючить, Костян,- вклинился в разговор Андрей Адров –кардиолог, - меня тоже достал стрелок хренов. А я ему теперь сразу три-четыре штуки даю, он больше в этот день не подходит.
А вообще, это у Афанасия с боевых –там всегда стараются свои зажилить.
- А может, это у него такой способ войти в общение,- серьезно сказал  я,- ведь это надо завязку к разговору придумать, а тут всегда повод железный.
- Зачем начальству повод искать,- огрызнулся Костя. - Он начальник, а ты- подчиненный, и ты неправ только поэтому, ты виноват изначально. Разве это не повод? И разве это только в армии?
- Ну, так радуйся,- я из последних сил старался не засмеяться.- Сигаретой  отбазариваешься, ты как психиатр. Знаешь, если начальник у тебя что-то попросит, то уже нагоняя в этот раз не будет,  вот почему никчемные работники задаривают начальство. Ты же начальство не задариваешь?
Значит, ты чувствуешь свою значимость, свой профессионализм, и подкармливать начальство тебе не надо. А сигаретную экспроприацию отнеси к знаку внимания начальства к твоей персоне и уважению к тебе. Ведь,  если разобраться, то он берет у тебя сигареты потому, что к тебе претензий нет, и потому что ты прекрасный специалист. У человека неприятного и никудышного, начальство сигарету не возьмет, потому что взять у  плохого работника – это все равно, что взятка.
Костя задумался, потом усмехнулся: - переходи ко мне на пол ставки- из лимона лимонад делать.
- Нет, если что не так- возрази!
- Нет, все гладко, но сигарет жалко в любом случае.
- Ну, тогда тебе придется сказать Афанасию:- не дам, жалко!- подхватил Адров,  – испортишь отношения, усугубишь свою службу, да еще приклеится к тебе  прозвище « жадина». Есть правда, еще один способ выставить Афанасия «в дураках»  и прожить лет на пять дольше.
- Это как? – осторожно заинтересовался Костя.
- Брось курить!- хором в оба уха крикнули мы с Адровым.
- Да пошли вы!- Костя швырнул окурок на землю и направился в сторону госпиталя.