Декабрь

Поезд мерно отстукивал час за часом, километр за километр за километром, приближаясь к дому.
Шныряли туда- сюда сонные улыбающиеся лица и что-то шелестело из радиоприемников.
Соседи по купе размешивали сахар в темно-янтарном чае и складывали вчетверо колючие теплые пледы, позвякивали ложечки и подстаканники. А он смотрел в окно и думал – в скольких городках мира есть такие пейзажи – кирпичные девятиэтажки, седые тополя и заросли сухого репейника,  и защемило в груди, пока не скрылся из виду этот крохотный, неприметный кадр.
За то время, пока он был там, у моря, вдали от семьи, серьезной работы, он ни разу не вспомнил про дом. Да и что ему звать домом?- лишь гулкую, продуваемую всеми ветрами квартиру, где  в вечных мечтах просиживал дни младший брат-студент, полная ему противоположность.
Он бродил по опустевшим пляжам, кутаясь в пальто и шарф, слушал печальные крики чаек и дышал горьким морским воздухом, горьким, как прохладные слезы обиженного ребенка; а у ног, совсем близко, мурлыкало что-то ослабевшее бесприютное море. Море ,которому снились сны про укутанную пушистым снегом землю.
Он сидел один в кафе, грел озябшие пальцы о чашку и наблюдал, как угрюмые рыбаки привязывают к причалу сине-белые лодки.
Курортные дамы выгуливали на поводках своих породистых суетливых собачек, неласковый и сырой ветер трепыхал полотняный навес над кафе. Он читал газеты. Запах свежих газет перемешивался с зеленым запахом моря и пряным запахом корицы.
В день перед отъездом он зашел в телефонную будку на набережной
,набрал номер и накручивая телефонный шнур на палец почувствовал, как чуть-чуть захватило дыхание в ожидании гудков .Между двойными стеклами будки лежали дохлые мухи и выцветшие  фантики от шоколадных батончиков.
-Алло.- раздался голос.
Брат сидел на подоконнике, подобрав ноги к подбородку ,а за ним плескалась улица, и через тысячу километров он услыхал вой сирен и трение шин, звук отбойного молотка, вихрь ворвался сквозь трубку промозглым, однотонным городским фоном.
-Я слышу позади тебя море.- сказал брат.
Он плавал в мягкой тошноте недосыпа и сквозь тонкий хлопок его рубашки проступали косточки ключиц, и он варил в турке кофе на холодной кухне, и спал на полу, и видел сны о том, как улицы по пояс погрузились в морскую воду.
 Шипя пенилась эта вода , плавали такси и автобусы, кричали чайки и играли дельфины, морские звезды цеплялись за подошвы ботинок, ласково гладили лицо полупрозрачные куполы медуз.
Сырой туман превратился в искрящуюся радужную дымку, небо, город и вода слились воедино.
И море почему-то пахло хлоркой и наглаженными наволочками, и щипало нос, как газировка, и рассказывало что-то мифическое и далекое, как то, когда прикладываешь к уху ракушку.
Долгий-долгий-долгий путь вел сквозь все прошлые сны к этому, и когда у него треснула губа и закапала кровь в шатком туалете поезда, он посмотрел на свое отражение и вспомнил брата, сидящего на подоконнике, и всю квартиру в мельчайших деталях, и сирены на дождливой улице, и вдруг услышал внутри себя мотив, разливающийся безбрежно по просторам бетонного города, поросшего молодыми тополями. Разливающийся тихими разговорами без песен  и крепким чаем, всплесками фонарей и неспешными шагами под моросящим дождиком. Мотив , протяжный и нескончаемый, как нежный шепот усталого моря, которому снится снежная зима.