Котяра и семь эрогенных зон
А вот с котами отношения у прапорщика складывались несколько прохладнее – он их на дух не переносил, особенно после недавней неудачной женитьбы.
Да, один раз в своей бурлящей романами жизни мой армейский начальник почему-то женился и, как и следовало ожидать, совсем ненадолго. Всего одиннадцать месяцев не дотянули молодожены до первой годовщины своей свадьбы.
– Мне казалось, – размышлял вслух прапорщик Пузырев, затягиваясь «Примой», – что мы с ней созданы для совместной неразлучной жизни. Мы оба ценили и музыку, и поэзию, а в интимных вопросах царила такая ясность, что не создать семейную ячейку – было бы просто преступлением. Мы угадывали малейшие желания друг друга, наши любовные игры превращались в необыкновенные музыкальные спектакли. Один не слишком глубокий знаток прекрасного пола, кажется, писатель Набоков, говорил, что женщина – это флейта с тремя дырочками. Представляешь, какой бедной фантазией надо обладать, чтоб сравнить женщину с таким убогим предметом! Женщина, на самом деле, – это целая оркестровая яма, несущая в себе бесчисленное множество музыкальных инструментов, и опытный дирижер, управляя этим оркестром, может вызвать сложнейшую палитру звуков и переживаний. О каких трех дырочках может идти речь, если у женщины только основных эрогенных зон я насчитал целых семь – ровно столько, сколько цветов у радуги, дней в неделе и нот в музыке. Семь эрогенных зон, не считая диезов и бемолей, не считая верхних и нижних октав. И прикасаясь к каждой из этих зон, умело сочетая их, можно добиваться такой симфонии наслаждений у своей любимой, какой, наверное, не испытывала еще ни одна женщина в мире.
Знаешь, как я постигал это искусство? На ее теле, на самых чувствительных местах, я фломастером надписывал ноты, подбирая их опытным путем, потом ставил перед собой пюпитр с сонатой или менуэтом и начинал играть, то сильно, то нежно прикасаясь к этим нотам подушками пальцев, губами, языком… Самая холодная женщина, от которой за сто метров можно простудиться, я уверен, постепенно откликнулась бы на такие гармоничные ласки.
Я, по сути, создал с ней новый вид искусства. Как с появлением кино книги, написанные за десятки и сотни лет до этого, стали превращаться в живые ленты художественных фильмов – так и музыка, предназначенная для слуха, с моей помощью трансформировалась в эротические ощущения тела. И разные произведения воздействовали по-разному. Я открыл в себе талант исполнителя эрогенных зон. И мы с нею активно принялись его развивать. Разве стал бы я жениться по пустякам! Это была судьба. И, конечно, я тогда и предположить не мог, какие испытания меня ждут в семейной жизни.
До моего переезда они проживали втроем: моя невес¬та, ее мама и огромный, даже по собачьим меркам, котяра со странной кличкой «Йорик». Когда я еще свататься приходил, у меня с ним с первого же взгляда возникло взаимное чувство легкой неприязни. А в первый же вечер, когда я перебрался из гарнизонной общаги в дом молодой супруги, котяра нагло помочился на еще не распакованные чемоданы. Теща тут же объяснила это как знак внимания, своеобразный обряд посвящения, что он таким образом перебивает чужие запахи и что я теперь для него полностью свой, – и я не стал реагировать.
Но на следующий вечер обряд посвящения повторился, и когда я сделал попытку схватить гаденыша и натолкать его мордой, теща снова вмешалась. Она сказала, что, видимо, не все запахи были убиты, не все помечено как надо, и посоветовала разобрать оставшиеся баулы и разложить все в шкафу, и вообще никакую одежду не оставлять открыто. Я так и сделал, и третий вечер прошел без обрядов, да и самого котяры я не видел.
Я успокоился, и мы с женой полночи самозабвенно разучивали полонез Огинского. Но когда утром я распахнул свой шкаф, оттуда вдруг пулей вылетел котяра, а в нос ударил едкий знакомый запах. Это был кошмар: все мое нижнее и верхнее белье, включая китель, было окроплено зловонными кошачьими выделениями. Он пометил даже фуражку на верхней полке.
Разразился скандал. Теща встала грудью за свое животное:
– Упаси боже тебя, дорогой и нервный зятек, – начала она свою тираду, – хоть пальцем прикоснуться к коту! Себе же дороже получится. Наш Йорик принадлежит к редчайшей бойцовой породе сомалийских кошек, очень легкоранимых и с феноменальной памятью на любую нанесенную им обиду. Весь наш квартал знает, что брат Йорика, из одного с ним окота, полгода назад уложил почтальона на два месяца в больницу только за то, что тот его не пропустил первым в подъезд. А окотом раньше, старшая сестра Йорика, из соседнего парадного, перегрызла…
Я слушал тещу и думал, зачем надо разводить таких тварей, когда и без того жизнь полна неприятностей.
– … но если их не обижать, – заканчивала теща, – то это милейшие и преданнейшие существа, ласковее которых еще свет не видывал.
Я только плюнул и ушел на службу.
Но уже и на службе меня сопровождал стойкий дух Йорика. Я чувствовал, что уже до нитки мозгов пропитался его враждебным ароматом. Собаки в части меня дружно начали сторониться и даже погавкивать на расстоянии. Сослуживцы, стоя в строю на утреннем разводе, посмеивались, зажимая носы, в том смысле, что у человека – медовый месяц, а впечатление такое, что пчелы этот мед собирают вокруг аммиачного завода. Кто-то даже высказал предположение, что это не пчелы, а мухи. Я молчал, стиснув зубы. Сколько унижений мне приходится выносить из-за паршивого кота, шкуру которого даже в общественном туалете не постелешь!
Дома тоже постепенно все разлаживалось. Отношения с супругой давали трещину за трещиной. А котяра, который, казалось, уже пометил абсолютно все, умудрялся находить новые и новые объекты для выражения своего презрения ко мне. На пятый день он сбросил в ванной комнате на пол мое лицевое полотенце и зубную щетку и хорошенько оросил их. На десятый – выудил в прихожей мои единственные парадные ботинки, которые потом долго при ходьбе, особенно строевым шагом, издавали чавкающий звук. О сигаретах, спичках, носовых платках можно и не упоминать.
Я был просто в отчаянии. Один знакомый мне посоветовал задобрить котяру, но когда я прикоснулся к нему, чтобы погладить, он с отвращением передернулся и, отскочив в сторону, полчаса вылизывал свою спину. Потом я где-то прочитал, что следует покормить домашнее животное в том месте, где оно метит. Я специально купил Йорику его лакомство – пару полуживых рыбешек – и, положив их в свои ботинки, поставил перед ним. Котяра посмотрел на меня глазами полными ужаса и стал яростно (задними ногами) обшкрябывать пол вокруг ботинок с очевидным намерением закопать их. И этой же ночью моя парадная обувь была снова тщательно помечена.
Где-то недели через три котяра довел меня до того, что я решил бороться с ним его же оружием. Представляешь? Когда Йорика не было дома, я подкрался к его любимой подстилке в углу, возле телевизора, и, встав на колени, справил маленькую нужду, оглядываясь, чтоб из кухни меня не увидела его покровительница. А потом сел смотреть футбол. Вскоре в форточке – мы жили на первом этаже – объявился котяра и, не обращая на меня никакого внимания, скрылся на кухне. Набив под радостные возгласы хозяйки брюхо жратвой, он, не спеша, направился к своему лежбищу, снова всем своим видом показывая, что меня для него нет. Я весь сжался от мстительного предвкушения зрелища. Не дойдя до подстилки с полметра, котяра резко остановился, нос его задвигался, шерсть вздыбилась… и тут же улеглась, а он, немного изменив направление движения, как будто бы и не собирался традиционно подрыхнуть на своей тряпке, прыгнул на подоконник и скрылся за окном.
Три последующих дня было тихо все и спокойно, и я начал в душе осторожно праздновать победу. Котяра, видимо, осознал низость своего поведения, он больше нигде не метил; меня только немного удивляло, что он ничего не ест, а только пьет все время воду. «Заболел бедный Йорик!» – беспокоилась теща.
А на четвертый день, когда я поздно вечером вернулся с дежурства и вошел в свою спальню (мы с женой нередко уже спали в разных комнатах), то увидел, что вся моя постель: подушка, одеяло, простыня – разбросаны по полу и помечены так, как будто попали под ливень.
– Не любит он тебя, – сказала прибежавшая на мои крики теща. – Животные, они вообще в людях неплохо разбираются.
…Начинало светать. Зарождалось чудесное июльское утро. Вот-вот из-за горизонта покажется ласковое солнце и первые птички защебечут свои ранние трели. Я стоял на берегу глубокого озера, и легкий ветерок приятно обдувал мои исцарапанные до крови руки. Мешок от противогаза, обмотанный десятки раз алюминиевой проволокой, с двумя кирпичами по бокам, лежал возле меня и отчаянно шевелился. Старый дуб торжественно молчал. Все живое вокруг скоро забегает, засуетится, запрыгает, радуясь предстоящему теплу и свету. Только один котяра будет неподвижно лежать на самом дне под толщей воды, далеко от своей подстилки, миски, ласковых, любящих рук хозяйки. И лишь пучеглазые, вечно удивленные рыбы, которыми он так любил набивать брюхо, будут проплывать в холодном полумраке, иногда тыкаясь носами в мешок, не зная, как к нему подступиться… Резкий, шумный, непривычный для этих мест всплеск посредине озера ускорил пробуждение окружающей фауны, и большие волны расширяющимися кругами понеслись к разным берегам, качая белые и желтые лилии. Я развернулся и пошел прочь – меня ждала новая, теперь уже спокойная жизнь…
…Вечером в прекрасном расположении духа я возвратился со службы, открыл дверь и первым, кого я встретил прямо в коридоре был… котяра. От удивления папка выпала из моих рук. Ощетинившись, он прошел мимо меня, злобно косясь и припадая на переднюю, заботливо перебинтованную лапу. Внутри у него что-то булькало и клокотало. Я пошел собирать чемоданы. И, пока я их паковал, ни моя жена, ни тем более теща, не сделали даже попытки меня удержать.
Свидетельство о публикации №209102300517
Замечательное описание мести кота, у которого оказались задеты собственнические чувства на его квартиру и женщин.
А описание попытки утопить Йорика мне видится не очень достоверным. Выходки кота описаны очень задорно, мне кажется, композиция рассказа требует, чтобы продолжение истории было бы столь же сильно - как смех: страшно, или сентиментльно, или грустно...
С уважением.
Татьяна Разумова 02.05.2010 19:09 Заявить о нарушении