Проклятье Звёздного Тигра - глава 30

                ЛЕДИ ЗНАКОМИТСЯ С ТЕФРИАНОМ

    - Я не хочу… - она поморщилась и остановилась. Энтис опустился на колено и принялся возиться с её сандалией, чувствуя спиной сразу два насмешливых взора: чёрный и изумрудно-зелёный.
    - Не хочешь что? - поинтересовался Вил. - Идти? Ну, давай понесём. Это нам запросто.
    - Точно, особенно тебе. Да ладно, Рыцарь, оставь. Всё равно ничего не исправишь.
    - Ну, почему, теперь он натирать не должен бы… - Энтис встал. - Так что ты не хочешь, Аль?
    - Снова спать. - Глаза-изумруды жарко сверкнули ему в лицо. - Тебе тоже непонятно?
    Энтис тяжело вздохнул. Уж если Вил, с его талантом объяснять, дважды потерпел поражение…
    - При мне он не посмеет усыпить тебя снова. А остальным Вэй и в голову не придёт. Зачем им?
    - Хороший вопрос, - пробормотала она. - Именно, зачем… Он не посмеет? Один раз уже посмел.
    - Тогда с тобой не было Рыцаря, - терпеливо напомнил Энтис.
    - А с Вилом есть Рыцарь, но, тем не менее, вы прячетесь в лесах.
    - Мы уходили из леса, когда нашли тебя, - сдержанно возразил Вил. - И я не собирался прятаться.
    - Разумеется, - промурлыкала девушка. - Ты такой бесстрашный. А мне вот жить хочется.
    - Прятаться никому не надо, - чувствуя приближение новой ссоры, поспешно заверил Энтис. - Тем, у кого на плече рука Ордена, Звезда не опасна.
    Вил засвистел. Из травы, густо зеленеющей по обе стороны от тракта, по которому шагали с самого рассвета, тотчас же откликнулись переливчатые голоски полевых птичек зарянок.
    - Это - рука Ордена? - Альвин взяла Энтиса за запястье и сложила их ладони вместе: - Судя по руке, выглядит он неплохо, твой Орден. Ты можешь выкинуть что угодно, а он тебя простит и поддержит?
    - Ему нельзя выкидывать что угодно, - сообщил Вил. - У него Заповеди.
    - А если Заповедь нарушить?
    Вил вздёрнул брови и выразительно провёл пальцем по горлу. Энтис с упрёком покачал головой:
    - Не обращай на него внимания. Он об Ордене ничего толком не знает, а я рассказываю - не верит.
    - Ты же не врёшь, - усмехнулась она. - У тебя ж Заповеди. И всё-таки не верит?
    - Из-за Черты нас видят неправильно. Он не считает меня лжецом, но не верит в сердце - просто не понимает. И я ведь его не понимаю иногда. - «И тебя тоже. Мне показалось, или ты действительно хотела сделать мне больно?» - Орден, он же моя семья. Мы все братья. Конечно, Орден во всём на моей стороне. А если Рыцарь нарушает Заповеди - разве он тогда Рыцарь? Он теряет право зваться так.
    - Насовсем?
    - До Очищения, - медленно произнёс он. - Тот, кто нарушил Заповедь, может пройти Очищение.
    - А может, - негромко обронил Вил, - и не пройти.
    - Только если не захочет! У многих не получается неизменно следовать по верному пути, нельзя же запрещать им вернуться! И подсовывать заведомо непреодолимые преграды тоже.
    - По-твоему, - прищурилась Альвин, - можно вернуться, куда б тебя ни занесло?
    - Да - если успел оглянуться раньше, чем потеряешь дорогу назад. И не боишься платы.
    - А если заплатить тебе нечем?
    Лица Вила он не видел, но странным образом ощущал исходящее от него напряжённое ожидание.
    - За свои желания, - с неясным вызовом ответил он, - нам всегда есть чем платить. Но мы не всегда это понимаем. Или - не всегда вовремя. Или не понимаем, наши ли то желания.
    - Или, - мягко договорил Вил, - ты просто умираешь, Энт. Или кто-то другой умирает.
    - Вот поэтому, - тихо сказал Энтис, - Первая Заповедь особенная. И её нарушение навсегда отрывает тебя от Ордена. Тот, кто убил человека, - не Рыцарь. Как и убитый уже никогда не станет живым.
    - А если не убить нельзя? Если, например, надо спасать друга?
    - Нас затем и учат искусству сражений, Аль. Я сумею спасти, не убивая.
    - А если нет?
    «Почему ты всё время задаёшь вопросы, которые я так часто задавал себе и не находил ответов… вопросы, которые причиняют такую боль?»
    - В Ордене считают, что верность Заповедям важнее верности другу? Важнее даже его жизни?
    - В Ордене я ни с кем об этом не говорил. Не знаю, как там кто считает. - И с неожиданной злостью отрезал: - Для меня друзья важнее. И вообще, если убьёшь или врага, или друга - своим бездействием, то Первую Заповедь всё равно нарушишь. Тогда лучше я её нарушу ради друга.
    - И что? - Альвин слегка склонила голову, с интересом его разглядывая. - Что с тобой будет?
    - Не знаю. - «И верно, откуда мне знать, что после Сна Меча будет со мною?» - Но я точно знаю: в Ордене меня не учили предавать друзей ради своей безопасности. Совсем нет.
    Он боялся того, о чём она спросит дальше. Боялся злости, которая не ушла, а стала сильней, рвалась наружу. Боялся всего, что мог сказать Вил, если б хоть иногда был с ним полностью откровенен… Вил запел, перебирая струны, и он с облегчением схватился за флейту. Тут всё просто: нота верна или нет. В мире музыки невозможны мучительные вопросы, на которые нет единственных правильных ответов!
    Они весь день шли среди шуршащей под ветром травы, и он вспоминал страшную степь: солнце, жара, безоблачное небо - всё, как тогда. Только их не двое. Значит, воду придётся делить на четверых… Энтис зажмурился и потряс головой: откуда такие странные, неприятные мысли?
    - Скоро трактир. - Вил вытер пот со лба. - Энт, плащ твой ещё белый? Надень, пока никто не глазеет.
    Он вопросительно поднял брови. Вил искоса поглядел на девушку, занятую игрой с Хетом.
    - Денег-то нет, Энт. Горячая вода, хорошая комната, ужин…
    - А ты?
    - Как всегда, - пожал плечами Вил. - Я и Лили. Погодите полчасика, ладно? - он вновь покосился на стройную девичью фигурку. - Идите сразу наверх, пусть вам еду в комнату принесут. И меня не ждите. Всё на двоих. А меня вы знать не знаете. И, Энт… не надо меня спасать, хорошо? Я уж сам.
    Энтис вздохнул, но спорить не стал: бесполезно. По губам Вила скользнула виноватая усмешка:
    - Я же хочу, как для вас лучше. Вон славное местечко, гляди, груша. Отдохните в теньке.
    И ушёл. «Мне лучше с тобою - всегда…» Энтис послушно побрёл к груше и лёг под нею, чувствуя себя одиноким и совсем измотанным - и тем разговором, что был недавно, и тем, что неминуемо предстоит.
    - А при чём тут твой плащ? И деньги?
    - Рыцарю на Пути денег не надо. - Он слизнул кровь с треснувшей губы. - Нам и без них всё дадут. Ведь Орден был создан для защиты Тефриана. Мы уходим на Путь, чтобы полюбить мир, который нам предстоит защищать. Но я думаю, теперь не все люди это понимают. Просто привыкли, наверно.
    - Бедных трактирщиков, небось, в дрожь бросает от белых плащей! Они из-за вас не разоряются?
    Энтис невольно улыбнулся: иногда её вопросы были такими забавными!
    - Рыцарь на Пути должен обходиться самой малостью - только чтобы с голоду не умереть и чтобы за нищего не принимали. Нам, в общем-то, и просить нельзя. Брать, что предложат, - и не больше.
    - А если ничего не предлагают?
    - Идти в другое место. Туда, где хозяевам нетрудно с тобой поделиться.
    Девушка тихонько рассмеялась - непонятно, как всегда. Он устало опустил ресницы и задремал.
    - Энт… - губ коснулось что-то твёрдое, вкусно пахнущее спелой грушей. Он куснул; по коже потёк липкий сок. Её смех стал звонким, как колокольчик: - На тебя куча пчёл слетится, если не вытрешься.
    Он открыл глаза. Даже на это едва хватило сил, а шевелить рукой, нет, не сейчас… Она усмехнулась, стёрла с него сладкие капли и медленно облизнула ладонь. Он не мог отвести взгляд от её лица.
    - Пойдём. - Она вскочила и тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам. - Полчаса прошло.
    Он смотрел на неё снизу вверх. Ему хотелось лежать тут долго-долго… её глаза и сок на её пальцах…
    - А я-то не Рыцарь. И денег у меня нет.
    - Ты со мною, - коротко ответил он, с сожалением вставая и вынимая из мешка плащ.
    - И Вил тоже. Тогда почему он ушёл?
    «Потому что у него свой путь, и он не хочет подпускать меня слишком близко. Потому что он и я - не единое целое, и ему это нравится. Потому что… я никогда не стану по-настоящему ему нужен…»
    - Он не любит… ну, он называет: цепляться за белый плащ. Прийти туда одному и петь ему проще.
    Его бы этот лепет ничуточки не убедил! Но она молчала и с задумчивым видом гладила Хета.
    ___

    Когда показалась гостиница - каменное строение в три этажа, с выкрашенными в ярко-голубой цвет стенами и алой черепичной крышей, - Альвин с милой улыбкой предложила:
    - Давай поедим там, где куча народу. Так интереснее. И потом, я хочу послушать, как он поёт.
    Энтис растерялся. Вил просил, и он прекрасно понимает, почему… но не тащить же её наверх силой!
    - Он не хотел, чтобы я слушала. - Изумрудные глаза вонзились в него, как кинжалы. - В чём дело?
    «Мерцание, ну почему ты всегда замечаешь так много?!»
    - У него разные песни, - краснея, пробормотал он. - Не все из них подходят для сьерин.
    - А вдруг они-то мне и нравятся? Глупости, Рыцарь. Это единственная причина?
    - Нет, - он чувствовал себя загнанным в капкан и совершенно несчастным. - Люди… могут обидеть…
    - Его? - она сощурилась. Тонкие пальцы тронули Хетов загривок, пёс фыркнул и умчался, а Энтис (в глубине души отчаянно ему завидуя) распахнул дверь. И пожалел сразу: или тут давно не видели белых плащей, или красавиц, как Аль, но все в зале тотчас на них уставились. К счастью, он заметил в углу незанятый стол и пошёл туда, проклиная свой «талант» краснеть в самые неподходящие моменты, а она шествовала рядом - невозмутимая, гордая, ничуть не смущённая пристальными взглядами.
    А её занимал только Вил, поющий удивительно красивую любовную песенку. Ей хотелось знать - о чём думает он сейчас, чего ждёт от людей, которые, Энт сказал, «могут обидеть»? Чего он ждёт от неё?
    Трактирщик уже крутился у стола, сияя приветливой улыбкой. Энтис тоже улыбнулся - скованно, отметила она. Непохоже, чтобы угодливое обхождение было для него привычным. Интересно…
    - Убрать менестреля, милорд?
    Она моргнула от неожиданности: трактирщик спросил это тем же тоном, каким до того спрашивал, угодно ли им отведать рыбу, ветчину или жареных цыплят. Лицо Энтиса напряглось и застыло.
    - Не стоит труда, - сухо произнёс он. - Менестрель мне нисколько не мешает.
    Хозяин выглядел удивлённым. И на белый плащ (которому очень пригодилась бы стирка) поглядел недоверчиво. Энтис, похоже, заметил: глаза у него сузились и отнюдь не мирно заблестели.
    - Менестрели - это мило, - проворковала она, с томным видом прижимаясь к плечу юноши. - У вас есть хорошее вино, я надеюсь? - трактирщик с готовностью закивал, а она добавила в голос капризно-властную нотку: - Ну так не стойте здесь, болтая глупости о менестрелях, а принесите его поскорее. Я ужасно хочу пить от этой противной пыли. Да, и вино, конечно, будет охлаждённым?
    Хозяин умчался, с удивительным для столь обширной фигуры проворством лавируя меж столов.
    - Ты говорила так резко, - с упрёком заметил Энтис. - По-моему, он обиделся.
    - По-моему, - насмешливо передразнила она, - он мог запросто выкинуть тебя из трактира. Он очень подозрительно косился на твой плащ, который вы с Вилом почему-то называете белым… по-моему!
    В серых глазах вновь блеснули гневные искорки, подмеченные ею раньше.
    - Меня не так-то просто выкинуть, Аль.
    - Ага. Вот чего Вилу сейчас не хватает - это чтобы ты устроил скандал. Чтобы все о нём позабыли и вытаращились на тебя с твоим плащом, а потом хозяин на нём бы злость сорвал.
    Юноша опустил вилку с кусочком мяса, уже поднесённую ко рту.
    - Значит… ты всё-таки помнишь о менестрелях?
    - Я всё-таки не абсолютная идиотка, Рыцарь. И умею слушать и смотреть. Даже если не помню.
    Энтис густо залился краской и с виноватым видом коснулся её руки:
    - Прости. Это я веду себя, как дурак. Мне тревожно, вот в чём дело. Не нравится мне тут отчего-то…
    Но отчего, и сам не понимал: еда была вкусной, вино - сносным, глазеть на них перестали, и Вил пел чудесно (впрочем, бывало ли иначе?), и Аль не смотрела на него, как на незнакомца, не вызывающего доверия, не задавала обжигающих вопросов и не улыбалась странной смущающей улыбкой, а слушала Вила - кажется, с удовольствием, и это было приятно: хорошо, когда друзьям нравится то же, что тебе.
    А потом началось то, чего он и боялся: совсем не добрые шуточки насчёт менестрелей. Он стиснул зубы и уставился в стол, чтобы не видеть, как Вил притворяется, будто это не оскорбительно, а смешно и ничуть его не задевает. Но не будь белого плаща… не будь Вил столь упрямым и гордым!
    - Что угодно сьерине?
    Энтис удивлённо поднял голову: почему трактирщик к ним подошёл? Аль его позвала? Зачем?
    - Мы, кажется, - её тон и леденил, и жёг одновременно, - просили хорошего вина. И вот это, - она презрительно глянула на початую бутылку, - по-вашему, хорошее?
    - Но, сьерина… миледи! - трактирщик перевёл взгляд с неё на Энтиса, изо всех сил пытающегося сдержать свои чувства по поводу «шуток», и сразу отвёл глаза, предпочитая иметь дело с хорошенькой, хоть и чересчур разборчивой юной сьериной, чем с явно разгневанным Рыцарем.
    - Ох, миледи, ошибка вышла, я сам-то не доследил, а слуга у меня новый, неопытный… Я вам, коли изволите, атарского принесу, пятидесятого года. Это я быстренько. Одну бутылку, миледи?
    - Ну, если пятидесятого, - снисходительно протянула Альвин, - тогда, я думаю, можно и две. - Носок её сандалии сильно толкнул Энтиса под столом. - Да, милый?
    Он кивнул. Чего она хочет, он совершенно не понимал, но не её загадки занимали его сейчас, а Вил, такой хрупкий и беззащитный, смеющийся под градом грубых, унизительных слов…
    - И ещё - мне нравится, как поёт этот мальчик. Мой Рыцарь, он ведь поёт красиво? - Энтис склонил голову, всё ещё недоумевая. - Жаль, люди так шумят. Я хочу, чтобы он пел дальше. Вы, - она подарила несчастному трактирщику сдержанную улыбку, - скажете ему… им всем?.. Я люблю песни под минелу.
    Вскоре хозяин, подкрепляя слова выразительными жестами, убеждал в чём-то Вила и окруживших его развеселившихся парней. Парни притихли, опасливо косясь на Рыцаря, Вил вновь запел, уже без помех, а хозяин удовлетворённо вздохнул и ушёл - видимо, за обещанным вином.
    Появилось оно со сказочной быстротой. И от прежнего отличалось, как перина от замшелого камня.
    - И вкус вин ты помнишь, - не глядя на неё, сказал Энтис. - Похоже, Вил прав: ты леди с Вершины.
    - Я в винах не разбираюсь, - спокойно возразила она. - Хотя это мне больше нравится.
    - Но ты… - от изумления он глотнул столько, что даже подавился. - Ты так уверенно говорила!
    - Ещё бы. С чего ему переводить на нас хорошее вино? Детишки устали от жары, наелись пыли на дорогах и проглотят любую дрянь, не разбирая вкуса. Я ничем не рисковала.
    - Но он мог вообще вина не приносить! Я же объяснял, на Пути нельзя требовать. Просто брать, что дают, даже воду и чёрствый хлеб. Обычно о нас заботятся, делятся лучшим, но ведь только из доброты.
    Девушка скептически поджала губы и покачала головой. По её волосам метнулись огненные блики.
    - Я-то думала, ты понял… Да он лишь потому побежал усмирять тех шутников, что я из-за вина шум подняла. Тоже решил: леди с Вершины. А заговори я сразу про Вила, снова начал бы пялиться на твой плащ и гадать, Рыцарь ты или нет. Видел его глаза, когда вначале сказал, что Вил тебе не мешает?
    Энтис тяжело вздохнул и наполнил свою кружку до краёв. Вино багровой лужицей потекло на стол.
    - Ведь должен был кто-то за него заступиться. Если уж ты не хотел.
    Он протестующе вскинул голову.
    - Я хотел! Я ненавижу, когда с ним так… но он запретил, из-за плаща… Мне было бы нетрудно! - на её губах появилась знакомая неясная улыбка. Он стиснул кружку, чувствуя, как горит лицо. - Ты всё правильно сделала, Аль. И ты… и правда, особенная. В тебе нет простоты. Я ощущаю большую тайну… - он смущённо рассмеялся: - Я, наверное, от вина болтаю глупости. Странности, тайны… смешно, да?
    Она рассеянно погрызла куриную косточку и, размахнувшись, бросила её лежащей у камина рыжей кошке. Кошка ловко поймала дар, прижав к полу лапкой; её зелёные глаза ярко блеснули. Энтис слегка вздрогнул: девушка и кошка были словно одной породы и прекрасно понимали друг друга.
    - Нет, - задумчиво промолвила она, - это не смешно, Прекрасный Рыцарь. Ни капельки.
    ___

    - Ты слышал, что она вспоминает?!
    Им досталась, похоже, лучшая из комнат: шёлковые занавеси, мягкие кресла, всё вымыто начисто, постель белее снега и пахнет миалами… Едва хозяин их туда увёл, и до всех дошло, что странная пара - Рыцарь и высокая леди, любящие менестрелей, - уже меня не защитит, пенью пришёл конец: местные весельчаки пустились забавляться по-своему. Слава богам, на словах, а не кулаками. Сейчас я бы точно не сдержался, а появиться перед нею в следах от драки… а следы были б наверняка, и орденская выучка не спасла бы… нет, спасибо. А идиотские шутки я как-нибудь потерплю. Тем более, не при ней.
    Я и терпел, народ помирал со смеху, всё шло просто расчудесно, и тут вернулся хозяин и сообщил: миледи и милорд требуют менестреля, желая насладиться пением без гомону, жеванья и прочих грубых шумов. Шутники огорчились (только разошлись, а у них отняли игрушку!) - а хозяин, прихватив пару бутылок вина, потащил меня наверх: сперва показал моё собственное жилище на эту ночь, каморку на чердаке (тут-то мы с Энтом сейчас и сидели на шаткой лежанке), а потом - в ту самую комнату. К ней.
    - Что же это, скажи мне, что?!
    - Тише, тише, - я отнял у него бутылку, торопясь глотнуть хоть разок: он в неё прямо вцепился, уже выпил больше трети, а обо мне словно и позабыл. Ещё бы, такая мелочь. - Не кричи, крыс перебудишь. Как я мог её слышать, если вы беседуете тихими голосами, да меня часто и рядом-то нету?
    - Какие, в трясины, тихие голоса?! Кролика в траве, значит, слышишь - а нас, в двух шагах, нет?
    Ничего себе! Больше года прошло, а он помнит.
    - Кролика я слышал из-за Дара, ты же знаешь. Да, я от тебя таился тогда. И если память у тебя такая замечательная, припомни: я за это уже извинялся. А ты вроде простил. Так вина уходит с искуплением или всё-таки нет? - я закипал и отлично знал: вот-вот сорвусь окончательно… ну и плевать. - Объясни, прошу тебя. Окажи мне эту честь. Мне ещё раз попросить прощения? Или чего-то другого попросить?
    Интересно, он когда-нибудь выучится не краснеть?
    - Прости. Уходит. Память - нет. Я понял, когда впервые просил искупления… у Мейджиса. А отец… я тоже понял тогда: он никогда не делал мне больно, только на тренировках. Лишь раз, и то было не искупление… но я не о том. Ты платишь, вина уходит, но помнит и он, и я, и все, кто смотрел. Наверно, забыться должны чувства. У меня - чувство вины, у него - обиды и гнева. Но память остаётся.
    - Так зачем лезть под кнут? Пусть запомнят, как ты унижался, выпрашивая наказание, а потом тебя в цепях в эллине, твоё лицо в слезах, кровь на губах, которые ты прокусишь, чтобы не орать от боли?
    Мне казалось, он меня ударит. Или хочет ударить, но не может, потому что обещал не делать этого.
    - В эллине я одного тебя видел. Почему унизительно признать вину и просить, чтоб тебе позволили заплатить? Унизительно притворяться, будто вины нет, выставить себя камнем без чувств или дураком, неспособным постичь, что он натворил. Кричать - тоже, но тренировки учат нас терпеть боль достойно. Но тебе это не пригодится, вот в чём дело. - Он глядел в пол, на стены, на окно - его взгляд скользил, не касаясь меня. - Не будет такой боли, чтобы ты не мог сдержать крика. Мы же братья. Мы любим друг друга. Разве тот, кто тебя любит, станет причинять тебе настоящую боль?
    - Только тот, - тихо сказал я, - кто любит тебя и кого любишь ты, сумеет причинить тебе настоящую боль. Ту, от которой ты не умрёшь, но сам пожелаешь смерти. Всем остальным это не под силу.
    Наконец-то он смотрит на меня. В комнатке всего одно крохотное грязное оконце, и свеч у нас нет, а снаружи давно уже стемнело. Без его глаз мне было слишком холодно во тьме.
    - Извини. Я не хотел, чтобы про эллин вышло так грубо. Просто я устал… Я понимаю, Энт. Правда.
    - Она помнит себя с мечом, Вил. Верхом. В белом плаще. Вспомнила, когда ты пел балладу о гибели Шера. Она не может назвать растений, а для чего они годны - повертит, понюхает и наверняка угадает. Ещё - ты часто видел книги за Чертой? Арасинец-чистокровка стоит меньше иной книги. А она помнит их много. - Он отрывал бутылку от губ, говорил пару слов и пил снова, лил в себя не очень-то слабое вино, будто воду. - Мне уже снятся кошмары. Наверно, дальше я окончательно свихнусь и кого-нибудь убью, или возьмусь читать твою Книгу, или брошу Вызов Звезде… Вил, ради Мерцания, кто она?!
    - Слушай… - почему-то (может, из-за вина?) привычный страх перед Звездой не заткнул мне рот. - Я могу войти в её сеть. Ну, осторожненько заглянуть. Будто в окошко меж ставней, в щёлочку.
    - Нет, - резко оборвал он.
    - Энт, если б я не умел, не предлагал бы. И поблизости нет Вэй.
    - Пока. - Он кинул на пол пустую бутылку. - Вил, обещай мне никогда не касаться сети. Обещаешь?
    - Нет. Сейчас - ладно, мне самому не очень хочется. Но насчёт никогда я обещать не стану, эджейан.
    Он широко раскрыл глаза. Удивлён, что не даю обещанья? Или просто я произнёс неправильно?
    - Эт’джийарэн, - старательно выговорил я, - не обижайся. Я не люблю отрезать пути, понимаешь?
    - Тебе знакомы эти слова? - мой Рыцарь вглядывался в меня так, словно желал проникнуть зрением сквозь Сумрачную плоть и увидеть Кружево души. - Эт’джийарэн. Эджейан.
    Ну почему мне так трудно не отводить взгляд?
    - Брат мой в Сумраке, - чуть слышно промолвил я. - Второе… то же самое. Сокращение.
    Это было не совсем верно. Совсем неверно. Тут подразумевался некий особый оттенок «братства». Вот «брата в Сумраке», который с довольным ржанием выкладывал на весь трактир свои соображения, почему я стал именно менестрелем, а не кем-то ещё, - его бы я «эджейан» не назвал. Я никого в мире не мог назвать так, кроме Энта. И я бы скорее умер, чем признался ему, что я это знаю.
    - Я от мамы услышал… когда она прощалась с подругой. Хозяйкой дома, где я родился. Мы пришли с днём рождения её поздравить, а тут… Ну вот, у неё на могиле… Би’анен рох Чар веллйарин, эджейан.
    - Путь твоей тени Чар светлым будет в Мерцании, брат мой в Сумраке, - шёпотом перевёл он. - Или сестра. Они не делали различия. Они умели дотрагиваться словами до сути.
    Он не уточнил смысл «сокращения»… и радуюсь я этому или жалею, я и сам не вполне понимал.
    - Твоя мама знала хиан-эле? А я всегда думал - лишь Орден изучает его. Странно, Вил… эджейан.
    К счастью, всё небо в тучах: в свете звёзд моё лицо могло выдать ему слишком много. Но отчего это слово… Ведь он уже говорил, говорил не раз, что считает меня другом… и даже - что любит меня…
    - Ты прав насчёт сети. - Он вздохнул. - Вырывать обещания против воли нельзя. Нечестно из любви и страха делать цепи для друга. Пожалуйста, прости.
    И почему ему легко открывать мне такое? Я вот, наверно, никогда не осмелюсь…
    - Что же ты думаешь… о ней? - я глотнул вина, моля богов, чтоб он не заметил, как я снова запнулся на её имени. - Её воспоминания необычны, и сама она тоже, ты заметил сразу, разве нет?
    - Но тогда мне не приходило в голову, будто она - не то, чем кажется. Не девушка. Юноша. Рыцарь.
    - Ты спятил! - вырвалось у меня. Он невесело усмехнулся.
    - А я о чём? Безумие, безумные мысли… Но сеть-то на ней. Дай сюда, - он выхватил у меня бутылку и пил долго, запрокинув голову. - Я вчера с шитьём возился и спросил, не зашьёт ли она куртку твою, там дырка-то мелочь… а она так странно посмотрела! И сказала, что не умеет. Подумай, Вил! Девушка, которая помнит коня, травы и меч, читала много книг - и не умеет шить!
    - Может, ты чего-то не понял? - пробормотал я. - Или ты, может, спросил как-нибудь обидно?
    Я представил себе её - высокомерную насмешливую принцессу, которой Энт предложил зашивать мою куртку. Трясины, ну дёрнуло ж его - именно мою! Своих рваных тряпок под рукой не нашлось?!
    - Что тут обидного? - он не к месту рассмеялся: - Я ведь не дрова рубить её попросил!
    - Зато ты её попросил коснуться одежды грязного менестреля. Дрова ещё и получше.
    - Вил!
    - Знаешь, а тебе стоит к ней сходить и попросить искупления. Вдруг она и это сразу вспомнит?
    - Не говори так. Пожалуйста. Не надо так говорить!
    - Отчего же не говорить? Это очень похоже на правду. Ты же любишь правду.
    - И ты всерьёз считаешь её… такой?!
    - А с чего ей не быть такой, как все обычные люди? Менестрели, они ведь вроде грязи. Или помоев, к примеру. А ты ей куртку мою чинить предлагаешь. Ха!
    - Не все похожи на ту сволочь внизу! Проклятье, если б ты не запретил… если бы не плащ, трясины, снова, как нарочно!.. я заставил бы их разжевать и проглотить каждое их поганое слово. Лёжа мордами у твоих ног. - Он рванулся с лежанки, стиснув кулаки. - Я спущусь, и мы с ними поговорим. Не о тебе. Вообще, о жизни в целом. Ты подожди минут десять, хорошо? Без меня не допивай… я быстро.
    На долю секунды я его опередил и прижался к двери спиной. Мгновенье мы стояли совсем близко: между нами и ладонь было не всунуть. Затем он сделал шаг назад. Крохотный шажок.
    - Энтис. Я знаю, ты можешь убрать меня отсюда и выйти. Запросто. Но тогда я уйду тоже. Совсем. Мне это не будет легко и приятно, но я это сделаю.
    Он смотрел мне в лицо. «Если тебе мало, - думал я, - если нужны другие слова - всё было впустую. Всё пыль. И подчинишься ты или нет, уйду или останусь, абсолютно неважно». Он крепко сжал мои плечи. Я закрыл глаза. Да, мне страшно; и никто не любит, когда ему причиняют боль! Пусть хоть не вижу…
    Но он не стал отодвигать меня от двери. Он склонил голову и легонько потёрся щекой о мою щёку.
    - Энт, - прошептал я. Мне хотелось обнять его тоже, коснуться так же ласково, но я не мог, я… боги, я не смел. Голосом - другое дело… а ведь это почти то же самое. Зато он не поймёт. И хорошо.
    Он отошёл, подобрал бутылку, выхлебнул остаток вина. Открыл новую, которая нам точно будет лишней. Я уселся прямо на пол; он пристроился рядом, ухитряясь не отрывать горлышко от рта.
    - Не много тебе?
    - Много, - согласился он, уступая бутылку мне.
    - Послушай, мы же завтра идти не сможем.
    - Завтра - вполне. А твоё завтра уже сегодня. - Он засмеялся и прилёг ко мне на колени. - А дома я… никогда не пил столько. Там оно ещё дороже. Всё… такое лучшее, самое-самое, ну ни-каких сил нет…
    - Тебе хватит. Вон, уже язык заплетается.
    Он резко вскинул голову, чуть не приложив мне в подбородок, - я едва успел отдёрнуться.
    - Я не могу больше терпеть, смотреть молча, как эти… эти… Ч-чёрт! Вил, эджейан, не все вроде них!
    Его голос запинался и дрожал. Мне тоже стоило труда выговаривать слова отчётливо, но я старался.
    - Не все. Многие. Про неё ты не знаешь. Да и плевать… нет, ну… просто я боюсь. Если она такая.
    - Она не такая, Вил. Она сказала: «Жаль, но я не умею. Надеюсь, он не очень расстроится». Видишь?
    А я как раз очень расстроился, Аль. Надежды твои не оправдались, извини. Ох, дурак я дурак…
    - Нельзя из парня девушку сделать, Энт. - Он глядел на меня снизу вверх, устроившись головой на моих ногах, как на подушке. - Чар-Вейхан и то не могли, хоть и сильнее. А нашим и вовсе не потянуть.
    - Чар-Вейхан были сильнее? Почему?
    - Они, ну, другой дорогой шли. Книга Семи Дорог. Они с Кружевами делали другое. Плели, меняли. Извне. А наши… втекают. Поют. Сами становятся Кружевами. Понимаешь?
    - Нет, - огорчённо вздохнул он.
    - Я тоже, - утешил я. - И всё Единство Звезды. Никто не понимает. Жалко, правда?
    - М-м… - неуверенно отозвался мой друг. - Почему же их всех убили, если они были сильнее?
    - А их было куда меньше. Если на тебя двадцать человек разом насядет, и тебе не отбиться.
    Я любовался его глазами. Там всегда есть свет. Даже когда ему больно или он злится. В степи мне казалось, что свет погас, - но нет, он лишь потускнел. Этот-то свет и вывел нас из степи. Только он.
    - Энт, а может, она просто из Тени? Дочь Рыцаря. Тогда понятно, отчего она книги и коней помнит.
    - Непонятно. Помнит-то она не кого-то, а себя в белом плаще и с мечом в руке.
    - А девушка с мечом танцевать не могла? - почему-то я снова начинал закипать. Голова кружилась, и слова разбегались кто куда… - Или девушкам нельзя? Они, значит, хуже? Недостойны?
    Вместо того, чтоб рассердиться на грубый тон или хотя бы спросить, за что это я на него рычу, - мой Рыцарь смотрит на меня своими сияющими глазами и смеётся. Совсем необидно, тепло… почти нежно.
    - Наоборот, лучше! Ты представь наши уроки - и девушку! Поводок, Ледяной Путь, Рыбка… да что ни возьми. Зачем им так мучиться? «Недостойны»! Меч режет, позабыл? И в платье с ним неудобно, а разве они захотят штаны таскать, как мальчишки? И вообще они любят быть чистенькими и красивыми - а после танца что? Грязный, потный, взъерошенный, какая тут красота!
    Капельки, блестя на солнце, падают с мокрых после дождя листьев и разбиваются о лужи, в которых отражается радуга на чистом синем небе, - так он смеётся. Звонкий плеск ручейка… И свет, свет…
    - Ты знаешь не всё, Вил. Ты говорил мне сам. А в ней есть что-то ужасно странное. Она… другая.
    - Она женщина. - Меня несло по водам. Осколки стен таяли в звенящих волнах. - Конечно, другая… и тайна… прекрасная… словно чудо…
    - Нет. Другое, неправильное… ну как объяснить? Она похожа на того, кто изменён. Очень здорово изменён. Я чувствую нечто чужое. По-твоему, это я от вина? Не веришь ни капельки?
    - По-моему, - говорить приходилось медленно и раздельно, - я тебя не понимаю. - Я потёр лоб. Куда делись мои мозги? - Не сердись, я же не Рыцарь… Если ты хочешь уйти… - я почти рыдал, так мне было жаль себя, так страшно, что он из-за моей глупости этого хочет! - Лучше ударь меня, только не уходи!
    Он привстал, нахмурясь, и больно сжал мои руки.
    - Что ты несёшь?! Или вино за тебя говорит? Ну, Вил… - он потянул меня к себе, я уронил голову на его плечо, в глазах стоял сладкий густой туман. - Как я могу хотеть уйти от своего сердца, эджейан?
    Я думал - не обжигают ли его мои слёзы сквозь тонкую рубашку? Мне было удивительно хорошо.
    - С ней поступили хуже, чем закрыли память, я ощущаю… Если кто-то способен силой Чар изменить облик девушки, обратить её мужчиной, то и обратное возможно?
    Я вытер об него мокрое лицо и поднял голову. Туман понемножечку рассеивался.
    - Кто и когда сделал так? Это легенда Ордена?
    - Нет. Не легенда. - Он на меня не глядел. - Я думал… это в жизни. Сейчас.
    - Сейчас? О чём ты?
    - Быть может, после смерти твоей матери, когда сознание ускользало от тебя… Магистр, который её усыпил, он… проделал подобное?
    Сознание безнадёжно ускользало от меня и теперь. Я выпил ещё и пил бы дальше, но он отобрал у меня бутылку, опустошил залпом и швырнул в угол.
    - Что подобное, Энт? При чём тут моя мама? - я тщетно пытался поймать его взгляд. - Энт?
    - Я имею в виду, не сотворил ли он это с тобою, - тихо промолвил он.
    Я не сводил с него глаз, пытаясь понять… осознать… нет, просто дышать.
    - Иногда я ощущал… столь же странное… рядом с тобой. Будто и ты совсем не то, чем кажешься.
    - Тебе нельзя столько пить.
    - Ведь ты непохож на менестреля. Боги, ты ни на кого не похож!
    - Пойди во двор и сунь два пальца в рот. А потом голову в холодную водичку.
    - Вил! Да слушай же! Я понимаю, что говорю!
    - Тогда и верно спятил. В здравом уме такого сроду не ляпнешь. Ты дрёмы, случайно, не пробовал?
    Он смотрел так, словно я делаю ему больно.
    - Ты не слушаешь. Смеёшься, как всегда. А я три ночи не могу спать, не могу об этом не думать!
    - Я не смеюсь. Трясины!.. Нет, нисколечко. - Мне было невыносимо душно. - Это не смешно.
    - Ты так боишься предположить, что ты девушка на самом деле?
    Мне не хотелось его дразнить, но я вправду захохотал и не мог остановиться, как ни старался. Он вскочил и упал на кровать вниз лицом. Я сел возле и шепнул ему в ухо, путаясь губами в его волосах:
    - Извини. Не обижайся. Только это полная ерунда. Я помню себя всю жизнь.
    - Помнишь что? - в подушку сдавленно спросил он. - Всегда ходил в штанах, а не в юбке?
    - Мама тоже ходила в штанах, я не о том… Энт! Ну кому это нужно?! Кто я, чтоб со мной возиться?!
    - А кто она?
    - А она не Рыцарь, а девчонка из Тени. Просто чем-то досадила Магистру, и он закрыл её память.
    - Ищи, ищи простых путей! Да в твоём «просто» полным-полно до чёрта непростых вопросов!
    - А ты несёшь пьяный бред. Ладно, пусть я тоже выпил лишку и поверил - о ней. Но я-то при чём?!
    Он поднял голову. Сузившиеся глаза возбуждённо сверкали.
    - Трясины, для меня ты важнее, чем она, чем кто угодно! Да, кому нужен менестрель? Беззащитный, больной, один на дороге… или одна. Он мог попросту на тебе потренироваться. Испробовать метод. А что изменится в воспоминаниях? Имя твоё и девушке годится, и у тебя лицо, руки, манеры, всё тонкое, изящное… ну откуда это у мальчишки-менестреля?! - он задохнулся. - Ты знаешь имена матери и отца?
    Я прилёг на кровать рядом с ним. Он был такой тёплый и уютный - и правда эджейан, братишка…
    - Забудь эти глупости. В Книге названы потерянные уменья, а такого с людьми никогда не делали. Видимость - да, но не больше. Есть пределы у всякого могущества. Наши Вэй превращать не могут. И пускай я имён родителей не знаю, но кто я - знаю точно. Энт, всё бы помнилось по-иному. Я видел разницу. Каждый день. Ты не мужчина, не человек, ты дешёвка и грязь, ты меньше, чем никто. Ведь это не работа, петь и играть, ты притворяешься, будто делаешь что-то нужное, живёшь не впустую! Ну, тебе быстренько и объяснят: ты неправ, и никто на твоё «притворство» не купится. И дадут то, чего ты заслуживаешь: монету в лицо, а самого тебя в дерьмо, и сверху сапогом наступят, чтобы распробовал. Энт, у женщин-менестрелей всё не так! Самый распоследний мерзавец побоится женщину задеть, его ж мигом заставят туфли ей вылизывать, да ещё и надают, неделю будет охать! И когда мы были с мамой, при ней меня не обижали - но смотрели, поверь, совсем иначе. - Я говорил, не открывая глаз, почти не думая, слушает ли он. - Я не помню других взглядов, Энт. Их не было. Никогда. Только ты один. А моя монетка - вовсе не волшебный знак потерянного принца. И твоя сказка недурна для баллады, но она не про меня. Мне там нет места. Как, впрочем, и всюду.
    Он вытянулся на неудобной узкой кровати, прижав меня к стенке. Я лёг бы на пол, но перелезать через него, делать столько движений… Оставить всё как есть куда проще. Мне ужасно хотелось спать.
    - Вил, ты живёшь не впустую! Твоя музыка больше, чем те слепые идиоты могут представить! Она - чудо, она удивительна… и необходима. Вот если все Вэй вдруг исчезнут, мир не развалится. Жить бы стало тяжелее, но мы бы научились. А убрать твой голос, твои чудесные песни - будто стереть с неба радугу, и разноцветные узоры с бабочек и речных камушков, все ароматы цветов, росинки на рассвете, звёздные ночи… Такая жизнь бесцветна. Я бы умер.
    - Я умер бы без тебя, - беззвучно выдохнул я. Он не мог слышать - я и сам не слышал себя… и его улыбки я не видел, лёжа к нему спиной, но я ощутил её - телом, сердцем, колебаниями Кружева Чар.
    - Я тоже, - коснулся моего слуха тёплый шёпот. - Я так рад.
    «Я так рад, что мы вместе». Он оборвал фразу уверенно, будто не сомневался, что я пойму, - а я не сомневался, что понял правильно. И ещё я знал: он уже спит, но и во сне продолжает улыбаться.