Крестьянский атаман алена

Борис Рябухин



По сполошному Темникову сквозь толпу зевак и сыщиков, со-чувствующего и клянущего, каявшегося и паникующего люда, ог¬ражденного рядом стрельцов, шла на Базарную площадь атаман Алена, в мужском разо-рванном и прожженом в пытках платье, впряженная в телегу с травами и ко-реньями, берестяными загово¬рами и прелестными письмами.
«Колдунья!.. Колдунья!..» — крича¬ли ей вслед.
Алена насупила лоб, сдерживая стоны от боли в сожженных ранах. Но шла сосредоточенно твердо вперед, к возвышающему¬ся на сколоченном наспех постаменте срубу, золотящемуся на морозном солнце свежеотесанными венцами. И выступали на сучках янтарные слезы — и срубу предстояло сгореть вместе с мятежной монахиней.
Изредка Алена останавливала взгляд на узнанном сотоварище в толпе, и он смятенно прятал лицо за спинами потупившихся му¬жиков и баб. Значит, ведают, что творят.
На волевом лбу старицы женская глубокая морщина была резко пере-черкнута мужской - в виде креста. Враги эту отмети¬ну называли чертовой печатью, люди же православные - печатью Божией, поэтому и пошли за ней на борьбу за справедливость и праведную веру.
Шла Алена и думала свою нелегкую думу - почто пошла в этот смертный путь?..
Не любят бунтарей. Памятник Степану Разину (работы Коненкова), так и остался невостребованным в Эрмитаже. Есть и скульптурный пор¬трет сподвижницы донского вожака - Алены-старицы. Востребован ли он!..
В грамоте Разрядного приказа 12 октября 1670 года говорится о том, что «вор и богоотступник Стенька Разин... пишет к незна¬ющим и простым людям, будто он... идет снизу рекою Волгою с сыном нашим государевым и с благоверным царевичем и великим князем Алексеем Алексеевичем... И по его воровским прелест¬ным письмам незнающие люди пошатались и учали было в горо¬дах Алатыре и Арзамасском уезде воровать». И не только там, где водила крестьянские полки атаман Алена. Восстание разли¬лось по всей полосе, занимающей прежнюю Симбирскую, Пен¬зенскую и Тамбовскую губернии, все пространство между Окою и Волгой, на юг до Саратовских степей и на запад до Рязани и Воронежа было в огне. Помещичьи и вотчинные, монастырские, дворцовые и тягловые мужики убивали своих господ, приказчиков и начальных людей, устанавливая казачье самоуправление. На се¬вер от Симбирска, о который споткнулся Разин, по всей нагорной стороне, поднялись инородцы — мордва, чуваши, черемисы, и сражались вместе с русскими крестьянами за лучшую долю. От мятежного факела донского бунта запылала по России крестьян¬ская война.
Семитысячный отряд в Арзамасском уезде возглавляла стари¬ца Алена, из местных крестьянок. Ей было в ту пору не более сорока лет. Женщина волевая, умная, физически сильная — из тех, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Де¬ржать в узде многотысячный отряд отчаянных и своевольных лю¬дей без таких качеств было просто невозможно. Не щадили и своих недругов. Алатырский воевода Бутурлин с женою и детьми и дворяне заперлись в соборной церкви, и в пожаре, бушевавшем в городе, сгорели заживо. Когда восставшие взяли город Ломов, воевода Пекин сбежал вместе с подъячим в исподнем белье. Бе¬жал от Алены и темниковский воевода Челищев, но брат его, племянник и подьячие были побиты разгневанными темниковцами.
Именно сюда и направил царь Алексей Михайлович главный удар по восставшим. Главнокомандующим всеми войсками назна¬чил боярина князя Ю. А. Долгорукого, опытного полководца, от¬личившегося в войне с Польшей, сурового и бесстрашного чело¬века. Ставкой был сделан Арзамас. Сюда собирались царские полки, отбивая по пути нападения повстанческих отрядов.
Арзамас называли — город-сон. И право, до мятежа, в нем было, как в болоте,— застой и тишина, с тоски помрешь. Юрий Долгорукий навел ужас на горожан показательными расправами над мятежниками. «Страшно было смотреть на Арзамас,— писал очевидец, — его предместья казались совершенным адом; стояли виселицы, и на каждой висело по сорока и по пятидесяти трупов, валялись разбросанные головы и дымились свежею кровью; тор¬чали колья, на которых мучались преступники и часто были живы по три дня, испытывая неописанные страдания...» А Долгорукий доносил царю: «Пущие заводчики в воровстве те, которые при¬сланы от Стеньки Разина, из симбирской черты стрельцы и казаки да будники, которые были на будах. Пущие заводы воровские от Нижегородского уезда, от Лыскова, Мурашкина и от Тетюшевской волости этих воров умножились; ратных людей, которые идут к нам в полки, побивают и грабят; а с другой стороны, от Шацка, Кадома и Темникова, воровство большое ж; на таких во-ров малые посылки посылать опасно, а многолюдную посылку послать — и у нас малолюдно...» И царь послал подкрепление, полки Леонтьева, окольничего Щербатова, воеводы Лихарева.
29 ноября 1670 года Юрий Долгорукий пошел из Арзамаса к Темникову. В карательной операции под Темниковым участвовали Лихарев, Щербатов и сам главнокомандующий. Так что осада го¬рода притянула к себе почти все наличные царские войска. В го¬роде засело 4 тысячи повстанцев, возглавляемых атаманом Але¬ной, а по дорогам спешили им на помощь еще 8 тысяч мятежни¬ков. Несколько дней шел бой. К тому времени в Темников прорвался разинский гонец с вестью, что князь Борятинский побил Разина под Симбирском, и донской атаман зовет повстанцев к нему на помощь. Осажденным подмоги ждать от главного атамана не приходилось. И 31 ноября Темников не устоял под напором цар¬ских войск.
Драгуны ворвались в город, окружили приказную избу в вое¬водском дворе, где засела со своими ближайшими соратниками Алена-старица. Она билась на смерть. Но силы были неравными. Атамана и попа-расстригу Савву схватили и бросили в темницу. Туда же попал и посланный от Разина донской казак Федька Си¬доров.
Чтобы организовать покаяние темниковцев перед государем, царские лазутчики шныряли по дворам и науськивали народ выйти навстречу боярину Юрию Долгорукому, ставка которого была за¬ложена недалеко от поверженного города. Спектакль удался.
Темниковцы открыли ворота, и вышли с образами и хоругвями, с воплем и плачем навстречу победителю. Впереди гнали ско¬ванных одной цепью Алену и Савву, и Федьку Сидорова, и других зачинщиков бунта. Отдали пленников выступившим царским дра¬гунам и, подойдя к стану, попадали в снег на колени перед бояри¬ном Долгоруким со слезной просьбой «отпустить им вины перед государем», каялись в бунташном грехе. В челобитной говори¬лось, что по худости и неразумению прельстились они на такое воровство, многие у воров были поневоле, от страху, ибо бунтов¬щики разоряли их и рубили и к шатости приводили силой. Темни¬ковцы клялись, что они, как прежде, готовы служить государю и свое крестоцелование помнить. Долгорукий долго укорял темни¬ковцев в шатости и воровстве, грозил анафемой и всякими жут¬кими казнями за бунт. Наконец, показав царскую грамоту, про¬возгласил:
— Но премилостив государь наш великий князь царь Алексей Михайлович, премилостив и великий господин и патриарх всея Руси светлейший Иосаф, как милостив Господь на небесах. И по¬слали они вам вот эту грамоту за печатью обнадежить вас мило¬стью своею, ежели вы отвратитесь от зла и прелести бесовских воров. Они дают вам последнюю возможность, чтобы вы спасли свои заблудшие души.
Взрыв ликования плеснул в небо над толпой.
— Господь услышал молитвы наши!— со слезами радости на глазах крестились темниковцы.
— Надеже-государю слава!.. Святейшему патриарху слава!..
— Зачинщиков к воровскому бунту,— продолжал Долгору¬кий,— вы должны сами изловить по деревням и лесным засекам и привести к нам на суд правый и казнь беспощадную. И беглых всех холопов и крестьян, и работных людей сыскать дотошно и выдать приставам для возвращения их владельцам за крепким ка¬раулом.
Загнанные в угол таким жестоким требованием люди, не смея вспомнить, что на том же месте клялись Алене-старице постоять за истинную старую веру, вынуждены были славословить теперь государя и клясться боярину впредь усердно блюсти собором ос¬вященные новые обряды богослужения.
— А еретиков-староверов по лесным скитам переловить и к вере привести законной,— кричал Долгорукий.— Клянетесь ли?
— Клянемся! — выдохнула сломленная толпа.
Долгорукий велел отслужить в церквах Темникова молебен в честь победы государя над воровским бунтом и привести всех православных людей к кресту, а иноверцев — к шертованию на Коране.
На утро 4 декабря боярин Юрий Долгорукий под звон колоко¬лов торжественно въехал в Темников на белом коне, за ним сле¬довали конные драгуны и рейтары, и стрельцы, и на всем их пути в снегу на коленях без шапок стояли поверженные повстанцы, склонив головы в ожидании расправы. Знали в народе крутой нрав главы Сыскного приказа боярина Долгорукого, подтверждали это и возведенные за ночь виселицы по пути его следования, которые уже гнулись под телами повешенных мятежников, среди которых были поп Савва и Федька Сидоров. А старице Алене уже строили сруб на Базарной площади.
В силу исключительности вины и личности преступника боярин Долго-рукий сам присутствовал при расспросе Алены. Когда ее ввели на допрос, она подняла вверх два пальца, по обычаю старо¬веров, и бросила в лицо своим врагам: «Проклятье вам Господне, кровопийцы!». И столь же дерзко и стойко держалась, несмотря на все угрозы и пытки. Поначалу отказалась отвечать на вопросы дьяка и боярина. Но палач попался отменный: стегал ее плетью, сажал в колоду, жег раскаленным железом. Алена только моли¬ла Бога, чтобы он помог ей стерпеть «жесточи пытки», дал ей сипы принять мученичество, как принял Христос, распятый на кре¬сте. Потом, превозмогая страдания, она стала кричать на своих палачей: «Бес в аду поми¬лосердней вас!.. Спалила бы ваши мохнатые рожи!..» Но плоть устала подчиняться сильному духу — и Алена стала давать скупые показания. Заплечных дел мастера знают много хитростей, чтобы вытрясти душу.
Но Алена не стала выдавать своих единомышленников. О себе же сказала, что она — крестьянка из Арзамасской выездной двор¬цовой слободы. Каково жилось тем крестьянам, известно из исто¬рии и народного творчества. С детства приучались переносить го¬лод и стужу,— свидетельствует историк Костомаров.— Рано отры¬вались от груди и кормились грубой пищей. Ребятишки бегали в одних рубашках без шапок, босиком по снегу в трескучие моро¬зы. Простой народ не знал, что такое постель. Посты приучали к скудной пище из кореньев и дурной рыбы. Жили в темноте и дыму, с курами и телятами. Моровые поветрия и нервные болез-ни приписывали порче. Крестьяне пять дней работали на господ, и лишь один — на себя, не считая праздников. У многих ничего нель¬зя было сыскать в доме кроме овчинного тулупа, коровы да ло¬шади, а были и победнее. Летом пахали, косили, жали, зимой молотили, рубили и пилили лес и дрова или скитались и просили милостыни. Отчаянный вызов против сущест-вующего миропоряд¬ка простой народ выразил в присказке: «Живем — не тужим, бар не хуже. Утром бары на охоту — мы на работу. Они повеселят¬ся — да дуют чай, а мы — цепом качай. Ночью бары спать — а мы работать». Соборное Уложение 1649 года окончательно санкци¬онировало закрепощенность крестьянства, причем, помимо по¬датных обязанностей крестьян по отношению к казне, самый кре¬постной труд на помещика рассматривался как разновидность службы на государство.
Смело бросила в лицо боярина измученная пытками Алена: «Напились нашей крови, как клопы».
Она показала на расспросе, что была замужем. А женились тогда рано — в 12—13 лет, не зная друг друга, порой обманом.
Домостроевский деспотизм мужа над женой выражал¬ся в том, что предосудительно было вести с женщиной разговор, ее считали нечистой, даже не доверяли резать животину — мясо будет невкусным. У мужа висела плеть для жены и называлась «дураком». За ничтожный проступок муж таскал жену за волосы, раздевал донага, привязывал веревками и сек «дураком» до кро¬ви — учил уму-разуму. «Крестьянские женщины,— пишет Косто¬маров,— работали вдвое больше своих мужей». Каково было тер¬петь такую жизнь гордой волевой женщине, как Алена?
Но муж ее надорвался, ургуча на бар, а здоровьем был сла¬бый, вот и скончался рано от чахотки. А вдовой бабе куда подать¬ся? Как говорилось в народе: в девках приторно, замужем натуж¬но, а вдовой чреде, что по горло в воде. Вдову-крестьянку поме¬щик мог продать, кому вздумается. Бежать бесполезно — все равно вернут владельцу, да еще накажут нещадно. Сыщики и при¬става сновали по всей Руси, отлавливая беглых. Да бегством и крестьянства не избыть, и у другого хозяина не избавиться от подневольного труда. Остается — петля или монастырь. Тоже сво¬еобразный вид протеста. Да и не могла Алена не восстать против судьбы и несправедливой власти.
Представитель демократического лагеря С. С. Шашков в исс-ледованиях по истории русских женщин писал в 1872 году: «...Вви¬ду вопросов эмансипации, волнующих современные женские по¬коления, знание былых судеб русской женщины представляется не только интересным, но практически полезным для дела осво¬бождения». Он подчеркивал, что женщины всегда старались осво¬бодиться из этого положения, и всегда боролись с враждебными им началами, которыми считал религию, закон и обычай. Шашков отметил, что история борьбы женщин за свободу и самостоятель¬ность «началась со сподвижницы Степана Разина — Алены Арза¬масской (Темниковской)». Хотя, надо признать, что несправедли¬вое неравноправие женщины — беда всех времен и народов, и до сих пор не искоренилась в мире. Так же, как искони земледель¬цев считали и продолжают считать людьми второго сорта, хотя все наши надежды дер-жатся на тех людях, которые сами себя кормят.
Стойкая, сильная, с обостренным чувством христианской спра-ведливости, Алена выразила свой протест сложившимся обстоя¬тельствам тем, что ушла в монастырь под Арзамасом. Но крото¬сти не было, да и в монастырской жизни царило много неправого, как и в мирской. На расспросе Алена призналась, что хоть и стала старицей, но ушла из монастыря, так как в нем начали служить по новым книгам. И дьяк записал в расспросной ведомости: «Свер¬шила самый тяжкий грех — сбежала из монастыря». И недобро посмеялся: «Поди, совращала блудом послушниц?» И получил за хамство достойную отповедь: «Молитвами я укротила плоть,— ус¬мехнулась Алена.— Но попадись ты мне,— тебя бы я охолостила мигом!»
Общественное мнение подчеркивало мужские наклонности Алены; ее называли «баба-богатырь», «баба-атаман», пеняли, что носила мужское платье (а как в походной боевой жизни скакать на коне в длинной женской рубахе, которую носили поселянки?). Даже стойкость при жестоких пытках на руку хулителям предво¬дительницы крестьянских повстанцев. Но сделать из героини поло¬вую извращенку не удалось — была же она замужем. Потому и нет в приговоре упоминания об этом грехе Алены. Нашли грех более тяжкий.
Ее считали ведьмой, потому что она носила с собой заговор¬ные письма и коренья. Алена много ходила по окрестным полям и лесам за монастырем, собирала травы, которые знала от мате¬ри. Знахари передают свои секреты по наследству, из поколения в поколение. Удачливых народных целителей уважали всегда и берегли, а неудачливых знахарей в те времена на Руси преследо¬вали, а порой и сжигали на костре. Даже судьба одного человека, как Алена, доказывает зыбкость авторитета этого ремесла. Когда она лечила старших послушниц и обращавшихся в монастырь ми¬рян, все уважали Алену. Когда поднялась она на войну за истин¬ную православную веру, то, хотя ее известность как целительницы и радетельницы помогла ей собрать большое войско, однако офи¬циальные власти заклеймили ее колдуньей, еретичкой.
На расспросе Алена призналась, что, как только дошли до Ар¬замаса слухи, что Разин объявил войну боярам, Алена сделала свой выбор, ушла из монастыря и стала собирать в округе отряд повстанцев. Приходили к ней те, кого она лечила от недугов тра¬вами и заговорами, и приводили с собой сотоварищей. Прослы¬шав о продвижении ее отряда, к ней примыкали многие люди из мордовских, татарских и русских деревень. Людей разных веро¬ваний сплотила жажда воли и справедливости.
Колдун, удовлетворяющий общественные потребности, как заметил не-мецкий историк Д. Фрезер, «занимает очень влиятель¬ное положение в обществе, и если к тому же он человек расчет¬ливый и способный, то может достичь ранга вождя или царя». Добавим — или атамана, как Алена-старица. Даже истинно право¬славный человек на Руси часто суеверен. И вставшая на борьбу за истинную старую веру Алена, в сущности, творила языческие дей¬ства. Подобные бытующим в ее время, я приведу (в обработке). От врагов:
...Всякому немирному стрельцу
Как завяжу я по пяти узлов
На луках и пищалях и на всяком   
Оружьи ратном. Вы, узлы, стрельцам
Загородите все пути-дороги,
Замкните все пищали и все луки
Им спутайте. И повяжите всё          
Им ратное оружие. В моих               
Узлах святая сила...
От пыток во время расспроса:
Небо любяно и земля лубяна.
И как в земле неслышно ничего,
Так и рабе Алене не услышать.
Именно эти ли заговоры творила Алена-старица — не известно. Но один из подобных остался в исторических источниках — под¬метное письмо, которое писала она на бересте в соседние деревни:
... Встану я — благословлюсь,
Пойду — перекрещусь. За Русь святую,
За дело правое, на кровопивцей —
Бояр. Я пули не боюсь. Аминь!
Говорит это письмо и о творческом даре Алены, его фольк¬лорной основе.
Суеверие (всуе верие) и тогда, и сейчас считается противным Богу. По-этому, когда Алена показала на расспросе, что лечила травами и заговорами, дьяк записал в ведомости: «И портила лю¬дей многих по деревням бесовским колдовством». Радикальной противоположностью магии и религии объясняется та непримири¬мая враждебность, с которой священнослужители на всем протя¬жении истории относились к колдунам и знахарям.
И когда царским слугам нужно было наказать атамана Алену за сопро-тивление государственной власти, то самым убедитель¬ным и главным обвинением посчитали ее колдовство.
Считалось и до сих пор считается великим грехом и бегство из монастыря. Но и здесь у Алены есть веское оправдание — раскол.
На Соборе 1666 году утвердили поправки в церковные обряды и книги, сделанные по греческому чину патриархом Никоном. И одновременно, из-за ссоры с царем Алексеем Михайловичем, с самого Никона, в присутствии и с согласия вселенских патриархов из Царьграда, сняли патриаршеский сан, и отправили реформато¬ра православной церкви в изоляцию в Ферапонтов монастырь. Тогда-то и оформился раскол русской православной церкви, офи¬циальным и популярным оппонентом нововведений стал протопоп Аввакум, тоже сосланный царем — в Пустозерск, в земляную тюрьму.
Ревнители старой православной веры восстали против никонов¬ских нововведений: трехперстия, многоголосия, византийского пи¬сания икон, измененной редакции молитв... Раскольники отказы¬вались ходить в церкви, разбегались по лесам, в скиты, в знак протеста прибегали к самосожжению, поднимали восстания про¬тив новых реформ в монастырях. Бунт в Соловецком монастыре начался до восстания Степана Разина и был подавлен только через не¬сколько лет после его казни.
Взбунтовала и старица-Алена.
Собор, созванный в год трех шестерок — числа дьявола — счи¬тали приходом конца света и Судного дня. На этом Соборе были прокляты староверы. И это вызвало еще большее обострение движения раскольников.
— Выходит, тогда и все святыни дониконовы стали еретичны?— роптали они.— И бывшая церковь? И все русские святые? И деды, и отцы, верящие по-старому и ушедшие в мир иной, тоже еретич¬ны и потом обречены на том свете на вечные мучения гореть в огненной геенне?
Староверы толпами вливались в отряды Разина, одним из важ¬ных лозунгов которого было — постоять за истинную православ¬ную веру, Дом Пресвятой Богородицы, против бояр и начальных людей. Вступая в города и села, донской атаман прогонял из цер¬квей священников новой формации и ставил вместо них служите¬лей старой веры.
Но путаницу, как бывает в смуту, ввел в идеологическую борьбу сам Разин, сделав знаменем религиозной борьбы не Ав¬вакума, а Никона, используя мотив его несправедливого смеще¬ния с патриаршего престола. Припертые в споре бунтовщики, в том числе и Алена, могли только огрызаться на укоры оппонен¬тов.
«Коль Никон — вам наставник, правый путь вам указал — зачем его изгнали? А если Никон — враг последний Богу и Богородице, и всем святым, Зачем вы держите его законы?» — могла сказать Алена на расспросе в Темникове.
Староверы пеняли царю за церковные реформы, не менее чем Никону. Повторяли слова Аввакума: «Черт отнял ум у госу¬даря. Им владеет хамов род бояр и свора немчин. Бедный, бед¬ный и безумный царишко! Что ты над собою сделал? Ну и пропа¬дай!» И в то же время не представляли жизни без царя. Неслучай¬но народное выражение — без царя в голове (во главе). Вот и придумали восставшие Нечая - царевича Алексея. Напрасно Долго¬рукий убеждал Алену, что сам хоронил царевича Алексея Алек¬сеевича в Москве. Она, стояла на мнении, что царевич жив, сбе¬жал от изменников-бояр, когда его хотели извести, как извели почти всю царскую семью. Не верилось людям, что естественным путем, без измены, так скоро естественной смертью скончались один за другим члены царской фамилии.
В магистерской диссертации в Тюрингии в 1674 году Иоганн Марций назвал Разина тираном, но вместе с тем охарактеризовал его как способного предводителя, умело обеспечившего тыл сво¬ему войску, понимающего настроение народа, умеющего вос¬пользоваться и внутриполитической обстановкой в стране, в том числе делом Никона и смертью царевича Алексея. Хотя внешней причиной выступления Разина считал месть за брата (Ивана Рази¬на), казненного Юрием Долгоруким, и жажду власти.
Искушенный в допросах глава Сыскного приказе Долгорукий прибегал к ухищрениям и хитростям, призывая Алену покаяться, спасти свою падшую душу. Но атаман Алена была достаточно умна и опытна, чтобы попасться на лживые посулы боярина. «Спа¬семся мы, когда загубим вас,— отвечала она и добавляла:— Не пожалею, что звала людей постоять за истинную веру и волю!»
Взявшись за оружие, Алена понимала, что ей грозит казнь, или смерть в бою. Но выбор сделала сознательно: чем так жить, лучше не жить вообще.
Алена призналась, что посылала своих единомышленников не-большими отрядами в окрестные села и деревни. Так, например, взяла боем Шацк. По казачьему обычаю, эти отряды возглавля¬лись донцами, которых привел от Разина Федька Сидоров. Они внезапно налетали на усадьбы вотчинников, и, сломив сопротивле¬ние охраны, устраивали круг. Если плененные начальные люди были облихованы крестьянами, задыхавшимися от их притеснений и нужды, круг приговаривал кровопийцев к смертной казни и при¬водил приговор в исполнение. Суд был скорый, и зачастую пра-вый. Пожитки и владения казненных раздавали бедным людям. Холопов, черных людей, крестьян, мелких чинов служивых по¬встанцы «не губили и их дворов не разоряли». Хотя государевы слуги именно этой скорой расправой и стращали, подвигая жителей к бегству от повстанцев в леса из своих насиженных мест. Однако официальная пропаганда чаще всего терпела неудачу. И крестьяне, заслышав крики и стрельбу ворвавшихся на улицу по-сланцев Алены-старицы, брались за колья и вилы и помогали из¬ловить своих притеснителей и одолеть царских стрельцов охраны. Многие из стрельцов, большей частью выходцы из крестьян, и сами предавались повстанцам.
Сохранилось свидетельство Алены о взятии Темникова по¬встанцами. Бой был недолгий. Зная о малолюдстве защиты и бро¬жении черни в городе, воевода Василий Челищев сбежал, пере¬одевшись в женское платье прислуги.

Черный люд открыл ворота и вытолкал своих обидчиков на¬встречу подступившему к городу отряду Алены. Встретили ее го¬рожане хлебом-солью.
Алена собрала круг. Всех облихованных начальных людей темниковцы приговорили к смертной казни и привели приговор в исполнение. Тех же, кто сдался на милость победителей, Алена привела к вере. Темниковцы покля¬лись на кресте и Евангелии быть заодно и постоять за волю и истинную старую веру.
Алена остановилась в доме темниковского воеводы и стала наводить мирской порядок по своему разумению. По казачьему обычаю, все дела решала на кругу из наиболее влиятельных мес¬тных жителей и своих единомышленников. Сообща решили рас¬крыть все купеческие склады и разделили хлебные запасы между семьями бедняков. При всем народе вынесли из приказной избы писцовые книги о недоимках, порвали и сожгли тут же, на Базар¬ной площади. Ликованию бедноты не было конца! Алена отстра¬нила от службы в церкви протопопа Перфилия за то, что он пре¬дался нововведенной ереси, и поставила служить в храме попа-раскольника Савву.
От Федьки Сидорова Алена узнала о победах разинцев, их намерениях и лозунгах. Надо признать, что не все принимало крестьянское сердце Алены в помыслах и действиях донского атамана.
Крестьянство, по своим устоям, отличалось от казачества. Казаки, даже по закону, лишены были возможности выращи¬вать хлеб, жили на царском «хлебном довольстве», вели поход¬ный образ жизни, защищая южные границы России от внешних врагов, добывали средства к существованию набегами на кочев¬ников и торговых людей, раздуванивая (деля) поровну военные и воровские трофеи. Крестьяне же, наоборот, жили своим, хоть и скудным, хозяйством, трудами праведными, страдая порой от ка¬зацких разбоев, разбегаясь по лесам от их набегов. А в казачьи повстанческие отряды охотой подавались только голь перекатная, вконец обнищавшие от притеснений или собственной бесхозяйст¬венности мужики. Неслучайно среди песен народных есть и моти¬вы этой несовместимости крестьянских и казацких устоев, чем пользовались, конечно, царские идеологи. Вот как звучит в моей обра¬ботке такая песня:
Ой, ты, дубравушка зеленая,
Что же ты рано отшумела?
Что же ты быстро поредела,
Вся-то вершина облетела?

Ой, да ты, травушка высокая,
Что же ты духом истомилась?
Что же ты скоро откосилась,
Всеми цветами поплатилась?

Ой, вы, казаченьки удалые,
Что же вы рано отгуляли?
Что же вы жито потоптали,
Наши дворы поворовали?

Ой, вы, солдатушки боярские,
Что же вы сабли обнажили?             
Что же вы землю обагрили,            
Наших кормильцев загубили?

Но в борьбе за справедливость, против социальных притесне¬ний, церковных реформ многие крестьяне были заодно с казака¬ми. Волю они понимали по-разному, но враги у них были одни. Поэтому Алена видела в Разине заступника.
Алена прочитала на кругу войсковую память, которую привез от Степана Разина казак Федька Сидоров.
— «...И стоять бы вам, черни всей, и русской, и татарской, и чувашской, и мордвы. Стоять бы вам за Пресвятую Богородицу и всех святых, за батюшку нашего патриарха Никона и великого князя царевича Нечая. И мстить бы вашим кровопивцам люто,— звучал торжественный голос Алены над притихшей толпой.— Иду я войском даровать вам волю. И вместе с вами истребить бояр и дворян и приказных людей служивых, и детей боярских и стрель¬цов, и торговых людей за измену. И хочу я так учинить, чтобы всякий был равен другому.»
И мелкий начальный люд потихоньку ускользал из толпы в свои дворы, убоясь участи плененных бояр¬ских и приказных людей, запертых в темниковской тюрьме. Алена сделала паузу и, повысив свой грубый простуженный в походах голос, продолжала читать свиток.
— «А которые дворяне или боярские дети, или мурзы с нами похотят стоять за Пресвятую Богородицу нашу, тех бы не трогать и домов их не разорять. А с войсковой той памяти другим всем списывать и списки отдавать дьякам и старостам по деревням и сотникам, чтобы знали и читали».— Алена подняла над толпой сви¬ток и показала на печать.
— На памяти этой рукоположение Степа¬на Тимофеевича Разина с печа-тью,— закончила она свою речь.
И поклялись темниковцы послужить Дому Пресвятой Богоро¬дицы, Сте-пану Тимофеевичу Разину, патриарху Никону, великому князю царевичу Алексею, которого повстанцы называли Неча¬ем, по имени прежнего заступника народного из старой легенды.
Алена стала готовиться в поход на Арзамас. Но с ближних засек принесли вести, что под Темников подходят войска боярина Юрия Долгорукого. Да пушки у него застряли в снегах. Забили в сполошный колокол, собрали снова круг. И Алена, сообщив о тревожных вестях своих лазутчиков, предложила:
— Не будем ждать, когда недруги подтянут под наши стены свои пушки. Пойдем боярину Долгорукому навстречь! Постоим за волю и за веру.
Повстанцы воинственными криками одобрили призыв атамана Алены. Стали собираться спешно в поход на боярина Долгорукого и готовить к обороне городские стены, которые сами же жгли, когда брали Темников приступом. Надо было запасти хлеба и воды на случай осады.
Алена позвала с окрестных деревень всех, кто «похочет за пра¬вое дело сразиться» с войсками главного изменника - боярина Юрия Долгорукого. По ночам писала на бересте подметные письма, похо¬жие скорее на заговор. Грамоте она научилась в монастыре. А слог ее, в силу природного таланта, был образным и внятным. И поэтому вызывал скорый отклик в душе простого народа.
Морозным ноябрьским утром вывела Алена-старица свой от¬ряд из города, и смело повела на бой с подступившим войском стольника Ивана Лихарева, посланного боярином Юрием Долго¬руким вперед себя. Драгуны Лихарева до этого разгромили уже несколько «воровских засек» и очистили от повстанцев много ок¬рестных сел и деревень. Они были хорошо обучены военному ремеслу по сравнению с плохо вооруженными дружинниками Алены. Повстанцы обычно, если и одерживали верх над царскими солдатами, то скорее числом, чем умением. Многие гибли, но на их место приходили новые люди. А раненых Алена сама лечила травами и заговорами. И казаков Федьки Сидорова в отряде Алены было мало, чтобы наладить бой по военной науке. Поэтому повстанцы из Темникова быстро были сломлены драгунами Лиха¬рева и загнаны опять в город.
Укрывшись за крепостными стена¬ми, повстанцы, при поддержке темни-ковской черни, двое суток сдерживали натиск царских войск. Неумолчно палили во врагов из пушек и пищалей. А когда кончились ядра — метали во врагов приготовленные заранее большие камни и бревна.
— Оставил нас Господь за наши прегрешенья!— говорила сво¬им спод-вижникам атаман-Алена, почувствовав скорое пораже¬ние.
И драгуны вломились в город. Крушили и рубили на своем пути всех, и дружинников, и женщин, и детей. Выхватывали из горящих двое суток костров огненные головни и поджигали дере¬вянные дома, не глядя на то, шла ли из них стрельба или нет.
Алена с товарищами засела в приказной избе. Они отбивались от врагов, сколько было сил. В конце концов, драгуны выбили две¬ри воеводской избы и скрутили осажденных.
На издевательскую шутку Долгорукого по поводу трусливого бегства воров от царских войск Алена воскликнула: «Да если бы так все сражались, боярин, тебе осталось бы спасаться бегст¬вом».
Не удалось царскому сыщику сломить Алену пытками.
— Хочешь стать святой мученицей?— кричал он.— Не выйдет! Мы тебя сожжем, как грешницу, колдунью, еретичку!   
На что старица нашла достойный ответ:
— Огонь очистит меня от грехов!
Когда распаленный палач стал прижигать железом ей обна¬женную грудь, она вскрикнула:
— Господи, прими!..— И упала, потеряв сознание.
Палач вытер крупный пот со лба, тяжело выдохнув:
— Фу, уморила! Однако, крепче мужика!..
А на Базарной площади уже заждался ее деревянный сруб, обложенный дровами. Темниковцев собрали утром на показа¬тельную казнь еретички. Когда Алена появилась на площади, она подняла два пальца вверх и обратилась ко всем зычным голосом:
— Покайтесь перед Богом, христиане! Не предавайте Господа нашего в душе своей из страха перед пытками земными!
Но толпа, сдерживаемая цепью вооруженных стрельцов, не осмелилась откликнуться на ее призыв. Только царские крикуны зашипели на нее:
— Заткнись, колдунья!.. Будь ты проклята!.. Сама покайся!..
Боярин Долгорукий, в окружении вооруженной свиты, показал на стоявшую возле сруба на деревянных подмостках изможденную пытками в белой холщевой рубахе Алену-старицу, обратил¬ся к примолкшей толпе:
— Вот, христиане, дьяволова дочь, упорствующая в своих гре¬хах. На расспросе она сама показала на себя, что, будучи в мо¬настыре, портила и губила многих своим колдовским зельем. Она совершила высшее святотатство — бежала из монастыря для блу¬да и воровства, предавшись прелести сатаны вора и клятвопре¬ступника Стеньки Разина. Она сама призналась, что своими кол¬довскими чарами, кореньями и заговорами она прельщала людей на шатость и воровство. Она со своими единомысленниками, та¬кими же ворами, сгубила многих христиан, разорив их владения. Она возводила напрасно многие хулы на великого нашего госуда¬ря и царя Алексея Михайловича. Она облыгала нашу православ¬ную церковь и Господа нашего Иисуса Христа. И отвращала хри¬стиан от законной православной веры и церковных обрядов. В нее вселился бес — и лишь огнем можно его изгнать из этой грешницы и еретички. Поэтому, по воле великого государя нашего, царя Алексея Михайловича, и святейшего патриарха Иосафа, я, данною мне властью, Алену-старицу из выездной дворцовой Арзамасской слободы назначаю совместно с чародейным ее зельем... сжечь живою в срубе!
Толпа так и ахнула, будто не верила еще в страшную казнь бывшей своей предводительницы. А вскинувшаяся от приговора Алена вместо отчаяния нашла в душе силы ободрить своих земля¬ков.
— Враг беды пришел с напастями,— крикнула она.— Он воздвиг бурю огня — и невозможно стало жить. Крепитесь, христиане, и молитесь! Держи-тесь истинной веры! Страшный суд грядет!— Ей не дали договорить, толкая к срубу.
— Покайся, грешница!— совал ей в лицо распятие освобож¬денный из тюрьмы протопоп Перфилий.
— Убери эллинский крыж!— отвернулась Алена.— Вы даже об¬раз Бога замутили.
— Да сожжется, не покаявшись в грехах, как еретичка, без милосердия Божия!— махнул рукой боярин Долгорукий.
Солдаты ссыпали в сруб травы и коренья с телеги, в которою ранее была впряжена Алена, и палач пытался тащить колдунью к срубу. Но она с силой оттолкнула его:
— Не тронь, я сама войду,— сказала она и обратилась к толпе:
— Прощайте и простите, братья! Все, что могла, я сделала. Бог с вами!
— Прости, что не уберегли тебя, Алена!— прорвался вопль из толпы, кинувшейся к помосту. Но стрельцы преградили  путь бердышами.
По старому русскому обычаю, Алена перекрестила лоб и грудь двуперстием и вошла в сруб. Дрова тут же подожгли. И пока подни¬малось пламя, сквозь шум ветра и хруст венцов доносились слова мужественной старицы-атамана. О чем кричала она из огня? Может быть, о боли за свою судьбу, за судьбу правого дела?...
7 декабря Долгорукий выступил из Темникова в Красную сло¬боду, где его также встретили с челобитьем и покаянием.
Окольничий Иван Богданович Милославский, побивший Степана Разина под Симбирском, сообщал в Москву, что по дороге меж¬ду Арзамасом и Алатырем «приходили на него многие воровские люди с нарядом». В кадомских лесах Лихарев взял засеку и убил крестьянского атамана Сеньку Белоуса. В Нижнем Новгороде царский воевода со стрельцами повесил зачинщиков бунта на во¬ротах крепости, а нескольких бунтовщиков четвертовал при наро¬де, чтобы другим неповадно было. У речки Барыши воевода князь Юрий Борятинский с царским войском одолел пятнадцатитысяч¬ный отряд мятежников под началом атаманов Ромашки и Мурзакая. В этом бою «такое множество воров было побито», что от крови, как от дождя, «красные ручьи текли большие». И на утро к воеводе Борятинскому явились толпы крестьян из Саранских и алатырских деревень и «принесли свои вины»…
В Крестьянскую войну под руководством Степана Разина, по официальным данным, было казнено и убито более 100 тысяч человек. А население России в 1678 году составляло всего чуть более пяти с половиной миллионов, из них —160 тысяч воинов. Жуткая эта статистика «служит наглядным образчиком того, к чему могло привести стремление распространить на весь народ казацкое устройство, составлявшее идеал восстания Степана Ра¬зина»,— писал историк Костомаров. Не менее жестко отзывались о Разине и зарубежные исследователи. Наиболее точное сравне-ние донского атамана — с Мазаньелло, возглавившем одно из крупнейших народных восстаний в Неаполитанском королевстве в середине XVII века. Примечателен тот факт, что зарубежный ано¬нимный автор, видимо, резидент, в своем отчете об этой кресть¬янской войне упоминает только два важнейших имени — самого Степана Разина и Алену-старицу. Зарубежные историки называли Алену русской Жанной д'Арк. Это свидетельствует об огромной силе воздействия Крестьянской войны в целом и ее главных пред-водителей на европейское общественное мнение.


1996 год