Мой мир – то, что вокруг меня,
то, что я чувствую, вижу, хочу – лишь,
на самом деле, только то,
что я сам позволил себе
придумать...
Холодно-серый; невнятный
А ведь поначалу я невзлюбил это мыслие...
Всё мне здесь казалось пустым, неинтересным, лишённым смысла. Обитатели неизвестно кем придуманного мира, что мужские, что женские особи, при всей своей короткости существования, бездумно разбрасывались силами и возможностями, удачей и надеждой, тратя их на пустую болтовню, хаотичные метания собственных желаний и помыслов в погоне за яркими обёртками – символами удачи и процветания, даже и не задумываясь о бренности их...
Это поначалу...
Но потом, среди толп с одинаковыми лицами, я вдруг стал к немалой своей радости и удивлению встречать алмазные искры. И теперь намеренно ищу таковые, понимающие в курении трубки, игре на гитаре (пусть и не на восьмиструнной) и в беседе...
Переход был достаточно комфортен, несмотря на неожиданность прерывания предыдущего квеста. Я выпрыгнул из портала в каком-то закутке, окружённом с трёх сторон типовыми бетонными офисными коробками с окнами так высоко, что вряд ли кто мог засечь моё появление. К тому же холодное время года не подразумевало охотников открыть пыльные окна...
Я обернулся – портал напоминал о себе лишь быстро исчезающим белесым пятном на серой шершавой стене. Очень хорошо, а теперь – быстрым шагом отсюда.
Буквально через две-три минуты я оказался на оживлённейшем проспекте, по которому неслись нескончаемым потоком самобеглые коляски самых разных типов и расцветок. Я шёл по тротуару, разглядывая прохожих и постройки вокруг.
Это был не центр, но и не окраина огромного скопления жилищ местных особей. При этом аура скопления говорила о причастности многочисленных жителей к некой особой категории, истинное значение которой понимало лишь мизерное меньшинство – «я живу в столице…»
Многие мои задания начинались именно так, и, в последнее время – именно в этом громадном городе. Я и не смею обсуждать волю Творцов, я – простой воин Города Лис. Моя работа – разгадать задание квеста и выполнить его как можно скорее, так как другие выстроились в огромную очередь...
А вот теперь пора и определиться.
Я подошёл к большущей стеклянной витрине первого попавшегося магазина и внимательно вгляделся в своё зыбкое, неясное двойное отражение...
Лёгкость в теле говорила об оставленной в прошлом квесте (откуда меня резко и неожиданно вытащило) Мил-Ли ван Ли в ещё падающей поверженной туше врага... Ну ладно, – я её при необходимости всегда могу призвать. К тому же в этом мыслии, как я давно заметил, местным особям вообще не принято носить мечи, как знак принадлежности к профессии. Разве что игрушки и бутафория не вызывали здесь, мягко говоря – недоумения...
На мне была чёрно-синяя куртка чуть ниже пояса из синтетической горючей ткани со слабой тепловой защитой, синие штаны-трубы, свитер, рубашка, нижнее бельё и кепка с опущенными ушками. Одежда была чистой, но сильно ношеной. На плече висел изрядно тёртый рюкзачок с пластиковым дном – надо будет при случае изучить его содержимое: вполне возможно, что там находится некая подсказка к заданию квеста. На ногах были отличные беговые сапожки с металлическими пластинами под стельками, что уже являлось весьма сокрушительным оружием ближнего боя...
Моё прозвище Йёо-Оррик. Имя знает только моя мать, которую я никогда не видел и не помню. Это и хорошо: истинное имя воина Города Лис – его слабое место...
Всё-таки воину неуютно чувствовать себя без оружия... Но Творец никогда не делает ничего просто так – всё есть смысл и задача. Вполне возможно, что отсутствие Мил-Ли ван Ли ни что иное, как подсказка к заданию, испытание и обучение. А воин обязан учиться, пока дышит. Если он перестаёт постигать тайны – труп.
Ещё раз внимательно вгляделся в своё нечёткое отражение – к этому лицу я уже привык. Оно неярко, спокойно, слегка пухло, с гладко выбритой кожей и отсутствием усов, что поначалу меня жутко раздражало: губы и щёки увальня, но глаза оставались такими же жгучими, как и всегда...
Две женские особи внутри магазина, видимо продавщицы (на них не было верхней тёплой одежды) с нескрываемым любопытством рассматривали меня через двойное стекло витрины. Вокруг них вихрями плясали образы мыслей, желаний, слов и злословий...
Жители этого мира-мыслия не умеют скрывать то, что они думают, желают, мечтают. У каждого в багаже, нередко бессмысленным грузом, лежит прошлое: слова, эмоции, чувства и бесчувственность; нереализованные желания и обида на невозможность это самое прошлое исправить. Они тратят на эту невидимую, но основательную ношу львиную долю своих сил. Жизненных сил... Крайне редко, кто может от этого груза освободиться.
Очевидно, почему эти две девушки заинтересовались моей скромной персоной: и вовсе не потому, что я красавец-мужчина...
Вот так случай – я остановился у витрины магазина нижнего белья женских особей этого мыслия!
Продавщицы, увидев мой непосредственный интерес к собственной персоне, возомнили, что я, вертясь перед витриной, примеряю это самое бельё на себя!..
Они бесцеремонно пялились на меня, скалились глумливо, тыкали пальцами повелительно и бурно спорили меж собой о моём возможном выборе...
За окном ночь...
Три свечи слабо освещают небольшой столик, уставленный плотно блюдами с закусками и угощениями. Вино, бокалы, фрукты-ягоды в вазах, арбуз, ароматная дыня ломтиками... Запах парафина с со сластями перемешан в сладкодурманяющую смесь... Белая скатерть, белая-белая простыня... так тихо, что слышно его дыхание, хоть он пытается изо всех сил сохранять хладнокровие, но... но ведь ты... ты! – рядом с ним... он не смотрит на тебя, но его тонкие длинные пальцы побелели, сцепившись...
Три четверти комнаты занимает кровать, где ты всё для себя решила... Она в сумраке, неосязаема, туманна, но – абсолютно ясный символ завершения и начало того, чего ты так страшишься и так страстно желаешь...
Ты нажимаешь кнопку на пульте и нежная, тихая, ласкающая кожу музыка наполняет комнату...
Он так не уверен, так неопытен и ты вынуждена инициативно взять его за руки, ласково расщепить сомкнутые пальцы...
Его мгновенно потеплевшие ладони на твоей талии, от чего по телу растекается нега... Пальцы твои – на его широкой груди... Ты медленно гладишь его напряжённое тело, поднимая руки и охватывая ими его шею... ваши глаза встречаются...
Как же банальны, перемешаны и одинаковы девичьи фантазии этих двух особей! Сколько разговоров и хвастовства, скрытой зависти и вины в них. И всё, на самом деле, по крайней мере у одной из вас было когда-то совсем по другому: никакой романтики, а затуманенный сознательно принимаемым ядом разум... Но разве можно признаться самой себе в таком позоре? Нет, пусть уж будет как в кино или в книжках про любовь!..
Про настоящую – любовь!..
А, немаловажная деталь – на тебе тоже самое бельё, что ты продаёшь, но не имеешь возможности приобрести: самое красивое и дорогущее, самое нежное и соблазнительное, так выгодно оттеняющую, подчёркивающую твою точёную фигурку – возбуждающую воображение и отключающую логику любого нормального мужчины!..
И последний штрих: в роли мачо-девственника буду я сам...
Анализ и наваждение заняли не более двух секунд.
Одна из продавщиц упала грудью на кассовый аппарат и, хаотично разбрасывая руками, сползала по нему вниз. Лицо её тупо веселилось...
Вторая, схватившись обеими руками за прилавок, вытаращив глаза и распахнув ротик, мелко трясясь всем телом, с ужасом и изумлением смотрела куда-то сквозь меня.
Признаюсь, меня иногда забавляют пару секунд чьи-то реакции на наваждения... Навыки в порядке, можно топать дальше. На мгновение мелькнула мысль, что эти особи и есть задание на квест, но это было бы слишком просто, слишком-слишком просто...
– Ко-оля-а-а!!! – высокий девичий голос перекрыл шум улицы!
Едва повернулся, и на меня упала девушка – я успел её подхватить, иначе она повалилась бы на асфальт. Вцепившись обеими руками за мои плечи, сильно вздрагивая, уткнувшись мне в грудь носом, размазывая косметику по лицу и ткани куртки, она непрерывно проговаривала:
– Коля-Коля-Коля-Коля-Ко-ол-ля-К-к-ык-оля-а... – сквозь всхлипы причитала она. – Ты жи-ивой!.. Ах... Жив-вой... – и потом быстро, скороговоркой, не отнимая лица от моей куртки:
– Они говорили, я не верила, не верила им всем! Они все обманывали меня, а я не виновата! Я не виновата, так получилось, так получилось, вот! Меня обманули! Меня, слышишь – меня! Так получилось, знаешь, вот, получилось, вот...
Ты не могла остаться в том захолустном скоплении жилищ, где тебя знала каждая собачонка?..
После того, как в ту ночь обещала ему ждать?..
И парень ушёл на войну на следующее утро, где и сгинул вскоре...
Но перед этим был пьяный угар, компания на берегу озера, мясо, рыба, палатки... Парни закружили тебя, ты была звездой, хмель и музыка отключили разум…
И на утро его сестра ударила тебя кулаком в лицо, крепко – по-мужски! И сказала: «Сука!»
А через неделю пришла похоронка...
Маленький город отвернулся от тебя, как будто именно ты выстрелила ему в спину.
Ты сбежала в столицу... Большое скопление, столько лиц...
Но память и совесть, разрушая душу чувством вины, догнали тебя и здесь.
Я взял её за плечи, отодвинув немного, посмотрел в заплаканные глаза.
– Иди с миром. Я – прощаю тебя.
Она стояла на холодном ветру и с тоской глядела мне вслед: я чувствовал её взгляд. Болезнь серым покрывалом укутывала девушку, и скоро она надолго не будет иметь возможность переделывать этот мир. А выздоровев, станет другой.
В нескольких квестах у меня уже были подобные ситуации, когда нужно было лишь сказать несколько слов особи и особь, вдруг посмотрев на себя, превращалась в человека, личность, индивидуальность...
У нас, воинов Города Лис – много задач, но и множество способов их решения. Бывало, что ничего не оставалось делать, как срубить строптивой особи голову, но всё чаще и чаще я стал ловить себя на мысли, что мне гораздо интереснее попридержать Мил-Ли ван Ли в ножнах...
Пройдя два квартала и основательно угорев от смрада, извергаемого самобеглыми колясками, я вышел к узловой транспортной станции – сплетению нескольких видов наземного и подземного способов перемещения.
Здесь я не был по меркам этого мыслия два с половиной года. Вместо невзрачной стоянки самобеглых колясок высилась разукрашенная рекламой увесистая коробка торгово-развлекательного центра. Мне – туда.
Я не стал заходить в продуктовый магазин на цокольном этаже, лишь на секунду остановился у ларька с чаем, а сразу поехал на эскалаторе вверх...
Я медленно шёл по этажам, заходя в магазины, разглядывая витрины и посетителей. Было где-то около полудня, народу было немного. В основном, особи молодого и среднего возраста, многие с детёнышами. Никто не буянил, громко не разговаривал и как-то всех объединяло некое спокойное равнодушие как к себе, так и к окружающим. Откуда-то сверху я почувствовал всплеск эмоций – но он вылетел из кинозала... Ничего интересного.
Я подошёл к витрине магазина сувениров. Среди прочих предметов я увидел модель подводной лодки, выкрашенную в чёрный матовый цвет...
Горько-чёрный; удивлённо-сероголубой
Воздух!..
Он вокруг и его нет...
То, чего жаждет уже много часов судорога в животе и то, чего нельзя, ни в коем случае нельзя допустить слабеющему сознанию: вдохнуть полной грудью и немедленно умереть!..
Поначалу было слишком много боли и разрывающего ужаса и это отвлекало... Первые минуты, крики, команды на пределе голосовых связок, стоны и рёв... С каждым выдохом отравляемый воздух в отсеке и – вода... Вода, чёрной, непроглядной бездной (пока не погасли аварийные лампы) незаметно, с терпением удава, ледяным желе наполняла отсек, чёрной кислотой пожирала тело. Сначала ступни, затем щиколотки, теперь вот добралась до колен. Её не видно в абсолютной чернильной темноте, но даже дико замёрзшее тело его чувствует... И эта горечь... Горький запах и вкус гари, сожжённых кабелей, ткани бушлатов, опалённой плоти. От этой горечи невозможно никуда деться, она повсюду... Губы уже не могут сомкнуться, прикрыть распухший язык, сглотнуть нечем, как и сплюнуть нечем эту ужасную горечь!.. Желудок давно уже рефлекторно выбросил всё, что мог и теперь лишь напоминает о себе резким неожиданным спазмом, скручивая тело в невнятной судороге, давясь от желчи...
Одной рукой, левой – что обожжена не так сильно, он держится за какой-то то ли поручень, то ли кабель, то ли вырванный кусок трубопровода, а правой, что обгорела значительно сильнее – матроса с седьмого отсека... Ожоги того гораздо страшнее и обширнее. Волос практически нет, с левой стороны головы взрывом оторвано ухо и выбит глаз, а левая рука, скрюченная в пламени, обуглена до костей. Это он видел у матроса, когда задраивал люк, не чувствуя в горячке боли и страха, отсекая пожар.
Что же произошло там, впереди? Мина, торпеда, война?..
Сколько часов стоит он так, привалившись к переборке?.. Двадцать, а может и все пятьдесят?.. Он давно уже потерял счёт времени: часы, подаренные отцом-подводником на выпуск из училища, предмет его гордости и талисман, сорванные чудовищным ударом при взрыве лежат где-то на затопленном полу...
Он держит товарища, чувствуя, как из того тоненьким ручейком истекает жизнь... Он держит товарища, едва сохраняя свои собственные силы и самообладание. Но... но пока мы вместе – есть маленькая возможность хоть как-нибудь согреться. Иногда парня из седьмого сотрясают судороги булькающего кашля, он с трудом отхаркивает сожжёнными лёгкими, медленно плюётся стянутым ожогом ртом и тихо стонет. С каждым разом тише и тише...
Кажется, в отсеке нет больше живых людей. Те, кто после взрыва могли хоть как-то передвигаться, ушли в следующий – девятый, и у них есть реальный шанс дождаться помощи, а него такого шанса практически нет. Он не успел. Его закрыли.
Дремота ломает боль, пересиливает её, наваливается пудовыми гирями на веки.
Давление в отсеке медленно повышается, повышается неумолимо и уровень углекислоты. Запах гари наждаком трёт горло – как же хочется пить!.. Но это и хорошо, боль не даёт заснуть.
Поговори со мной, братушка... Скажи чего-нибудь... Тебя, кажется, зовут Серёга?
Язык, каждое движение которого вызывает неудобство и боль, медленно поворачивается и изо рта лишь тихим сипом вылетает:
– Ыс. Се... Х. Хи… ы...
– Ы... – слабо в ответ.
Вот и весь разговор.
Так не хочется умирать... Ведь совсем ещё молодой – и тридцатник не разменял, разве это большая жизнь?.. Толком ничего и не успел. Школа, училище, маленький северный городок и море, куда так стремился всю сознательную жизнь и где теперь приходится так умирать.
Ноги уже совсем не держат... Но если бросить в невидимую, но жутко чёрную воду обожжённого парня, что вытащил сам из пламени, то можно ещё постоять пару-тройку часов. Но тогда тот быстро умрёт в ледяной воде, а за ним и...
Ноги дрожат, подкашиваются, какими бы упрямыми усилиями их не заставляешь держать так отяжелевшее тело...
...Оказавшись в воде, испытал на мгновение прилив бодрости – тело, сохранявшее остатки тепла, среагировало на холод воды. Но это секундное озарение принесло и ясное понимание того, что конец близок.
Скоро, уже скоро...
Веки закрываются, тело стынет...
Перед глазами начинает светлеть... Разноцветные сполохи кружат вокруг... Последний сон. Пусть будет так. Даже красиво... Жаль только, что та, что осталась ждать на берегу, так никогда и не узнает, что его смерть была такой милосердной, разукрасив последние минуты разноцветными лентами...
Какое-то слабое потрескивание, кажется, лодка слегка качнулась, сладковатый запах... Все эти галлюцинации уже не имеют никакого значения... Сон!.. Пусть, наконец, придёт освобождающий от этих мук – сон...
Овалом открывается окно в рай... Светло как вокруг... Ясно видны освещаемые мерцающим светом разрушения в отсеке, тела товарищей, застывшие в чёрной воде кто как...
А в быстро расширяющимся овале появляется видение...
Далёкие синие горы, покрытые лесом, как мхом... Серо-голубой туман, струящийся вниз с их вершин и застывший неясным водопадом. Тихая гладь лесного озера, где, как в зеркале, отражается пейзаж с такой чёткостью, что кажется: смотришь в перевёрнутое окно... Деревянная пристань, две лодочки причудливой формы на привязи. Мужчина в кожаных штанах и рубахе, за плечом правым гарда то ли сабли, то ли меча в заспинных ножнах. Он внимательно смотрит прямо в глаза и лиса... У его ног сидит, высунув розовый язык, рыжая лисица...
Как странно видеть улыбающуюся лису!.. Вот уж не думал, что лисы вообще способны улыбаться...
Что ж, хорошее место для души...
Я шагнул в портал и едва удержался на ногах! Как?!! Как можно здесь жить?!! Почти десятикратный перепад давления, не совместимая с жизнью смесь газов и х-холод!.. И эти двое покалеченных, держась друг за друга, упорно цепляются... Цепляются упрямо за жизнь! Тот, что с одним глазом – ну совсем плох, жизни в нём на пять минут, не более. Второй, покрепче, протянет час, два, может – три...
Я пришёл вовремя!
Оружие здесь ни к чему. Более того – нет никакого смысла переходить к ним. Вытаскивать их надо и немедленно!..
А портал начинает закрываться!
– Давайте сюда!! – командую им резко, протягиваю руку.
У того, что держит матроса с оторванным ухом, медленно раскрываются веки...
– Быстрее! – кричу я им, задыхаясь от гари. – Я не могу долго держать портал! Сюда! Скорее! Шевели-ите-есь!!!
В его глазах появляется какая-то осмысленность и вместе с ней волна отчаянной надежды... И почему бы не случилось так, что ему в самый последний момент выпал один шанс из миллиона, самый безумный, самый невероятный шанс выбраться из ада, соскочить с поезда, даже не летящего стремительно к пропасти, а уже падающего с рёвом и визгом в неё?..
Но застывшее тело не слушается, раненый товарищ весит тонну.
– Быстрее!! – надрываюсь я. – Давай же, братушка-а!!!
Портал удерживать становится всё труднее – Город Лис защищается от враждебной среды, но и моряки всё же начинают шевелиться, с трудом отрывают свои тела от пола - люди военные, упорные.
Вода чёрным густым маслом нехотя сплывает с обгоревших бушлатов. На карачках, руками-ногами, морщась, преодолевая сопротивление застывших мышц, парни рвутся ко мне сантиметр за сантиметром, поддерживая и толкая друг друга. Я умоляю их двигаться быстрее, кричу, ругаюсь, подбадриваю – мне уже самому так тяжко, как будто я держу на плечах дом, но, как и они – я не сдамся!
И выхватил их в самый последний момент!
Они повалились на доски причала, и их затрясло как при поражении током! Моряки тут же были укутаны голубоватым полупрозрачным туманом – Город Лис не сразу примет новичков, это опасно для них самих. Из тел немедленно заструились чёрные кольчатые, плоские, вихляющиеся черви, которые в воздухе Города Лис вспыхивали фиолетовым пламенем и мгновенно сгорали...
– Ты вовремя их вытащил, – сказала мне Милисетта.
Она сидела рядом со мной, обернув свои задние лапы роскошным, рыжим с белым кончиком, хвостом, и наблюдала за спасёнными мною.
Я не мог произнести ни слова, пытаясь отдышаться.
Обоих подводников било крупной дрожью, больше похожей на судороги.
Милисетта улыбалась, язычок её мелко дрожал – Принцесса колдовала.
Черви всё лезли.
– Тяжело пришлось? – спросила Рыжая Лиса, Зимняя Фея.
– Да ничего, – наконец смог проговорить я. – Вот им каково?.. Крепкие ребята, настоящие воины.
– Да, – подтвердила Милисетта. – Но и ты молодец.
И она лизнула меня в правую щёку, а я в ответ погладил её тёплую гладкую густую шерсть.
Милисетта моя жена. Она Принцесса Города Лис и могущественная чародейка. И если вам останется полсекунды жизни, можете не сомневаться – Зимняя Фея вырвет вас из лап смерти!
– Папка! Папка! – по озеру пошла тихая рябь, деревья вокруг взмахнули ветками, а туман, висевший низко над нами как будто посветлел: по берегу к нам широкими скачками мчалась маленькая Лисичка!
– Танелисса! – воскликнули мы разом.
Моя дочь в два прыжка преодолела причал и прыгнула мне в объятья! Мгновенно моё лицо было вылизанно маленьким розовым пропеллером:
– Я ж не бри-итый! – я пытался укрыться от этого бурного проявления чувств, хотя и сам готов был затискать доченьку.
– Е-рун-да! Е-рун-да! – Танелисса уже скакала вокруг меня и Милисетты в бешеном нетерпении, ну что за ребёнок!
Потом она прыгала вокруг дрожащих тел подводников, рискуя свалиться в воду, охала-ахала, причитала и вопила в восторге. Наконец угомонившись, залезла на мои специально подставленные колени и устроилась там важно с видом настоящей королевы.
Танелисса, как и Милисетта – оборотень и, кстати, у Принцесс Города Лис рождаются исключительно девочки.
– А ты вовремя их вытащил, папка, – немного помолчав, проговорила Танелисса.
– Вот и я о том, – отозвалась Милисетта.
– А долго ещё?
– Пара минут.
И действительно – туман вокруг моряков постепенно рассеивался, черви лезли уже какие-то мелкие и сгорали буквально у кожи и обугленной одежды. А сама кожа, освободившись от язв и коросты ожогов, приобрела тот необыкновенный цвет, присущий исключительно новорожденным.
– Напои их, – сказала мне Зимняя Фея. Танелисса тут же соскочила с моих коленей и заскакала вокруг на вытянутых лапках, от волнения не догадавшись перекинуться в девочку.
Я взял специально приготовленный деревянный ковшик и напоил обоих мужчин. Тот, который потерял глаз, сразу провалился в глубокий сон. Под веками было видно, как формируется новое глазное яблоко, а на месте оторванного уха ещё нераскрывшимся бутоном – комочек-завязь. На голове пробился еле заметный ёжик волос, скрюченные в пламени кисти на глазах покрывались восстанавливающимися тканями. Пройдёт ещё пара-тройка часов и регенерация закончится полностью. Второй же подводник, пострадавший значительно меньше, шумно дыша, глядел на нас.
– Ну, чего, вставай, – сказал я ему.
– Вставай, вставай, вставай! – затараторила Танелисса, в нетерпеливом возбуждении попытавшаяся ему помочь: вцепилась пастью за рукав бушлата, тут же вырвав острыми зубами кусок ткани.
Милисетта улыбалась.
Парень собрался и, дрожа всем телом, медленно встал.
Я поднялся вместе с ним.
Он жадно и с изумлением рассматривал прекрасный пейзаж Города Лис, озеро, лисиц, меня, свои живые, с новой чистой кожей руки, дышал ароматным воздухом. Затем, подхватив ковшик, обливаясь и давясь, напился вволю вкуснейшей воды. А потом его лицо приобрело суровое выражение, он выпрямился передо мной, строго и прямо взглянув мне в глаза.
– Добро пожаловать в Город Лис, братушка, – сказал я ему. – Отныне ты на службе у Её Величества Принцессы Милисетты, Зимней Феи, Рыжей Лисицы. – И указал ему на Лису, всё также сидящую на досках причала, улыбающуюся, с высунутым розовым язычком.
– Капитан-лейтенант Иванов, – хрипло произнёс подводник, встал на одно колено и склонил голову перед Принцессой...
Грязно-предательско-белый; кроваво-липко-красный
Чтобы попасть в здание этого торгово-развлекательного центра, мне необходимо было пересечь широкий Т-образный перекрёсток по надземному переходу. Многие глупые особи этого мыслия развлекаются то ли от скуки, то ли от дурости и куража, перебегая тракт на запрещающий знак светофора. Гибнет их изрядное количество, но особо ума это другим не прибавляет. Впрочем, той же монетой отвечают им и те, кто их, собственно и давит.
Это был очень широкий тракт с большими перегонами между светофорами, позволяющими самобеглым коляскам развивать большую скорость. Поэтому самоубийц среди толпы, собравшейся у перехода, всё же не наблюдалось.
Дождавшись, по решению постового у светофорной тумбы, зелёного человечка, мы разом шагнули на асфальт шоссе. Но буквально через пять шагов слева заревел-заквакал тревожный сигнал – большая чёрного цвета самобеглая коляска, сверкая синими проблесковыми огнями, нетерпеливо рыгая на всю округу, требовала немедленно убраться с её дороги! Люди тут же отпрянули назад, смешав в испуге друг друга. Я оказался один прямо на линии движения, повернувшись лицом на летящую на меня четырёхколёсную механическую плаху – фальшивый символ вседозволенности, власти и полной жизненной удачи. Впереди у лобового стекла сидели две мужские особи, позади них – три женские.
Они и не думали тормозить, наоборот, увидев меня на своём пути, мгновенно возбудились от осознания собственной власти над моей жизнью!
Пришлось разом заблокировать все четыре колеса, а женским особям вернуть девственность.
Дорога была сухая. Машина дорогая, тяжёлая. Колёса очень широкие, с металлическими пупырышками. Одна из мужских особей уткнулась носом в руль, откуда ей на встречу выскочила белая подушка, вторая в кровь расквасила себя о лобовое стекло, раскрошив его в мелкопосечённую стеклянную тряпку, вылетевшую на капот. Девицы же отделались синяками и ссадинами, лишь разлив напитки, но в данный момент их гораздо больше занимало вдруг свалившееся на них некое счастье...
Автомобиль остановился в полуметре от меня.
Женские особи видевшие это родео с тротуара в голос истошно визжали.
Зелёный человечек всё также бодро шёл вперёд, но никто на обочине и не думал последовать за ним. Самобеглые коляски стояли как вкопанные на линии перехода и их водители не желали рисковать.
Женщины и девушки вдруг разом замолчали.
В этот момент, именно в эту секунду можно было при желании услышать лёгкую поступь весны.
Я не двигаясь глядел на вытаращивших на меня свои глаза особей-прокатушек.
– Чё здесь?! Чё здесь?! – одышка позади, торопливые шаги, резкая трель свистка и свист рассекаемого палкой воздуха.
– Вот я!.. Вот, что здесь?!
– Ехали на красный свет, товарищ сержант, – вежливо ответил я, поворачиваясь на голос постового.
– Чё ты мне?! Чё ты?! Синий! Видишь? Ви... Ты... Э... Т...
Его глаза расширились в изумлении узнавания, рот раскрылся, но это не было реакцией на наваждение.
– Здравствуй, Павел, – просто сказал я.
Как я и ожидал, с пригорка выскочили трое духов прямо передо мной. Они торопились, они уже настигали, еле ползущих, слабых и беззащитных – добыча была почти у них в руках.
Короткая очередь: берегу патроны. Отчаянный вскрик, шум падения тел. Подбегаю, автомат на «одиночные», добиваю шевелящихся. Двадцать секунд на разбор автоматов, затворы забрасываю далеко в кусты, забираю четыре рожка, хороший кинжал и две банки тушёнки. Всё, ноги!
Подхватываю Пашку на плечи и рву жилы вниз по склону с максимальной скоростью, рискуя оступиться на свежевыпавшем снеге и переломать ноги.
– Ды-ды-ды-ды-ды! – при каждом прыжке вылетает из Пашкиного горла и чувствую, как по моему телу липко течёт его горячая кровь. Но у меня нет времени остановиться и перевязать рану: погоня близко! Снег, предатель, ведёт духов за нами по чёткому следу. Но уже слышу «вертушку» – ещё километр, не более, по заросшему бурьяном и низкорослыми горными деревцами пологому склону и мы выйдем на «точку» – быстрее, быстрее, быстрее, быстрее!!
Ми-8 не выключает двигатели, буквально цепляясь левой стойкой шасси за маленький пятачок плоской площадки, окружённой со всех сторон деревьями и скалами. Воздушный вихрь от винта поднял мельтешащее кольцевое облако из снега, комков земли и упавшей листвы. Если не удастся эвакуироваться с этого места – идти к следующей «точке» не менее двенадцати километров через небольшой перевал, густо поросший лесом и перерезанный десятком оврагов и ущелий.
Из открытого грузового люка поверх моей головы лупит из пулемёта бортстрелок, рядом из СВД одиночными – ещё один член экипажа.
Лица злые, сосредоточенные...
С ходу забрасываю Пашку на борт и в тот же момент пулемётчик, раскинув руки, валится на него сверху – догнали!!
– Давай!! Давай!!! – пытаюсь перекричать грохот и свист двигателей, кручу над головой поднятым большим пальцем и бросаюсь в сторону от вертолёта, паля по духам из «калаша...»
Мы думали, что ты погиб, три раза ходили на то место. Столько духов передушили, всё выпрашивали про тебя... Раз погиб, думали, так похороним по-человечески... Эти нелюди всё про дэва какого-то горного твердили, уроды... А я вот, видишь, в ментовке шестой год, всё в сержантах. Нет, не жалуюсь, разжирел только... А ты – живой. Рад... Как же случилось?.. А у меня те дырки перед дождём ноют, ненавижу дождь!.. Ну, женат, да... Сыну три годика, Юриком назвал. Ничего, нормально... Вот наши обрадуются!.. Каждый год, а то и чаще с некоторыми... Ты приходи. Будем ждать... А, спешишь, понимаю. Ну, повидались и то хорошо ж?.. Да, вот хотел тебе сказать... Тогда... Ночью тогда белугой ревел, чуял – будто никогда не увижу. Ан – нет... Иногда снится снег этот, боялся дико, что упадёшь... Пальба, «вертушка» свистит, тот, с вертолёта, кровью плюётся и ржёт, как конь... Понял тогда, что не сдохну! И... Спасибо тебе. Спасибо, братушка.
Они бы меня не догнали, хотя прекрасно знали, куда я иду – два или три раза пытались перекрыть то небольшое ущелье, по которому шёл к «точке». Мне удалось подстрелить ещё пару духов, неразумно появившихся в поле моего зрения.
Я чувствовал опасность впереди, но шёл короткой дорогой и был шанс проскочить.
Ущелье сузилось до полутора метров в ширину. До выхода из него оставалось не более четырёхсот метров. Сверху донёсся слабый хлопок. Я коротко кинул взгляд вверх и через секунду нёсся, что есть сил вперёд с поднятым над головой автоматом: сверху на меня падал каменный дождь!
Я почти успел. Почти...
Глыба ударила меня в правую часть спины и в правое бедро, бросила оземь. Тьма перед глазами... Тускнеющим сознанием чувствую боль. Ужасную боль, скручивающую тело...
Как всплеск: чей-то торжествующий грубый смех рядом...
И вдруг полный смертельного ужаса вопль нескольких глоток, яркая вспышка на периферии сомкнутых век, ураганный удар ветра, запах горелого мяса, торопливый топоток убегающей в панике пары ног...
И гора с плеч...
Нежно-бело-серебристый; самоуверенно-рыжий
Ласковое, убаюкивающее журчание воды у самого уха, такое знакомое... Да, так журчит только одна маленькая река на всём белом свете, во всех мыслимых мирах...
Жане.
Перед глазами с мягким шелестом медленно раскачиваются ветки склонившихся над руслом деревьев, от чего солнце меж кронами искрит лучиками, подмигивает... «Три-ти-три-ти-ти!» – трещит синичка, вспархивая в вышину, эхом доносится весёлая дробь дятла, кабан совсем рядом, деловито хрюкая, рыщет по корням, смачно чавкает...
Пахнет водой, рыбой, мшистыми камнями и остро землёю...
Кажется, я слышу музыку?.. Едва-едва сквозь журчание холодной, бодрящей воды доносится спокойная, чистая мелодия...
Лето. Вокруг меня – лето...
Мои лопатки на её бёдрах: я чувствую их тепло и мягкость. Затылок мой она слегка поддерживает левой рукой, так как вес моего тела почти полностью держит бегущая вода. Я физически чувствую, как поток уносит с собой что-то горькое и отчаянное, срывая его хлопьями с кончиков пальцев.
Жане мелкая и девушка с белыми волосами, торопливо собранными в пучок на макушке, присев на корточки или на камешек в небольшой чаше, держит моё обнажённое тело в воде. Я из-за солнца почти не вижу её лица и тела, а только контур щеки, прозрачного розового ушка, округлого плечика и полушарие правой груди с острым соском. Я явственно ощущаю девичью тревогу и заботу.
Девушка, увидев, что я очнулся, наклоняется, прижимается грудью и щекой ко мне; на губах её мерцает нежная полуулыбка, в глазах тлеет нега.
Беллисента. Фея Лета. Принцесса Города Лис.
Она складывает губки бантиком и тихо дует мне в лицо. Я засыпаю, ощущая холод воды...
Как же трещат эти южные цикады!..
Месяц вежливо заглядывает через склонённые ветви над нами. Я лежу на спине, на мягчайшей постели из свежесрезанной душистой травы. Правая сторона тела и рука ещё несильно ноют. А на левой, закинув на меня ногу и обняв рукой, уткнувшись в подмышку, посапывает Фея Лета. Её белые волосы в лунном свете кажутся платиновыми. На левом бедре Принцессы, прямо перед моими глазами, контуром мерцают серебром лунные блики.
Она поднимает голову, почувствовав мой взгляд, и пристально смотрит в мои глаза так томно и нежно, что я сразу начинаю чувствовать головокружение. Тёплая мягкая ладошка медленно гладит мой живот, едва прикасается к груди, охватывает ласково правую щёку... Наши глаза близко-близко... Зрачки Белой Лисы глубоки и темны таинственной жгучей чернью. Дыхание её едва ощутимо. Запах ежевики, травы и речной свежести наполняет тело покоем и силой...
Беллисента, не отрывая от меня взгляда, медленно забирается мне на живот верхом. Теперь её лицо в тени и волосы серебряным полупрозрачным овалом рассыпаются вокруг головы, струятся вниз.
Она неожиданно вздрагивает, я чувствую жар её лона, она выгибается в истоме... Едва сдерживаясь, стонет, сдавливая моё тело ладонями и бёдрами...
Цикады оглушительно трещат.
Жаркая южная ночь.
Её чудесная грудь, прикасаясь, обжигает мне ключицы...
... – Не смей его будить! Не смей, я сказала!
Какая-то невнятная возня и мелькание за ветками кустов, шебуршение и упорное сопение.
– Дай я пройду!.. Йёо-Оррик, ты здесь?!
– Тихо! Он спит, а будешь будить, я тебе хвость оторву, Милисетта!
– Я тебе сама его оторву, Белая Лиса!
Опять возня, мельтешение, возмущённое тявканье и отрывистые междометия. Видимо, сново ничья.
Шумно отдышались и следующая попытка, с другой стороны:
– Так! Я – Зимняя Фея и если ты меня не пропустишь, то я тебя заморожу как рыбу! И съем!
– Ха! Испугала! Я – Фея Лета и это моё место, не лезь сюда со своим уставом. Пугай Серого Волка.
– Я Принцесса Города Лис и приказываю тебе...
– Приказывай кому угодно, блохастая, я сама – Принцесса Города Лис.
– Что-о?.. Ты кого блохастой назвала, лаху-удра?!! Да я сейчас теб-бя!.. Да я!.. Да т-ты!.. Ты – толстая!
– Толстая? Рассмеши-ила! Ты просто завидуешь, что у меня грудь – больше!
– А! А, в конце-концов, я – его жена! И имею полное право...
– Нашла аргумент! Я, между прочим, тоже почти его жена, воть!
– Как это – почти?..
– После того, что между нами произошло, Йёо-Оррик, как честный мужчина (а кто сомневается в его честности, тем глаза бесстыжие выцарапаю), обязан теперь жениться и на мне!
Ой-ё!.. Значит, это был не сон?..
Слышно, как кто-то шумно и часто дышит, затем:
– Ты!.. Ты... Изнасиловала его! Да! Воспользовалась ситуацией и нагло изнасиловала! Я те-ебя сейча-ас съем!!
– Ха-ха! На чужой роток не накидывай платок (хотя, к чему это я?), да и не важно. Я спасла его и вылечила, пока ты шлялась неизвестно где!
– Я не шлялась, а бегала по делам!..
– Да-да, рассказывай! По Городу Лис – как притча во языцех – твоё отношение к мужу! Если бы не я, его, раненого, добили бы наверняка эти уроды! Теперь он обязан мне и своей жизнью. И, к тому же, по всем правилам Города Лис у нас сегодня ночью была проведена помолвка, можешь поздравить...
– По каким таким правилам?!!
– Я – Принцесса. И потому в моей власти устанавливать и правила.
– Ты не имеешь права своими новоявленными правилами, а точнее – своей похотливой натурой разбивать нашу семью!
– Да какая семья?! В семье жена любит своего мужа, а ты по году им пренебрегаешь, спихиваешь в незнамо кому нужные квесты, где он в конце-концов бы голову и сложил... А теперь и я его жена, а значит – буду заботиться и пригля-адывать за ним.
– У!.. У него есть любимая дочь!
– О! Удиви-ила... У меня теперь тоже будет его любимая дочь.
Вот. Так. Ном-мер...
– Ты! Ты! Ты-ы!..
– Я! Да – я! И чего?
– Лисаньки, не ругайтесь.
Зелёный полог из травы немедленно откинулся и в просторный шалаш, не желая уступить друг другу первенства, втиснулись обе Лисицы – Милисетта справа, Беллисента слева.
– Любимый, дорогой, как ты? – зачастила нервно Милисетта, гладя меня детски по голове. – Ты ранен? Она тебя мучила?
– Уже всё в порядке, Милисетта.
– Но я посмотрю, вот, сейчас посмотрю...
Из пальцев Рыжей Лисицы закружились едва заметные вихри; тело занемело.
– В этом нет необходимости! – ревниво вмешалась Белая Лиса. – Моя магия вполне успешна, он скоро поправится.
– Да... Да, кон-нечно... – пробормотала Милисетта, глаза её затуманились, и она вдруг увидела!..
Камни, валящиеся с грохотом в узкое ущелье, истерзанное тело, расплющенный в лепёшку автомат, группа вооружённых людей, спорящих меж собой за право добить... И открывающийся прямо в отвесной стене ослепительный портал, гневную Фею Лета с развевающимися волосами и белым огнём из растопыренных пальцев!..
И Милисетта заплакала.
В моём сердце теперь живут две Лисицы – Рыжая и Белая.
А всего Принцесс Города Лис – девять.
Неощутимо-белый; болотно-вонючий
Нельзя было сказать, что это район богачей, но и трущобами его язык не поворачивался назвать.
Был зимний декабрьский вечер, уже стемнело, и свет фар выхватывал как кадры из кинофильма редких прохожих, спешащих в тёплые квартиры, заборы, дома-муравейники, рекламные щиты, ярко освещённые магазины, припаркованные автомобили – всё то, что в совокупности люди и называют коротким словом «город». Даже и не подозревая, что Город – это нечто совсем иное...
Моя роскошная самобеглая коляска с крылатой буквой «В» на капоте неслышно несёт меня по улицам. Управлять ею легко и приятно.
Из динамиков ненавязчиво журчит «Релакс-ФМ».
Рядом, на кресле, обтянутым кожей земноводного чудовища, лежит роскошнейший букет алых роз.
Глянул на «Шоппард» на левой руке: успеваю...
Вот нужный светофор, направо под зелёную стрелку, ещё двести метров и узенький въезд во двор, заставленный автомобилями жильцов и гостей этой многоквартирной башни. С трудом протискиваю свою широкую машину сквозь ряды спящих самобеглых колясок, общая стоимость которых едва ли покроет половину моей, и паркую её прямо рядом с подъездом. Из двух автомобилей впереди как раз выходят нужные мне люди – мужчины и женщины. В руках они держат пакеты с подарками и цветы. Мне – с ними.
Я обаятельный и сильный. Я красивый и строгий. Светский лев. Стильный, но без кича. Открытый, но с дистанцией. Шарм, помноженный на загадочность...
Я им улыбаюсь, как старым знакомым, выходя из «Бентли». Они улыбаются с радостью мне. Мужчинам хочется пожать мне руку, а женщинам... Впрочем, эту многогранную тайну я выдавать, пожалуй, не буду, но ведь и очевиден один из сотни вопросов, вертящийся в этот момент на их острых язычках: «Он – к ней?»
– Вы к Марине? – спрашивает меня жгучая баклажановая брюнетка, выгибая талию и стреляя мне в глаза взмахом крылатых ресниц. Она, как и другие женские особи мгновенно оценила и автомобиль, и костюм, обувь, запонки, букетище в половину её зарплаты, брюлики на часах и дорогущий парфюм. И уже сожалеет, что пришла с этим неудачником... Расслабься, милая: тебе сегодня предназначено не более пары слов.
Кто-то набирает код квартиры на домофоне, и через пары трелей мы слышим детский голосок: «Алё?»
– Катенька! Катенька! – наперебой дурашливыми полудетскими голосочками верещат женщины.
– Заходите, – важно вещает домофон гораздо ниже тоном, и я неволей проникаюсь уважением к обладательнице этого голоса.
В лифте, на удивлении чистом и пахнущим лишь солидолом, одна из дам, как бы невзначай («видите ли, у меня ужас-сная лифтобоязнь, они мне строго мигренеопасны!»), берёт меня за локоть, прижимаясь к плечу грудью. Остальные едва заметно кусают губы – вот коз-за, успела!
Что ж, всё идёт, как надо...
Обыкновенная трёхкомнатная квартира на одиннадцатом этаже. Дверь открывает именинница, её дочка и мама (папа в отъезде где-то за рубежом). Не торопясь, выходит из комнат муж именинницы. Бывший муж...
Мы толпимся в тесной прихожей: нас слишком много. Раздеваемся, разуваемся, ждём своей очереди преподнести цветы и подарки, сказать слова приветствия. Знакомая по совместному путешествию на лифте – зовут Ольга – уже облокачиваясь, цепко держит меня за рукав пиджака, благо я не в пальто. Её букетик незаметно забыт в лифте и теперь мой – на двоих. Она с улыбкой слегка придерживает меня, пропуская вперёд остальных гостей, и в квартиру мы входим последними.
Марина целуется с Ольгой, коротко кидает на меня взгляд сквозь маленькие прямоугольные очки, с трудом забирает букет, который тут же у неё подхватывает мама. Я протягиваю Марине левую руку и, наклоняясь, целую узкую, высохшую ручку. Мне всё ясно.
Девочка снизу дёргает меня за брюки, я опускаю взгляд.
– Ты пришёл, – она даже не спрашивает. – Я знала, что ты придёшь.
Четырёхлетняя Катя ведёт меня в комнаты, схватив за указательный палец маленькой ладошкой, а за другую руку не выпускает меня Ольга, каким-то непостижимым образом успевшая молниеносно снять верхнюю одежду и поменять обувь. На ней чёрное с блёстками узкое с откровенным вырезом платье и бордовые туфельки со стразами на высоченном каблуке.
Она, несомненно, красива.
К столу мы подходим уже почти как интимная пара.
Чьи-то зубы ненавязчиво поскрипывают.
Катя проводит уверенно меня вперёд: у торца стола, где будет сидеть именинница, два свободных места. Усаживаемся с Ольгой и, к немалой досаде её, Катерина немедленно забирается мне на колени, инициировав недоумённые взгляды присутствующих. Её отец, сидящий напротив, сжав губы, с подозрением смотрит на нас.
Не печалься, голубок, и до тебя сегодня очередь дойдёт.
В зал, приволакивая правую ногу и опираясь на палочку с локтевым упором, входит Марина. Тугой платок обтягивает её голову, одета она в мешковатые джинсы и пуловер, явно не соответствующие празднику. Совершенно очевидно, что одежда её размера на четыре больше, чем нужно, но, тем не менее – это именно её одежда.
– Я благодарю вас всех, кто пришёл сегодня на мой День Рождения и разделил со мной мою радость, – тихо, надтреснутым голосом, говорит именинница и снимает платок, с вызовом глядя на всех.
Ольга с трудом сглатывает. Бывший муж брезгливо, не таясь, смотрит в окно. Кто-то сдержанно вздыхает.
Марину пожирает рак. Выпавшие в результате химиотерапии волосы отросли трёхмиллиметровым ёжиком, неряшливо покрывающим голову. Весь её вид резко диссонирует с нарядным обликом пришедших.
– Ты видишь? – шепчет мне Катя.
– Да, – киваю незаметно. Да, я вижу: другую, красивую и здоровую Марину. Ту, что была семь лет назад, невесту. Чудесные каштановые волосы: предмет зависти однокурсниц; весёлая, общительная, открытая и доброжелательная. А прекрасная женственная фигура? Никакой нормальный мужчина не мог позволить себе с сожалением не посмотреть вслед этой красавице...
Ты почему-то выбрала этого парня, серого, невзрачного... Приехавшего из заштатной провинции, хотя столичных женихов у тебя было полным полно. Но он был так искренен, так откровенен, так беззащитен и одинок в этом огромном городе.
Свою жалость ты спутала с любовью, желание осчастливить – с собственными амбициями. Ты пригрела на груди змею. И она дождалась своего часа, и «укусила» тебя в тот момент, когда именно ты нуждалась так в помощи. И укус смертелен, так как змее необходима уже более высокая грудь.
Пробка с громким хлопком вылетает из бутылки, Ольга ойкает, я разливаю шампанское по бокалам, Катенька хихикает, болтая ногами под столом, все оживляются, разбирают бокалы.
Я поднимаюсь, держа ребёнка на левой руке, с бокалом в другой. Ольга, не выпуская моего локтя, вынуждена также подняться. Встают и все остальные гости.
Он уже почти с ненавистью смотрит на меня: ему же так удобно в мягком широком кресле, а тут надо напрягаться, отрывать задницу. Давай-давай милый, не развалишься...
Во взгляде Марины отчаяние сменяется интересом. Как странно: её собственная дочь, особо-то никого даже из знакомых мужчин не привечающая доселе, сама (!) влезла этому лощёному на колени (и где это его Ольга подцепила?), да ещё доверительно так положила ему на плечо голову. И личико такое серьёзное...
– Никто из вас не знает, что будет завтра, – я гляжу ей прямо в глаза. – Но каждый надеется, что завтра будет лучше, чем сегодня. Надежда поддерживает Веру, а Вера питает Любовь. Впрочем, эти затасканные банальные истины известны каждому. Но случается, когда Надежда гаснет, Вера разрушается обманом и предательством, а Любовь сменяется чернотой одиночества. И тогда приходит Ангел... С Днём Рождения, Марина.
– С Днём Рождения! – громко и радостно говорит Катя.
– C Днём Рожде-ения! – немного манерно повторяет Ольга и я чувствую её ногти, впивающиеся мне в плечо.
Марина смотрит мне в глаза, все пьют шампанское.
– Ангел, значит... – цедя сквозь зубы, произносит он, залпом проглотив вино. – А-ангел...
– Кушайте, гости дорогие! – перебивает бывшего зятя мама Марины.
Все заняты угощением. Марина ничего не ест и только с всё возрастающим удивлением смотрит, как её дочь накладывает гостю салаты, бабушкины грибочки, холодец, управляется с горячим этому странному мужчине, болтает с ним непринуждённо о всякой детской всячине, не обращая внимание на Ольгу, периодически пытающуюся переключить его внимание на себя. Она также видит, что от большинства присутствующих не ускользнула открытая неприязнь её бывшего мужа к этому незнакомцу. Кто с интересом, а кто и с беспокойством, но все ждут развязки. Гости её о чём-то спрашивают, пытаются завязать разговор. Она отвечает односложно, всё чаще невпопад. Постепенно за столом слышен лишь диалог...
Её бывший, ругнувшись, хватает бутылку водки, с хрустом срывает пробку, переворачивает её донышком вверх над фужером и с громким бульканьем наполняет его.
– Ну, чё?! – с напором бросает он, со стуком, едва не разбив, ставя пустой фужер на стол, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Я смотрю: тут у нас любовь и гармония, бл-лин!
– Саша... – тихо говорит Марина.
– А чё – Саша?.. Чё, Саша?!! Я тя спрашиваю?!! А?!! Я смотрю, ты тут вовсю развлекаешься без меня, да?.. А все вопли по поводу неизлечимой болезни – не более, чем вопли, да?!! «Поду-умай о до-очери, Са-аша! Кате нужен оте-ец!» Я и вижу, како-ой ей отец нужен!.. А маменька твоя дорогая всё пе-ела – Марину надо лечи-ить, лекарства дороги-ие, ызвини-и-и!..
– Заткнись, особь, – тихо говорю я, глядя прямо в его убегающие глаза. – А то я тебе отрублю голову.
Он фокусирует злобный взгляд на моём лице, уголки губ его разъезжаются в стороны брезгливой гримасой, глаза суживаются в змеиные щёлочки. Он набирает, набычившись, воздух в лёгкие... Но слова, пропитанные ядом, застревают в гландах, хинной горечью растекаются во рту, коробя лицо в маску отвращения...
И он – видит.
Разяще-красный; глумливо-зелёный; прощально-белый
Руки жёстко заведены назад и прихвачены туго верёвками не только на запястьях, но и стянуты в локтях, от чего плечи максимально растянуты в стороны. Хочется откинуться назад, равновесие держать почти невозможно, но двое дюжих молодцов в чёрных балахонах и колпаках с круглыми прорезями для глаз крепко держат его, не давая упасть, и волокут по выложенной крупным камнем мостовой.
На нём почти нет одежды, так, какие-то вонючие тряпки вокруг пояса, ноги босы и уже разбиты в кровь о камни. Он лишь вяло перебирает ими: по сути, стража держит его тело на весу.
Ему холодно и мокро.
Над крепостью ветер гонит низкие тёмные тучи, лишь слабо освещаемые откуда-то сверху Луной. Тени от многочисленных факелов пляшут, создавая фантасмагорическую, кошмарную, невнятно-зыбкую картину происходящего.
Четырёхугольный амфитеатр вокруг небольшой центральной площади разукрашен флагами и вымпелами. На скамьях трибуны под хлопающей на ветру платяной крышей неподвижно сидит вся семья герцогини в роскошных камзолах и платьях. У семьи, как и полагается, самые лучшие места для обзора аутодафе. Рядом с их трибуной скамьи уровнем пониже, на которых плотно расселись люди сословий попроще: вассалы, аббат, офицеры, цеховики, несколько монахов, мастера с подмастерьями, торговцы и ростовщики, крестьяне с близлежащих деревень, нищие и, конечно, пилигримы.
Никто не произносит ни слова. Трубы в руках глашатаев приткнуты к поясам и молчат. Барабанные палочки в засапожных ножнах барабанщиков, что сами вытянулись по стойке смирно.
Его ведут по коридору из солдат с обнажёнными мечами; латы их тускло блестят в неровном свете. На груди у каждого родовой герб герцогини: лиса и тетерев на фоне коричневого с белым кантом поля разделанной кабаньей шкуры.
А ведь он так хотел иметь свой собственный герб!..
Его грубо втаскивают на эшафот, на котором уже приготовлена широкая плаха с вонзённым в неё широким топором, рядом кОзлы с прислонёнными крест-накрест двуручными мечами, на углу дыба с приветливо помахивающей петлёй.
Спиной стоит палач в красном балахоне. Руки его глубокомысленно скрещены на груди. Он слегка сутулится...
Приговорённого подводят ближе и останавливают прямо посреди эшафота, как бы раздумывая, какой вид казни применить к нему. Помощники палача отпускают неожиданно его из своих цепких захватов и он, качаясь и ловя равновесие, едва не падает на доски.
Ветер треплет длинные флаги, подсвистывает сквозь частокол копий крепостной охраны на стенах, завывает в печных трубах, хлопает платяной крышей вип-трибуны, шелестит одеждой и гудит языками факелов. И только сиплое дыхание почти голого человека со связанными руками вносит разнообразие в унылое звуковое оформление последних минут его жизни.
Глаза постепенно привыкают к неровному факельному освещению, и он вдруг с ужасом замечает, что у всех без исключения людей, пришедших на его казнь, закрыты глаза.
Герцогиня медленно поднимает правую руку с белым платком, по-птичьи трепещущим на ветру...
Палач поворачивается и приговорённый неожиданно близко видит его глаза сквозь дырки колпака. И эти глаза ему знакомы!..
Взгляд же палача не выражает никаких эмоций. Кажется, что вот-вот он скажет обязательные страшные слова: «Ничего личного», и приступит к действию... Но вместо этого палач берёт его за плечо и делает три шага вместе с ним к срезу эшафота, разворачивая лицом к краю.
Приговорённый издаёт всхлип, ноги подкашиваются, но его удерживают крепкие руки...
Рядом с эшафотом, в небольшом огороженном вольере, подняв усеянные зубами-иглами полуоткрытые улыбающиеся пасти, ждут неподвижно две пары огромных крокодилов.
– А! Вот и банкет! Наконец-то! – говорит одно из чудовищ и заливается крупными слезами.
– Заждались мы тебя, родной! – подхватывает другой аллигатор. – Скучали, веришь – нет?
– А мне, пожалуйста – бёдрышко. – суетится третий.
– Опять трезвенник, – ворчит четвёртый. – Печень не разжуёшь!..
– Ну, вы – гурман! – восхищается третий.
– И зануда! – подхватывает второй. – Лично я очень рад нашей встрече, молодой человек. Верите – нет?
– А я – просто в восторге!! (Третий, жеманно).
– А я – не могу сдержать слёз от счастья!! (Истерично, первый).
– Ладно вам!.. Совсем парня засмущали своими восторгами: глядите – он уже в ступоре от ваших дифирамбов... Съедим по быстрому: я спать хочу.
– Братан! Ну, в натуре, кончай кайф ломать! (Второй, раздражённо).
– Вот сразу видно отсутствие у вас должного, придворного воспитания. А вот мы – не в болоте каком-то там малярийном воспитывались... (Менторски, третий).
– Я плАчу на вас, сударь... (Первый, плачет).
– Тьфу! Интеллигенты зелёные...
Белый платок срывается с тонких белых пальцев, его подхватывает нетерпеливый вихрь и взмывает в сумеречное небо.
– Нет!! – первое слово выстреливает из глотки приговорённого, как пробка из бутылки. – Вы не имеете права!! Я – дворянин!!!
Палач снимает колпак с головы, и несчастный видит его лицо:
– Ты?!! Т-ты!.. Но... Но ты обещал!! Обещал, что отрубишь мне – го-олову!!
В глазах палача печаль тенью, в словах тихих искреннее сожаление:
– Я – передумал, – и несильно толкает того в грудь.
Предсмертный отчаянный вопль, всплеск падения тела в грязь, урчание и хохот!..
Глаза нескольких сотен людей на мгновение открываются.
В мягком широком кресле бьётся в истерике мужчина. Его горло, сведённое спазмом, не даёт ни вдохнуть, ни выдохнуть, ноги-руки скручены ужасной внутренней судорогой...
...Стол, уставленный яствами. Руки, только что раздираемые острыми зубами, трясутся целёхонькие перед глазами. Одежда, нормальная, человеческая одежда, тёплая и удобная, а главное – чистая, на своём месте. Пахнет парфюмерией, цветами и едой, а не гумусом и тиной. Тепло и сухо.
Люди, вроде как друзья, сидящие напротив, кто с интересом, а кто и с презрением, молча наблюдающие, как ты бьёшься в эпилептическом припадке. Палач, не в простом балахоне, а в костюме и галстуке, с твоей дочерью на коленях, прямо через стол. В глазах печаль тенью...
Что это было?..
Это была простая магия.
Я взял со стола нож для разделки мяса и, как пластилин, смял его в руке. Расплавленное железо, шипя, огненной струйкой стекло из сжатого кулака в фужер с красным вином. Белое облачко с хлопком взметнулось к потолку.
– Руку! – скомандовал я.
– Чё?..
– Руку мне, быстро!
Он нерешительно выпростал из-под стола свою правую кисть, которую я тут же перехватил своей левой рукой.
– Чё?!
– Смотри! – я перевернул фужер над его ладонью и на неё выпал металлический шарик, утыканный тысячами острейших тончайших иголок.
Он взвыл!
– Это – твоё сердце.
Я отпустил его руку, и он с трудом разжал пронзённые иглами пальцы. Окровавленный шарик со стуком упал на стол. Из распластанной ладони на него ручейком текла алая кровь, на глазах превращаясь в розовый иней, причудливо обволакивающий иглы.
Никто не проронил ни слова.
Я посмотрел на Марину. Она медленно склонила голову: достаточно. Её бывший муж откинулся в обмороке.
– Ты ведь пришёл не только для того, чтобы его наказать, правда?.. Ведь ты не только ему – палач... – Марина, не отрываясь, смотрит на меня. – Ты ведь и?..
– Я пришёл за тобой.
У Марины надежда в глазах сменяется тоской и отчаянием: она прекрасно всё сразу поняла.
– Сколько?
– Девять-одиннадцать месяцев.
Она прикрывает веки. Лицо бесстрастное, но я чувствую бурю в её душе.
– Нам пора, – тихо говорю я. – Надо прощаться.
Она резко встряхивает головой и открывает глаза:
– А моя дочь?
– Я пришёл за тобой.
– Куда ты меня отведёшь?
– В Город Лис. Ты будешь там столько, сколько пожелаешь. Лисицы приглашают тебя.
– Я смогу?.. В гости приходить, что ли?.. Или ко мне?
– Нет. Может быть иногда... Во сне.
Марина уже решительно и жёстко смотрит на меня.
– Спасибо за всё, Ангел, – твёрдо говорит она. – Но я – остаюсь.
– Это твой – выбор.
Катя молча целует меня в правую щёку, перебирается на колени Ольги. Ольга обхватывает девочку руками и, пряча лицо в детских волосах, тихо плачет.
Никто не смотрит на меня. Я поднимаюсь и пробираюсь за спинами гостей к выходу.
Я касаюсь кончиками пальцев её левой ключицы. Марина прижимается к моей ладони щекой... У неё жар.
«Почему тебя так долго не было? Я ждала всю свою маленькую большую жизнь. Ты же видишь, как я люблю...»
«У тебя ещё есть время...»
«Я так люблю их всех: дочку, маму-папу, бабушку... Останься со мной!»
«Я не могу. У меня свой путь».
«Я знаю, знаю!.. Но... Останься, пожалуйста».
Я не могу больше сказать ни слова. Я не могу больше ничего сделать. Я простой воин... Разве что, это.
Моя ладонь отходит от её головы, и следом струятся роскошными локонами волны каштановых волос до середины спины. Это была простая магия.
– Мама, какая ты красивая! – вскрикивает Катя, и все счастливо смеются, тянутся к Марине.
Я кладу ей на колени белый тюльпан.
– Моё сердце всегда с тобой.
И портал немедленно открывается...
Галдяще-чёрный; нагло-смуглый; удивлённо-стальной
На верхнем этаже этого нового торгово-развлекательного центра в большом зале, плотно уставленном столиками, располагались по периметру несколько питейно-закусочных заведений разных названий и кухонь. Я взял себе полкурицы, салат из капусты и пиво. Свободные столики были лишь посередине зала, мне сидеть там не захотелось и я поднялся на бельэтаж, где было посвободнее.
Прямо напротив лестницы у стены было несколько свободных столиков, и я без помех уселся перекусить.
Рядом через два стола сидели и хрустели чипсами шесть девушек, поначалу на который я не обратил никакого внимания. Меня заинтересовало даже не то, что они громко разговаривали, смеялись и активно жестикулировали. И не то, что они болтали на чужом этой стране языке. А то, что они разговаривали исключительно о деньгах.
Девушки рьяно обсуждали чьи-то доходы, цены на драгоценные камни и металлы, меха и алкоголь, отдых и недвижимость. Кого-то хвалили, кого-то с чрезвычайным презрением поносили.
И обсуждали женихов.
Все шестеро были девственницами, что для этого мыслия было довольно редким явлением, принимая во внимание возраст девушек. Но для них это было естественным и обязательным условием успешного замужества, что являлось первейшей и единственно важной целью на обозримое будущее. А девушки были, так сказать, на выданье.
Пятеро были типичными представительницами своего народа, но меня заинтересовала шестая, сидевшая ко мне в профиль. В ней явно была примешана чужая кровь, проявлявшаяся в чуть изменённом разрезе глаз, форме носа и русом цвете волос, тщательно закрашенным чёрной краской. И я мгновенно почувствовал некое холодно-пренебрежительное отношение к ней её соседок, как будто они держали её на расстоянии, лишь вежливо снося её присутствие, как неизбежное неудобство. И увидел её скуку и одиночество.
Она почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне лицом, подслеповато щуря глаза поверх очёчков в металлической оправе: так и есть, если не метиска, то креолка – точно. Девушка смутилась и опустила голову.
– Чего это так на тебя пялится этот гяур, Леонесса? – спросила громко её соседка, не подозревая, что мне не нужен переводчик и я её прекрасно понял.
Вот это да! Леонесса – Львиное Сердце – Лисье имя! Так-так, это становится уже интересным...
Теперь и остальные заинтересовались моей персоной и их насмешки немедленно посыпались на мою голову из-за моей дешёвой одежды и явного отсутствия денег на такой обязательный атрибут настоящего мужчины, как золотой перстень. Леонесса молчала, иногда кидая на меня взгляд сквозь очки. Я же, грызя курицу, просто сверлил её взглядом.
– Это становится уже просто неприличным! – наконец раздражённо произнесла одна из девушек, когда варианты насмешек пошли по третьему кругу. Она достала мобильный телефон и стала звать какого-то Мухата. Видимо, этот Мухат был недалеко, так как не прошло и двух минут и к девушкам подсели трое молодых мужчин той же национальности и приблизительно того же возраста.
Я как раз обгладывал рёбрышки.
Теперь они уже вместе приступили к бурному обсуждению вариантов наказания нахала. Впрочем, вариантов было всего два: спустить меня с лестницы или подкараулить на улице и хорошенько проучить.
Леонесса молчала, опустив голову. Я чувствовал её стыд, хороший знак...
– А ты-то чего молчишь, сестра? – обратился к ней тот самый Мухат. – Или тебе жаль этого презренного гяура?
– Она их всех жалеет! – подхватила слова парня девушка напротив (вокруг неё плясали бурные эротические фантазии с его непременным участием). – Так у неё бабка из гяуров, чего удивляться!
– Это не твоё дело! – вдруг отчеканила Леонесса, с отчаянием посмотрев на меня. «Уходите, пожалуйста – уходите!»
– Ой, посмотрите! – воскликнула одна из подружек. – Так этот русский ей понравился!
– А вот мы сейчас его на её глазах отдубасим, а затем и ей ноги повыдергаем! – громко сказал один из парней и заржал. Засмеялись и остальные.
– Эй, уроды, – негромко сказал я на ненавистном им языке, но который они прекрасно понимали. – Леонесса под моей защитой и не смейте её обижать.
Они вытаращили глаза и замолчали, переваривая.
Я мрачно разглядывал их, жуя курицу. Они и не заметили, что теперь никто вокруг из многочисленных посетителей их не видит и не слышит, интуитивно обходит, как глухую стену. Более того, я с удовольствием лишил их всех возможности упасть в обморок, чего бы они теперь не увидели.
В глазах Леонессы отчаяние переросло в едва сдерживаемую панику.
Я ей ласково улыбнулся одними губами.
Один из парней, играя щеками, сдвинул брови, подался на стуле вперёд:
– Слыщь, ты, чув-вак... – нагрузив голос, начал он.
– Помолчи, слабак! – резко осадил я его. – И поосторожнее в следующий раз с Виагрой. Читай инструкцию внимательнее, с-сынок: у некоторых особей стимуляторы при передозировке вызывают обратный эффект. Рас-смешил девушек, мачо!
У парня отвалилась челюсть, он разом съёжился, втянув голову в плечи. Все присутствующие посмотрели на него с нескрываемым интересом, на мгновение увидев ЭТО. Но хамства и бесцеремонности, а, главное, павлиньей рисовки у этих мужских особей было гораздо больше, чем ума.
– Я смарю, смэлий, да?.. – подал голос следующий.
– В отличие от тебя, трус. Или ты забыл, как в грязи валялся, ревел белугой, мол, не убивайте маленького! Автомат этот нашёл вот там, несу в милицию сдавать, не мой, не знаю чей. Ну-ну... Радость свою свинячью забыл, когда дядя за тобой приехал. Интересно, чего бы дядя сказал, если бы узнал, что, кроме его денег, свободу и безнаказанность, а, главное – жизнь, племянник купил себе ещё и некой информацией о нём же?.. А дядя ведь так печалился по поводу якобы случайно найденном милицией большого схрона с оружием на целую роту. По телевизору сюжет бравурный показали...
Ужас и ненависть чёрными крыльями бьются меж ними. Они не могут отвести своих глаз от моих, а в них – смерть.
Но Леонесса с изумлением разглядывала меня. Я ей подмигнул: сейчас, малышка, будет самое интересное.
– Ты правильно делаешь, что боишься, Мухат. – глаза его вспыхивают ненавистью, но он действительно боится, боится и ждёт... – Передай своим подельникам в Кандагаре, что ты закрываешь лавочку и больше этим не занимаешься. И предупреждаю, если ты всё-таки опять эту дурь привезёшь сюда, а я об этом узнаю незамедлительно, можешь не сомневаться, – то я отрублю тебе голову. Лично.
Всё-таки я мастер засад!
Как и предполагал, их ладья с крышей, зашитой толстыми дубовыми досками, выскочила из-за скалы прямо перед носом нашей, укреплённой лишь по бортам круглыми щитами, кое-где оббитыми медными пластинами. Наша крупнее и вмещает гораздо больше воинов, но если мы атаковали их в открытую, то наверняка понесли бы значительные потери от стрел и арбалетных болтов ещё до того, как смогли бы предпринять эффективный штурм.
– Х-хак! – резки выдох наших гребцов и мы с громким треском тыкаемся носом ладьи в правый борт чужаков, зацепляясь намертво за их вёсла и тут же брошенными на верёвках трёхлапыми острыми кошками. В следующую секунду вой полсотни глоток перекрывает щёлканье заранее заряженных арбалетов, стреляющих в упор в маленькие бойницы, и оттуда в ответ несутся предсмертные вопли ужаса и боли!
Отбросив разряженный арбалет, выхватываю Мил-Ли ван Ли из ножен и прыгаю на палубу вражеской ладьи. За мной с рёвом сыплется моя команда на абордаж!
Из-под крыши на верхнюю палубу прямо на меня выскочили три воина в пластинчатых доспехах и обтянутых кожей шлемах. Первому я с ходу ткнул Мил-Ли ван Ли в прорезь шлема, отбил удар алебарды второго, вспорол ему снизу вверх бедро и через замах, уклонившись от выпада, обрушил страшный удар на третьего, разрубив того до пояса!..
Всё также глядя на Мухата, я опустил под стол правую руку, потянулся и вытащил из того мыслия Мил-Ли ван Ли вместе с тушей поверженного мною врага.
Соседи повскакали с мест в ужасе! Причём, почти все, с недоумением отметили мозжечками невозможность потерять сознание.
– Сидеть! – строго сказал я, со скрежетом вытаскивая Мил-Ли ван Ли из тела, упёршись ногой в него. Потом махнул клинком, срывая с лезвия капли крови и напоказ бросил на столик, разрубив его на несколько сантиметров.
Они медленно сели на стулья.
Мил-Ли ван Ли – морской абордажный палаш с богато украшенной бирюзой и изумрудами гардой. Лезвие почти по всей длине прямое и односторонне-заточенное, кроме самого жала, длиною 12 сантиметров, обоюдоострого и слегка изогнутого, что позволяет рубить любые корабельные ванты с первого удара. Мил-Ли ван Ли выкована из особого сплава с примесью бериллия, от чего тупая сторона клинка имеет насыщенно-зелёный, изумрудно-ультрамариновый цвет, постепенно светлеющий до почти белого к заточеной стороне. Этот сплав имеет волшебное свойство восстанавливаться после любой нагрузки за два-три часа, что позволяет его не точить. Думаю, что никого не удивит, что Мил-Ли ван Ли – подарок Милисетты на нашу свадьбу. Да, вот ещё – вес палаша равен семидесяти пяти с половиной килограммам: ровно столько, сколько и во мне.
Леоннесса торжествующе улыбалась, поглядывая то на меня, то на соседок, двое из которых мгновенно соорентировались и уже вовсю строили мне глазки. Парни же с серыми лицами тупо взирали на агонизирующую тушу у моих ног, кровь вокруг которой уже растеклась бурой лужей.
Мне даже пришлось поджать ноги, чтобы не запачкать обувь.
Морок отвода глаз действовал безотказно.
Мимо моего столика прошла пара – мужчина и женщина, катившие перед собой коляску с годовалым мальчиком. Рядом с ними шла девочка лет одиннадцати со светло-русыми волосами до пояса, убранными в виде... В виде лисьего хвоста!
Танелисса!
Девочка тут же повернулась ко мне с нарочито суровой гримаской и показала язык. Ну, так и есть – моя дочь собственной персоной!
Появление её в квесте было несколько неожиданным, если не сказать больше – просто поразительным – Танелисса ещё никогда не покидала пределов Города Лис!
Так-та-ак... Ну, раз моя дочь здесь, то, вне всякого сомнения, это означает, прежде всего то, что в случае возможной драки я вполне справлюсь и своими силами, но и не только... Но что ещё?
Я поднялся, приветствуя маленькую наследницу Города и, взмахнув Мил-Ли ван Ли, отдал ей воинский салют. Она важно кивнула и уселась напротив, поставив ноги на тело, валяющееся под столом.
Я закинул Мил-Ли ван Ли в заспинные ножны и тоже сел.
– Как мама? – спросил я дочь, наблюдая, как та, оторвав ножку с тушки курицы, жадно принялась за неё: думаю, факт Лисьей любви к курятине неоспорим.
– Бегает где-то. – пожала плечами Танелисса и вдруг свирепо глянула на соседскую компанию - те аж отшатнулись!
– Да, кстати, пока не забыла. – проговорила маленькая Лисица, уминая с чувством мясо. – Тебе от Беллисенты привет, скучает...
– Спасибо. Так это она тебе помогла открыть сюда портал?
– И она мне нравится, между прочим. Нормальная тётка. – тут она опять перевела взгляд на соседей. – Так-так, вижу, папка – опять тебе повезло... Вот вы, девушка, да – вы! Вас Леонессой зовут, так? Идите сюда.
Леонесса поднялась в недоумении, провожаемая самыми разными взглядами, подошла к нам осторожно, стараясь не ступить в бурую лужу, от чего ей пришлось обогнуть стол и сесть от меня справа.
Танелисса провела пальчиком по разрубленному участку стола, от чего поверхность того закрылась, приняв свою первозданную гладкость и чистоту.
Леонесса, подняв брови, смотрела на нас. Похоже, она ещё не перестала удивляться сегодня.
Я, положив подбородок на сцепленные пальцы, упёршись локтями в стол, опять хитро подмигнул ей: то ли ещё будет!
Танелисса же прикончила ножку, напоследок с хрустом разгрызя хрящи. Затем она лихо подхватила из-под моего рукава стакан с пивом, где оставалось не менее двух третей, и махом выдула его!
– Пить хотелось. – по-простецки ответила она на мой строго вопрошающий отцовский взгляд. – Пиво, кстати, дрянь!
– Как там подводники? – спросил я для завязки разговора.
– Да ничего, учатся. – ответила Танелисса. – Детский сад конечно, но задел неплохой.
Я кивнул в ответ: обучение воина Города Лис – путь длинный и сложный, сам когда-то начинал так.
Разговор не клеился, я внимательно смотрел на дочку, ожидая. Для меня было совершенно очевидным то, что ни курятина, ни новости о подводниках не являются причиной её появления здесь. Танелисса перехватила мой взгляд и усмехнулась:
– Ладно, папка, не смотри на меня так: вижу, догадался обо всём сам. И не посылала меня к тебе мама! Хотя ты прав, как всегда – разговор-то о ней, как ни крути... Я, как и она, Лисица, но и на половину – ты. И унаследовала не только мамину магию, но и твои проницательность, знание и понимание людей. Это, конечно, присуще и нам, Лисам, но лишь по наитию и бесполезно в практическом смысле. И унаследовала также твоё умение планировать и видеть будущее, а значит – избегать элементарных ошибок. Мама же наша может ловить мышей в чистом поле и поплёвывать на то, что кто-то в этот момент разглядывает её в прицел. Короче, папка, мы очень скучаем по тебе – говорю это тебе за нас обеих, так как знаю, что мама это тебе сама в жизнь не скажет из-за своей дурацкой гордости... А я тебе выхлопотала отпуск! Поживёшь с нами год-два, хотя бы... Да и остальных воинов надо бы поднатаскать: им преподаватель-мужчина нужен; мы – Лисицы, и многое нам недоступно.
Танелисса замолчала, опустив глаза на тарелку. За её спиной заклубился горячий воздух.
– Мне пора, отец. – Танелисса подняла на меня взгляд. – Я очень, очень люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Лисёнок.
Дочка спрыгнула со стула и, сделав три шага, поцеловала меня в губы, обхватив на мгновение за шею. Затем строго посмотрела на молчавшую Леонессу:
– Будь с ним ласковой! – и погрозила ей пальчиком.
Портал открылся и я увидел в нём Город Лис. Маленькая чародейка обернулась перед ним и сказала тоненько:
– Братика хочу. – и прыгнула в портал.
Соседская группа молодёжи опять, как ни в чём ни бывало, галдела на чужом этой стране языке, но как-то приглушённо, издалека... Под столом было пусто и чисто, а на столе, побольше и помассивнее, устланном белоснежной скатертью, освещаемым тремя свечами, стояли приборы и напитки романтического вечера.
Остальная обстановка терялась в бархатной черноте южной тёплой ночи. Четверо музыкантов в строгих костюмах на небольшой сцене играли, пользуясь лишь маленькими фонариками над пюпитрами. Их лица, как и музыка, рассеивались в густом воздухе.
Две скрипки, альт и виолончель. Сочинение №117 для струнного квартета Гайдна.
Слабый бриз приносил запахи моря, соли и свежей рыбы.
Гарсон разлил рубиновое вино в фужеры и замер рядом на почтительном расстоянии, почти невидимый.
Леонесса была в простой футболке и шортах, на голове эквадорская панама.
Я поднял бокал, посмотрев сквозь него на искрящуюся свечу, тоже проделала и девушка.
– Кто вы? – спросила она, и звон серебряных колокольчиков разлился вокруг...
28 августа – 19 октября 2006 г. Москва – Балашиха – Москва
Горько-прозрачный; вопрошающе-карий
Ветер трепал ветки редких берёзок, срывая с них остатки пожухлой листвы, и гнал её по уже замёрзшей земле.
На входе я встретил двух людей, торопливо спешащих убраться отсюда подальше в такое неприютное время. Это и хорошо.
Я не люблю сюда приносить цветы. Зачем они мёртвым?..
Найдя могилу, я не стал заходить за низкую оградку, а просто присел на неё, повернувшись спиной к памятнику.
Удачное место для погоста, подумалось мне. Унылее места я не встречал. Что ж...
Засунув руки в карманы и нахохлившись, пытаясь спрятать уши в воротник, я просто смотрел на кусты, обрамляющие кладбище. Не было никаких мыслей и чувств. Но почему-то горячие слёзы катились по щекам безудержно до самого подбородка.
Ангелу нельзя проигрывать. Ангел для того и создан, для того и приходит в мир, чтобы вести, выводить... Не дело ему – провожать.
Маленькая горячая ручка тронула меня за пальцы. Я почему-то знал, что она будет здесь.
Ветер стих как-то внезапно. Тучи, несущиеся, как казалось, над самой землёй, растворились под лучами осеннего солнца, и потеплело. Деревья зазеленели свежей весенней листвой, бабочки запорхали вокруг, затрещали кузнечики, и птицы весело запели свои ненавязчивые летние песни.
Вокруг был сплошной светлый лес, о погосте уже ничего и не напоминало. Я шёл по тропке с маленькой Катей – впереди угадывалась вода.
Марина стояла рука об руку с Милисеттой прямо у берега у деревянного причала. Они были одеты в бело-зелёные длинные платья – любимые цвета Лисиц Города. На причале, болтая ногами над водой, сидела Танелисса.
Катенька рванулась вперёд и с кличем побежала к матери.
Я остановился.
Они смеялись и плакали одновременно, обнявшись.
Я стоял и просто смотрел.
– Здравствуй, Ангел, – сказала Милисетта, подходя.
– Здравствуй, Рыжая Лисица.
Её каре-зелёные глаза внимательно смотрят.
– Я всё ещё люблю тебя...
Вечер 14 октября 2006 г. Москва, Новый Арбат, «Жигули».
Город Лис
Никто и не гнал
Меня - по этой
Дороге.
Никто не тянул
За рукав -
В дальний путь.
Купе было пусто,
Не видно встречающих
Вроде.
Никто не кидался на шею
В глаза
Заглянуть...
Никто не стремился поведать
Историю жизни.
Никто не хамил и водку
Не предлагал.
Не пели, хваля просторы
Родимой Отчизны...
Я молча суровою нитью
Рюкзак
Обметал.
А в полночь я вышел.
Луна. Креазот.
Полустанок.
За мной увязался поджарый
В компанию
Лис.
Я шёл наугад.
Лес и поле.
И не было
Странным:
Всё было знакомо,
Вот здесь,
Под горочку, вниз.
А утром я вышел
К реке. На столбах
Старый мостик.
Как-будто на сторону ту,
Наклонясь,
Приглашал.
Рассвет. Тишина.
Я ступил на скрипучие
Доски.
Они все исчезли
За мной. Как по ним
Прошагал.
Это был
Город Лис.
22 августа 2006 г. 19-48
автобус 349 до НГ
Прощай, Лисица. 18 августа 2006.
Сегодня ровно два года, как я познакомился с Лисёнком.
Дело было так: возвращаюсь после какого-то кутежа. Последняя маршрутка на Балашиху в Новогиреево. Салон полностью заполнен, а водила чего-то замешкался. Ну и мужичонка у выхода выскочил покурить. И на это место садится девушка. А я глушу отвертку, мне так хорошо... и посмотрел я на неё, и встретились мы глазами... Помнишь, Лисёнок, ты сказала мне, что увидела в моих глазах? Именно.
Дядька заскочил в маршрутку, бесцеремонно тебя пихнув, машина поехала и через двадцать метров издохла... Ты нервно говорила с мамой... Пассажиры просили деньги обратно и ловили такси... И мы поехали вместе, так как, оказывается, нам было по пути...
Ты вошла в мой дом и включила свет. И я ясно увидел ненужный мне хлам и пыль. И я увидел совершенно точно то, что мне и было нужно в жизни. Ты явилась для меня Музой, инициировав долго спящее во мне моё творчество – моё предназначение и задачу в жизни. Ты, пусть и совсем немного – на пять дней – была моей Половинкой, явив мне Любовь. Это счастье, что подарили мне ты и Господь, не забыть мне никогда. Оно греет мне сердце, оно даёт мне надежду и силы, позволяет мне быть самим собой и не отказывать самому себе в своём таланте, спасибо тебе.
И прощай, Лисёнок, прощай...
Больше я не жду её звонка...
Сыплет сверху
Бесконечный дождь...
Прошлое - увы, вернуть нельзя.
Что есть ожидание - ложь!
И в маршрутку ту уже не сесть.
А на карте изменился план.
Адрес стёрт, в письме
Не будет весть.
Изменил дороги – ураган...
Мертвенный свет фонаря!
Каждая капля – в нахлёст!
Сколько угодно
Вини себя!
Сгорел пресловутый мост!
В колодце иссякля вода
Не поднять засохший росток.
Все усилия будут зря -
Отсюда ушла Любовь!..
Я возьму чистый листок...
Я, как могу, нарисую - тебя...
Боль подхватит
Неспешный поток.
Всё будет завтра.
С утра...
Музыка написана. Проект «Город Лис» (с)
29-05-2006 15:59
Лиса. Какая она есть.
Понял вдруг, что надо, просто необходимо написать опус про Лисиц. Буду постепенно заполнять его мыслями, зарисовками об этом явлении. Так как оно настолько широко и необъятно, что за раз нет никакой возможности это описать...
Итак, первое:
Лисы – умные, но бестолковые зверушки.
Объяснение этому очень простое. Лиса необыкновенно тонко чувствует и понимает настроение. Но живёт данным мгновением. Делать выводы – слабая её сторона. И поэтому грабли – её любимое развлечение. При этом её реакция позволяет чаще всего уйти от прямого удара по лбу. Так, скользяком. Или вообще мимо. Крайне редко – точняк в переносицу. После чего долгая депрессия, усугубляющаяся душевными терзаниями и судорожными поисками опоры в жизни. И НИКОГДА не признается, что грабли сама себе подсунула и что эти грабли до боли знакомые и родные. Кстати, когда Лиса, увернувшись от шлепка, почивает на лаврах Победы, не стоит ей указывать на то, что победа-то эта ей самой и не нуж-на вов-се.
Уважаемая читательница! Хочешь узнать – Лисица ли ты? Нет ничего проще. Встань перед зеркалом спиной и посмотри на своё отражение. Есть две ямки на нижней части спины над попкой? Есть? Поздравляю – ты Лисица!
Запись 30 мая.
Второе:
Лисы – сама Нежность и Любовь.
Нет нежнее девушки, чем Лисица. Счастлив тот, кому посчастливилось обладать Лисьей Любовью. Но и нет более несчастного человека. Потому что Лиса, как ртуть, внезапно утекает в неизвестном направлении, ведомая только ей понятными желаниями и порывами. Для неё самой в них нет ничего необычного и непонятного, и она искренне удивляется, когда её мужчина указывает ей на это. (И при этом упаси Боже настаивать на объяснениях и выяснении отношений – ничего не добъёшься, а упадёшь сто пудов в глазах Лисы ниже плинтуса. Помолчи – сойдёшь за умного...) А потом она вдруг опять появляется у него под боком, даже ни на секунду не задумываясь о той душевной боли, что принесла своему избраннику. И опять нет нежнее и чувственнее, чем она. Итог таков: Лиса подвержена резкой смене как настроения, так и приоритетов. И ей абсолютно всё равно, что думает кто-либо по этому поводу. Я пришла, значит пришло ТВОЁ Счастье. Впрочем, так оно и есть...
Третье:
Лиса – Талант. Обязательно.
То есть Творчество для Лисицы в разных его ипостасях совершенно естественное состояние и потребность. Это может быть и живопись, стихосложение, бренчание под гитару своих песен и так далее. Причём Лиса, как правило, владеет словом и кистью в очень высокой степени. Вообще, на первый взгляд многим непосвящённым кажется, что Лиса играет какую-то роль в театре под названием Жизнь. И мало кто понимает и знает, что эта роль – не роль вовсе. Лисица объединяет в себе и драматурга и режиссёра и актрису и даже зрителя в одном лице. Поэтому почти никогда нет возможности увидеть истинное обличье Лисицы. Только живя рядом и пройдя через неисчислимые круги посвящения начинаешь постигать всю глубину Лисьего Таланта. Отсюда очевидный вывод: если ты выбрал Лисицу (а точнее – это она по каким-то своим причинам посчитала необходимым некоторое время побыть рядом с тобой) наберись Ангельского Терпения. Что есть, между прочим, тоже ОСОБЫЙ Талант.
Четвёртое:
Лиса – Супер-охотница, но вот хозяйка – увы...
Нет, вообще-то совсем необязательно, что Лисица ВООБЩЕ ничего не делает по дому. Но вся эта бытовая кутерьма ей так не по нутру... И недаром дом для Лисицы – нора. То есть убежище. А задача убежища никак не обеспечивать комфорт, а – защиту. Вот то ли дело: вышла в чисто поле, принюхалась, пробежалась по свежему беленькому пушистенькому снежку и – нырь головой в сугроб! И еда и развлечение. Правда, потом она, разглагольствуя о правильном питании, изо дня в день, по утру будет готовить себе яичницу с жареным салом. А вечером на последние деньги купит бутылку Золотой текилы или португальского Порто и будет кутить, не думая о завтрашнем дне.
Пятое:
Лиса – Обаятельная Разгильдяйка.
И с этим ничего не поделать. Да и нет смысла это разжёвывать. Хотя...
Запись 31 мая. Последнее:
Лиса – Душа Пограничника.
Не пытайся понять Лисицу. Не пытайся загнать её за забор привычных стереотипов. Не стреляй, но и не клади палец ей в пасть. Просто любуйся. Просто радуйся каждой секундой, проведённой рядом с ней. И не печалься при расставании. И не надейся. Её путь проходит через такие места, где нам с тобой нет хода. Границы под надёжным замком. Спи спокойно...
Про наглых зверушек
Жили-были наглые зверушки рыжего яркого цвета, пушистые, хвостатые и наглые. А, про наглость я уже писал. Хотя, надо признать, что их исключительную наглость и в тысячу строк не описать самому опытному Сказочнику. Но я не просто опытный, - я супер опытный. Потому и берусь за это почти неподъёмное для остальных, но весьма ответственное и необходимое для общества дело.
Итак, Суперсказка про Супернаглых зверушек.
Лисы по своей сути обожают использовать чужой бесплатный труд – типа там нанять вас в качестве извозчика или рубщика веников, ёлок и тому подобных необходимых в хозяйстве штук. Их потребности в вашем дармовом прогибании на Лисье благосостояние не ограничивается ничем, разве что вашей собственной физической выносливостью. Если им справедливо указываешь после на необходимость отблагодарить за подневольный труд, Лисы делают наглые наивные морды и машут лапами в такт песен про любовь. Обаяние их просто безмерно и сопротивляться крайне сложно. Их харизма превращает даже мощных львов и закоренелых женоненавистников в подопытных милых мягких податливых легкоуправляемых кроликов. В осчастливленных кроликов.
«Какие деньги, Вася? Ведь об услуге просила тебя я! Не падай так в моих глазах, не будь таким занудливым меркантилой». Никто не хочет.
Лисы жрут всё подряд. Они могут поделиться с широкого плеча последней печенюшкой, но держат в запасе килограмм печенья и три бочки варенья в тайном отделе письменного стола, подворовывая у сослуживцев бутеры и кетчуп. При этом их наглые глазки настолько обаятельны, что даже многоопытные прокуроры разводят в растерянности руками. Не, подкопаться к Лисам – никакой возможности, нет таких законов. Поймать за лапу в принципе возможно, и у меня такой опыт был. Но признаюсь, что даже за дело выпороть Лисицу не хватит никаких душевных сил – это всё равно, что выпороть всех девочек дошкольного возраста в нашем городском округе – перспектива интересная, нужная и профилактически необходимая, но, увы – непосильная. Даже мне…
Почему? Да посмотрите в эти переполненные искренней и честной чистотой глаза – рука у вас поднимется? Ну, вот и у меня тоже...
Лисы не любят железо, но в данной сказке нам это знание ни к чему, потому оставим его для охотников за осенними шкурками.
Лисы показательно сромняги. Но с о-очень большими оговорками. К примеру – Лиса, скромно опуская хитрые глазки, бормочет, что, мол – она такая неухоженная, шкурка свалялась, денег на эпиляцию зоны бикини нет, коготочки не наманикюрены, духи выдохлись, дети оборзели и ездят на собаках, старшее поколение растолстело и мышковать уклоняется… А потом, поднимая на собеседника лучистые очи, она, ухмыльнувшись, вцепляется в его разомлевшее сочувствие мёртвой хваткой! Ну, с другой стороны, щука на то и в реке, чтобы караси не мудрили. А здесь можно и удовольствие продлить, потакая Лисьей нравственности. Так что ухо с Лисами надо держать востро. Если уши есть.
Лисы бесперспективны в планировании дальнейшего быта и перспективны в самых грандиозных тратах, как на предварительное проектирование, так и на завершающее празднество. Не понятно? Ну, это очень просто – если у вас нету тёти, но есть деньги – Лиса очень мудро ими распорядится, даже и не сомневайтесь. Всё удовольствие стоит ваших денег, вам убедительно это докажут. Вы даже захотите потом приплатить Лисьей улыбке.
Лисы юморят по поводу и без повода. Исходя из этого, никогда не воспринимайте Лисьи инсинуации про кого-то или про вас лично буквально. Единственный способ отвлечь Лисье внимание от вашей персоны – это ржать над каждым её словом, как ишак Санта Клауса, что перепутал его с похмелюги с одним из своих оленей и запряг в летающие сани. Ишак ведь не умеет летать в принципе, но мечтает о том постоянно. К тому же соседи-олени обязывают. И ведь летит, хвать его за ногу, да ещё как! Потому и ржёт.
Лисы яркие индивидуалисты и всегда про всё знают – когда и чего купить, и когда не покупать ничего ни в коем случае, а лучше пойти в гости. Лиса может в исключительных случаях поддаться давлению мнения большинства и принять, скрипя зубами и молотя по полу хвостом, их выбор. Но потом, буквально через несколько дней, всё это большинство будет совершенно уверено, что этот выбор был им принят именно с лёгкой Лисьей лапки. Мы сомневались – а она нам говорила! Мы были в растерянности, а Лисонька указала на выход из ситуации. Мы заблуждались в трёх соснах, ломились в открытую дверь, наступали на грабли в сотый раз и так далее и тому подобное. Но пришло к нам наше Солнышко и стало ясно и тепло. Аллилуйя, мать наша!
Вот такие дела…
Наваждения Города Лис
© Copyright: Эрнест Катаев, 2009
Свидетельство о публикации №209102400671
Свидетельство о публикации №209102400671
Рецензии
Очень понравилась история. Немного путалась в процессе чтения со сменой сцен, но потом разобралась всё таки. Не помешает вычитка, ибо местами присутствуют опечатки(чаще всего в окончаниях слов).Некоторые места прописаны с тщательностью "аж до слёз", особенно с подводниками история - как будто сам читатель вовсе и не читатель, а незримый наблюдатель происходящего. Впечатлило ещё и финальное, про лисью природу и повадки, просто, отдельное спасибо автору за эти строки 🥰.
Марсия Ветер 11.05.2021 13:11 • Заявить о нарушении
Марсия Ветер 11.05.2021 13:11 • Заявить о нарушении
Благодарю. И жду иллюстрации))) А вычитка... хм... может быть, может быть. Вообще эту сказку многие пытались править, она написана одной из первых, я в ней ещё не очень владел пером. А про Лисиц знаю, потому что одни из них инициировала мой писательский дар Сказочника, за что ей отдельное спасибо.
Эрнест Катаев 11.05.2021 20:21 Заявить о нарушении
Эрнест Катаев 11.05.2021 20:21 Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.