Временность

Я всегда остерегался и, можно сказать, чурался временных объектов и явлений. С самого детства я смотрел на них, как на рычащих собак, привязанных к будкам.  Болезнью или фобией это нельзя было назвать, не столь сильны были мои чувства ко временностям, но все же я обходил их, как почти интуитивно обходишь место, с которым связаны неприятные воспоминания.  И самой большой ловушкой на дороге, выложенной рассыпающимися кирпичиками непостоянного, было глубокое увязание в размышлениях на тему. Оно вгоняло меня в состояние, близкое к панике. Поэтому я старательно обходил временные газетные киоски, поставленные на нашей улице, в школе не брал у одноклассников игрушки во временное пользование, не одалживал ручки и карандаши, не любил даже практикантов, и плакал навзрыд, когда нам с мамой приходилось временно жить у  бабушки.  Нет, не потому, что я не любил бабушку, я ее любил, и радовался, когда она приезжала и гостила у нас. Я, скорее, испытывал отвращение при мысли о том, что мне придется спать в чужой кровати, запираться в незнакомой уборной, слышать новые звуки, каких мне до сих пор слышать не приходилось и не пришлось бы, если бы «ВРЕМЕННОЕ» не потребовало своего.  Для меня все временные события, предметы и явления были все равно, что несчастные, приговоренные к смертной казни, к исчезновению из моей жизни и забвению. Поэтому я не хотел их, всячески вырывался из их назойливого общества, не признавал их, ненавидел их. Иногда я казался странным самому себе, и не раз стыдил себя, справедливо замечая, что в жизни полно опасностей  помимо забот о временном, но все же последние одерживали надо мной верх, как азарт над игроком, как иллюзия полета над наркоманом, как острое желание зажечь в комнате свет у того, кто боится темноты.
Друзья считали меня невротиком. Родители, постепенно убеждаясь в безуспешности психотерапевтического воздействия, решились поговорить со мной начистоту.
 - В жизни все временно, - ораторствовал отец, - сама жизнь – временна. Мы – временны. Бояться этого, значит, бояться принять себя.  Мы рождаемся с ощущением времени, то есть, временности, непостоянства, законченности. Только временное – и есть вечное. Невозможно обладать всем и удержать все, иначе мы были бы богами, познали бы все секреты вселенной, вмешались бы в естественный ход вещей и нарушили его из праздности и любопытства… Строить плотину на реке времени  - все равно, что выбирать дату собственной смерти, наугад тыкая в календарь. Ведь временное дано там ради того, чтобы мы сложили из него отрезок бесконечности. Понимаешь?
 - Нет, - честно ответил я и потупил взор.
 - Но это хорошо, - нахмурился отец, - что ты уже сейчас задумываешься о таких вещах. Это значит, ты не обделен разумом. Обнадеживающая весть!
Мама тоже внесла свою лепту. Она присела ко мне тихонько, провела рукой по моим волосам и призналась мне в следующем:
 - Когда я училась в восьмом классе, меня тоже мучили страхи. Самым большим был страх перед неизвестностью, перед бесконечностью, понимаешь? Я не могла представить себе космос, безграничную темноту, не имеющую ни начала, ни конца. Мне было страшно задуматься о неисчерпаемости времени, о том, что существование – вечно, а жизнь коротка. Я до смерти боялась посмотреть на небо, мне казалось, частичка космоса глядит на меня сверху, хмурится, предупреждает…
Страх, слава Богу, со временем прошел… Видишь, временное помогло мне не лишиться рассудка одним своим существованием! Если бы все было постоянно, то постоянными были бы и страхи, и болезни, и нищета, и войны… Смена состояний – вот мотор, движущий нас вперед! И потом, представь себе жизнь без конца, разве в один прекрасный миг она не перестала бы интересовать тебя?
Мама была права. Все страхи, когда либо испытанные мною, проходили, растворялись в могучем желудке времени, но неуловимое, брезгливое, дотошное ощущение временности бытия так и не покинуло меня. Наверно, с этим ощущением рождаешься, оно составляет плазму твоей крови, и тебе не сбежать от него, как не сбежать от самого себя. Я по-прежнему не брал чужих вещей, не устраивался на временные работы, редко бывал в гостях или надолго уезжал из города. Так или иначе, я вел нормальную жизнь. Ведь ходить можно и с больной ногой, главное – приспособиться к этому.
Однажды я рассказал своей жене Лизе о том, что терзало меня изнутри долгие годы. Мы тогда сидели у окна и смотрели на дождь. Я гладил ее кудрявые русые волосы.
 - Ты задумывалась когда-нибудь о том, что все на свете временно? – спросил я неожиданно для себя, - Явления природы, смена дней, ночей, мыслей, теорий, учений,  будущее и прошлое, жар огня и бледное мерцание луны, и даже мы с тобой? Мы наполняем собой промежуток времени, который будет навсегда потерян в веках, который уже не повторится? А потом родится что-то новое, но также быстро, как и все мы, переживет известные стадии и состояния, назначенные ему временем, и, наконец, умрет? А можем ли мы уверенно утверждать, что смерть вырывается за рамки временного? И сможем ли мы когда-нибудь узнать…
 - Милый, что ты говоришь? – пробормотала Лиза, озадаченно хлопая длинными ресницами, - Я знаю, что я – не вечна, и я радуюсь этому!
 - Я просто хотел бы знать, есть ли во вселенной что-нибудь «не временное»,  - продолжал я, - или не бывает «не временного», так же, как не бывает комнаты без углов?
 - Прости, мне кажется, что если я буду замарачиваться на эту тему, у меня лопнет голова, - виновато сказала Лиза.
Как-то вечером она вернулась с работы и ее глаза растерянно остановились на моем лице. Я тут же понял, что что-то произошло. Не успел я произнести и слова, как моя бедная девочка кинулась мне на шею и зарыдала.
  - Ты прав, - пробормотала она, всхлипывая, - я сегодня поняла, что ты абсолютно прав.
Рядом с нашим офисом, прямо перед моим окном растет большое дерево и на его ветвях ласточки свили гнездо и высидели яйца. Сегодня утром я наблюдала, как на свет вылупились птенцы. Как они пищали! Это было настоящее чудо! Но через несколько минут в кабинет ворвались маляры и распахнули окно так сильно, что ударили по гнезду, оно перевернулось и … В общем, только что родившиеся птенцы, которым я так радовалась, исчезли в один-единственный миг! Мне так приятно было подходить к этому окну, от него веяло теплотой, солнечностью, а теперь… Я боюсь на него посмотреть.
  - Так что же случилось с птенцами?  - спросил я, но Лиза больше ничего не сказала, лишь ее плечи подрагивали в такт судорожным всхлипываниям.
Успокоившись, Лиза села напротив окна и задумчиво изрекла:
 - Хорошо, что когда мы стареем и впадаем в беспамятство, у нас почти не остается воспоминаний. Это правильно придумано. Временность больше не найдет к нам дороги.
Эта мысль явно утешала мою жену.
 - «И все же, - подумал я,  - временность будет витать над нами, будет окружать нас со всех сторон, как океан окружает скалистый выступ. Она будет точить нас, пока мы не рухнем, наконец, пока не позволим ей обладать нами, пока не вживим в себя мысль о том, что временность имеет на нас право, потому что она нас родила.»
2009