Pas de deux

Pas de deux (Убитая Муза)

***

Он ложится спать со снотворным: он боится своих Снов. Ибо в каждом из них трепетной белой бабочкой бьётся о стены его маленькая Муза. Белой бабочкой с порванными крыльями. Она уже почти не может взлететь. А кругом - огни, огни, огни: огни фонарей, огни кораблей, огни свечей и звёзд, и бабочке не разобрать... Её крылья дрожат, её терзают страх, боль и неведение, дарованное тем, кому она раньше служила.
И ещё - она хочет вернуться. Но он уже никогда не узнает её.
А его больше не принимает врач. Гневно гонит с порога, не выписав рецепта. И ему приходится унизительно упрашивать аптекарей. Хотя в сегодняшней, новой жизни он привык угождать, выслуживаться и просить. Аптекарей он ненавидит. Как, впрочем, ненавидит и всех своих клиентов, работая менеджером среднего звена.
А всё могло бы быть иначе. Он бы не пытался мучительно избавиться от бабочки. Кто-то усмехнётся: подумаешь, бабочка! Как бы ни так...
В редкую ночь, когда у него нет сил дойти до аптеки, она прилетает к нему в Сон и тиранит, тиранит его своим лёгким трепетом крыльев и слабым, чуть слышным шелестом. Его бесит и страшит то, что она смеет обвинять его в убийстве.
- Ты убил меня... Убил... За что? Я была тебе благодарна и верна...

***
Она очень слаба, но помнит, как он встретил её в первый раз. Была весна. Он шёл по городу, не касаясь асфальта, не замечая, что ноги давно промокли. Он опоздал на урок, потом на второй, потом на третий... У него была уважительная причина, о которой, впрочем, не скажешь учителю. Он доставал первую попавшуюся тетрадку прямо на ходу и судорожно, где попало, записывал в неё строки. Прямо поверх старательно выполненных контрольных. Ему было всё равно: он пребывал словно в бреду. Конечно, он проехал свою станцию в метро. Его высадила нудная тётка в конце ветки. Он выходил из вагона, шёл по перрону, и писал, писал, писал... Он не помнил обратного поезда и того, как он прыгнул на эскалатор. Его Муза накатила, как приступ: она всегда была такой. Она нападала гепардом и рвала. Его стихи и песни (он взял гитару, конечно) писались кровью, но эта кровопотеря и последующее бессилие были так приятны, что ему, в отличие от дворовых товарищей, не надо было наркотиков. Он попробовал их и понял, что его кайф сильнее.
Он вернулся домой и в бессилии лёг на диван. Не было сил даже на падение. Мать, пришедшая с работы, беспокойно потрогала его лоб. Он ответил, что всё в порядке, просто его утомил урок физкультуры. Она поверила. Он запер дверь изнутри и отгородился навсегда. Теперь он был со своим Новоявленным Чудом - со своей Музой.
И только с ней.
Он ждал её двадцать пять часов в сутки - тогда он был счастлив. Он боялся её потерять, отдалить, спугнуть. Только потом, по прошествии времени, он привык и понял, что она вернётся. Он понял одно: она очень ревнива к повседневному труду - она не любит, когда он много работает. Он стал задумываться о творческой профессии, чтобы быть всегда с нею. Он научился её стимулировать, читая книги и смотря фильмы. Он даже её лечил: её исцелял старый город. Он полюбил его и стал тихо ненавидеть столь любимые в детстве окраинные многоэтажные дворы.
Он знал, что она приходит в "чуткие ночи", когда слышен каждый звук. Когда не даёт уснуть поезд, уходящий с далёкого вокзала на другом конце города, когда распарывает шёлковый плащ Темноты крик телефона в соседнем доме, когда гитара звучит в унисон с тихим подрагиванием звёзд.
Его Муза не мешала ему в реальности. Напротив, раскрасила жизнь в яркие психоделические краски. Он стал лучше учиться: учительница русского и литературы превозносила его до небес. Любимая девушка стала верной слушательницей его песен, а он - звездой школьных вечеринок. Школа осталась позади, выпускной отшумел ураганом под звуки его рок-группы. А дальше невесть откуда возникший отец, который не жил с ними столь давно, что сын запомнил лишь его огромные нелепые очки, протянул его на экономический факультет. Сказал: "Туда, куда ты хочешь, ты всё равно не поступишь. А в армии тебя изувечат". Он послушался. Муза вздрогнула внутри. Но он шепнул ей: "Всё хорошо, я не брошу тебя, моя маленькая".

***
Студенческие годы промелькнули незаметно - он их практически не запомнил. Унылая череда нудных лекций и тягостных сессий, сокурсники-зануды, преподаватели-сухари... Такие же, как та унылая тётка, читавшая ему нотации в метро. Он вертел в руках диплом и не верил: "Это мне?! А зачем?.." На этот выпускной он не пошёл и с сокурсниками больше не встречался. Он вычеркнул бы из жизни эти пять лет, если бы не тусовка. Впрочем, эта жизнь проходила вне институтских стен.
Лето прошло в тревоге: его маленькая Муза не появилась ни разу. Что он только ни делал: часами, как сомнамбула, бродил по проходным дворам и пикам крыш, дни и ночи проводил на Заливе, в порту у кораблей, но всё было тщетно: его Муза умела предвидеть. Он три месяца не выпускал из рук газету со списками вакансий. Он не уделял ей должного внимания. Она обиделась и испугалась. Ведь Муза - не девушка. Она вернее, ибо просто не может уйти к другому.

***
Постепенно он начал привыкать к её отсутствию. Потом смирился. Решил, что просто взрослеет, утешил себя тем, что Муза была детством. Нашёл работу, сменив джинсы и косуху на унылый серенький костюмчик с блеклым галстучком. Сперва этот прикид ему не нравился, ибо действительно сидел, как на корове седло. Но потом новоявленный клерк привык, освоился и перестал считать себя нелепым. В его движениях появилось липкое подобострастие, в речи доминировали словечки "к сожалению", " минуточку, пожалуйста!" и "чем я могу вам помочь?". Его уже не тошнило от приторной улыбочки - она приросла к его лицу настолько, что он улыбался даже на похоронах. Конечно, с тусовкой они "развелись с формулировкой "не сошлись характерами". У него появился новый круг и новые развлечения: корпоративы и шашлыки.
Музе своей он стал чужим. Теперь он писал лишь сценарии для офисных вечеринок и оды начальству, которые пользовались неизменным успехом. Его хвалили и повышали по службе. Он был доволен жизнью и вносил в чёрный список на своей странице в социальной сети своих бывших товарищей. Считал, что такие связи его компрометируют. Однажды по дороге с работы он встретил свою первую девушку-соратницу. Она, сняв наушники, посмотрела на него, как смотрит здоровый на больного раком. Он ответил ей, что всё хорошо и начал читать нотации: якобы ты уже взрослая и пора завязывать с этой фигнёй. Она хмыкнула. А он вновь почувствовал толчок где-то в области сердца. Но подумал, что это нервное и списал на преждевременную старость. Посетовал: рановато...
Ему стали сниться материальные блага: пачки денег, дорогие машины и многодневные круизы, шезлонги с фотомоделями и шикарные кабаки. Он упорно полз в эту гору, как черепаха по стене. В его квартире случился пожар. Он вздохнул, получил страховку и начал наживать всё по новой. А потом снова пришла весна, которой он уже столько лет не замечал.

***
- Какая чуткая нынче ночь, - раздражённо буркнул он и захлопнул форточку, - всё-таки надо скопить на стеклопакеты...
И удивился себе:
- Как странно я говорю: чуткая ночь...
Словосочетание показалось ему знакомым. Но он не стал утруждать себя воспоминаниями: ему нужно было вставать в семь. Отсутствие сна его бесило. Он ворочался, потел и был нелеп. Он повесил на окно плед и оказался в полной темноте. Наконец, он почувствовал, что засыпает. И тут...
Во Сне ему явилась бабочка. Белая бабочка с порванными крыльями. Она билась о стены. Вокруг были огни, огни, огни...
Бабочка еле шелестела какие-то невнятные слоги:
- Па-де-дё...
Раньше бы он понял, что это начало новой песни про танец. Он узнал бы свою Музу и ужаснулся: ведь раньше она была гепардом. Но сейчас он недоумевал: что за чушь? Надо бы в санаторий...
Бабочка помелькала и исчезла.
Он никому ничего не сказал: его бы не поняли.
Через несколько ночей бабочка вернулась. Она начала говорить. Причём, всегда одни и те же слова:
- Ты... меня... убил... Убил... Зачем... ты... меня... убил?.. Я была тебе благодарна и верна... Я любила тебя...
И ещё:
- Мне... не уйти... к другому... Я твоя… твоя… Зачем? Зачем... ты... стал клерком?..
- Ты - убийца... Убийца...
И иногда те же три слога:
- Па... де... дё...
Все ночи стали чуткими. Беруши не помогали. Плед не спасал и был сожжён на балконе. Бабочка тиранила.
Он пролечился в неврологии. Тщетно.
Наваждение превратилось в манию. Он уже не догадывался просто записать строку.
Бабочка билась уже целую ночь. Особенно тяжко было перед рассветом - часов в пять утра. Когда звонил будильник, он уже бодрствовал, но был разбит. Он не мог сосредоточиться и был не в состоянии работать. Конечно, его уволили - клерки не знают благодарности. Он поменял работу: ему было не привыкать начинать всё с нуля.
Видение сливалось с реальностью. Он уже гонял бабочку тапкой, почти как Передонов недотыкомку. Соседи в окнах напротив хором сочувствовали ему. В его взгляде появилась обречённость недужного.
Безусловно, его снова уволят. В одну из бесконечных чутких ночей он войдёт в аптеку босиком, в белом белье, окинет витрину блуждающим взглядом и скажет:
- Ко мне тут... бабочка летает… белая... с порванными крыльями... Она разговаривает по-французски и называет меня убийцей... Я её тапкой гоняю...
Аптекарь вызовет карету "скорой помощи". Он очнётся в больнице и будет умолять доктора об амнезии.
А где-то там, в разрушенном мире, загремит лютое адажио:
-Pas de deux! Pas de deux!..
Канделябры враз погаснут: белые бабочки облаком обрушатся на свечи.

***
Darky, 06.07.2009.