Воспитание чувств

  Высшую науку по курсу «Вагоны и вагонное хозяйство» будущим инженерам железнодорожного транспорта  в нашем институте  преподавал доцент Уча   Джавшанович Асатиани, крепкий, как  чугунная отливка, не расположенный к лишним разговорам и  шуткам   сорокалетний сван

В институте он был славен тем, что в своё время  при защите кандидатской диссертации после успешного окончания аспирантуры был представлен Учёному совету как феномен, впервые познавший у себя в селе  начальную грамоту только в двадцатилетнем  возрасте.

До этого  послушный и трудолюбивый  Уча, не чуравшийся в высокогорной Сванетии  никакой  крестьянской работы,  в основном ходил  в подпасках, помогая взрослым чабанам перегонять отары колхозных  овец в поисках корма  из рано выгорающих под летним солнцем долин  на  смачные травы  альпийских лугов для того, чтобы потом  с первым снегом вернуть их на зиму уже  в кошары.
 
Нечаянное знакомство с основами письменности, дающей возможность любому человеку излагать на бумаге самому и считывать написанные кем-то мудрёные тексты,  поразило  не потревоженный своевременным  развитием ум  двадцатилетнего  подпаска  до глубины души.

Посвящённый  деревенским священником на двадцать первом году своей жизни  в книжное таинство он приобщился к чтению и  понял, что грамотность открывает перед ним доступ к опыту человечества, намного превосходящему не только россказни  у пастушьего костра авторитетнейшего до этого в его глазах  старшего чабана, но и поучительные притчи  умудрённых жизнью, почтенных деревенских аксакалов.

 Как только это стало для него очевидным, он, не постеснявшись запоздалого ученичества, с твёрдой решимостью получить образование, в двадцать лет без стеснения впервые   засел за школьную парту.

Последовавшие за этим годы учения великовозрастный  ученик внимал преподавателям  с таким прилежанием, что после окончания школы никого не удивило, ни его дерзкое желание продолжить учёбу в Институте путей сообщения, ни то, что его в этот институт приняли.
 
Сумев благополучно избежать  всевозможные  искушения  молодёжных соблазнов республиканской столицы, предписанный пятилетний  курс высшего учебного заведения, Уча   одолел на одном дыхании, вникая в предусмотренные учебной  программой труды специалистов с таким тщанием, что ежедневно по истечении урочного времени служителям институтской  библиотеки чуть ли не силой приходилось отбирать у него выданные для чтения источники, а его самого с трудом  выпроваживать  из читального зала институтского  книгохранилища.

В 35 лет он защитил на механическом факультете  дипломный проект по специальности «Вагоны и вагонное хозяйство», обнаружив перед Государственной комиссией  столь похвальную доскональность приобретённых знаний, что единственное по этой специальности место в аспирантуре по-справедливости было предложено  именно  ему.

В последующие три года, измотав своего научного руководителя дотошным интересом к выбранной профессии, Уча успешно и в срок защитил кандидатскую диссертацию и к сорока годам, вполне заслуженно   получив  на своей кафедре должность и учёное звание доцента,  стал преподавать студентам  курс, который  ещё недавно сам так усердно  штудировал.

А ещё через год  он был аттестован как учёный специалист Министерства Путей Сообщения с правом ношения форменного мундира и  знаков отличия на погонах, соответствующих  армейскому подполковнику.

Учёные звания вкупе с ещё более впечатлившими его земляков  подполковничьими  погонами создали  Уче Асатиани в родном селе, куда он теперь любил наведываться, репутацию человека  одарённого, с необыкновенно светлой головой, чему не следовало удивляться. Ибо не будь она действительно  светлой - не добиться бы ему своей учёности, встав на путь к её достижению с десятилетним опозданием.

Безусловные   успехи Учи Асатиани – интеллигента в первом поколении -  были очевидны, и будущие  перспективы – заманчивы, хотя о некоторых страницах своей биографии ему по некоторым причинам вспоминать не хотелось.

Это касалось  столь почитаемой теперь части его тела, головы, а точнее, того, что он с ней вытворял у себя  на  селе прежде, чем ступил  на путь ученичества.
Тогда, ещё до того, как сесть за школьную  парту, двадцатилетний  Уча Асатиани был известен тем, что умел ударом своей  «светлой»  головы с хода  открывать нараспашку тяжёлую дубовую дверь.

Обучил он себя этому исподволь. Начав с того, что, как-то подойдя к прикрытой двери с занимавшими его руки переполненными вёдрами, он  по первому разу  осторожно приоткрыл  её лбом, а впоследствии  стал это делать смелее и со временем научился открывать её уже энергичным  ударом головы,  не только с места, но и с разбега.

Возможно, служи он в спецназе воздушно-десантных войск, то никого  там  этим умением   не удивил бы, но у себя на селе он был такой один,  и это в своё время  принесло ему  заслуженную известность.

 Обучаясь в институте, он об этом, ясное дело,  не распространялся и не  бахвалился,  а теперь  уж  вовсе не хотел бы, чтобы это когда-нибудь,  стало достоянием его коллег. Ведь он  не давал никакого повода со своей стороны подозревать, что не бережное по молодости лет обращение с собственной головой в какой-то мере сказалось на состоянии его мозгов.

Никто не мог отрицать, что успехи в учёбе Учи Асатиани, несмотря  на то, что они доставались ему не без труда, были,  тем не менее, очевидны и свидетельствовали о том, что удары головой о дубовую дверь, которыми он потешался в молодости, не обернулись для него, сколь-нибудь  значительным  умственным ущербом.

Конечно, можно было  отметить некоторую благоприобретённую после переезда в город  угрюмость и нелюдимость его   характера, однако это обстоятельство легко  объяснялось  тем, что жители высокогорья, спустившись в долину, как правило,  вообще  чувствуют себя  там недостаточно комфортно.
 
Преуспев (как мы видим) к сорока годам в  научной  карьере, наш герой обратил, наконец, внимание (опять таки с традиционным  запозданием) на давнишние  упрёки родителей в том, что не гоже, довольствуясь учёностью, пренебрегать заботой о своей собственной семье, к созданию которой его обязывали  и  положение, и возраст.

Вознамерившись этим заняться, учёный горец стал было  приглядываться к свободным молодым сотрудницам своего  института, многим из которых его кандидатура могла бы составить вполне достойную партию, но его  настораживали  их  столичные повадки, которые он в своём понимании образа  будущей жены считал по крайней мере неуместными.
 Их же, в свою очередь,  смущала присущая ему угрюмая нелюдимость, пугающая  перспективой оказаться после замужества  во власти мрачного  домашнего тирана.
Именно этой причиной институтские  «невесты» объясняли своё притворное безразличие к  необщительному  свану, однако наша вездесущая Жужуна, разведённая  толстушка и хохотунья, уверяла, что молодки просто сознают свою несостоятельность перед деревенским условием доцента Асатиани  избрать себе  в жёны только непорочную девицу.

Его старики со своей стороны  предложили ему посвататься к весьма уважаемой на селе молодой  конторщице сельсовета Нуции из семьи Маргиани, окончившей в своё время местную десятилетку.  Они считали эту девушку весьма  образованной и  вполне достойной их учёного сына.
 Дело кончилось тем, что Уча Асатиани, в конце концов, не вдаваясь в наличие собственных чувств и положившись на родительский выбор,  после пышной деревенской свадьбы вернулся к новому учебному году в институт уже в качестве молодожёна.

Новая семья под стать характеру её  главы зажила в своей городской квартире  довольно замкнуто, практически не общаясь не только с сослуживцами мужа, но и со своими  соседями по дому: Уча в силу особенностей своего нрава, а Нуция, выросшая в селе, где отдельные дома, окружённые обширными приусадебными угодьями, отстояли друг от друга на сотни метров, переселившись в город, вообще плохо себе представляла, в каких отношениях ей следует жить с посторонними людьми, отделёнными в многоквартирном доме  от их семьи всего лишь тонкой  звукопроницаемой  перегородкой.
 
Научившись пользоваться свадебным подарком, редким по тем временам телевизором «Электрон», она, прибравшись в доме и управившись с нехитрыми делами у плиты, подгадывала окончание хлопот аккурат  к началу трансляции очередного  бразильского сериала, который  смотрела, не отрываясь, роняя слёзы над коварством  многочисленных персонажей очередной серии и искренне пытаясь разобраться в запутанном сюжете их взаимоотношений.

Её учёный супруг, отчитав свои лекции на дневном и вечернем отделениях,      обычно приходил домой  поздно. Он   молча ужинал, не умея поинтересоваться и расспросить жену о том, что нового  она высмотрела в очередном   сериале и чем занималась целый день до его прихода.

В отличие от Нуции, телевизор его интересовал мало, а случавшееся  в выходные дни   свободное время он предпочитал тратить на чтение неинтересной   для жены  специальной литературы. Уча вообще не любил праздных разговоров, считая это уделом женщин.
Правда, одна культурная потребность у него всё-таки  проявилась и завладела им настолько, что он захотел приобщить к ней и свою супругу.

Это случилось после первого случайного посещения им цирка.
Учёный специалист по железнодорожным вагонам,  Уча Асатиани неожиданно для себя стал ярым поклонником этого древнего искромётного  искусства, чему в немалой степени  способствовало то обстоятельство, что  цирковое здание,  венчавшее в черте города  живописный холм, было одним  из лучших в Союзе и принимало на гастроли  всегда самые именитые цирковые коллективы.
 
Сознавая свою ответственность за некоторую разобщённость интересов с молодой женой, он пытался  оторвать её от бессмыслицы мыльных телевизионных сериалов и заинтересовать красочными  цирковыми представлениями, на премьеры  которых неизменно запасался лучшими  билетами. Удавалось это ему плохо. 
 
Нуция, хотя и  беспрекословно подчинялась воле мужа, однако, всякий раз  возвращаясь домой, к его огорчению  никак не комментируя увиденное в цирке,    неизменно спешила вновь  припасть  к экрану телевизора, чтобы не упустить событий, которые произойдут  в Санта-Барбаре в предстоящей  225-й серии, и судорожно стараясь  представить  себе, что уже произошло в пропущенной  ею по милости цирка   серии 224-ой.

Будучи честным с собой, Уча видел, что отношения с женой у него не клеятся, но совершенно не представлял, что следовало бы предпринять, чтобы они заладились. 
Он почти не удивился, когда, вернувшись однажды домой, не застал Нуцию  и узнал из записки на столе, что она решила покинуть его и  вернуться к маме.  Она писала, что винит себя в том, что жизнь у них не получилась, и просит у него прощения.  Что забрала с собой только личные вещи и  оставила ему на плите  сегодняшний обед.
 
Поступок Нуции, как ни странно, не только его не расстроил, но и принёс  некоторое облегчение.
Как мы знаем, он и раньше не испытывал каких-либо чувств к  молодой жене, считая достаточной свою супружескую добропорядочность, а теперь, узнав, что она  ушла от него ни  куда-нибудь, а в отчий дом, не только не стал держать на неё зла, но и, жалея её, с первой же оказией отослал ей в деревню её любимый телевизор.

Новость о том, что семья Учи Асатиани распалась, принесла к нам в отдел жизнерадостная Жужуна.
Уча время от времени заказывал ей частным порядком  перепечатку своих рукописей, и она, способная благодаря своему сверх коммуникабельному характеру разговорить  кого угодно, выудила подробности о происшедшем событии, как говорится, из первых уст.

- Что ж ты теряешься, - обратили мы внимание одинокой  Жужуны на открывшуюся вакансию, - действуй!
- Нет уж, - хохотала в ответ толстушка, - я такого буку не одолею. Усохну. Да и потом, я не люблю цирк. С моей комплекцией  у меня  уже на подходе к третьему этажу начинается  одышка, а там нужно будет  всякий раз  в угоду мужу  карабкаться  на верхотуру  горы. Куда мне.

Разговорчики о цирковых пристрастиях доцента Асатиани, якобы отвративших от него жену, стали на какое-то время в институтских пересудах модными. С подачи мстительных девиц стали  поговаривать даже о том, что мрачный Уча, скрывая свои садистские наклонности и прикрываясь любовью к цирку, гонял в гору свою жену  и  чуть ли не загнал её до смерти, а теперь умирающую прячет от людей в своей сванской деревне.
 
На доходящие до него вздорные разговоры Уча внешне никак не реагировал, удивляясь про себя тому, что люди способны  распускать слухи, не стыдясь собственной глупости.

По привитым с детства пастушьим привычкам он  не был  требовательным к еде и быту, поэтому не очень  тяготился постигшим его одиночеством. Тем не менее, его родители, не имея возможности отлучиться от своего крестьянского хозяйства, поручили живущей в городе пожилой  родственнице присмотреть за их учёным сыном.
Эта тётушка стала приходить в его отсутствие, прибираться по дому и готовить ему еду. Он с ней практически не виделся и даже  не переписывался, а просто продолжал, как это делал при жене, пополнять своевременно оставшуюся от неё  шкатулку, из которой тетушка   брала  деньги на хозяйство.

К этому времени относятся некоторые перемены, случившиеся в его жизни, связанные с другой женщиной.
Однажды вечером его ужин, за которым он просматривал только что полученный  ведомственный журнал, был прерван  неожиданным  звонком в дверь.
На пороге стояла  моложавая соседка по лестничной площадке в лёгком домашнем халатике. Она спросила, не найдётся ли у него в долг луковицы, которую она забыла купить днём на рынке. Он ответил, что луковица может быть где-то и есть, но он не ведёт сам хозяйства и понятия не имеет, где она может быть.

 Тогда соседка сказала, что если она есть, то её легко разыскать  на кухне и попросила разрешения туда пройти. Ему оставалось только сопроводить её и  увидеть, как она, не присев, а перегнувшись в пояснице,  шарит по нижним полкам его кухонного шкафа, то и дело запахивая на себе не имеющий застёжек куцый халатик.

В тот раз, как и следовало ожидать, она ушла от него только утром. А потом стала наведываться регулярно.
Переселяться к нему или делить с ним хлеб-соль она  не собиралась, но бывало, что приподнимала крышку посуды, в которой ему оставляли приготовленную еду и, сморщив носик, интересовалась, чем его кормят, однако никогда сама к этой еде не притрагивалась и не предлагала чего-либо взамен. Их отношения на супружество никак не претендовали, и свободный характер, который они с самого начала приобрели, видимо вполне устраивал  обоих.

Разговоры  о потенциальном холостяке Уче Асатиани постепенно утихли, и институтские кумушки казалось успокоились. Все, кроме нашей деятельной  Жужуны, которой  мысль о бесхозном холостом доценте не давала покоя. Не имея на него  собственных видов,  она жаждала  пристроить его  к кому-нибудь из своих подружек.
 
Выбор пал на давнишнюю её приятельницу,  относительно молодую, 35-ти летнюю Кэто Чохели, жизнерадостную и цветущую красавицу, по совершенно непонятной причине до сих пор никем не востребованную  в жёны.
Её показали со стороны Уче Асатиани, у которого, глядя на неё,  похоже впервые что-то шевельнулось в сердце, и ему действительно  захотелось, чтобы их союз обязательно состоялся.

Жужуна была в диком  восторге от успеха  своей затеи, и все  предчувствовали счастливый исход предстоящих событий.

Однако, родственник Нуции Маргиани  некто Зураб – хирург одной из городских клиник, как и все её родичи не терявший надежду на примирение неразведённых официально супругов, прослышав о намерениях Учи Асатиани, которые  приведут к неминуемому разводу, решил по-своему вмешаться в это дело.

Зная о деревенском обычае всячески судачить при сватовстве о здоровье невесты, он без труда узнал, в какой поликлинике состоит на учёте Кэтэван Чохели, надеясь раздобыть и подбросить будущим родственникам  сколь-нибудь компрометирующую информацию по этой части.

 Действительность превзошла все ожидания. Медицинская карта и история болезни Кэто Чохели, хранящиеся в регистратуре, свидетельствовали не только о запущенных заболеваниях  чуть ли не всех её  внутренних органов, но и самые мрачные по этому поводу прогнозы. Правда, как опытный врач, глядя на цветущую и беззаботную Кэтэван, Зураб в добытой информации усомнился, но ради задуманного им дела решил не пренебрегать такими  высокими козырями, как  официальные  документы и сделать их достоянием заинтересованной стороны.
 
Когда Уча узнал от преднамеренно нарушившего врачебную этику врача о том, что на Кэтэван,  пышущей на первый взгляд здоровьем, на самом деле нет живого места, он рассвирепел  и вопреки своему нраву закатил Жужуне форменный скандал,  забрав у неё в гневе  свои недопечатанные рукописи и прекратив с ней  всяческие отношения.

Без вины виноватая бедная женщина не знала, куда деваться от конфуза, который никак не могла себе  объяснить.  В отчаянии  она кинулась за разъяснениями  к Кэтэван, и к своему великому   удивлению обнаружила, что та смутилась от её вопроса  и  явно чего-то не договаривает.
Сватовство расстроилось, и хотя козни  Зураба незадачливого Учу от Кэтэван отвратили, ожидаемого примирения его  с Нуцией всё равно не произошло.
 Хохотушка Жужуна в результате всей этой истории  как-то присмирела и не рада была, что ввязалась в чужие судьбы.
 
Кэтэван, чувствуя за собой вину, в конце концов, покаялась в содеянном и рассказала о своих мнимых болезнях всё, как оно было.
Оказывается, незадолго перед этим деревенские родичи Кэтэван, поверившие после её похвальбы в то, что  она пользуется в городе достаточным влиянием, попросили организовать клиническое  обследование их общей болезненной родственницы, которой в деревне никакие предпринятые лечения уже не помогали.

Не желая признаваться родичам в том, что она не обладает в городе никакими нужными для этого связями, Кэтэван, не мудрствуя лукаво, привела недомогающую тётушку, носящую одинаковую с ней фамилию, в районную поликлинику, где состояла на учёте сама, но куда никогда не обращалась по причине безукоризненного здоровья  и под своим именем без труда  оформила обследование родственницы.

Когда оно закончилось,  перепуганная результатами и необходимостью операционного вмешательства болезненная  тётушка от услуг клиники отказалась и  вернулась в свою деревню долечиваться у знахарок, а Кэти не сразу  подумала о том, что после её отъезда в регистратуре  осталась пространная история болезни с подробным перечнем приписанных ей  бесчисленных тётушкиных болячек.

Когда она спохватилась,  понадобились (и, к счастью, нашлись) действительно  влиятельные  люди, которые  замяли это неприятное дело без последствий для Кэтэван, но, к сожалению, это случилось уже после того, как Зураб успел ознакомить незадачливого жениха  с злополучной историей её болезни.

Эти события  показали, что Уча Асатиани, хорошо  разбиравшийся  в устройстве  железнодорожных вагонов, настолько же плохо  представлял себе природу  людей, которые этими  вагонами пользовались.

Он так и  не понял, чем именно  не угодил в своё время Нуции.  Без ясного повода заподозрил в дурном  умысле Кэтеван, непонятно для чего  подделывающую  больничные документы,  а заодно и  Жужуну, виновную, по его мнению, во всей этой  неразберихе. Он также не понимал до конца мотивы поведения соседки, которая, наоборот, никогда не приходила и ничего от него не требовала  помимо его воли.

В результате причину несостоятельности попыток разобраться в путанице своей жизни  учёный подпасок  увидел в непонятной ему особенности природы женщин, и пришёл к выводу, что до тех пор, пока  будет иметь с ними дело, он  никогда и ни  в чём не узнает   до конца правды. Они казались ему и разными, и одинаковыми одновременно.

А, если  все они  одинаковы,  то какой смысл  менять одну на другую, и повторно тратиться на новую женитьбу, - размышлял он с крестьянской рачительностью.

Однажды ему случилось придти домой в неурочное время,  и он застал за хлопотами  приходящую тётушку в обществе её  десятилетнего племянника, которого ей  не с кем было оставить.
Мальчик сидел на диване, углубившись к удивлению Учи в монографию по вагоностроению, которую держал в руках.
 Он приветливо ответил поздоровавшемуся с ним хозяину квартиры и извинился за то, что взял без разрешения с полки его книгу. Узнав, что имеет дело не только с владельцем, но и с одним из её авторов, он начал расспрашивать о подробностях приведённых в книге чертежей и иллюстраций вагонов с таким неподдельным интересом, который сделал бы честь лучшим студентам доцента Асатиани.

Прошло не менее часа. Тётушка давно уже закончила свои дела на кухне и терпеливо ждала, пока усевшиеся рядом и листающие книгу  мужчины закончат свой увлечённый разговор о непонятном.

Когда после их ухода он остался один  им, в который  уже раз  вновь овладело раздумье о том, по какой всё же причине, несмотря на очевидные успехи  в  профессиональной подготовке, которая всегда казалась ему достаточной базой для жизнеустройства, эта самая  его жизнь никак не устраивалась.

В своё время  для овладения искусством  конструирования  и эксплуатации  вагонов  он выучился на доцента  кафедры  подвижного состава и заслужил  подполковничьи погоны, но теперь  понял, что в гораздо более  важном, а именно: в  понимании   окружающих его людей, он недостаточно образован,  что это  понимание есть особая наука, которой невозможно также, как вагонам, однажды выучиться, а нужно постоянно  вникать в её смысл, не оставляя усилий  в постижении  его  всю  оставшуюся  жизнь.

Из головы не выходил подросток, которому достаточно было проявить не более, чем детский интерес к его трудам, чтобы доставить ему истинную радость общения.  Он вспомнил, как светились глаза мальчика, когда он выслушивал объяснения из уст  самого  автора научной монографии.
 
Он вспомнил свою молодую и красивую  жену, которая совсем недавно часами   сидела  на этом же диване,  тупо уставившись в телевизор. Чем он хотел оторвать её тогда  от этого занятия? Цирковым балаганом? Чем же  это было лучше её мыльных сериалов?
Сегодня после беседы с подростком, случайно оказавшемся у него в доме, Уча представил себе иную картину.

Воображение рисовало ему окончившую школу  с Золотой медалью молодую жену, разделяющую с ним профессиональный интерес к любезным ему ж.д. вагонам и выправляющую перепечатанные ей же на портативной домашней машинке  рукописи его статей, а ещё  часами перебирающей каталоги публичной технической библиотеки для составления  библиографии источников, предназначенных для использования в его будущих трудах.

Он хотел,  по мужской привычке обвинить в том, что этого не случилось, свою  супругу, но,  будучи человеком честным, признался себе, что не был готов к этому сам. Мало того, сегодня ему стало казаться, что  традиционно уступающая ему в инициативе молодая женщина  исподволь ожидала от него нужного шага и что, не умея его в этом заменить, вернулась к родителям, не видя иного пути избавить себя от бесперспективных отношений.

Крутой и целеустремлённый Уча Асатиани, пуще прочего культивирующий в  поведении мужчины  волевое начало неукротимого горца, с  удивлением обнаружил в себе желание распознать мотивы поведения не согласившейся с ним  вчерашней школьницы.

Как он мог усомниться в способности молодой, красивой и образованной женщины понять его, если это с такой лёгкостью сумел  продемонстрировать ему десятилетний мальчик.

Впервые Уча допустил, что беды его возможно  происходят не от отношения к нему женщин, а от его собственного  отношения к ним.

 После чего, он не придумал более мужественного  поступка, чем накупить дорогих городских подарков,и отпросившись у себя  на кафедре, укатить на неделю  в Сванетию мириться с Нуцией.



Москва, октябрь 2009 г