Московский тайный вояжёр

  Приходилось ли вам бывать в «Ленинке»?
В той самой Российской государственной библиотеке в городе Москве, носившей имя В.И.Ленина в 1925 – 1992 годах. 
   Рождение отечественного главного книгохранилища относится к 1862 году.
Начало положено с Румянцевского музея после  смерти бывшего дипломата, министра иностранных дел и председателя Государственного Совета графа Николая Петровича Румянцева (1754 – 1826 г.г.), собравшего уникальную коллекцию книг и рукописей.
  Ко дню современного переименования здесь находилось свыше 3,8 миллиона различных изданий на  247 языках мира.
  Среди  раритетов 15-18 веков «Октоих» Ш.Фиоля (1491), «Малая подорожная книжица» Ф.Скорины (1525), книги основателя книгопечатания в России и на Украине Ивана Фёдорова.
   
   Итак, бывали ли вы  в отечественной сокровищнице книжных уникумов?
   Я бывал. Снаружи – очно, внутри – заочно.
Как это так?
  А вот так: посещая столицу, благоговейно хаживал… мимо. Не сводил очей с мекки  российских книгочеев.
   Любопытное око смотрит далёко. 
Моё – смотрело не далее собственного носа. Ибо оно не сумело разглядеть: в середине
60-х годов ХХ века, живя у ворот Сибири, суждено мне расследовать происшествие в  почтенной, как называл В.Даль, «книжнице».
   И при весьма неординарных обстоятельствах.

   Пост прокурора г. Шадринска в ту пору занимал Василий Иванович  Фёдоров.
   Бывший фронтовик, провинциально  смирённый, вымуштрованный армией не обсуждать, а исполнять приказы.
  Однажды он  «в сей секунд» умчался по вызову в городской комитет КПСС.
    И вскоре, позвонив, огорошил новостью:
  - Срочно явись к первому секретарю.
Мембрана телефона колебалась, передавая тревожные удары его сердца, вероятно, вместе с  тремором  рук. Это озадачило.
   С какой вдруг стати моей скромной личности придан статус персоны-грата  в руководящем и направляющем органе власти?
   Нервно покуривая, патрон встретил меня в коридоре, и заинтриговал  ещё более.
  - Ч.П. стряслось в Москве. Из секретного сектора библиотеки имени Ленина преподаватель нашего института стырила ценные подлинники. Надо их изъять.
   Переспрашиваю:
  - Из секретного?
  - Да. Есть там такой, где хранятся эмигрантские издания.
С порога отнекиваюсь:
  - Секреты – компетенция КГБ.
Не успел молвить – на ловца уж зверь бежит.
  Розовощёкий полковник Нагайкин, начальник упомянутого учреждения, пулей вылетел из дверей кабинета «первого».
   По-вратарски, на лету поймал мою фразу и отфутболил:
  - Прокуратура! Банальная кража подрывом советского строя не пахнет.
И, блеснув щегольски начищенными голенищами хромовых сапог, исчез на выходе.
   
   Шеф дополнительно информирует:
 - С литфака Познанскую  для научных исследований допустили в секретку.
    Когда закончила работу и уехала, спохватились: напластала она вырезок из газет и журналов, не подлежащих выносу.
   Вдогонку за ней пустился сам начальник того отдела.  Требует произвести обыск.
   Уточняю:
   - Подано ли  официальное заявление о совершённом преступлении?
Ведь для вторжения в чужое жилище необходимы законные к тому  основания.
  - Да ты с луны свалился! - кипятится прокурор, - не до формальностей. Партия велела, комсомол ответил «есть»! Без волокиты даю санкцию! 
   Пытаюсь охладить пыл  службиста:
  -  Вы  проверяли документы у приезжего?
  - Не с луны. Ты с печи пал! Меня пригласили, когда «первый» уже потчевал его бутербродами с икрой под запах натурального кофе. Осознай!
   Ответственное лицо из Москвы! И «кэгэбэшник» с ним не от безделья общался.
  - А если это Хлестаков?
  - Какой ещё..?
  - Иван Александрович. Инкогнито из «Ревизора»  Гоголя.
   Василий Иванович замер в позе манекена. Потом замахал руками, будто ветряк мельницы, зубами проскрежетал – как её жернова.
   И, наконец, меняя мизансцену, «режиссёр» сгрёб меня за рукав и увлёк в  кабинет.

   Там по-отечески приветливо главный «партайгеноссе» поднялся мне навстречу.
   Окатило приливом гордости. Почувствовав себя облечённым особой милостью, я мигом  вырос в собственных глазах!
  «Хозяин» тепло пожал мою руку.
Не называя фамилии,  представил с холёным лицом интеллигента лет пятидесяти  в чёрном костюме модного покроя и лаковых штиблетах.
 - Товарищ – руководитель закрытого отдела главной библиотеки СССР.
…Читателю скажу честно. Мои поджилки  затрепетали робостью – впервые в жизни  удостоился знакомства со столь влиятельной фигурой!
   Тем не менее,  хмелея от собственной наглости, извлёк из нагрудного кармана форменного пиджака служебное удостоверение, развернул его и отрекомендовался:
  - Старший следователь городской прокуратуры. Простите, с кем честь имею?
  - Ну, я же сказал… - с барской грубостью  пресёк «дерзость»  партократ.
 Однако московский гость не чванился. Безропотно проделал процедуру, подобную моей.
   Из  такой же детали одежды,  улыбнувшись, вытянул  книжицу в красной обложке.
Не спеша, я сличил фото на его документе с личностью, прочёл содержание: «Коробков Лев Борисович…»
   Запомнил номер, дату выдачи, текст оттиска печати с государственным гербом.

   Москвич оказался прямодушным человеком и без обиняков обрисовал свою миссию.
   - Кандидат наук Познанская готовит докторскую диссертацию по  Бунину.
   Иван Алексеевич эмигрировал в 1920 году и последние тридцать три года жизни провёл во Франции. Известно, не симпатизировал нашему политическому строю.
   То, что он выразил в очерках «Окаянные дни» и других произведениях  этого периода, и саму суть писателя без научного осмысления не понять.
   Вдали от родины Бунин оставался без нашего массового читателя. Все его публикации собраны и хранятся у нас.
   Ныне доступ к ним  открыт по специальным разрешениям и с соблюдением строгого порядка. Каждую единицу хранения  выдаём и принимаем от абонента постранично.
    Докторант корпела над материалами целый месяц. Сдружилась с нашими работниками, очаровала их своей обходительностью и, возможно, подношениями.
   К ней прониклись доверием и преступили правило: «Доверяй, но проверяй».
Объём её работы большой. Гостиница, прочие расходы, да само время – деньги. Вот и сэкономила, выстригая страницы в зарубежных изданиях.
 
   Чтобы восстановить тексты, я за свой счёт тайно сослал себя к вам в Сибирь. Если вернусь ни с чем, подвергнут остракизму: сошлют, куда Макар телят не гонял.
 …Лев Борисович, вручая опись исчезнувших документов, напутствовал просьбой:
    - Полная конфиденциальность! Ей обо мне – ни звука! А то подаст жалобу – пропишут ижицу козлу отпущения за ротозейство!
…Сенсационно-пиковую ситуацию сотворил москвитянин!
Резонно подумалось: мне-то на кой чёрт в чужом пиру похмелье?
  Партия – ум, честь и совесть  эпохи толкает на беззаконие. Участвовать в акции заварившие кашу не желают. Зайцами шмыгнули по кустам!
   Коробков   сочетал в себе таланты эрудита и балагура.
Пока  я горбился над его «болячкой», он вместо валерьянки находил успокоение в попытке снискать лавры Аркадия Райкина.
   Из его уст камчатским гейзером с сатирическим гротеском фонтанировали одна за другой реалистические истории жизни именитых столоначальников.
   
   Ему хихоньки да хаханьки, а – каково мне?
При  неудачном исходе задуманной авантюры инициатору её всё сойдёт, как с гуся вода, а синяки да шишки – достанутся вашему покорному слуге.
   Поэтому для страховки выдвигаю  встречные требования.
 В качестве понятых компанию мне пусть составят  ректор  и секретарь парткома института. Для чего это необходимо?
   Ведь шила в мешке не утаишь. Участие иных лиц повлечёт слухи, порочащие Познанскую, даже, если  совесть её чище снега  первого покрова.
   Ходатайство удовлетворено.
Согласились и с тактикой мероприятия: не вваливаться к ней толпой, яко тать в нощи.
   В авангарде пойдут уважаемые руководители.
Они осуществят психологическую подготовку коллеги, объяснят наши намерения. Может, не придётся перелопачивать  домашний скарб. Искомое грешница выдаст добровольно. 
   
   Однако всё началось шиворот-навыворот.
Проклятый дефицит жилья вынудил семейство Познанских обрести кров, вероятно, в бывшей купеческой подсобке из  облупившегося кирпича.
  На ржавом пробое строения уныло маячил амбарный замок.
   К счастью, заминка оказалась не долгой. Тут же появились квартиросъёмщики.
Эмма Алексеевна Познанская шествовала в нарядном плащике (московское приобретение!) и  с ридикюльчиком на  руке. Рядом с нею брёл, употевший от тяжести баула, её благоверный. Годочков на 20 старше возрастом.
   Краткое объяснение и – немая сцена!
Явный конфуз обеих сторон без малейшей учтивости хозяев к непрошеным гостям.
   Миновали обширные сени, одолели, висящую на скрипучих петлях, могутную плиту  дверного проёма.   И перед нами открылась, площадью не менее 40 квадратных метров, кладовая.
   Точнее – нагромождение  стеллажей с сотнями или тысячей книг в два ряда.
Невольно припомнилось: русское слово «библиотека» обязано своим происхождением двум греческим.
   Biblion – книга.  Theke – вместилище, хранилище, ящик.
 Средоточие бумажно-издательского производства представляло собой – настоящий ящик!
   
   Покопайся-ка тут! Явно – мы стали участниками шоу мусорщиков в течение нескольких часов без антракта!
   Угрюмый супруг подозреваемой юркнул в примыкавшую сбоку  келью-спальню.
Я осипшим голосом провозгласил постановление о производстве намеченной операции.
   Испуганные  глаза  расстроившейся женщины заметно увлажнились, она развела руки:
   - Ищите. На полках макулатура  из институтского фонда. 
 Моя команда послушно рассредоточилась между и вдоль стеллажей типа тюремных нар.
Глотая мириады бумажных пылинок при  ворошении  изданий, погрустневшие помощники то и дело  чихали в носовые платки, обречённо поругиваясь.
    Для приватной беседы  я с виновницей торжества   уединился подальше от них.
В помещении жарко. Все дружно скинули верхнюю одежду. Кроме взволнованной дамы.
  Это меня насторожило!
Любезно предложил ей свои услуги и пытался помочь освободиться от одеяния.
   Она  брезгливо передёрнула плечиками и пронзила уничижающим взглядом:
   - Может, вам стриптиз показать?
   Вежливо парировал сердитый выпад:
   - В переводе с английского striptease: strip + tease означает раздеваться и дразнить. Разве возможно  такое в условиях стыдливой советской морали?   
  И  растолковал  цель «домогательства»:
   - Уголовно-процессуальным кодексом предусмотрен – личный обыск!      

   Сдалась! И я запустил руку в оттопыренный карман плаща. Извлёк из него смятый колобочком конверт заказного письма, где московский отправитель и шадринский получатель значились одним лицом: Познанская Эмма Алексеевна.
   Вид пакета наводил на сравнение с  фаршированным  сладким перцем.
 «Перец», между тем, оказался горьким!
   - Простите! - всхлипнув, интимно и горько прошептала одними движениями губ пойманная с поличным, - Бунина не трогала! Его творения – святое! В конверте фрагменты из парижских газет. Соблазнилась рецептами французской косметики. Вырезала их лезвием бритвочки. Ещё раз клянусь, Бунина только копировала.
  - Откуда вы это принесли?
  - С почты. Только что. Боялась, попадусь в Москве, и воспользовалась почтовой связью.
  - А что в бауле, доставленным  супругом?
  - Там  общие тетради с конспектами произведений И.А.Бунина. Их тоже отправила бандеролями.  Мой багаж с обновами и без них был просто неподъёмным.
   
   Познанская с лицом, состарившим её на десяток лет,  взмолилась:
  - Не выдавайте меня! Из-за глупости – полная катастрофа всей жизни!
Не привлекая чьёго-либо внимания, проверил содержимое конверта.
   Осмотр подтвердил признание: страниц из произведений писателя не было.
И я, в зрелом уме и твёрдой памяти, принял соломоново решение: порвал на мельчайшие клочки все до одной газетной публикации, забрав их с собой.
   Осмотр баула произвёл с участием понятых. Зафиксировал  протоколом наличие конспектов «докторанта»  по Бунинской тематике. И – никаких вырезок!
…Московский тайный вояжёр, не солоно хлебавши, отбыл восвояси.
Познанские тоже вскоре покинули город. Защитила ли претендентка докторскую диссертацию, не ведаю.
   
   Зато  себя я «защитил», раз и навсегда зарёкшись  не поддаваться ни на какие ухищрения для беззаконий – от кого бы они не исходили!
  Вот таким образом  заочно полвека тому назад побывал я в главном книгохранилище страны, где ознакомился с царившими в нём «порядками».
   И убедился: простолюдины и ответственные «греховодники», в центре и на местах, все мы одной миррой мазаны!