Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 3. Нина

                3. Нина

На следующее занятие Нина решила не ходить. А может... вообще бросить? Ах, нет, она любит цирк, любит выступать, любит залитую светом софитов сцену, любит аплодисменты! Как трусливо, как подобострастно пялятся на неё парни и мужчины, когда она работает свой пластический этюд! Как ей нравится обжигать и осаживать равнодушным холодным взглядом их липкие, раздевающие глаза! Этот, новенький... Олег! он тоже раздевал ее глазами тогда, в зале, но он единственный на свете, кому это можно! Ему все, все можно! От таких мыслей жар бросился в лицо Нине и, когда подошло время, она стремглав помчалась на репетицию.

Олег занимался в своем углу у рояля, Нина прошла мимо, искоса взглянула ему в глаза. Они ее поразили: мертвенные, безумные. Кажется, он не узнал ее. Нина тихонько, как мышка, пробралась на свое место и старательно занялась пластическим этюдом. Неужели, неу¬жели он такой бесчувственный чурбан и не заметит, как красиво ее тело, как плавно и изящно гнется оно? Ну и что, что «смазливая ро¬жица»? (Слово-то какое противное – «смазливая»!)

...Чурбан, воистину чурбан! Ничего не замечает...

Приперлась на репетицию Райка. Увидела Олега и бегом переодеваться. С ума сойти можно! И эта туда же! Так и вертится, так и юлит перед ним. Конечно, у Нины фигура лучше, но и у Райки ничего себе, Райка полнее ее (мясистее, злорадно поправила себя Нина), и мужчинам это даже больше нравится. И нос у неё римский, не то, что у Нины – курносый и крохотный. Улыбается... Он улыбается, Олег! Райке! И говорит что-то... Господи, какая тоска!..

– Привет, Нинусь! – прогундосил над самым ухом бодрый и фамильярный голос Борьки. Только его не хватало. Жужжит и жужжит, надоел, как осенняя муха.

– Привет. Не мешай мне. Отойди!

Борька предпочел не заметить нелюбезности и, как ни в чем ни бывало, пошарашился прочь. Какая у него спина квадратная, должно быть под рубашкой она розовая и потная. И вообще, у него одно место шире, чем плечи, и ноги кривые. А у Олега спина, – как трапеция (не гимнастическая – геометрическая), плечи широченные, а талия узкая, а... Нину опять бросило в жар: еще никогда с такой откровен¬ностью, даже бесстыдством, не приценивалась она к мужчине. Но о чем он там Райке болтает?!

Райка отступилась от Олега и просияла Нине победной улыбкой.

– Какой умница, этот новенький – Олешка! Я просто влюблена!

Это уже вызов: не суйся, дескать, меж нами. Райке стукнуло двадцать два года, и ей давно хотелось замуж.

– А чего ты мне докладываешь? – сердито бросила Нина.

– Я?! – деланно изумилась Райка. – И не думала. Я просто так.

Затем добавила:
– Он здесь всего на три месяца. Потом уедет обратно в цирк. У них внеплановый ремонт. Из-за тупицы директора. Могли бы, говорит, до середины января выступать и на новогодних елках заработать. Мне тоже уехать в Фергану, что ли?

Все. Больше Нина на занятия не приходит. Все три месяца. А заниматься и дома можно. А потом вернется. Через три месяца.

Нина решила и успокоилась и постаралась ожесточиться на Олега за все свои бесплодные надежды.

На том бы и закончилась эта повесть, если бы не Его Величество Случай. Она устала и присела отдохнуть, и в эту же минуту Олег положил мяч на рояль и опустил руки. Он осмотрелся, как бы просыпа¬ясь, и увидел Нину. Печаль, подавленная нечеловеческим трудом, ожила, и он вдруг, почти помимо воли, подошел к девушке.

– Сколько тебе лет, Нина?

– А зачем это вам? – высокомерно отозвалась она.

– Так, незачем...

Олег отвернулся, а около Нины сразу же оказался Анатолий Иванович, он даже опередил ревниво дергавшегося Борьку.

– Будешь с ним заниматься? Что он сказал?

Вместо ответа Нина насмешливо спросила:
– Он, случайно, не пьяный, ваш хваленый Олег? Глаза – как у бешеного таракана!

Анатолий Иванович хмыкнул.

– Будешь пьяный. Он с восьми утра и до четырех играл на рояле и скрипке. Мне дежурная сказала. И с катушки уже два часа не сходит!

Нина сжалась. «Опять я дура!» – с отчаянием подумала она. Борька подслушал разговор и, улыбаясь презрительно и многозначительно, развязно подвилял к силовым акробатам.

– Этот, – он опасливо мотнул головой в сторону Олега, – наверное, не того? – и повертел пальцем у виска. Акробаты не ответили и посмотрели как-то мимо него. Борька закрыл рот и осторожно ото¬двинулся.

– Олег! – поманил новичка верхний, сухощавый, но очень мускулистый мужчина. – Тебя Олег зовут? Я не ошибся? Меня – Иосиф, а это – Федя. Есть идея – сообразить на троих.

Олег смотрел в еврейские, с хитринкой, глаза и не мог понять, разыгрывают его или нет. Решительно рубанул ладонью:
– Так, по рублю?

– Видишь, каждый предполагает по мере своей испорченности. Я имел в виду мужское трио, как у девок. Оцени, Федя, – он крупнее меня и помельче тебя, будет у нас средним. А? Женим его. На Нинке, например.

– Нинка малявка. И она балованная. Цаца, – пробурчал Федя, мрачноватый, заросший мышцами бугай.

– На Анжелке... Нет, она с кем-то ходит...

– На Райке!! Во – баба будет!

Федя щелкнул пальцами и гастрономически облизнулся.

– Нет, братцы, меня уже Анатолий Иванович на перши сватал. А в акробатике я – как свинья в апельсинах. И пальчики мне надо беречь – я музыкант. Я даже жонглировать бросил.

– Хорошо жонглировал?

– Для музыканта – блестяще.

– Правда, что ты на всех инструментах играешь?

– Всего на трех.

– На пианине, – Федя толкнул коленом рояль и загнул один палец, – на бала... как эта фиговина называется?

– Мандолина не в счет. То баловство, для катушки.

– Хорошенькое баловство... Так на чем еще?

– На гитаре и скрипке.

– А катушка? Ты номер хочешь сделать?

– Да нет. От музыки спина горбится, а на катушке я ее в обратную сторону разгибаю. А вы не пробовали в цирк на сцене или на эс¬траду?

– Было дело под Полтавой, – ответил Иосиф. – Мы как-то связывались с филармонией, гори она синим огнем. Трястись в автобусе с одной нетопленой сцены на другую! Нет, не надо. Да и жены вечно скандалят.

– Скандалят?

– Что с них взять? Бабе надо, чтоб мужик зарплату принес, да побольше, и чтоб к юбке был пришпилен. Но мы сопротивляемся! Счи¬тай, с детства вместе акробатикой занимаемся. Мастерами спорта были. Форму надо поддерживать. А здесь хорошо.

– А в спортзале?

– Кому мы там нужны? Пока места да грамоты завоевывали, тренеры даже Федю на руках носили, а сейчас мы для них лишний бал¬ласт. Им чемпионов подавай.

– Хватит, Ося, балакать, заниматься надо. Отвлекаем человека.

– Да. Устами младенца Феди глаголет истина. Ну, будем считать, что мы с тобой хорошие знакомые?

Иосиф подал руку, Олег свою.

– Будем!

Подал руку и Федя и восхитился:
– Надо же – ручка-белоручка! Как у девчонки!

– Эта ручка-белоручка пашет побольше нашего с тобой, Федя.

– Без тебя знаю. Мне бы предложили: вот скрипка, а вот прорубь...

– Ты бы лучше утопился?

– Дождешься. Я бы утопил того, кто предлагает.

Иосиф и Олег покатились со смеху.

На проспекте Нина, не слушая Борьку, который опять увязался за ней, мучительно раздумывала: «Зачем он спросил? Разве не видно, что я молоденькая? А сколько же ему самому?»

И, наконец-то, ее озарило, наконец-то все стало понятным – и его напускная суровость, и его неожиданный вопрос. Он ее старше и думает, что намного, и переживает из-за этого! И совсем ненамного. Да хоть бы и намного – все равно все позавидуют, если он будет с ней! «Неужели он меня за школьницу принял!» – ужаснулась Нина. А она ему нравится, нравится, нравится! Какой он гордый – не то, что Борька, того, сколько ни гоняй, он все равно околачивается вокруг.

– Вот что, Боря, больше не смей меня провожать, надоело!

– А чиво?

– А чиво! Ничиво! Я с другим хочу пойти, а ты мешаешь. Прилип, как банный лист... Спокойной ночи!

Ошарашенный Борька остался на улице.

Взволнованная и возбужденная, Нина решила обдумать, как ей быть. Подождать, пока Анатолий Иванович снова подведет ее к Олегу? Дудки. Райка!! Райка не прозевает! И Елена Леонидовна – чем черт не шутит? И оглянуться не успеешь... Нет, надо действовать решительно.

К пяти часам вечера Нина тщательно причесалась, надела дорогие материны серьги и даже чуть накрасила глаза. Повертела в руках свой дешевенький перстенек и бросила его в стол. Какой дурак ска¬зал, что она некрасивая? Вон, какое у нее беленькое кругленькое ли¬чико! А волосы какие! Черные, аж синевой отливают! Гладкие, бле¬стящие, такая прелестная шапочка на голове! А до чего носик миленький! Не то, что Райкин римский огурец! А глаза! Какие у нее редкостные темно-синие глаза! Ни у кого таких глаз нет. Ну и что, что мама их блюдцами дразнит? Красивые, хорошие глаза. Брови соболиные, черные, ресницы длинные, загнутые, прямо как веера! И со¬всем ни к чему женщине толстые руки. Что она, борец или штангист?

А вдруг он женатый? – обожгла мысль. Но нет – если человек одновременно скрипач, гитарист, пианист, жонглер, эквилибрист, – зна¬чит, он отрешен от земного, это безнадежный романтик, Феникс, который упрямо ищет себе подобных и не верит в свое одиночество.

Пришла она рано, раньше всех, пугливо оглядываясь, переоделась в темном закутке сцены и, едва показался Анатолий Иванович, как она бросилась следом и схватила булавы. Анатолий Иванович одобрительно кивнул и спросил:
– Все-таки, почему ты не хочешь поучиться у Олега?

Нина покраснела и убежала из гримерной.

А вот и Олег. Едва он расположился на своем месте, как Нина подошла к нему. У нее подрагивали коленки и давило в груди, но она храбро заговорила:
– Олег Васильевич, покажите, пожалуйста, как надо бросать булавы из-за спины!..

Восхищение и нежность – это там, на ледяном тротуаре; там же и тоскливая горечь утраты, когда синеглазая девушка ушла от него и не попрощалась. Слепящая радость новой неожиданной встречи на первой репетиции и следом же безнадежное отчаяние перед ее возмутительной юностью. Прямо калейдоскоп какой-то... Но Олег остановил вращение чудесной трубки и воздвиг в душе несокрушимую башню изо льда и гранита, башню гордого спокойствия и равнодушия. Ничто не поколеблет ледяные бастионы, а изуверские труды на поприще музыки и цирка выжгут всякие следы, запечатленные в душе необыкновенными сапфирными глазками (ножками и прочим тоже, черт возьми!..)

И вот нате вам: минарет Калян позорно рассыпался от одного лишь тоненького, трусливо-дерзкого голоска своенравной девчонки, вздумавшей сменить гнев на милость!

Олег моргал, моргал, облизнул губы, опять заморгал.

– Булавы... Давай сначала поздороваемся. Добрый вечер!

– Ой, и я забыла! Здравствуйте, Олег Васильевич!

– Можно просто – Олег, и без «вы».

– А... тогда... а сколько вам... тебе лет? А мне скоро восемнадцать!

– Восемнадцать? Я думал – пятнадцать. Ну, так вот, прибавь к своим девять.

На самом деле Нине всего четыре месяца назад исполнилось семнадцать.

– Булавы из-за спины... Надо одну хорошо выбросить, потом научиться две.

– Я умею!

– Покажи.

Нина перебросила несколько раз одну булаву. Олег недовольно следил, но ничего не сказал.

– А двумя?

– Пожалуйста, двумя!

Нина правой бросила из-за спины в левую, а из левой перед собой в правую. Повторила несколько раз и горделиво спросила:
– Видел?

Олег никак не реагировал на ее самодовольный вид.

– А теперь наоборот сделай, – попросил он.

– Это как? – остановилась Нина.

– А вот так – сначала из левой в правую перед собой, а потом правой в левую за спиной.

– Не все ли равно, – пожала плечами Нина, и... полетели обе булавы на пол. Снова и снова пыталась она выполнить упражнение, но все было тщетно. Нина потерянно опустила руки.

– Я и не знала...

– Потренируйся с обеих рук и, как получится, бери третью булаву. Иначе промучишься зазря.

Нина забыла все на свете и полтора часа возилась с трюком, иногда спрашивая что-нибудь у Олега.

Явилась, сияя, как майская лужа, Райка, необычайно нарядная и умело накрашенная. Она не спешила переодеваться и томно бродила по сцене промеж студийцев. Восхищенный Федя, чисто инстинктивно обернувшись – нет ли поблизости жены, хотя ее никак не должно было быть рядом, вознамерился ущипнуть Райку за бок, но Райка ловко увернулась. Скоро она почуяла неладное: недотрога Нина демонстративно ее не замечала и очаровательно улыбалась новичку. «Ладно! – подумала соперница. – Посмотрим!» Она не стала переодеваться, а уселась у рояля, на виду у Олега. Нина увлеклась жонглированием и не заметила сразу маневра Райки. Вот она глубоко вздохнула и взяла третью булаву. С полчаса у нее ничего не получалось, ее уже охватывало отчаяние, как вдруг трюк удался! Она выбросила булаву из-за спины, все вовремя перебросила, все поймала и продолжала жонглировать! От радости Нина запрыгала, как коза. Обозленный Борька, изо всех сил пытаясь изобразить презрительную небрежность, бросил ей сквозь зубы:
– Учителя себе надыбала?

Нина не ответила, вприпрыжку пустилась мимо него к Олегу, схватила за руку и запрыгала уже рядом с ним.

– У меня целый месяц не получалось, а тут за два часа! Еще покажешь что-нибудь?

– Покажу. Но тебе с азов надо начинать – у тебя руки несимметрично работают. Левая вперед забрасывает.

– Ты расскажешь, как, а я исправлю! А четыре булавы научишь бросать?

– Научу.

– И пять?

– И пять,
И тут Нина заметила Райку, вернее, раскусила ее маневр: дождаться конца репетиции и сцапать Олега.

– И домой меня сегодня проводишь? – громко и дерзко спросила она, так, чтоб слышали и Райка, и Борька, и вообще все, у кого не заложены уши. Уши у студийцев оказались в полном порядке, так что и заинтересованные, и мало заинтересованные лица отлично слышали ее.

На Борьку было жалко смотреть – такой принародный щелчок по носу! За несколько секунд он поймал на себе множество ехидных взглядов. «Морду набить!» – выторчилась в голове мысль, единственная, универсальная мысль недалекого лоботряса.

Анатолий Иванович. Тот пропел под нос: «Частица черта в нас! – и потер руки. – Ай, бравушки, Нина! Если Олег влюбится, он наверняка останется в Энске, от такой девочки – какой дурак уедет? С Ниной они могут номер парного жонгляжа сделать, с ней же – чудесный номер с першами, надо только нагнать ее за стойки – на руках девочка неважно стоит; с Федей и Осей, пожалуй, не выйдет, да и не очень надо, а ведь еще у него музыкальный номер! Находка для студии!»

Райка. Райка была не столько огорчена уводом из-под самого носа волнующего воображение новичка, сколько поражена предприимчивостью Нины. Надо же, недотрога, птенчик, маменькина дочка – показала коготки! Но ничего, подождем до следующего раза. Мы тоже можем обнаглеть, не хуже всякой скромной синеглазки и пусть только Олег хоть раз пойдет с ней, с Райкой, уж она не сосчитает ворон! Райка криво улыбнулась Нине и снялась с насиженного места. Нина со страхом посмотрела ей вслед.

А Олег? У Олега ныло сердце. Ах, как хочется схватить в охапку эту чудную девушку и убежать на край света, на край Ойкумены, где круглый год цветет миндаль, где никого нет на тысячу верст вокруг! Там он положил бы ее на теплую душистую траву и без конца целовал бы и целовал розово-алые, пухлые, не четко очерченные губы... И снова глаза его обратились в невидимые руки, и Нина их почувствовала: они трогали ее от ямочек под ушами до лодыжек стройных ног. Нина потупилась и упавшим голосом переспросила:
– Так... проводишь?..

– Боже мой! – встрепенулся Олег. – Конечно! Я об этом и не мечтал, даже растерялся.

Восторг захлестнул Нину. «Не мечтал – значит, мечтал так сильно, что и мечтать себе запретил! Растерялся – значит, так сильно обрадовался! А вдруг... и у него любовь с первого взгляда?»

– Давай-ка учиться жонглировать! – излишне сухо и сурово приказал Олег. – Бери одну булаву. С правой в левую! С левой в правую! Стоп! Заметила?

– Что?

– Присмотрись: когда бросаешь булаву правой, конец ее описывает правильную дугу, а левой у тебя не дуга получается, а знак квадратного корня!

– Правда...

– Из правой в левую пока не перебрасывай – перекладывай, это быстрее. Сейчас надо левую, левую, левую! Ясно?

– Ясно! Олешка, а мячик на катушке трудно бить?

– Трудно. Все мышцы работают, ни одна не спит. А еще труднее бить мяч и играть на мандолине. У меня пока совсем не получается.

– Почему? – поразилась Нина.

– Ты училась музыке?

– Училась! В музыкальной школе.

– Попробуй левой рукой играть вальс на три четверти, а правой польку на две.

– А, знаю! Мячик поперек музыки прыгает?

– Вот именно. За работу, а то скоро репетиция закончится.

В гардеробе, стараясь ни с кем особо не встречаться глазами, Нина подала Олегу свою шубку, чтоб он помог ей одеться. Борька, красный и злой, видел эти нежные знаки внимания и незаметно исчез, дав себе страшную клятву «расквасить новичку мусало».

В вестибюле Нина крепко взяла Олега под руку и смешливо заглянула ему в глаза. Олег ей тоже улыбнулся и спросил:
– А тебе не попадет, что такой... взрослый человек провожает тебя?

– От родителей? Нет! Потому и не попадет, что ты слишком... что ты... что мы... Ой!.. Я им скажу, если что...

Нина виновата умолкла. «Ах, как плохо! Он подумает – слишком старше! Потому и... Ах я, дура!»

Олег именно так и посчитал. Нине оказалось больше лет, чем он думал, больше, чем не иметь никаких надежд, меньше, чем иметь твердые. Призрачные надежды! Ведь они заставляют страдать куда горше, чем их полное отсутствие.

Нина срочно переменила опасную тему разговора:
– Олешка, а в цирке интересно?

– Иногда интересно, иногда не очень. По праздникам, например. Как пойдут подряд дни по три представления каждый, так жизни не рад.

– Все равно интересно! Мне бы хотелось быть артисткой!

– Ну и училась бы на фортепиано, поступала бы в училище.

– Да... Папа сказал: музыка – это не профессия. И отдал меня в медицинское, потому что я в девятый не хотела идти. Да мне и самой гимнастика больше музыки нравится.

– Ты занималась?

– Да! С шести лет три года в секцию ходила!

– Зачем бросила, раз любишь?

– Да... Родителям гимнастики мало показалось, они меня и в музыкальную школу записали, там директор у папы лечился. Ну, я и не стала успевать уроки: гимнастика, музыка и школа.

– Надо было музыку бросить.

– Да!.. Родители уже пианино импортное купили, директор школы достал, а им его продавать жалко – оно к остальной мебели подходит. Вот и забрали с гимнастики. Я плакала, не хотела бросать, и тренер ругался, говорил, ломаете девочке судьбу. А в пятый класс перешла, и в цирк записалась. Ой, Олешка, а расскажи, как ты в цирк поступил!

– Первый раз в жизни купил билет на представление, сижу, смотрю и слышу – в оркестре ни фортепиано нет, ни гитары, Алик на аккордеоне пиликает...

– Какой Алик?

– Друг мой.

– Вы с ним учились?

– Да нет, в цирке познакомились. Он сам барабанщик...

– А почему на аккордеоне?

– Надо было.

– А кто на барабане играл?

– Илья Николаевич. Слушай дальше. Подхожу к дирижеру, спрашиваю – пианист нужен? Нужен, говорит, очень даже нужен, но пару месяцев назад при переезде расколотили в брызги пианино, а пока нет пианиста, дирекция не покупает инструмент, чтоб зря не возить. Тогда, говорю, если у вас есть электрогитара и усилитель, я поиграю временно на гитаре. Тут Николай Викторович схватил меня за пуговицу, а когда узнал, что я скрипач, обеими руками вцепился. Вот тогда Алик обратно пересел на барабаны, а Илья Николаевич обратно на трубу. А в следующем городе Лева Шерман в цирк приполз. Голодный, обтрепанный, с похмелья! И стали мы трое дружить. Николай Викторович зовет нас: «мой железный триумвират»!

– Конечно, ты такой музыкант! Тебя сразу возьмут, где хочешь. Не то, что я. Я тогда играла на рояле... стыдно сейчас вспомнить...

– Что ж стыдного? Если бы я вздумал акробатом в трио, или в твой каучук, я бы тоже выглядел... не блестяще!

– Да, Олешка! А ты знаешь – я уже три жанра в цирке, то есть, в студии, работала! – похвасталась Нина. – Сначала я кор-де-парель репетировала, даже выступала! Мне Ося, это который силовой акробат, ассистировал. Как раскрутит меня на канате, как раскрутит! Аж дух захватывало! А потом Лина Григорьевна, это еще до Анатолия Ивановича было, увидела, как я гнусь, и каучук со мной сделала. А Анатолий Иванович сделал наше трио. Вот. А теперь я буду у тебя учиться жонглировать!

– Мы с тобой родственные души! – заключил Олег и вдруг коротким и крепким объятием за плечи на секунду прижал к себе девушку. – А теперь я спрошу: мне только на сегодня посчастливилось тебя проводить или я могу каждый вечер гулять?

– Каждый вечер!.. Если это тебя не затруднит... – еле слышно выговорила Нина. У нее пропал голос.

– Ну и все. А раз я... слишком старше! и твой учитель, то пусть никто ничего не сплетничает.

В голосе Олега слышалась какая-то вызывающая укоризна. «Ну вот! – приуныла Нина. – Слишком старше! Тянули меня за язык...»

Впрочем, все это пустяки. Занимало Нину совсем не то.

– Олешка, а ты разве не женатый? – с очень фальшивым «как бы между прочим» спросила Нина.

– «Не связал я ни с кем судьбы своей, я чужой среди людей, звездой во мгле скрываюсь я, скитаюсь я...»

Нина обожала Радж Капура, но в данном случае его песню за ответ не признала и требовательно молчала.

– Во мне сильно ослаблен стадный инстинкт, поэтому я не курю, очень мало пью, рано не женился, не одеваюсь по последним модам, никем не хочу командовать и никому не хочу подчиняться.

– Смеешься?

– Да нет. Кто на меня позарится? Цирковой музыкант, ни кола, ни двора, всего имущества – скрипка и гитара. А вашей сестре требуется солидность, респектабельность, зарплата! Был бы я кандидат наук или, на худой конец, аспирант...

– Ну уж! – оскорбилась Нина на незаслуженное поношение своего нежного пола.

– А ты послушай. Я учился в училище, и у меня был товарищ, он очень любил одну девушку, а она к нему – ни то ни се, но вроде отличала от других, даже целовалась с ним. Он после училища сразу в армию, а она... «вы служите, мы замуж пойдем!» – пропел Олег, – за аспиранта! Рассудила – на кой ляд мне бездомный музыкантишка!

«Ври, ври про своего товарища».

– Ну и что? Может, она его полюбила.

– Полюбила! – вспылил Олег. – Полюбила! Да они почти незнакомы были! Их родственники сосватали! Он – будущее светило, она – красивая девушка! Через месяц после знакомства – культурное бракосочетание.

«Он ее до сих пор любит! – тоскливо думала Нина. – А она балда после этого, и все, Нет! Умная, умная, умная! Олешка мне теперь достался! Ой... А и меня родители хотят... вот так же! С чего бы это папкин главврач повадился к нам в гости? Вазочку мне на праздник подарил... Надо расколотить ее».

Жгучий мороз висел над городом, под ногами скрипел снег, над рекой нависли тяжелые груды тумана. Миновали предмостную площадь. Простуженный трамвай со скрипом полз по кольцу, обогнул его и загрохотал на прямой проспекта.

– Вот тут я живу. Олешка, беги скорей до... в свою гостиницу, а то воспаление легких схватишь!

– Ты у нас будущий врач, вылечишь своего учителя.

– Конечно, вылечу. Но лучше не болеть. До свидания!

– До свидания, Нина!

Нина долго провожала взглядом тающий в ночном сумраке силуэт Олега, потом обернулась к соседнему подъезду. Там маячила какая-то тень. Нина ожидала ее увидеть, презрительно фыркнула и припустила на третий этаж.