Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 4. Проблемы

                4. Проблемы

Хлопотное это дело – быть влюбленною! И трижды маята, если ты при всем том под крылышком папы да мамы обретаешься. Только и успевай оглядываться, оправдываться, изворачиваться.

– С кем ты вчера домой шла? – на другой же день последовал допрос матери.

«Уже наябедничали!»

– Сколько тебе говорить – не заводи никаких дружб в своем цирке! Есть у тебя подруга – Анжела, и хватит. Вместе учитесь, вместе и занимайтесь. Сегодня один тебя провожает, завтра другой, третий! Как это понять?

– Мама!.. Этот дурак Борька вечно увязывается сам! Я то при чем? Как я его прогоню?

– Я не про дурака Борьку. Кто вчера был?

– Олешка... Олег... Олег Васильевич!

– Так Олешка или Олег Васильевич?

– Олег Васильевич! Мама, ты не волнуйся, он... он... он... он старше меня, что тут такого? Ему, наверное, скоро тридцать.

– Тридцать?! А волочится за девчонкой!

– Мама! Я его сама попросила! Он... хороший! Он меня жонглировать учит! Ты бы только знала! Он был учителем в музыкальной школе!

– Как же тебе не совестно беспокоить взрослого человека?

– А он не жена... ой... А ему полезно по свежему воздуху прогуляться. Он на скрипке по двенадцати часов занимается, пусть дышит. А как на пианино играет – ты бы только послушала!

– По двенадцать? Он что, сумасшедший?

– Да! То есть, нет. Он знаешь, как говорит? «Когда я играю – я бессмертен, когда нет – я прах!» Вот.

– К чему ты это городишь?

– Мамочка, он так много работает! Пусть он меня провожает! Я от Борьки избавилась – раз, ходить одной страшно – два!

Логика дочери представлялась сомнительной, но мать рассудила: пожалуй, пусть ходит, провожает. На тридцатилетнего Нина не польстится, а шалопаи, глядишь, и вправду отвяжутся.

– Хорошо. Но никаких близких отношений. Будет набиваться в гости – откажи. Придумай что-нибудь благовидное. И не смей никуда ходить, если тебя зазывать начнет.

Нину как ледяной водой облили. Олешка, гордая, сильная птица, будет набиваться в гости, а ему надо отказывать? Под благовидным предлогом? Она-то надеялась, как бы ненароком пригласить его погреться и чаем напоить... Под благовидным предлогом...

Так обстояло дело дома, не лучше и в цирковой студии. Райка всячески пытается отбить у нее Олега, то и дело лезет к нему то с тем, то с этим: то расскажи, то посмотри, то подержи. Олег улыбается, смеется, шутит, ему все это явно нравится. Вот бессовестный!

Но в один вечер все враз оборвалось. Прощаясь с Ниной, Олег сознался:
– А меня твоя подруга приглашала поужинать!

Словно горящими угольями обложил кто лицо Нины.

– А я ей сказал – пока я в Энске, то кроме тебя ни с кем дружить не буду.

Голос Олега упал на большую терцию, а к концу фразы и на всю квинту.

– Я как-нибудь не так сказал?

Нина взяла его руки и его же ладонями стала хлопать.

– Ну ее, эту Райку. И вовсе она мне не подруга. Олешка, зачем ты так много занимаешься? Ты как смерть бледный от своей музыки!

– Хочу в оперном театре работать. Первым скрипачом. Может, жизнь свою устрою. Найду себе балеринку или певичку.

«Здравствуйте, я ваша тетя... Только прошла головная боль о Райке и нате вам – певички да балеринки... Да это он нарочно! Ее позлить! Не выйдет».

И Нина безмятежно спросила:
– Олешка, а цирк? Ты разве не делаешь номер для цирка?

– Еще чего! – оскорбился Олег. – Моя дорога – музыка. А цирк – приключение. Еще год, два и хватит.

Миновала забота о Райке – вынырнул зануда Борька. Шлындает по сцене, с ней не здоровается, Олега обходит, всем подряд задает идиотский вопрос: «по фене ботаешь?», причесочку себе соорудил – лапша в невесомости, и ухмыляется. Наверное, воображает, что у него Мефистофельская улыбка, страху нагоняет. Дурак.

Если не жарил мороз или занятия оканчивались раньше, Нина тащила Олега окружной дорогой: по улице на проспект, а с проспекта через предмостную площадь в свой микрорайон. Но чаще они ходили короткой дорогой по дворам и переулкам мимо детского садика.

А в этот вечер Нина и Олег едва не задохнулись от мороза, когда, вышли из дворца.

– Ой! Холодрыга! – Нина покосилась на осеннее пальто Олега. – Олешка, не провожай меня, беги в гостиницу!

– Я не замерз.

– Так замерзнешь.

– Нет.

– Замерзнешь!

– Все равно я с тобой пойду.

Втайне Нина радовалась преданности кавалера, но вида не подавала.

– Тогда пойдем быстрее.

Они уже шли вдоль низкой оградки детского сада и вот тут то за спиной послышались шаги. Нина оглянулась и схватила Олега за руку.

– Борька! Небось, драться полезет!..

Борька имел весьма нелестное и презрительное мнение о музыкантах, которые вечно берегут свои музыкальные пальчики, и самонадеянно верил, что отлупит Олега. Он бы давно это сделал, ещё у дома Нины, но она тогда убежала, а хотелось при ней показать удаль. Еще пару раз мешали прохожие. А сейчас самое то – ни души на морозной извилистой тропке.

Олег остановился и развернулся лицом к догоняющему. Борька вразвалочку, засунув большие пальцы рук в карманы пальто, подошел к ним и небрежно обратился к Олегу:
– Молодой человек, мне надо с вами поговорить! Наедине!

– Нина, отойди, пожалуйста, – бесцветным голосом сказал Олег.

Испуганная Нина сделала несколько шагов в сторону, соображая, поднять ли крик или посмотреть, чем все кончится. «Если Борька будет одолевать, я вцеплюсь ногтями ему в рожу!» – решила она.

– Так что ты мне хочешь сказать?

Вместо ответа Борька взмахнул кулаком, но получил мгновенный жестокий удар в лицо и растянулся на снегу. Кое-как сел на дороге и ошалело огляделся. На свое счастье, оказывается, выбрал он безлюдное место и не выставил на поглядение свой позор! Нина звонко засмеялась, этого Борька не вынес – расплакался, вскочил и убежал.

– Ну вот, – Олег брезгливо поморщился, – наверное, пальцы себе выбил...

Он снял перчатки и ощупал левой рукой правую.

– Дай я! – быстро сказала Нина. Тоже сбросила перчатки и обеими руками принялась осторожно разминать суставы пальцев.

Теперь Олег вознесся в ее глазах на совершенно недосягаемую высоту! Ибо какая женщина не в восхищении, если ее избранник ко всем прочим неисчислимым достоинствам еще и дока по части мордобития?!

– Больно?

– Нет.

– А сейчас?

– Нет.

– Ничего страшного. Здорово ты его! Пусть не лезет в бутылку!

– Все же еще проверь... – смиренно попросил Олег и Нина снова добросовестно прощупала его правую кисть. Если честно – то она мало что понимала в этом деле, но все же, как будущий медицинский работник, считала себя вправе делать озабоченное и глубокомысленное лицо. Олег чуть дышал, наслаждаясь ласками нежных теплых ручек девушки.

– Левую проверь...

– Давай левую. Ой, ты же левой не дрался!!

– Я и забыл... Пойдем дальше?

– Пойдем. Паршивец Борька!

– Нина, может ты пару недель не походишь на занятия?

– Это почему?

– Понимаешь, Борька теперь может собрать бригаду. Один я как-нибудь разберусь с ними, в крайнем случае, убегу, я неплохо бегаю, а с тобой...

– А, понятно. Не беспокойся, я... – Нина умолкла. «Я этого барбоса заставлю завтра извиниться, а если не захочет, я... Ладно, я знаю, что я тогда сделаю! А Олешке пока ничего не скажу, а то вдруг выйдет что-нибудь не так».

– Олешка у нас завтра нет занятий, ты что делаешь вечером?

– В пять у меня первая репетиция с вокальным ансамблем. Говорят, Инна Константиновна довела его до белой горячки!

– Кто говорит?

– Елена Леонидовна.

– А почему до белой горячки?

– Да наговорила, что аккомпанировать будет чуть ли не Антон Рубинштейн.

– Елена Леонидовна наговорила?

– Да нет же, Инна Константиновна.

– А до скольки будет репетиция?

– До семи.

– А потом?

– Потом я на гитаре играть буду.

– Где? Во дворце?

– Нет, в гостинице.

У подъезда, прощаясь, Нина виновато вымолвила:
– Олешка, ты извини, что я тебя никогда не приглашаю...

– Ничего. Лучше, если ты совсем не будешь обо мне упоминать.

– Почему? – обиделась Нина.

– Да так. «Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои...»

«Почему не надо? – думала Нина. – Наоборот, надо! Если он не хочет... А, он знакомиться не хочет! А раз так – у него ничего серьезного на уме нет! Ах, нет, просто он ни на что не надеется: сколько ходит – и даже не попробовал поцеловать... Наоборот, расскажу маме, какой он необыкновенный! Вообще, таких людей на свете раз, два и обчелся!»

И Нина рассказала.

Мать слушала внимательно и внимательно наблюдала за предательским блеском синих глазенок дочери и таким же предательским румянцем на ее беленьких упругих щечках.

Между двумя лекциями в медучилище Нина утащила вторую свою партнершу по трио в укромное местечко и поведала ей о вчерашних грандиозных событиях.

– Ты бы видела, Анжелка, ка-а-ак он ему врежет! Борька брык – и на пол!

– А теперь Борька дружков позовет. Он гад, этот Борька!

– Вот и я думаю. Давай, знаешь, что сделаем...

Нина одним дыханием выложила свои планы и после занятий подруги помчались приводить их в исполнение. Сначала залетели в гастроном.

– Мужики если мирятся, то всегда с вином! – с невообразимым апломбом объявила Нина.

– Пусть Борька и покупает.

Нина фыркнула.

– Борька купит! Да и времени не хватит Борьку упрашивать. Я куплю. Слушай, а чего купим? Вот этого?

– Нет, давай вот этого. Смотри, какая этикетка красивая.

– Правда! Анжела, постой в очереди, я в кассу сбегаю.

Купили вина, теперь следовало найти Борьку. Нина прижала указательный палец к подбородку и задумалась.

– Он как-то говорил – ехать три остановки от кинотеатра, а живет в доме, где «Канцелярские товары».

– Может, в его техникум съездим?

– Далеко. Да там и нет сейчас никого. Поедем в «Канцтовары», не найдем, так хоть в кино сходим.

Нина и Анжела долго бродили по подъездам и читали жестяные таблички с фамилиями жильцов.

– Вот!

– Анжела, ты одна иди, вызови его. Ладно?

– Ладно.

Анжела скрылась в подъезде и через десять минут незадачливый адоратор переминался перед Ниной.

– Молодой человек, – ехидно заговорила Нина, – мне надо с вами поговорить! Наедине! Анжела, отойди.

Начало разговора не предвещало ничего доброго. Анжела прыснула в перчатку и отошла на приличное расстояние.

– Мы сейчас поедем к Олегу и ты извинишься.

– Ищо чиво!

– А ты не петушись. Если не помиришься – честное слово, всем в студии разболтаю, как ты по физии схлопотал и как уросил! У меня есть знакомые девчонки из вашего техникума, я им тоже все расскажу. И еще я завтра утром пойду в милицию и скажу, что ты угрожаешь Олегу, за то, что он меня учит. А из милиции в техникум сообщат, будешь знать.

– Трясёсься за свово хахаля! Зашухарила! – сквасился Борька. Он размышлял.

Нина пропустила «хахаля» мимо ушей.

– А хоть бы и так. В общем, выбирай, или едем прямо сейчас, или завтра я...

Борьке было мучительно соглашаться на унизительное для него примирение, Нина это сообразила и ловко пришла ему на помощь:
– Вот, гляди, я и вина купила.

– Ищо чиво! – Возмутился Борька, хватаясь за спасительную соломинку. – Сколь стоит? Я сичас деньги вытащу!

– Три с копейками, – деловито ответила Нина. – Оденься потеплее, Боря, и поедем.

Нина радовалась. Последняя тучка развеялась! Борька стоит рядом с ней в трамвае и, хоть дуется, помириться согласился. Боится огласки! Нина ему соврала, что даже Анжелка ничего не знает.

Пока Нина и Анжела покупали вино с красивой этикеткой и разыскивали на дверях подъездов Борькину фамилию, Инна Константиновна усердствовала со своими певцами, распевая их и повторяя партии. Она действительно нагнала страху на всех и вся, женщины заранее трепетали перед великим концертмейстером, щеголеватый тенорок хорохорился, бас звучно прокашливался.

Дверь приоткрылась и по умильной улыбочке Инны Константиновны, вокалисты поняли – это он. Олег вошел, коротко и сдержанно поздоровался и сел за пианино.

– Что поем? – равнодушно спросил он.

Да, все шло строго по сценарию: пианист действительно имел замашки гения!

– «Аве Мария»! – голос Инны Константиновны неожиданно дал петушка. Олег раскрыл ноты.

Погас последний фа мажорный аккорд, Олег обернулся и устремил изумленный взгляд на солистку, а та радостно и гордо улыбалась. Олег протянул ей руку, она подала свою, он привлек ее к губам и церемонно поцеловал. Раздался смех, напряжение спало.

– Делиба тоже вы поете?

– Я!

– Инна Константиновна, можно? А «Вешние воды» следом?

Перепели все, что успел выучить Олег, его обступили, жали руки, Инна Константиновна таяла.

– Никто еще не играл нам так хорошо!

– Оставайтесь у нас в Энске!

– А мы сами, мы сами давно так не пели!

– Нас вдохновлял ваш аккомпанемент!

Олег зажал уши.

– Оставьте, ради бога!

Но не тут-то было. В кабинет вошла Елена Леонидовна и на ее вопросительный взгляд славословия и восхваления в адрес пианиста повалили Ниагарой. Под шумок Инна Константиновна сунула Олегу пачку ксерокопий.

– Это что за звери?

– Комиссии патриотику требуют. Выучите, Олег Васильевич! У нас свои музыкальные генералы! Донимают...

– Генералы, – пробормотал Олег, разглядывая светло-фиолетовые ноты, – генералы! Мелкая денщицкая сволочь!..

Одна песня давила задушевщиной: там имелась и тайга, и костер, и любовь с багульником. Вторая представляла собой вообще нечто неудобоедомое, до мажорное, с прокисшей минорной субдоминантой, с жестяными квартами, и деревянным пунктирным ритмом. Из песни явствовало – какое это счастье, быть простым советским рабочим.

– Так это песня или газетная передовица? – съехидничал Олег. Инна Константиновна прижала к губам палец.

Вокальный ансамбль шумно и почтительно попрощался со своим концертмейстером, а в коридоре Елена Леонидовна вынесла Олегу личную благодарность и отдала ему три тома Гофмана в черном переплете.

– Читай. Ты такой же сумасшедший. Иоганнес Крейслер! Надо бы тебе Юлию найти.

У себя в номере Олег сразу же сел за гитару. Уставший мозг работал только за счет привычки к нечеловеческому труду. Правда, на этот раз долго играть не пришлось: в номер постучали.

«Может, Боря приятелей привел?» – подумал Олег и, открывая дверь, покосился на стул – удобно ли будет схватить его за спинку. Но Боря никого не привел, Борю самого привели. Он ссутулился и повесил нос, а Нина изображала, по меньшей мере, Немезиду.

– Можно войти? – спросила Немезида и ткнула Борьку кулаком в плечо.

Олег молча пропустил гостей. Нина пристально посмотрела на Борьку.

– Олег, извините меня, пожалуйста... – заученно промямлил он.

Олег помолчал и спросил:
– Бутылку не принес?

– Принес! – обрадовался Борька.

– Доставай ее, и раздевайтесь.

Олег сходил к дежурной и раздобыл дополнительно два бокала. Нина вынула из сумочки пригоршню конфет и несколько печенюшек.

– Кто старое помянет – тому глаз вон! – сказал Олег и налил один бокал на треть, два – наполовину. – И на «вы» меня, пожалуйста, не называйте.

– Да ну!.. Мы же вам не ровесники!.. – забубнил Борька. Понятно: ему изо всех сил хотелось убедить себя, что уступил он не угрозам Нины и не кулакам Олега, а его возрасту, но что до того Нине? Нина готова была оторвать ему голову: «Мы!.. Не ровесники!.. Кто это «мы», мразь такая?! Теперь Олег подумает, что я его научила!»

И точно: Олег вскинул ресницы и коротко взглянул на Нину. Не ровесники... Старше...

– Ладно. Выпьем!

Борька враз проглотил полстакана и недоуменно моргнул. Нина чуть пригубила: «Какая кислятина! Вот тебе и этикетка...» Олег же выпил вино маленькими глотками, лицо его оживилось.

– Где покупал? – спросил он у Борьки.

– Я знаю в каком магазине! Я покажу! – поспешно ответила вместо Борьки Нина. Олегу понравилось вино, это ее утешило.

Беседы не получалось, хоть ты тресни. Олег выбивался из сил, но Нина нервничала, а Борька мекал, бекал, объерзал весь стул и то и дело оглядывался. Тупость его имела такие размеры, что, кажется, он и сам ее заметил. Проклятая кислятина не лезла в глотку, Нина совсем не пила и Борька без устали подливал Олегу. Скорей бы оно кончилось, да свалить отседова! Ему же дали по роже, да на его же трешку пьют!

Наконец, бутылка опустела и Борька с облегчением схватился за шапку.

– Чао, Боря! – Нина помахала ему. – Я еще посижу. Меня Олешка проводит.

Борька дал Олегу пожать свою руку и пошарашился прочь, со злобой оглядываясь на веселые зеленые огоньки: «Гостиница «Цирк».

Нина впервые в жизни оказалась в гостиничном номере и после ухода несносного Борьки глубоко вздохнула и с любопытством осмотрелась.

– Как здесь хорошо! Уютно!

– Лучше, чем дома? – Олег покусывал губы и избегал встречаться с Ниной глазами.

– Дома, наверное, лучше. А вы всегда так живете?

– Да нет, не всегда. Администратор приезжает в город до приезда цирка и снимает квартиры вокруг площадки. Если нет желающих сдать комнату на месяц, или предыдущие артисты проучили хозяев...

– Почему – проучили? За что? – Нина наивно округлила глаза.

– Один раз мне пришлось переменить квартиру во время консервации, я тогда не уезжал в отпуск, и приводит меня наша администратор на другое место, где раньше одна цирковая парочка жила. Бабка-хозяйка открывает дверь, увидела нас и в слезы – я, говорит, до сих пор из верблюжьего одеяла собачью шерсть выщипываю! У них болонка была, с улицы, не с улицы, с грязи, не с грязи – прыг на постель и спит себе. Любка говорит...

– Какая Любка?

– Администратор.

– А почему – Любка?

– Она всего на два года меня старше.

– И что – муж разрешал ей с цирком ездить?

– Не было у нее мужа, девчонка – была. То есть, и муж имелся, но он в тюрьме сидел, за драку. Любка говорит: этот человек совсем другой, не бойтесь! А бабка, словно не слышит, хнычет: они мне на полированный стол окурки складывали!

«Интересно, строила эта Любка ему глазки, или нет?»

– А эта Любка и сейчас работает в вашем цирке?

– Нет, это года три назад было.

– Ну, а дальше?

– Что – дальше? А!.. Приезжает цирк и администраторы расселяют артистов, музыкантов и рабочих по квартирам...

– По не проученным!

– Именно. Ну, а здесь действует табель о рангах – разные там заслуженные артисты или очень авторитетные и сам директор поселяются в отдельных квартирах или в гостиничных люксах. Потом семейных селят, куда получше, а нашу пьяную братию, оркестровую инфантерию, распихивают по квартирам третьего разбора или по общагам, когда они летом пустуют. Один я, пожалуй, на особом положении. Любка мне всегда такие славные комнаты приберегала!

«Бегала, небось, к тебе!» – ревниво подумала Нина.

– А за что тебе такая честь?

– За музыку конечно, за что ж еще?

Нина пыталась представить жизнь далекого, пестрого, цыганского мира, но это ей не очень удавалось – она выросла в теплой уютной квартире, среди хороших, со вкусом подобранных вещей, вкусно и регулярно ела, правда, очень немного, чем вызывала неудовольствие родителей и – стыдно сказать! – никогда не летала на самолете и только раз ездила на Азовское море, а в основном – то в пионерских лагерях, то у родственников в деревне, все недалеко от Энска. Ах, как хочется туда, в этот неправдоподобно яркий мир, в этот табор жонглеров и музыкантов, не знающих, где они завтра будут спать, пьющих вино из таких вот, как этот, грубых фаянсовых бокалов!

– А как это Борька насмелился прийти? – вдруг спросил Олег. Он по-прежнему прятал глаза.

– Он не насмеливался. Я погрозила разболтать по всему городу, как ему врезали и как он хныкал. А здорово ты его!

Восторги Нины не угасли до сих пор.

– Сила есть – ума не надо.

– А правда, как это у тебя так ловко получилось?

– Фамильное. Отец, говорят, у меня был очень сильный и мама была не из слабеньких. А на тетю Машу, на мамину сестру, ты бы посмотрела! Могучая женщина! Мужа своего лупила, если пьяный приходил, так он и сбежал от неё. С меня тоже пух и перья летели, как возьмется воспитывать. А девчонки ее, сестры мои, тоже здоровые – кровь с молоком, и красивые, только противные – вечно меня ревновали к матери, я с ними все время ссорился.

Нине хотелось спросить, что случилось с отцом и матерью Олега, но она побоялась. Как не хочется уходить от него! Так бы сидела здесь и слушала его ясную речь, ее грустно-иронические интонации. А еще б лучше забраться с ногами на кровать и уютно пристроиться в уголке. Какие у него плечи широкие... Нервничает... Губы кусает... На нее не смотрит... А если бы он сейчас целоваться стал, что делать? Ах, вот если бы! Нет, здесь не надо, вдруг кто войдет.

– На каком ты курсе учишься?

– На третьем.

– Ага, прошлой весной ты бы десятый класс закончила.

Нине не понравились намеки на ее околошкольный возраст:
– А этой осенью я бы на первый курс института поступила!

– Нина оптимистка, а Олег Васильевич пессимист. Олег Васильевич смотрит на полбутылки вина и горюет – уже половина выпита, а Нина смотрит на половинку пирожного и радуется – еще полпирожного осталось!

– Шуточки?

– Шуточки.

– Олешка, знаешь, я раньше думала, музыка – это очень весело! А вот на тебя посмотрела... Это все равно, что землю копать! Даже трудней.

– А ты копала? – усомнился Олег.

– Копала! Картошку!

– А настоящие жонглеры занимаются, как я, столько же времени.

– Ну да?!

– Да, да.

– И так же ваксят каждый бросок, как ты заставляешь? Все время две булавы отбираешь, все с одной, да с одной... А мне побыстрее хочется! Чтоб раз, два – и готово! А то прямо тошно. Для тебя что булавы, что ноты – одинаково!

– Не выйдет. Надо с закрытыми глазами бросать одну булаву, на всех трюках, тогда только с тремя репетировать. А то все заболтаешь и заучишь все ошибки. А человек – такое животное: плохое усваивает быстрее, чем хорошее, поди, потом, переучись.

– А я кор-де-парель быстро отрепетировала, и каучук, и трио наше через два месяца уже выступало!

Олег вздохнул.

– Если вы своим трио завалите трюк, то лишь схлопочете лишние аплодисменты, все будут думать – это трудно! А если жонглер уронит предмет, публика скажет – фи! пять мячиков не сумел подбросить! И предложит мешок гороха.

– А горох с какой стати?

– Один древний клоун жонглировал перед Александром Македонским семью горошинами. Александр сказал – фи! Выдал ему мешок гороха и приказал усовершенствовать свое искусство. Минерам и жонглерам ошибаться не рекомендуется. Даже на такой сцене, как ваша. Поэтому надо пахать и вкалывать, как папа Карло.

Олег немного разошелся и уже довольно храбро поглядывал на Нину. Иногда в глазах у него мигали какие-то неведомые желтые искорки, и у Нины сладко замирало сердце. «Ему идет клетчатая рубашка. Только она старая. И трико у него старое. Надо новое купить. А что он ест? Бедненький! В тошниловку каждый день ходит... Они там все мясо и масло своруют, а Олешку кормят разной дрянью! Надо пригласить его, когда родителей дома не будет. Пусть бы поцеловал меня сейчас... Ой, нет, говорят, в гостинице это неприлично!»

– А! ладно! Слушай, Олешка, только, чур! по секрету. Если я отрепетирую каучук, или кор-де-парель, или научусь жонглировать, меня примут в ваш цирк?

– Ты лучше поступи в наш цирк билеты продавать, а как только вскорости выгонят какого-нибудь дрессировщика, тебе отдадут его тигров. Или носорогов.

– Вот я сейчас уйду! – обиделась Нина и за себя, и за свой любимый фильм.

– Не уходи, пожалуйста...

– Цирк! Это же... это же... Это цирк! Вот!

– Развлекалово. Искусство для убогих. Кому нет ни музыки, ни поэзии, ни театра. Отдолдонит так называемый артист стойку на голове и двадцать лет ничего больше не делает, в нарды дуется, а публика хлопает в ладоши, изобьет дрекольем какой-нибудь варнак бедную зверушку, посадит на всю жизнь в железную клетку, а мамаши с детишками слюни распускают – ах, мишка на велосипеде катается!

Нину огорошили жестокие слова Олега.

– Для убогих... Вот еще! Это ты... на всех инструментах играешь, все знаешь, все умеешь, вот и презираешь других... А мишке твоему ничего не сделается, подумаешь – в клетку посадили...

– Выучись лучше на врача, тебя всегда уважать будут. Если бы можно было вернуть прошлое, я бы в медицину пошел, хирургом. Выучись, а каучук или кор-де-парель для формы отрепетируй. Всегда на гром проходить будешь.

– Я и так на гром прохожу!

– Чем красивее фигура девушки и чем меньше на ней одежды, тем больше грома в зале, особенно мужского! – насмешливо ответил Олег. – Искусство здесь ни при чем.

– Откуда ты знаешь?! Ты же не видел!

– Я в цирке насмотрелся на бездарный каучук, неужели где-то в самодеятельности валяются самородки? Чтоб сделать настоящий пластический этюд надо поработать с режиссером, с балетмейстером! А вообще – это ресторанный жанр. Сидят нувориши, пьют коньяк, жуют икру, на голую девочку таращатся.

– Тебе надоело меня учить?.. Тебе времени на меня жалко тратить?.. – так поняла Нина жестокую перемену в Олеге.

– Что ты?! – перепугался Олег. Голос у него вновь сделался мягким и просительным. – Ни один мужчина не пожалеет времени на хорошенькую девушку, даже если она чурка чуркой.

Нина низко склонила голову. Олег видел ее макушку с черными блестящими волосами.

– А если девушка некрасивая, как я?

– Хорошие лошади не бывают плохой масти... – невнятно пробормотал Олег.

– Чего?..

– Да это я так. Ничего. Ты считаешь себя некрасивой?

– Некрасивая! – Нина упрямо не поднимала голову.

– Вот, послушай, расскажу. Одна фифа, актриска, глазела, глазела на Сикстинскую мадонну и говорит: фи, да она совсем и не красивая! Экскурсовод тогда ей и отвечает: вы правы, мадам, она не красива, она – прекрасна!

Нина несмело взглянула на Олега.

– Сикстинская мадонна? А ты ее видел? Она правда... прекрасная?

– Видел, но только на картинках. В Дрезден наше шапито не велено пущать.

– А она на меня... то есть, я на нее... Ай! Ладно! Олешка, я все равно буду заниматься, что получится. Если б ты знал – у меня сердце замирает, когда я гимнастику смотрю, балет или цирк! Так завидно! А врачом я не хочу. Не хочу. Ты талантливый, умный, ты бы великим хирургом сделался, а я? Мне так скучно в больнице... Мне надо жалеть больных, а у меня на них досада и от этого так противно на душе... Это родители, они ничего другого не представляют, вот и меня тянут! А я не хочу! Олешка, а я себе пять теннисных мячей купила.

– Купи еще пять, они имеют свойство теряться. И надо налить в них воды.

– Налить воды? – поразилась Нина. – А как это можно сделать?

– Принеси мне тонкую иголку от шприца, я тебе накачаю их.

– А... я две иголки принесу.

– Еще лучше. Поможешь.

– А шприц, разве не нужен?

– Нет.

– Ой, Олешка, мне домой пора!

– Одеваемся тогда.

– Я сама!

– Нет! Разбаловала меня, так терпи.

 Что что, а ухаживания Олега Нина согласилась бы терпеть хоть всю жизнь.

Было довольно поздно, когда он привел ее к дому.

– Не влетит тебе, полуночница?

– Может и влететь.

– А когда я тебя буду учить, ты будешь слушаться? И не будешь меня попрекать одной булавой?

– Нет... Буду слушаться...

– Тогда счастливо!

– До завтра...

Родители Нину отругали и долго заставляли поужинать. Нина немного поклевала на кухне, чуть больше воробья, посмотрела телевизор и легла спать. Свернулась клубочком под одеялом и замерла. Как часто мечтаются ей объятия мужчины! А недавно она поняла: этим мужчиной должен быть Олег, только Олег, больше никто!